скачать книгу бесплатно
– Да отпустите меня, пидоры, отпустите, пидоры!
Случайная жертва дикого парня опять села прихлебывать свое пойло.
– Истерика у него. Тоже, как ты, ничего понять не может, в раю оклемается, – пояснила Соня.
– Этот кретин попадет в рай, по-твоему?
Парня в этот момент вытащили из помещения, снаружи доносился его крик, невероятно дикий:
– Да что это, блять, такое?! Где мои ноги?!
И потом заткнулся.
– Ада нет, – пояснила она. – Вот этому ноги отняли. Такая штука: все хорошо, рай открыт для всех, но тебя делают калекой. Как только выходишь, а там в зависимости от того, кто ты, как ты жил и думал, тебя лишают конечностей. Или ушей.
– Ебано, – только и сказал я растерянно. И извинился.
– Ничего. Да, приятного мало. Я сижу здесь уже часа два. Настраиваюсь пойти.
– Так зачем тогда вообще туда идти?
Она так посмотрела на меня, как будто очень рада, что я задал этот вопрос. Как будто ответ на него она берегла и лелеяла:
– Ты видишь тут туалет?
– То есть? Нет.
– Ну.
Я на нее тупо смотрел. Она улыбалась. Тут до меня дошло, что я ошибся в выборе выпивки.
– Ебано два!
– Вот-вот. А подают тут только напитки, больше ничего. Видимо, чтобы заторов не было.
– Да уж, долго не просидишь. Значит, когда людям захочется в сортир, им придется лишиться конечностей. Остроумно.
Пока мы молчали, я закурил. Она посмотрела на сигареты с сомнением, но закурила сама.
– Получается, повезло, что я до старости не дожил, – говорю. – А то отправился бы в вечность с дряхлым телом.
– Да тут возраст не имеет значения, – возразила она.
– В смысле? Ведь тут дофига всяких разных?
Я огляделся, чтоб подтвердить свои слова. Здесь были люди разного возраста.
– Да суть в человеке, – говорит. – Вот мне сколько на вид?
– Двадцать, а может, меньше двадцати.
– А дожила до семнадцати.
– Мой любимый возраст, – ответил мечтательно.
Но она проигнорировала эту мою интонацию: вроде как педофильская шутка и одновременно пробивание почвы.
– Хотя здесь разница невелика – могла так же выглядеть. Вот ты до скольки дожил?
– До тридцати. А на вид сколько?
– Ну, лет девятнадцать…
Я взялся за лицо:
– Надеюсь, хоть прыщей нет?
– Прыщей нет.
– На том спасибо. Выходит, права была мама – я не достиг взрослости. А ведь всегда старше смотрелся.
Потом мы взяли две бутылки вина, решили, будем пить вино, пока позволяют наши мочевые пузыри. Трезвыми туда идти не хотелось.
– А тебе, – спрашиваю, – сильно страшно?
– Ну, не знаю даже. Сложно себя оценивать. Может, останусь без ног или рук. А ты боишься?
– Не знаю, хорошим человеком я не был и с другими никогда особо не церемонился. Но мне кажется, по сути, по справедливости, надо сильно дрючить людей нечестных, подлых, корыстных. Такое. А я был честен с собой и с людьми. Кажется. Хотя, может быть, не до конца. Старался, по крайней мере. Хотя кто знает их систему?
И тут я вспомнил один случай. Видимо, мое лицо исказилось, потому что она спросила:
– Что такое?
– Вспомнил одно нехорошее. Самое. Я на первом курсе учился, поссорился со своей девушкой и подарил зайчика, которого она подарила мне, своей однокурснице на день рождения. Черт.
– Отвратительно.
– Больше десяти лет с этим жил.
Мы так сидели, и я чувствовал, что скоро захочу. Я скоро захочу в туалет, и с этим ничего не поделать. Все вечера с вином неизбежно заканчивались в жизни и, как оказалось, после жизни тоже.
– Ну как, еще выдержишь?
– Нет, уже хочу-хочу.
– Давай по одной покурим.
Но скурили еще по несколько, далеко не по одной, прежде чем пошли. Возле выхода стояли два парня, и один из них уже почти зашел, но все же не решился.
– Ты, – говорю ему, – пива бы выпил побольше, уже бы там давно был.
Он взглянул на меня. Я хотел его в шутку толкнуть, но он отскочил, и они с другом отошли.
– Зачем ты так, – сказала она, – пугаешь человека? Непросто ему.
– Ладно, готова?
– Готова. Вернее, уже не могу терпеть. Возьмемся за руки?
Мы взялись за руки. Впервые прикоснулся к ней.
– Я очень рад, что познакомился с тобой… Соня, – сказал я почти торжественно.
Я чувствовал себя женихом на свадьбе.
– Хватит, пошли. Я сейчас уже того.
Я шагнул вперед, сделал несколько шагов, с удивлением повернулся к ней:
– У тебя тоже все на месте?
– Не знаю, вроде да, – она потрогала свою голову, прощупала ее руками.
– Кроме одного уха.
И тут я начал падать. Я как будто проваливался сквозь землю. Она сделала испуганное лицо, быстро протянула руки к моей голове и за голову начала поднимать меня.
– Что это со мной?
Она в ответ наклонила меня – у меня не было рук, ног, тела. Ничего, кроме головы. Я стал колобком. Я сказал:
– Блять! А ведь уже тогда чувствовал, что поступок нехороший. Этот драный зайчик. Я был злой, понимаешь, мне казалось, что это будет остроумно. Чертов заяц!
Она бережно держала меня на руках, лицом повернув к своему лицу:
– Ну, ничего страшного. Не все так страшно.
– Ты и такого будешь меня любить?
– Посмотрим.
– Жаль только, мы будем лишены некоторых удовольствий.
– Это точно. Во всяком случае, ты.
– А может, это временно? Может, тело регенерируется, как у червей? А?
– Может, и так.
Соня несла меня на руках в рай. В жизни никто не носил меня на руках, и я подумал, что это все не так уж и плохо. Калеки в вечность, но можно бы было сидеть там, мочиться в штаны и бояться, зато с руками и ногами, с задницей, со всем, что нужно. Бояться и мочиться в штаны.
– Где здесь туалет? Ты подождешь меня? – спросила она.
– Подожду, – ответил я, – конечно, подожду.
Лес
Лучшее, что было в моем детстве – прогулки с отцом по Барзасской тайге. Если из наших общих воспоминаний сделать одну историю, начнется она примерно одинаково, но закончится по-разному. Первое – это их ссоры. Папа и мама ругаются на кухне. Мне же всего три года, я сижу в комнате. Сначала просто страшно, я жду. Они говорят тихо, и до меня доносятся лишь мамины гласные и гул папиного голоса, у него низкий голос. Они прибавляют, и растет мой страх. Скоро мама закричит. Это команда для моих слез, тихого плача. Если я слышу, что они борются, кряхтят, мама пытается ударить отца, то подключаю сигнализацию, чтобы спасти его. Мой визг помогает, для них это сигнал – хватит. Ссора затихает.
Мама остается на кухне, ждет, пока папа уйдет из дома. Он заходит в комнату. Берет меня, заплаканного, на руки. Он одевает на меня кофточку, накидывает курточку, помогает обуться. Сам я еще не отошел, не могу собираться, не оправился. Мы с папой выходим из квартиры, я слышу на кухне всхлипы мамы.
Спускаемся по лестнице, выходим из подъезда, проходим двор, мои слезы высыхают. Смотрю по сторонам, отвлекаюсь. Переходим центральную дорогу, Дом культуры, тут я уже устаю идти пешком. Папа берет меня на руки. Я расслабляюсь. Отдохнув, начинаю задавать вопросы:
– А мы сегодня дойдем до реки?
Он закидывает меня к себе на шею:
– Нет, сегодня просто прогуляемся по лесу.
Сразу за Домом культуры высоковольтная линия. Мы проходим под проводами и оказываемся на тропинке, ведущей в настоящий лес. Я спрашиваю, встретим ли мы бурундука или белку. И папа отвечает, что сам не знает. Все зависит от них, а не от нашего желания их встретить. Везение. Я сам знаю, что такое невозможно предсказать, но мне хочется задавать ему вопросы, и я задаю самые нелепые.
– А какая глубина в Барзасе? Шесть метров?
– Думаю, метра два.
– Так мелко, – радуюсь я. – Это значит, ты сможешь достать там до дна?
– Смогу, – отвечает папа.
Мы входим в лес. Когда папа устает, он спускает меня на землю. Мы идем, держась за руки. С одной стороны пустая дорога, с другой стороны – настоящий русский лес, который живет, дышит, звучит голосами разных животных. Папа находит пару ягод малины и скармливает их мне.
– Какую ягоду можно есть? – спрашиваю я. – Малину? А еще?
– Костянику, – отвечает папа.
– А какую нельзя есть?
– Волчью нельзя.
– Заболит живот?
– Да. Сильно заболит, не стоит ее есть.
– Пусть тогда волки ее и едят. Здесь же живут волки?
Солнце краснеет и спускается за деревья. В сумерки мы устаем гулять. Это значит, что нужно поворачивать обратно. Всю дорогу домой я проведу у папы на руках или на шее. Я больше не способен генерировать свои детские вопросы, поэтому он читает мне стихи. Он знает наизусть Хармса, Успенского, что-то из детского Маяковского. Но для меня пока не существует этих авторов. Для меня есть только голос отца, и папа сам создает эти истории на фоне леса. Я не сомневаюсь, что он придумывает их в настоящий момент.
Чаще всего он читает мне «Великана с голубыми глазами» Назыма Хикмета. Это первое стихотворение, которое я выучу в детстве, которое отчасти запрограммирует мою жизнь. Не знаю, как там решит редактор, но я хочу привести его сейчас целиком (вдруг у читателя, как у меня сейчас, нет доступа в интернет):