Колыбель качается над бездной

Он полусонно хохотнул и дошептал уже замирающими губами:

– Только не обольщайся, хорошо? Я позволяю тебе то, что никогда не позволял другим …

Вот такое, друзья, признание. А вы чего ждали?

Глава 6

Я только делала вид, что сладко сплю ранним утром, а сама чутко ловила каждое его движение. Вот он зашевелился, зевнул. Наклонился за сигаретами. Закурил. Я почти не дышу. Безумно хочется доказательств присутствия его чувств. Пусть погладит меня по волосам, пусть коснется тела губами, пусть хоть как-то проявит радость оттого, что я рядом. Затушил сигарету в пепельнице. Встал. Не помню, взглянул ли хоть однажды … Я бы почувствовала. После ванны бойко одевается: с его слов спешит к маме. Придется держать ответ, почему провел ночь не дома. После развода единственный сын угодил под строгий контроль матери. Для нее по-прежнему ближайшие родственники – сноха и внучки. Никаких последующих его женщин она не признавала, о личных планах слышать не хотела. С его слов…

Высвобожу ножку, будто во сне повернувшись. Может быть, это вызовет у него умиление? Неужели камертоны нашей недавней идиллии слышу только я? Уходит. Ушел.

А, по-моему, я придираюсь. Мое счастье и без его утренней нежности велико!

Нужно и мне собираться. Нет, я никуда не спешу. Сын – у мужа. Вообще-то мне не очень нравятся его многочасовые игры у экрана (я столько времени тратить на бездушную технику не позволяю), и я настойчиво рекомендую “электронному” мальчику книги. Ну что такое эти жалкие рекомендации без собственных примеров? Вчера ребенок, наверное, был приятно удивлен смене приоритетов. Я стала слаба и непоследовательна. Но с другой стороны, разве плохо, что всем хорошо?

Итак, мне некуда спешить, но оставаться в доме Монстра мне неловко: я чувствую себя только гостем. Грустно, что это не наш дом, не наша постель. Грустно и трогательно больно. Приникаю щекой к подушке, хранящей его запах, уютно нежусь в мечтах еще недолго и с неохотой покидаю ласковую купальню воспоминаний. Босыми ногами ступаю по мягкому натуральному меху. Интересно, достаточно ли хорош мой новенький комплект белья от Pierre Cardin? А вдруг для вкуса Монстра не так уж и хорош?

Послышалась знакомая трель. Но не моя, вернее, не моего телефона. Ах, незадача! Монстр забыл один из трех своих аппаратов. Я взяла его в руки. Пищал будильник. Нужной кнопкой угомонила. Вот он, маленький свидетель закрытой от меня жизни. Несколько секунд я маялась, борясь с соблазном проникнуть в лазейку. Наконец, с трудом справилась … с привитыми хорошими манерами. Лучше пожалеть о сделанном, чем о не сделанном. Народная мудрость.

Блуждаю по кнопкам. В кончиках пальцев поднялась температура. Кстати, а может быть такое? Или тут уместно выражение “горят руки” (народное?)? Вхожу в раздел сообщений. Исходящие: пусто. Входящие: несколько, и все почему-то от женщин. Вот какая-то Ледова Марина запечатлела свой визит. Открываю. Читаю: “Солнышко мое, я скучаю. Люблю и хочу”.

У меня остановилось сердце. Дрожащими пальцами срываюсь на следующее: “Как жаль, что теперь я далеко, но наши ночи храню в сердце!” И снова Ледова Марина: “Моя постель все еще хранит твой запах. Люблю!” И снова она: “Спокойной ночи, Солнышко!” И снова…И снова… Душа моя закричала. Громко, оглушая рассудок … Я откинула телефон на смятую постель. Мысли путались, сердце жгло. Через минуту прорвалась смутная догадка. Я вновь схватила телефон. Он был страшно горячий, будто уголек. Вернулась туда, откуда бежать хотелось со всех ног. Пыталась найти дату посланий. Пожалуйста, пусть эта папка окажется ларцом сохраненных писем до меня! И жестокий вердикт: с пятого по двадцатое мая. Я опустилась на кровать, ноги не держали. Ничего не хочу более писать. Вы и без слов чувствуете то же, что и я.

Я положила телефон на прежнее место, застелила кровать, вышла в хмурое утро. За моей машиной закрылись ворота. Этот день я не прожила, а с трудом отдышала. Мой шок прошел, наступила усталая печаль. Мне все было безразлично. К вечеру, казалось, сердце так отяжелело, что перестало умещаться в груди. Я не выдержала. Мое горе воскрылилось, и воспелось, и понеслось к идолу:

Я Вас услышала в ненастье,

Когда все боги замолчали.

Я шла куда-то мимо счастья

С обузой знаний за плечами.

Я знала, как бывает больно,

Как разбиваются иконы,

Как стала я рабой безвольной,

Когда остался шаг до трона,

Как жизнь взласкав наотмашь била,

Как без любви душа черствела.

Я знала, но о том забыла,

Я просто верить Вам хотела!

Он ответил не тотчас: “Как всегда хорошо, но отчего так грустно?”

Ничего я более писать не стала. А он и не настаивал. Пропал на две недели.

Немного успокоившись, я стала анализировать наши отношения. Со мной все более чем ясно. А вот что с ним? Неужели этот человек настолько непорядочен? С другой стороны, разве стал бы мужчина его возраста и статуса бросаться серьезными словами и был бы заинтересован помогать женщине, ему безразличной? И, наконец, насущный вопрос. Посвящал бы ночи (не такие редкие) той, которой не был бы увлечен? В то же время нельзя не признать, что слова “люблю”, “скучаю”, “хочу” красноречивы сами по себе. Еще одна загадка: весь период, в течение которого получены шокирующие меня константы, он находился со мной. Странный человек. Ускользающий мужчина.

В разговоре с мамой на злободневную тему я обронила:

– Он странный, мама.

Мама сказала:

– Он добрый человек.

И я возразила:

– Нет, он страшный человек!

Мама посмотрела на меня с подозрением. Я не смогла объяснить ей природу своего умозаключения. Оно пришло откуда-то из подсознания.

Совершенно не настроена думать о плохом (а напрасно). Чувства и вера оказались сильнее боли. Он не может обмануть меня, поскольку знает о моем горьком опыте. Было бы жестоко с его стороны подвергнуть женщину повторным испытаниям. И по мужским понятиям, и по человеческим.

А тем временем Монстр молчит. Что у него на уме, остается лишь гадать, а проникновение в его душу – монументальное табу. Это уж точно. Раньше столь долгих перерывов не было. Занят? Чем или кем? Но ведь сделать звонок – пара пустяков. Вообще, надо отдать ему должное: он звонит всегда первым и, не считая текущего молчания, не так уж и редко. Но все равно почему-то остается впечатление, что его звонков не дождешься.

Наступили выходные. Вместо того чтобы заниматься сыном и наслаждаться жизнью, я с утра до вечера погружена в тяжелые, ни к чему не приводящие мысли. Ломаю голову над вопросом, чем занят Монстр в свободные от работы дни. Почему ему не хочется вспомнить обо мне? Быть может, он потерял ко мне интерес. Быть может, время проводит с другой. Все внутри сжимается от ужасного предположения. Во мне развивается паранойя.

– Только не влюбляйся, дочка, я тебя прошу! – вспомнила я слова мамы.

Я старалась, мама! Но это оказалось сильнее меня. Прости …

Бегу к каждому зову телефона, сникая, если звонит не он. И снова бегу, боясь не успеть. Из памяти снова и снова выныривают злополучные смс-ки. Во мне слезится досада. А ведь я не могу потребовать объяснений, к которым не имею подхода, поскольку не могу признаться в знаниях, на которые не имею права.

Не буду вам описывать все мысли, страхи, чувства, которые всю следующую неделю устраивали охоту на мой душевный покой. Вы сочтете меня не иначе как параноиком. Самой тошно. От осознания, что мои чувства бесконтрольны, что я одержима…

Значит, вот что я поняла. Его интерес идет на убыль. И это в ближайшее время должно подтвердиться или быть опровергнутым. Сейчас заплачу. Ну, скажите, зачем себе отравляю жизнь? И где мой ребенок?

По дороге на стоянку заезжаю в прежнее жилище.

– Ужинать будешь? – бывший муж рад, гостеприимен. – Проходи, покормлю тебя.

Трезв.

– А где сын? Сын, ты где? – зову, стоя на пороге.

– Я у компьютера, мам. Не мешай. Завтра приду.

Чувствую, что нет сил спорить, хотя и одиночества сегодня не хочу. Прислонилась к косяку.

– Проходи, что же ты? – в глазах мужа подступающее разочарование. Рассеянно гляжу в эти глаза.

“Смотри лучше, – приказываю себе, – ты что-нибудь чувствуешь?”

Нет.

– Я пойду. Я устала и хочу спать.

Еду на стоянку. Ну почему молчит телефон? Как жаль, что существует мобильная связь. Раньше жилось спокойнее. Засыпая, я представляла, как хорошо мне было бы сейчас в ЕГО объятиях, чем еще больше изводила себя.

Наконец, в воскресение через всю меня проходит вереница одиннадцати знакомых цифр.

– Привет, – как ни в чем не бывало, – ты занята?

– Нет, – отвечаю в предвкушении. Забыты чужие “люблю” и “хочу”, и гнетущие мысли мгновенно испаряются в кипятке чувств.

– Я соскучился! Давай встретимся!

Вот так. Все хорошо. На любовном фронте перемирие. А что завтра? Это будет завтра.

Глава 7

А завтра разгорелось лето. Мы с любимым перемещались на природу, баловались шашлыком. Жаль, что вы, читатель, не имеете возможности оценить, как он готовит. Я так люблю его грибочки, выдержанные в секретном маринаде и зажаренные на углях! Не поверите, в них впиваешься зубками, а они истекают аппетитным соком! А его мясному блюду на гриле я придумала название “Жалко поделиться!” Потом новые порции грибочков и “Жалко поделиться!” отправлялись Илюшке в термосе.

По выходным мы купались и загорали вдвоем на островке, нахождение которого большей части населения было неизвестно. Когда на бережке мой избранник разделся, я прыснула со смеха. Новая причуда у бога озорства! Я знаю, это он нарочно! Пиар-акция для меня одной! Совсем простецкие семейные трусы! Этим Глава был близок к народу.

Наконец! Наконец, он пригласил меня … куда бы вы думали? На футбол! Здорово! Мы решили взять детей с собой и отправиться на моей машине (хотелось блеснуть виртуозным вождением). Однако, security или водителя, или… не знаю, кто он по штату, Глава прихватил с собой. И тот двигался за нами на высоком черном Ниссане. Чего Глава боялся? Или кого? Или это был симптом его высокоМЭРия?

Мы с Ильей уже ждали в машине, когда подъехал знакомый джип. Я немного волновалась: мне предстояло знакомство с младшей дочерью любимого мужчины. Первым вышел Монстр и кому-то подал руку. Осторожно, словно боясь упасть, на землю ступило…маленькое сгорбленное существо в старомодном мешковатом платье. Оно глядело исподлобья, но, скорее, не из-за враждебного отношения к миру, а по какой-то досадной ошибке природы, сильно наклонившей ее голову вниз. Коротко стриженая, будто после тифа, девочка-инвалид неуверенно семенила, держась за отца, холенного и парадно одетого. Это была странная картина. Я сглотнула комок, подступивший к горлу, и заставила себя улыбнуться. Краем глаза заметила, как сын опустил голову.

– Моя Катя, – сказал Глава.

Весь день я была спокойна за сына и горда им. Никакого любопытства к внешнему виду девочки, никакой отрицательной реакции или удивления. Он знал, как вести себя.

Нас проводили в специальную ложу на трибуне. Глава накупил нам всяческие элементы экипировки болельщика: шарфики, дудки, флажки; экскурсировал по расположению трибун и фанатов на них. Вот здесь, в центре, утрамбовались воинственно настроенные самые фанатичные фанаты. С готовыми речевками, флагами, барабанами и прочими атрибутами своего шоу. По обе стороны от них – фанаты-дилетанты. Менее громкие и не все сметающие на своем пути. Напротив – фанаты-противники. Их шоу в том же жанре, только “другого цвета”. Мой спутник с увлечением комментировал происходящее. Было забавно, когда, увлекшись зрелищем, он принимался свистеть, дудеть, притопывать и прихлопывать, и превращался из солидного “мэна” в мальчишку.

Мы радовались победе наших игроков, как будто выиграли сами. А на выходе случилось невероятное. Глава скинул пиджак и галстук в руки сопроводителя и, как только тот отвлекся, внезапно скомандовал:

– А ну-ка, шантрапа, за мной!

Схватил дочку за руку и помчался на улицу. Мы с Ильей ничего не поняли, но почему-то бросились следом. Толпа изумленно смотрела на нашу странную четверку, и немедленно расступалась. Катя неуклюже семенила за отцом и заливалась смехом. Лишь на близлежащем рынке Монстр остановился, повернулся раскрасневшийся к нам и … показал язык. И наше недоумение перешло в понимание его неконтролируемой склонности к хулиганским выходкам. А пока security пытался напасть на след вверенной ему особы, мы отмечали радость победы несъедобными чебуреками. Приправленные счастьем, они казались нам вкуснейшим блюдом.

Вечером мы развезли сытых и уставших детей по домам, а сами помчались в обитель любви. Нетерпеливо скидывали с себя одежду, весело барабанили в дверь ванной комнаты, подгоняя друг друга. Чистая и свежая, я дурачась забаррикадировала дверь коробками от недавно купленной техники. Монстр одним махом сломал нагромождения, поднял меня и впервые понес на руках в кровать, где полночи закреплял моё неоспоримое счастье.

Как только он оторвался от меня, я немедленно начала задаваться вопросом, захочет ли он со мной проснуться утром. Не так важна была для меня финальная награда любовных состязаний, сколько возможность уснуть рядом с ним, прильнув щекой к его плечу. Я мучилась, пытаясь угадать сегодняшний его настрой.

Во втором часу ночи он проводил, точнее, выпроводил меня, побеспокоившись об одиноком моем ребенке. С чего вдруг вспомнил о нем сегодня? Чувствую, это предлог “слить меня”. А может быть нет? И не так все плохо?

Только когда любишь, “уходящее-приходящая” личная жизнь начинает изматывать, вызывая чувство неполноценной, даже униженной любви и мучительное желание ее восполнить. Я не хочу быть любовницей. Я хочу полноценного счастья.

– Что такое, по-твоему, счастье? – спросил однажды Монстр.

Я банально ответила: – Любить и быть любимой.

– А ты видела эту любовь? – принялся он разбавлять диссонансами мой душевный наигрыш. – Где она? В семье, в которой люди примелькались друг другу, постоянно находясь рядом? Или там, где вместо достойной помощи мужья приносят женам проблемы, в лучшем случае прибавляя забот о своей персоне? Женщинам не абстрактное понятие нужно, а помощь и качественный секс. И вопрос: может ли интим быть интересен с человеком, который за много лет примелькался? На мой взгляд, редкие встречи укрепляют отношения.

Мне стало грустно. Его убеждения так крепки, что нечего и пытаться возражать. Но я все равно возразила.

– Вы правы, Андрей Константинович, но лишь наполовину. Бывают и другие отношения, когда хочется, чтобы любимый человек был всегда рядом. Просто испытываешь необходимость в его присутствии. А еще ведь так важно с кем-то поделиться прожитым днем, приклонить голову на чье-то плечо.

– Я таких отношений не знаю, – бросил он.

– Потому что никогда не любили, – заключила я.

– Может быть.

– Тогда я желаю вам узнать, что это такое.

Вам, читатель, думаю, не придется долго гадать, какую женщину я пожелала ему для этой самой любви.

Монстр часто болел. К сожалению, не от ран Амура, а скорее, от приближающейся старости. Ишемия, давление, суставы … Кто бы поверил, что можно полюбить вот такого тролля, да еще с бородавками по всему телу (допущу откровенность с читателем) и не слишком привлекательными зубами. Ума не приложу, к чему с такими хорошими деньгами “дорожить” такими плохими зубами. Видимо, и так женщинам нравится. Ясное дело, нравится. И не мне одной. И даже я до сих пор не знаю, в чем причина его успеха и такого невероятного магнетизма.

Снова грустно.

А к чему я про старческие недуги? Вот к чему. Каждый раз после его просьб я мчалась в аптеку и накупала лекарств, а еще продуктов ему и его маме. И всегда отказывалась от денег. Неудобно было как-то… Он выходил ко мне хромая, или согнувшись, или вразвалочку. Садился в мою машину и долго жаловался на ломоту и изжогу. А я с нежностью слушала. Иногда он целовал мой живот и прямо на сидениях занимался со мной любовью. Однажды задрал мою юбку и усадил меня на свои колени, поверну спиной к себе. Одной рукой забрался под кофточку и ласкал грудь. Другой поддерживал и приподнимал ягодицы. Покачиваясь, целовал в затылок. Таким образом, открывал для меня очередной способ получения наслаждения. Я с замиранием внимала каждый раз его изобретательности, и уже через несколько секунд полноценно звучал наш канон.

Чем чаще были встречи, тем больше я их желала. Это начиналась привязанность. С его стороны холодности значительно поубавилось. Я формирую предложение, нарочно выбирая слово холодность. О какой-либо ощутимой душевной теплоте пока говорить не осмеливаюсь. Он по-прежнему не произносит ласковых слов, не обнимает за пределами любовного ложа, правда, все также задаривает мягкими игрушками и чаще нуждается в наших встречах, чем раньше. Один раз даже помчался мне навстречу, когда я возвращалась издалека. И знаете, я была не обрадована, а обескуражена, потому как не знала, что делать с непривычным для его поведения порывом. То молчит целых две недели, словно его ко мне и не тянет, то несется за двадцать километров, не в состоянии подождать каких-то нескольких минут. Я в тот момент все пыталась понять, чем вызвала повышенный интерес и даже боялась его незаслуженности. Так складываются комплексы неполноценности. Но ведь не в тридцать шесть, скажете вы. Сама стыжусь и удивляюсь. А если быть точной, мне скоро тридцать семь. Интересно, каким подарком побалует меня, нет, оценит меня, нет, выразит свое отношение ко мне Монстр.

Илья сейчас у бабушки. Помогает. Не очень любит мое чадо отрываться от компьютера и друзей, но его мужские обязанности не обсуждаются. Завтра день моего рождения. Сегодня, в момент разговора с вами, не припомню, как именно завтра этот день отметила. Кажется, ко мне пожаловали Илюша и мама, а может быть, наоборот, к ним отправилась я. Были ли завтра друзья, тоже не помню. Помню только одно. Самое важное.

Завтра утром (я только проснулась) раздался звонок в дверь. Непричесанная, неприкрашенная открываю. О, боже! Монстр Константинович! То есть… Не может быть! Прежде чем возрадоваться, паникую: кровать не убрана, на кухне сушатся мои трусики, домашний крысенок раскидал вокруг клетки опилки.

Но гостю, похоже, не важны ни опилки, ни трусики. Он насахарен и таинственен. Не спрашивая разрешения, разувается. Я быстренько сдергиваю с веревки белье, убираю чашку из-под кофе, утрене выпитого. И все никак не приду в себя после монстроизвержения в моей квартире. Лихорадит от счастья и волнения. Мужчина наполнен интригой, что-то прячет за спиной, и кажется, выглядит меня счастливей. Чтобы удержаться на плаву, мне просто необходимо причесаться и обменяться взглядом с зеркалом. Ну вот. Теперь мне легче: мордочка, хоть и без косметики бледна, но мила. Ангажируйте, Андрей Константинович!

За его спиной прячется большая ворсистая игрушка – кошка.

– Это тебе в машину.

– Спасибо (у меня уже целый зоопарк).

– С днем Рождения! (целует)

– Спасибо.

– И вот еще…

В его ладони бархатится алая коробочка. А в ней играют лучиками изящные серьги в виде лилий.

– Спасибо.

Это сон или явь? Не успев понять, взираю на… голубую коробочку, которая тут же забархатилась из другого его кармана. А в ней золотой браслет! Плетенья изумительного!

– Спасибо!

Конечно, сон. Всю эту роскошь примеряю. Дарящий помогает.

Кто, скажите, смог бы поспорить с тем, что это счастье! (Заметьте, читатель, я будто выпрашиваю подтверждения.)

Помню все, что было в последние дни лета. Помню, словно вчера, как он собственноручно мыл мою машину прямо во дворе своего дома. Он сам! Именно сам! Я сидела завороженная на заднем сиденье, уткнувшись носом в подголовник, и одними глазами следила за невероятностью происходящего. А Монстр орудовал шлангом и губкой, хитро посматривая на торчащую верхушку моей головы, и улыбался. И лучился удовольствием.

Помню, как наведывался в нашу неподобающую его статусу квартирку. Напевая что-то себе под нос, готовил предназначенное нас удивить и налакомить блюдо. И к плите не подпускал. А то вдруг принимался мыть полы за нашалившей Илюшкиной тапочкой, угодившей в грязную лужицу в коридоре. Мы с сыном были загнаны на диван, где тихо сидели, задрав ноги и переглядываясь. А машина порядочного мужчины (читай: любящего порядок) в это время стояла у подъезда, подверженная едким взглядам.

Какое чудесное муаровое лето!

Думаете, его внимание позволило мне немного расслабиться? Что вы? Сказать, что я боролась за этого мужчину – ничего не сказать. Правда, с кем боролась и с какой целью, не знала сама.

Блистала свалившимися на меня с неба литературными способностями. Для него. Накупила красивой одежды, разорив одним махом театральную сумочку, временно играющую роль копилки. Для него. Посещала исключительно лучшую парикмахерскую. Для него. Убирала квартиру каждый день, изучала книги с оригинальными рецептами блюд, заполняла холодильник постными продуктами, которые нам с ребенком были даром не нужны. Все для него. Нет, он не приходил каждый день, не часто у меня обедал и не все мои наряды перевидал. Но вдруг пришел бы в гости или на обед, а я не во всеоружии и не при параде! Я всегда была начеку и “загружалась” с радостью. Недовольными оставались только театральная сумочка, лишенная любимой роли, и холодильник, в котором от долгого ожидания за зря жухли продукты. Но это были маленькие жертвы ради большого чувства.

По секрету скажу, как другу, я усердно изучала эротический массаж.

Однако, должна признаться, что в любви ему я так и не призналась. Следует признать, что в “непризнании” был упорен и он. Мы, наверное, играли в игру “Кто кого?”. Мы были горды. Но какой в гордости толк, и что есть она на самом деле, ищу ответа до сих пор.

Думаете, он перестал быть неуловимым, а я больше не сидела по вечерам со своей тоской в обнимку? Вовсе нет. И снова его странность заводила, тревожила самые устойчивые выводы, необъяснимые молчания навевали холодные сквознячки, искажая самые трогательные грезы, а душевная теплота отпускалась порциями, не давая возможности ваятелю завершить скульптуру любви.

Все-таки дядя герой должен быть мне благодарен за литературные старания. Не ем, не пью, глаз не смыкаю, все нахожусь в поиске самых проникновенных слов для украшения его троллевой сущности. Впрочем, кажется мне, романтизма уже достаточно, и я могу нормально пообедать.

Его неуловимость выглядела примерно так:

– Приезжай вечером в гости, Наташка! Освобожусь, позвоню.

Где бы время скоротать, которое до вечера будет длиться как до весны?

Вечер. Не звонит. Не зовет. Расхотел что ли?

Незадолго до восьми отправляю смс: “Вы все еще в делах?”

Пишет: “Нет. Свободен”.

Я: “Приезжать или нет?”

Ответ: “Как хочешь, не знаю.”

Горькое разочарование, обида.

Сразу представляю, как ответила бы я: спать пока не хочу, жду.

Пишу ему, нервно вбивая кнопки: “Обидный ответ. Означает, что вам все равно”.

И что же! Нет ответа на ответ. Не поеду. Не поеду. Не поеду. И весь вечер схожу с ума одна одинешенька, тереблю телефон в надежде, что придет желанная смс-ка. Тщетно.

Или так:

Подвернула ногу. Больно давить на педали, а завтра предстоит важная поездка. Он об этом знает, уверяет, что проблему решим. И по-английски из ситуации сваливает. То ли забыл, то ли в тени отсиделся, раз не настаиваю, увильнув от лишних проблем. Ну, разве по-мужски? Так и не дождавшись помощи, металась, искала выхода. Выручили другие. Зато “надежда и опора” немедленно обо мне вспомнил, как только накатило природное желание!

А моя любовь маскировалась под “не так уж и люблю” примерно так:

Он: – У тебя сын где?

– У отца.

– Не хочешь сегодня стимульнуться?

А иногда:

– У тебя сын где?

– У отца.

– Зря. Ничего ему там делать. Переноси компьютер к себе.

Боится, что муж постепенно перетянет меня к себе за этот “хвостик”.

Итак, на чем я остановилась?

– Не хочешь стимульнуться?

Через полчаса нежусь в сфере его присутствия.

– Раздень меня, пожалуйста, как тогда.

Хорошо. Будет тебе как тогда. Раздеваю, и целую, и ласкаю. А в коготки не даюсь. Отстраняюсь. И снова жарко ласкаю. И снова отстраняюсь. На этот раз в “кошки-мышки” не играю. Просто коварно пользуюсь веской причиной.

Мы оба возбуждены, у обоих горят щеки и другие места. Но я виновато опускаю глаза и плавно стекаю с кровати.

– Ты меня не хочешь? – он не рассержен. Он нежно грустит. Я молчу. Тереблю пальцами уголок расстегнутой кофточки. Я – малыш, которого приятно жалеть.

– Ты впервые меня не хочешь? – вопрос насупился, словно собрался заплакать. Такой большой и важный дядька, а обидчив, как ребенок.

Я с тихой грустью начинаю собираться. Он тоже. Чувствует себя виноватым. Думает, наверное, что же сделал не так. Обул один ботинок. Стоит в нерешительности. Чего-то ждет, на что-то надеется. Вздыхая, обувает второй. Увидел, как я что-то пишу на клочке бумаги. Замирает. Но я сворачиваю письмецо, прячу в карман. Выходим тихие, грустные… Он везет меня домой. Тайна не раскрыта. Прощаемся. Тайна не раскрыта. Открываю дверцу, выхожу. Он смотрит с надеждой. Глаза как у грустной собаки. Ведь тайна так и не раскрыта. И тут протягиваю свернутый листочек и ухожу. А в письмеце написано: “Какой же вы недогадливый. Тоже мне герой-любовник! У меня ведь просто законное недомогание. Целую. Н.”