Она и он

ОН

А потом он поздним вечером получил чудовищную смс-ку:

– Меня для тебя нет в мире живых.

Это был тот самый контрольный выстрел в голову, после которого твоё существование на земле просто невозможно. И он прозвучал. А за два дня до этого ему на почту поступила от детектива копия её свидетельства о браке. Первая дурацкая мысль была самой обидной.

– Ради меня она не согласилась поменять фамилию. Даже мысли об этом не допускала. Кто же такой этот счастливчик, фамилию которого она сейчас носит?

Он собрал целое досье на этого парня. Узнал о нём всё. Вплоть до размера костюма и обуви. Того, что он ест на завтрак и сколько же денег у него на счету. Итоги его разочаровали. А ещё крепко разозлили. Этот муж оказался типичным выходцем из Черкизона, сумевшим выбиться в среднее звено управленцев. Видимо, умный и хваткий. Из тех, у которых в крови течёт кровь вечных торговцев: купи подешевле, продай подороже. Что могла она, вечно витающая в облаках, найти в столь заземлённом существе? Переварить всё это было невозможно. Одно было очевидно: если он сам себя не вытащит за волосы из этого болота, то он просто не сможет дальше жить.

И вдруг его осенило. Ведь он же всё время фотографировал её. Записывал её голос. Очень часто, незаметно от неё, врубал режим видеозаписи на своём телефоне. Он понял, что это надо собрать воедино. Обработать. И сделать всё для того, чтобы в его «умном доме» она присутствовала всегда. Он так всё и сделал.

Теперь с самого раннего утра у него в доме разносилось её щебетание:

– Доброе утро, милый. Как тебе спалось?

Он отвечал практически точно также, как он это делал все эти годы. После ледяного душа и чистки зубов он входил в кухню и снова слышал её голос.

– Я приготовила тебе двойной эспрессо. Но если ты хочешь что-то другое, то я быстро всё переделаю.

Так продолжалось весь день. Даже, когда он приходил в их любимый ресторан на берегу, в его наушниках опять же звучал её голос, диктующий ему, что же здесь заказать. Он и заказывал. Этот ужин на двоих, когда один реально ужинал, а второй якобы так и не успевал появиться до конца вечера, тоже стал каким-то идиотским ритуалом. Официанты уже привыкли к этому молодому человеку, который всегда заказывает ужин на двоих, но его спутница так и не появляется. Только метрдотель этого ресторана помнил ту прекрасную девушку, которая обычно приходила вместе с ним. А ещё стол, за которым он ужинал, напоминал ему о тех временах, когда всё было замечательно. О тех счастливых днях, когда её присутствие в этом зале было не виртуальным, а реальным.

ОНА

Это был очень долгий и весьма нелёгкий проект. Ведь многое было просто утеряно. Забыто. Предано забвению. Всё это она наиболее остро ощущала после встречи с одной столетней старушкой. Та, правда, упорно не желала признаваться, что ей уже перевалило за сто лет, и с немалой долей кокетства утверждала, что ей всего-навсего девяносто девять. Она поражалась не только тому, что эта женщина смогла сохранить своё здоровье, ясный ум и живость движений. Больше всего её удивляло то, что её небольшой, звучащий, как серебряный колокольчик, голос мог выводить совершенно немыслимые мелизмы. Разве такое возможно в этом возрасте?

– Для того, чтобы хорошо петь, не обязательно иметь прекрасный голос. Ведь поёт душа. Мне не совсем повезло в жизни. У меня было гораздо больше печальных, порой даже трагичных страниц в жизни, чем счастливых. Честно говоря, радости там было совсем чуть-чуть. Поэтому у меня изначально душа лежит к тому, что я пою лишь два вида песен: это песни-плачи и песни-жалобы. Я оплакиваю всех тех, кто раньше времени оставил меня и ушёл в мир иной. Я не жалуюсь Богу на свою судьбу. Принимаю её как данность. Но я должна излить свою душу хоть в каких-то словах. Я жалуюсь журавлю и говорю ему о том, что я бы тоже хотела летать, как он. Я жалуюсь ручью и объясняю тому, что мне тоже хотелось бы так же беззаботно струиться по земле, даря свою влагу всему тому, что способно зеленеть и цвести. Я жалуюсь седым вершинам наших гор на то, что не способна, как они, выстоять перед любыми ударами стихии. А ещё рассказываю им всем о том, насколько же я слаба и беззащитна.

Она никогда и не подозревала о том, что чужая боль способна вылечить твою собственную. Особенно, если этой боли много. Она сама лично встречалась с людьми, которые в народе считались истинными плакальщицами. Ведь не в каждой семье есть женщины, способные найти достойные слова, чтобы проводить в последний путь своих близких. Тогда и приглашают этих женщин-плакальщиц. Как правило, все они имеют за плечами очень непростой жизненный путь. Когда-то их постигла, видимо, очень тяжёлая утрата. И она была столь велика, что боль оказалась непреходящей. По существу, появляясь на всех этих траурных церемониях, они оплакивают свои собственные потери.

Звучащая в их песнях печаль убаюкивает всех тех, кто слушает их. Конечно же, они не засыпают. Они просто слушают эти песни как некую колыбельную, заставляющую их забыть о том, как же им плохо. Каким-то магическим способом эти плакальщицы добиваются того, что вся эта печаль утраты куда-то исчезает. Боль притупляется. И появляется желание жить. Продолжать тот путь, который рано или поздно приведёт всех нас к тому дню, когда может быть именно эти, а может быть и какие-то другие плакальщицы будут провожать нас в последний путь.

А потом она стала в своём офисе собирать семинары. Приглашала специалистов из разных стран. Проводила обсуждения и дискуссии. Выработала чёткую концепцию того фундаментального труда, который она намеревалась издать. Маститый американский профессор написал предисловие к этому многотомнику. В нём было указано на чрезвычайно важную роль того, чтобы в общественном сознании могли возрождаться ростки той культуры, которая была уничтожена атеистическим прошлым постсоветских стран.

А потом прошла презентация этого многотомника. На его базе она выпустила два однотомника. Один на русском, а второй – на английском языке. Наряду с текстами, наконец-то, в распоряжение исследователей поступило огромное количество музыки, записанной в различных регионах. Там, фактически, не звуча ли музыкальные инструменты. Было лишь пение а капелла всех тех, кто мастерски умел исполнять эти песни-жалобы и песни-плачи. Когда в этом проекте была поставлена последняя точка, она поняла, что боли больше нет. Что она свободна. И от добра, и от зла. И, что в её душе нет больше места для любви к нему. И для него. Есть она и её сын. И её удивительный талант, позволяющий ей так остро чувствовать душу и дух своего народа. Вот именно тогда в их село вихрем ворвался он.

ОН

Страсти улеглись. Пустота осталась. Пустота рядом с ним и пустота внутри него. А потом он совершенно случайно встретил одного из своих приятелей, который участвовал в том самом проекте, в рамках которого они с женой и познакомились. И тот говорил очень странные вещи. Вначале ему показалось, что всё, что он слышит, это просто какой-то бред. А потом этот приятель сбросил ему на почту какие-то материалы. Он начал их читать и слушать. И вдруг его сознание пронзил один-единственный вопрос. Разве очень счастливый человек будет заниматься траурными песнопениями? Ответ был очевиден. Если столь глубокой, настоящей, ранящей душу и иссушающей тело, боли нет в тебе, то ты задохнёшься в море этой печали. Как она тогда говорила? Кажется, что-то о том, что какую бы дверь ни пытался бы открыть человек, он неизбежно попадает в обитель печали. Но если в душе её царит печаль, то что же это означает?

Господи боже мой! Неужели эта печаль как-то связана с их безумным расставанием? Если в этой версии была хотя бы крупица истины, то это означает лишь то, что у него есть надежда на то, чтобы выжить, не превратиться в робота без чувств и эмоций, не сгореть дотла от сжигающего чувства вины, не задохнуться от горечи, которой пропитан каждый миг его теперешнего существования.

И с первых же строк этого труда, уже выставленного в интернете, он понял, что такое могла написать только она. Это была мощная зацепка. Сначала он вышел на типографию, потом на издательство, а следом на звукозаписывающую компанию. Прошло меньше суток, а он уже въезжал в это село. Подъезжал к дому, в котором она, видимо, сейчас жила.

Его сердце готово было выскочить из груди. А потом просто остановилось. Остановилось оно тогда, когда он увидел, что на крылечке этого дома сидит малыш, являющийся его точной копией. Один в один. И точно так же, как это делал он сам много лет тому назад, этот малыш ковыряется в носу. Что-то достаёт из носа, а потом долго и внимательно разглядывает. Он сделал всего лишь шаг ему навстречу, как был тут же остановлен. Вопрос малыша прозвучал, как выстрел:

– А ты кто?

– А как ты думаешь?

– Наверное, ты – это я. Но уже тогда, когда я вырасту. Так?