Эффект бабочки

– Я дурак?

Отвечать Владимир не стал, только пожал плечами.

– Надо. Я хочу проснуться! Что нужно сделать?

– Не знаю. Но раз ты еще здесь, значит, недостаточно хочешь. А потому… Можем пока поговорить.

– О чем?

– Например, о том, почему не хочешь.

– У вас есть версии?

– Версии должны быть у тебя.

– Ни одной…

– Ни одной, в которой ты готов признаться сам себе.

– Или так…

Глеб застыл, следя за тем, что продолжает происходить в его палате. Съемки будто ускорились – Настя заснула, света где-то там стало совсем мало – значит, наступила ночь. Кто-то вошел, положил руку на плечо его невесты, она тут же встрепенулась, первым делом посмотрела на него – того, который забинтован – а потом разочаровано застонала, осознавая, что он пока так и не проснулся.

Настя вышла, а время снова закрутилось в быстрой перемотке. Пока Глеб смотрел, в палате успели побывать его родители, Марк со Снежей, другие друзья, даже Настина мама. Когда на «экране» появилась она, Глеб бросил быстрый взгляд на собеседника. Владимир улыбался, будто лаская лицо жены взглядом, а потом она вышла, чтобы дать возможность снова принять пост Насте. И снова шепот в белизне…

Очень хотелось вернуться к ней. Почувствовать прикосновения, а не довольствоваться только тихими словами, успокоить ее, успокоить всех тех, кто день ото дня приходит в его палату.

– Еще три дня прошло, ты долго думаешь.

– Я хочу вернуться, но не знаю… А вдруг правильно сейчас было бы умереть? Все ведь честно – мы забрали жизнь у вас, а теперь моя очередь уйти так же.

Владимир не ответил, только окно в палату закрылось. Видимо, дав уже достаточный толчок для того, чтоб дальше Глеб думал самостоятельно.

– Если бы мы поехали по другой дороге, вы до сих пор счастливо жили бы со своей семьей. Насте не пришлось бы искать работу, она не попала бы в Бабочку, да и я вряд ли купил бы Бабочку. Мы не встретились бы, она полюбила бы кого-то другого, а я понятия не имел бы, как это приятно – любить.

– Или меня сбил бы кто-то другой. Никто не знает. И Настя могла полюбить бы кого-то, кто не понравился бы мне куда больше, чем ты. Да и сам ты… Разбился бы на своем дурацком байке, действительно так и не поняв, как это приятно – любить.

– Вы пытаетесь сказать, что все, что не происходит, к лучшему?

– Я пытаюсь сказать, что давно пора перестать гадать, Глеб. Давно.

– Я не могу перестать. Всегда буду сомневаться, виноват больше или меньше.

– Не виноват. Веришь?

– Нет.

Владимир хмыкнул. По правде, на другой ответ и не рассчитывал.

– Ну, хочешь, покажу?

Снова взмахнул рукой, и уже с другой стороны открылся экран. Изображение на нем пока не двигалось – ночь, две фигуры у байка. Глеб знал, что это за фигуры.

– Показывать? – дождавшись неуверенного, но все же кивка, Владимир запустил изображение.

Один человек сидит, прикладывая к рассеченной брови какую-то тряпку, а другой наматывает круги, подпрыгивая, изредка затягиваясь сигаретой…

– Ты бухой, за руль не сядешь, – тот, что с тряпкой, ругается сквозь зубы, снова и снова прикладывая руки ко лбу, и каждый раз чувствуя, что кровь не прекратилась.

– Нам тут три квартала, Глеб. Давай… Я уже выветрился весь. Смотри.

Второй закрыл глаза, вроде бы вполне уверенно нашел указательным пальцем кончик носа.

– Стой и жди, сейчас кровь прекратится, отвезу нас куда надо…

– Да мы тут окоченеем, пока у тебя кровь прекратится. Не будь идиотом, Северов, двигай жопу, надевай шлем, и поехали.

Не слушая протесты друга, второй подвинул первого, завел мотор, натянул на голову шлем.

И как бы Глеб ни злился в тот момент, как бы хорошо ни понимал, что соглашаясь, совершает ошибку, перекинул ногу, тоже натягивая шлем.

– Понял? За рулем был не ты. Это правда.

– Но я же все равно дал ему сесть, значит, виноват в этом.

Владимир закатил глаза. Разговаривать с упрямцем было сложно. Говорит, что хочет вернуться, а сам так цепляется за малейший повод этого не делать.

– А я виноват в том, что выскочил, не посмотрев по сторонам. А твой друг виноват в том, что выпил. А врачи виноваты в том, что недосмотрели. Просто признай тогда, что хочешь винить во всем себя…

– И если признаю…

– Там, – вновь открылось окно в палату. Кровать, неваляшка в бинтах, Настя рядом с кроватью, – на мониторе пойдет прямая линия, а ты пойдешь дальше.

– Тогда не хочу.

– Тогда перестань считать, что умереть сейчас – не худший вариант…

Легко сказать, а сделать… как?

– Наташа тебя простила.

– Что?

– Даже Наташа тебя простила. Увидела, как Насте плохо, и простила. Она смогла, а ты не можешь. А Насте очень плохо. Она, знаешь, сильная, но ты ее сейчас этим сломаешь. И в этом будет действительно только твоя вина, потому что не захотел вернуться к ней.

– Я хочу.

– Ну так почему стоишь?

– Не могу я, – Глеб просил отчаянный взгляд сначала в окно палаты, потом дороги. Еще несколько секунду, и они выедут на тот самый перекресток, а потом смертельная авария.

– Глебушка… – белизну снова разрезал шепот Насти. – Я же люблю тебя…

И в этот самый момент раздался утробный рык мотоцикла, падающего на бок, сбрасывающего одного пассажира, а другого волочащего по проезжей части, прямиком на пешехода.

– Не могу… – наблюдая за этим, Глеб застыл, а руки бессильно опустились вдоль туловища. Настин шепот стал еще тише.

– Думаешь, моя дочь могла бы полюбить человека, который действительно является убийцей?

– Она не знала.

– Думаешь, смогла бы остаться с тобой? Она тебя любит, Глеб. И ждет. А раз любит моя Настя, значит, есть за что.

Окно в прошлое закрылось. Теперь Владимир смотрел уже решительно и немного зло. Видимо, раньше играл в право выбора, а теперь собирался тумаками выталкивать Глеба из этого «чего-то».

– Ты не сомневался, постепенно занимая место в ее сердце. Был так настойчив, терпелив. Ради чего? Чтоб теперь бросить? Знаешь что, зять?

Зять не знал, промолчал.

– Если бросишь ее сейчас, если умрешь, будешь виноват. И она не простит. Ни тебя, ни себя, ни меня.

– А вас-то за что?

– Что не вернул тебя. Она просила…

Глеб долго молчал, глядя в окно палаты. Он очень хотел туда, к ней, но что-то не пускало. И продолжаться это могло долго, а потому Владимир решил достать свой последний козырь.

– Она беременна, Глеб. Так что не дури и возвращайся…

Мужчина вскинул взгляд, а время, снова ускорившееся в окне палаты, вдруг застыло. Ну наконец-то…

– Пожалей Настю и вашего ребенка. Возвращайся, вырасти его, дай то, что я не смог дать своим детям, и будем считать, что мы квиты. Даже не так, будем считать, что ты сам с собой расквитался.

Глеб вдруг расплылся в улыбке. Вряд ли это следствие последних слов Владимира, просто информация постепенно доходит до разума…

– Можно я у вас хоть благословения попрошу, раз уж шанс выпал?

И видя, какие метаморфозы происходят с Глебом, а заодно и с местом – белый туман начинает потихоньку таять, Владимир улыбнулся в ответ.

– Я вроде как уже благословил, иначе, думаешь, занимался бы ерундой так долго?

Таяла не только белизна – очертания говорившего тоже начали смазываться.

– Я, похоже, возвращаюсь, – да и сам Глеб стал «подтаивать». Опустил взгляд на руки, следя за тем, как они растворяются, фаланга за фалангой. Чувство странное, но не страшное.

– Береги ее.

Ответить Глеб уже не успел – белизна сменилась темнотой, в которой противно пищали аппараты.

***

Настя давно выплакала все слезы, искусала губы, устала злиться и ждать. Не устала только надеяться. Шел четырнадцатый день в больнице. Даже кости у него, по словам врачей, начали хорошо заживать, а глаз он еще не открывал.

Когда просила – не реагировал, ругала – тоже нет. Плакала – даже не шевелился. Как ей сказали, длиться это может очень долго. Иногда люди лежат так годами. Но у нее нет годов, она уже не может ждать, а что будет, если это затянется?

Никто из родных даже не пытался больше вытолкать ее из палаты. Ездила она отсюда только в их квартиру, валилась на кровать, спала, пока не прозвенит будильник, а потом ехала обратно.

Однажды попросила, чтоб ей позволили ночевать прямо на кушетке в палате Глеба, но врач в категорической форме отказал, переводя стрелки на старшего Северова, который запретил.

Услышав это, девушка жутко разозлилась. Настолько, что даже не смогла сдержать возмущение в себе, вывалив его на Юрия при первой же встрече… Он же выслушал ее претензии стойко, но разрешать все равно не спешил…

– А если он проснется, а меня здесь нет..? – девушка тогда смотрела на старшего Северова отчаянно, даже не пытаясь прятать боль и страх, которые обычно скрывала от окружающих.

– Главное, что он проснется, Настенька… Проснется.

И он, увидев этот страх, поделился своей уверенностью. Поделился, пока хотя бы у него еще было, чем делиться, ведь с каждым днем верить становилось все сложней.

И пусть Настя сама понимала, что ее поведение, по меньшей мере, неразумно, но поделать с собой ничего не могла.

Запрокинув голову, девушка вытянула затекшие ноги, неосознанно дергая указательным пальцем в такт с тиканьем часов…

Сегодня, в принципе, неплохой день. Уже почти зима, а за окном – солнце, звонил Марк, сказал, что Снежана родила. Как ни странно… мальчика. Осталось дождаться, пока родит уже Саша, и спор можно будет считать закрытым. Андрей победил в школьной олимпиаде по математике. А всего-то и надо было лоботрясу, что взяться за ум. Мама приходила… Бабушка все же не выдержала – приехала. Сама Настя видела ее всего раз, предпочитая не расстраивать окружающих своим кислым видом, да и когда видеться, если она из палаты не вылезает?

Скоро сессия… И если этот упрямец не проснется, то все экзамены будут дружно завалены. Ее выгонят из университета, с работы тоже, кстати, выгонят. И придется вернуться в Бабочку… Снова на тумбу, в латексной юбке и казенных босоножках… Мстительно улыбнувшись, Настя вспомнила, как он бесился, зная, что она танцует в Баттерфляя.

Резко выпрямившись, Ася снова подошла к кровати, склонилась к уху. Самое время провести ежечасный ритуал по взыванию к голосу то ли совести, то ли разума, то ли жалости.

– Если не откроешь сейчас же глаза, Имагин, снова попрошусь в Бабочку. Амина возьмет, она тебе не Пирожок, твоих приказов не боится. А потом и Пирожка тоже найду, и с ним на свидание пойду. Уяснил? А кольцо твое… этой твоей бывшей отдам. Пусть радуется… Она, кстати, приходила. Я ее пустила, думала, может хоть ради нее проснешься, но ты, похоже, в принципе никого видеть не желаешь. Да, Имагин? – говорила Настя зло – провоцировала. Понимала, что бессмысленно провоцировать того, кто тебя не слышит, но заставить себя перестать разговаривать со спящим не могла. А потом опять, будто на американских горках, ныряя с вершины злости в пропасть отчаянья, Настя зашептала уже куда ласковей. – Глебушка, ну вернись ты, ну пожалуйста, я же так с ума сойду скоро.

Реакции – ноль. Пора бы давно привыкнуть, а она все продолжает на что-то надеяться… Каждый раз, закончив пламенную речь, еще замирает, затаив дыхание, прислушивается… И каждый раз облом.

Развернувшись, Настя направилась обратно к креслу. Теперь можно снова смотреть в потолок, сходить с ума под звук тикающих часов, засекать новый отрезок времени.

И какой же надо быть дурой, чтоб сидеть здесь две недели, ждать, надеяться, верить, а развернуться спиной именно тогда, когда он вдруг заходится кашлем, просыпаясь…

– Глеб, – не веря до конца в реальность происходящего, Настя метнулась обратно, потом в коридор – зовя врачей, снова к нему, потом в угол палаты – чтоб не мешать примчавшимся медикам, и в соседнюю палату уже с помощью медперсонала – когда из-за нервов сползла по стеночке прямиком в обморок.

Но это уже мелочи. Главное ведь что? Он проснулся.

***

– Значит, пацаны?

– Ага, – Настя кивнула, борясь одновременно с осознанием, что больному нужен покой, и желание затискать больного до смерти.

Они полусидели, полулежали на больничной койке, которая вроде как рассчитана была на одного, но если в обнимку, то поместились двое. «В обнимку» было своеобразным – у Глеба до сих пор наложен был гипс на левую руку и ногу, а потому обнимать приходилось правой и крайне аккуратно.

– Неожиданно… И что дальше? Кто выиграл?

– Ну, по словам Саши, я звонила ей, поздравляла, теперь Самарский с Самойловым решают этот вопрос, козыряя, чем могут. Марк говорит, что выиграл он – Снежана ведь раньше родила, а Ярослав, что он – у них с Сашей маленький весит больше… Вот как-то так и живут…

– Весело…

– Да не то слово… А Марк обещал вечером зайти. Снежана с сыном уже дома.

– Пусть заходит. А то я совсем уже одичал здесь. Выпишусь, а потом в больницы – ни ногой…

– Ага, только реабилитацию пройдем, а потом ни ногой, – Настя посмотрела на мужчину с укором, но быстро оттаяла. Не могла на него злиться. Зачем и за что, если он уже исполнил главную ее просьбу – вернулся?

– А что остальные?

– Твоя мама очень волновалась. Отец тоже. Мы все очень волновались…

– А что та девочка? Как она?

– Она отделалась испугом да парой царапин. Ты спас ей жизнь, Глеб. Ты герой, – Настя дотянулась до губ мужчины, аккуратно их касаясь.

Проснулся он три дня тому, а потом почти сразу же заснул, приходя в себя изредка и ненадолго. Да и когда просыпался – было как-то не до разговоров, тут же налетали врачи, а Насте доставались только взгляды. Сейчас же у них впервые была возможность провести время вместе.

– Да, я такой… – а он тут же расплылся в улыбке, с радостью принимая комплимент.

Глеб помнил странный то ли сон, то ли набор галлюцинаций, то ли игру подсознанию, ну или на худой конец уж действительно путешествие куда-то на грань жизни и смерти, прекрасно помнил разговор с Настиным отцом, который вполне мог бы быть плодом его воображения, да все, в общем-то, помнил. Но лучше всего – ее просьбы вернуться.

– Когда выпишешься, устроим дома пир. Пригласим родителей, бабушку, Андрюшу, я что-то вкусное приготовлю… А после реабилитации… Отдыхать поедем. Твой отец сказал, что в офисе до февраля тебя не ждут, так что времени у нас достаточно. Куда хочешь?

– А ты куда хочешь? – Глеб улыбнулся, проводя по Настиным волосам, отделил одну прядь, накрутил на палец, отпустил, снова накрутил…

– А мне не важно. Сам решай, а я с тобой.

– Хорошо, только знаешь… Нам бы сначала жениться…

– В марте женимся. Я даже уже согласна на любой праздник. Если твоя мама хочет, чтоб гостей было триста, пусть их будет триста. Хочет меня запихнуть в платье, которое весит больше свадебного торта – на здоровье. Я теперь на все согласна, Глеб, лишь бы ты меня так не пугал.

– До марта долго, Насть. А нам быстрее надо.

– Зачем? – еще не понимая, к чему клонит мужчина, Настя запрокинула голову, внимательно изучая улыбчивого отчего-то Имагина.

– Мы вроде как беременны, мелкая. Чуть поторопились.

Он помнил все, в том числе и слова Владимира о том, что Настя в положении. Вполне возможно, то была просто игра воображения, но в правдивости этих слов Глеб не сомневался ни секунды.

А вот Настя задумалась. Сощурилась, считая, снова сощурилась, припоминая, думаю.

– Нееееет, Глеб. Я учусь еще, у меня сессия. Как беременны? Я не готова.

– А мы уже, – мужчина развел руками, улыбаясь все шире.

– Не выдумывай, – видимо, с каждой новой попыткой посчитать, Насте становилось все понятней, что он вполне может оказаться прав.

– Ну проверь…

Пришлось нестись в аптеку на первом этаже больницы, покупать тест, потом нервничать…

– Кошмар… – уже через полчала они снова сидели на кровати. Только теперь Настя устроилась лицом к мужчине, сложив ноги по-турецки, держа в руках крайне положительный тест.

– Я же говорил.

– Это ужас, Глеб. Как мы так..?

– Мы старались, – мужчина явно не разделял упаднических настроений Насти, потому как грустить не собирался.

– И что делать-то теперь?

– Выпишут, проштампуем паспорта. А потом расскажу, какой туалетной водой пользуюсь.

– Зачем? Я вроде как знаю, – в очередной раз глянув на тест, Настя покачала головой, откладывая его на столик, подобралась ближе к лицу Глеба, поцеловала, устроила голову на плече, прижимая его здоровую руку к животу.

Паниковать и впадать в истерику вроде как бессмысленно, потому самое время начать свыкаться с мыслью о том, что они уже практически родители. Каких-то восемь месяцев, и дело в шляпе…

– Ты когда напилась, и я отвез тебя к себе, рассказывала мне, что купишь мужу такую же туалетную воду, как у меня. Так вот… Я тогда сказал, чтоб муж сам приходил, я отцежу… Ну или зацежу….

– И что я? – какую-то часть событий той ночи Настя вспомнила, а что-то навеки осталось в памяти только Глеба.

– Сказала, что я его изобью.

– Я даже когда пьяная, Имагин, я очень сообразительная. – Глеб фыркнул, но промолчал. – Себя тоже бить будешь?

– Я мог бы, но сейчас проблематично, – мужчина скосил взгляд в сторону пострадавшей левой руки.

– Ну и ладно, – Настя тоже посмотрела на нее, пожалела мужчину, даже погладила. – Я другое еще помню. Тоже из той ночи. Ты меня тогда любить обещал.

– Было дело…

– Но о сроках мы не договаривались.

– И это значит…

– Ты попал, Имагин. Надолго, – Настя запрокинула голову, глядя влюбленными глазами на своего Глебушку.

– Ты тоже, Насть, надолго. – Глеб подмигнул, снова склоняясь к губам, а потом шепнул уже на выдохе. – Жизнь, это ведь долго, Бабочка?

Эпилог

Через восемь с лишним месяцев…

– Ох, Настенька, что-то мы совсем обегемотились… – девушка встала со скамьи, переступая с ноги на ногу. Делать это Настя пыталась максимально аккуратно. Впрочем, в последнее время ее жизнь вообще проходила под знаком «максимальная аккуратность» и «осторожно, Имагин бдит!».

Она много спала, много ела, много гуляла, а вот остального было мало. Коньки – отставить. Танцы – в топку. В университете – сдаем экстерном сессию и до свидания, на работе – уходим в декрет. Имагин включил маниакального папашу, и остановить его не могло ничто, а самое страшное – никто. Пытались вразумить многие, но это не лечится. Сегодня же Настя просто сбежала…

Встала в семь, тихо собралась, доехала до танцевальной школы на такси, поднялась на нужный этаж, посидела в раздевалке, отдыхая, теперь же собиралась зайти в зал…

На одной из полок в гримерной стоял тюбик с мазью, пахнущий так знакомо и так… обидно, но к нему Настя даже не притронулась – сегодня не понадобится.

Аккуратно опустившись уже в зале у зеркала на пол, Настя внимательно посмотрела на себя. После аварии прошло чуть меньше девяти месяцев. Она была глубоко беременна. Даже слишком глубоко, по словам врача, а Глеб, к счастью, полностью здоров. На нем зажило – как на собаке, и хоть рука еще иногда волновала, побаливая, признаваться в этом мужчина не спешил.

Поженились они все же не слишком помпезно, но, как казалось самой Насте, вполне весело. Жалела Настя только об одном – первый их с Глебом танец в свадебной жизни вышел не слишком-то фееричным… Практически стыдоба для танцовщицы, насколько не фееричным, но Имагин пообещал, что как только оправится, обязательно пойдет к ней в ученики и к десятилетнему юбилею свадьбы они сбацают уже что-то приличное. Верилось в это с трудом, но тогда, перетаптываясь с Глебом в центре свадебного зала, ощущая себя женой, а его мужем, Настя думать могла только о том, что танцевать с ним по жизни – лучшее, что только могло случиться с ней.

Жениться они успели еще до Нового года, а сразу после, с позволения врачей, укатили в медовый месяц.

Об этом периоде своей жизни Настя предпочитала вспоминать как можно реже, потому как проведен он был втроем: с мужем… и белым другом.

Зато как она рада была вернуться домой! Тут токсикоз, конечно, не прошел, но в родных стенах и с унитазом брататься как-то легче.

Глеб пошел на работу, сама она попыталась вернуться в школу и на учебу. Попыталась, потому что заполучив даже не приказ врача, а просто намек на то, что стрессов и излишних нагрузок лучше бы избегать, Имагин устроил Насте ту самую сессию экстерном и декрет.

Он ей устроил это, а она ему – скандал.

Но победила все равно дружба… то есть любовь. Было подписано пакт о ненападении. Насти – на мужа, мужа – на личное пространство жены после родов, ну а закреплено все по привычке кровью… в смысле честным словом и поцелуем.

Поднявшись с пола, Настя подошла к станку, оперлась о него руками, глядя в окно.

Зиму они продержались, весну простояли, теперь переживали первое совместное лето, отмечали тысячу и одну годовщину.

В день знакомства Настя даже хотела потащить Глеба в Баттерфляй, но он наотрез отказался. Сказал, что там сейчас опасно – там ведутся военные действия. Амина с новым управляющим, конечно, нашли точки соприкосновения, но очень уж от них искрит. Потому беременной женщине лучше туда не соваться. Да и не беременный Имагин предпочитал обходить заведение стороной. Не то, чтоб кого-то боялся, но жизнью дорожил (ему ведь еще жену любить и ребенка воспитывать), а когда заходил в Баттерфляй в последний раз, в него в прямом смысле попал снаряд.

Целилась Амина, очевидно, в другого человека, а попала в зазевавшегося Имагина. Получив приличную шишку, а потом слезные извинения главной бабочки и управляющего, Глеб решил, что о следующем визите непременно предупредит. Да и особой надобности в визитах не было – Бабочка медленно, но верно раскрывал крылья. Это делало Имагина еще более счастливым, хотя, казалось бы, куда счастливей?

Настя сощурилась, втягивая носом утренний свежий воздух, потом открыла глаза, глядя перед собой. Красиво…

– Неплохой день, чтоб родиться на свет, правда? – когда-то Веселова, а теперь безнадежно и безвозвратно Имагина опустила взгляд, подмигнула животу, оттолкнулась, вновь подходя к коврику.

На шпагат она опускалась практически по миллиметру, подсознательно все еще боясь почувствовать момент, когда ниточка-мышца натянется. Боялась Настя зря – сесть получилось без проблем.

Это заставило улыбнуться. Лечение не прошло зря, наконец-то занявшись тем, что начала слушать указания врача, Настя практически добилась успеха, а все, с чем не справилась медицина, взяла на себя беременность.

– Спасибо, – погладив живот, Настя снова посмотрела на себя в зеркало. По правде, она уже соскучилась и по залу, и по занятиям, и по деткам. И искренне надеялась на то, что скоро снова сможет вернуться. Конечно, Глеб будет ворчать, самой Насте придется непросто, но танцы были частью ее жизни. Пусть теперь им пришлось потесниться, а совсем скоро места останется еще меньше, но завязывать с этой своей страстью, девушка была откровенно не готова.

Но прежде, чем думать о возвращении, нужно было сделать кое-что намного более важное – родить.

Услышав, как открывается дверь за спиной, Ася не удивилась. Проследила взглядом за тем, как Имагин заходит в помещение, оглядывается, присвистывает, а потом подходит к ней сзади, тоже опускается на пол, складывает ноги по-турецки, вытягивает руки, накрывая ими живот жены.

– Ты чего сбежала? Телефон в раздевалке оставила? Я подумал, рожать уехала. Звонил своей маме, твоей маме, обе сказали, что понятия не имеют, куда смылась. Потом только подумал, что смыться могла сюда…

Настя улыбнулась, следя за тем, как забавно он борется с гневом. Вроде как имеет право злиться – действительно ведь уехала, не предупредив. А с другой, права злиться у него нет ровно до того момента, как у нее есть привилегии беременной женщины. Сильно-сильно беременной.

– Врач сказала, что нам пора рождаться, и нужно немного помочь. Вот я и решила, что чуть потянусь, расшевелю…

– Разбудила бы… – злиться ему нельзя, но Имагин активно пользовался правом хотя бы смотреть с укором. Обычно это действовало на Настю положительно. Сейчас тоже. Чуть отклонившись, она повернула голову, позволяя себя поцеловать, а потом сняла руки мужа с живота, выпрямила спину, качнулась вперед. – А это точно не повредит? – мужчина за всем происходящим следил с опаской.

– А мы аккуратно и быстро, Глеб, или как ты там обычно говоришь? – подмигнув мужу, Настя снова наклонилась.

– Родишь, Анастасия, отхожу по заднице, за вредность и острый язык, – пожурив для виду, Глеб оперся о руки, следя за действиями жены.

Настя хмыкнула, но не ответила, скользя пальчиками по полу.

– Может, поедем уже? – Глеб же не выдержал уже через минуту.

– Потом вообще тянуться не смогу, пока кормить буду, еще немножко, Глеб. Хорошо?

Он-то наверное был не слишком за, но спорить не стал. Только молча следить за действиями жены никак не получалось.