скачать книгу бесплатно
Солнце палило так, что казалось – земля раскалилась. Ни малейшего дуновения ветерка, которое заставило бы шелохнуться закрепившуюся в расщелинах скал траву. Все застыло в неподвижности. Камни стонали от пекла. Август обрушился на горный массив Памира с убежденностью в своей правоте. Невозможно было представить себе, чтобы на эту местность когда-нибудь мог бы пролиться дождь, как и вообразить, чтобы обитавшие здесь животные и растения могли найти под этим испепеляющим солнцем и высохшим небом хоть какой-нибудь корм. В это время здешняя земля была обречена гореть. И она горела…
После неожиданного налета авиации лагерь таджикской оппозиции, располагавшийся в приграничном с Афганистаном районе, был полностью уничтожен. Повсюду валялись изуродованные трупы и части человеческих тел. Кровь быстро застывала на скальных породах, делая их темно-бурыми.
Абдула лежал скорчившись, прижав руки животу. На бледном лице застыло удивление. Настоящая боль еще не пришла, и он лежал тихо, глядя прямо перед собой. Можно было подумать, что он просто решил отдохнуть перед ужином, если бы не кровь, сочившаяся между пальцами, которые путались удержать вываливающиеся из разорванной брюшины кишки. В воздухе еще витала пыль вперемежку с ароматными частицами авиационных бомб объемного действия. Пыль превращалась в песчинки, которые разрастались, наплывали на него, оборачиваясь в огромные валуны. Ему казалось, что он может сосчитать их все до единой, но дойти удалось лишь до пяти, а потом мысли путались, и приходилось начинать все сначала… После нескольких неудачных попыток он устало прикрыл глаза.
Ему так и не верилось, что это все случилось именно с ним. За все двенадцать лет, с того момента, как он взял в руки оружие, беда обходила его стороной. Были, конечно, небольшие раны, оставившие следы на теле, но чтобы так вот… И теперь он пытался сосчитать песчинки, почему-то думая, что это очень важно. А жизнь медленно вытекала из него на гранитное плато. С каждым ударом сердца, отдававшим тяжелым толчком в поврежденный живот, становится все труднее и труднее дышать. В глазах темнело, но помутившийся разум очередной раз заставлял считать песчинки: «Одна, две, три, четыре, пять… Нет, не так, сбился… Неужели это конец? И больше не будет ничего?… Аллаху Акбар… Одна, две, три… Как же так вышло?… Одна, две, три… Неужели это моя кровь?… Как ее много… Но почему нет боли? Только тяжесть… Тяжело там, внизу… Тяжело… Одна, две… Опять сбился… Я умираю?… Жаль… Одна… Еще одна… Слишком темно… Чья это тень?…»
Это была не тень. Над Абдуллой склонился его подчиненный, исчезнувший за сутки из расположения отряда, Левин Андрей Александрович – жуликоватый русский паренек с позывным «Душман». Он держал на изготовке надежный АКМ, прозванный в народе «веслом».
– Ну что, Абдула, не повезло тебе? – ухмыляясь, произнес он и толкнул своего командира носком армейского берца.
От толчка пришла боль, а следом за ней и страх. Взгляд «Душмана» ничего хорошего не сулил. Он походил на острый нож для ритуально-жертвенного обряда в священный месяц Рамадан.
– Помоги мне, брат, – прошептал Абдула.
– Помоги? Вот как запел! Поделом тебе! Нечего было издеваться. Где деньги?
– Деньги?!
– Да деньги, мани-мани, капуста, баксы. Читай по губам: где американские доллары?
– Шайтан! Ничего ты не получишь.
Внезапно в голове Абдулы сложился ребус. Разгадка оказалось простой, и оттого в его душе засвербело. Неожиданное исчезновение «Душмана» перед доставкой из Душанбе очередного транша на вооруженную борьбу и сегодняшний налет вражеской авиации – звенья одной цепи. Страх сменился ненавистью к этому гнусному славянину, черной глухой ненавистью, которая даже мертвого может поднять в атаку, потому что ненависть – лучшее лекарство от смерти.
Правая рука бросила бесполезное занятие – удерживать жизнь, и потянулась к кинжалу, прикрепленному ремнем к бедру. Потянулась медленно и незаметно, перед стремительным змеиным броском. А глаза взглядом удава стали гипнотизировать «Душмана». На губах застыла улыбка. В этот момент Абдула понял, что смерть все равно настигнет его, что бы он ни делал, как бы храбро ни бился, смерть рано или поздно нанесет свой завершающий удар. Но пока это не случилось, он решил сражаться, сражаться хотя бы за право умереть так, как он желал – с оружием в руках.
– Получу, Абдула, ей-богу получу, – рассмеялся Левин. Рука командира нащупала костяную рукоять ножа и незаметно освободила его от кожаных пут.
Схватка была короткой. «Душман» даже толком не понял, что произошло. Обжигающий свист клинка, душераздирающий вопль и громкий выстрел из автомата эхом прокатились по горным расщелинам. И вдруг все стихло…
Абдула бросил прощальный взгляд на белые шапки исполинов-гор, и прежде, чем глаза окутала пелена, он увидел, как с громким торжественным криком взмыла в угасающее небо огромная черная птица… Его обоюдоострый нож торчал из бедра противника, войдя в него по самую рукоять. Рука, привыкшая убивать, даже не почувствовала сопротивления человеческой плоти.
– А-а-а! – закричал Левин, хватаясь за поврежденную ногу.
Для пущей убедительности он выпустил очередь из АКМа в своего бывшего командира, однако это было лишним. Абдула и так был уже мертв.
Удостоверившись, что уже ничто ему не угрожает, молодой человек сел на соседний валун, отмотал от деревянного приклада резиновый жгут и перетянул им свою ногу выше того места, где еще торчал нож, а затем с усилием вытянул его из тела. Пригодился и индивидуальный перевязочный пакет, который он достал из нагрудного кармана летней полевой формы одежды и которым аккуратно перебинтовал рану.
Времени оставалось все меньше и меньше. По его расчетам, через 30–40 минут должен появиться отряд спецназа ГРУ Генерального штаба Российской Федерации. Так что надо было спешить в поисках злополучных денег, ради которых он задумал и практически осуществил всю эту авантюру.
Заманчивая идея обогатиться пришла сама собой, когда месяц назад он проезжал на армейском УАЗе мимо здания российского посольства в Душанбе. Такие поездки были не редкость. В республиканском центре он появлялся примерно раз в неделю, чтобы пополнить запасы продовольствия и оружия для нужд отряда. Ездил, конечно, не один, а с двумя-тремя сослуживцами, переодетыми в форму российских военнослужащих, наводнивших в то время город. Его выручала славянская внешность и артистические способности, которыми он умело пользовался, представляясь старшиной мотострелковой роты, прапорщиком Петровым. На молодого прапорщика никто особо внимания не обращал. Прапор – он и в Африке прапор. И если он находится в определенное время в определенном месте, значит, так и надо. Что-то ищет и добывает для своих бойцов, которые, как правило, шустрили рядом. А то, что их внешность отличалась от командира, так это просто объяснялось: в группе российских войск в Таджикистане служили люди многих национальностей.
План, как реализовать свою идею, созрел тут же, в УАЗе. Голова у Левина, надо признать, работала отменно, особенно в меркантильном направлении. И уже через час, сославшись на здоровую половую тягу, он оставил попутчиков в припаркованной рядом со складом машине, а сам оказался в здании посольства, где в одном из кабинетов и произошла первая встреча с сотрудником спецслужб.
Работавший под крышей секретаря посольства, полковник ГРУ Семенов Леонид Иванович, немало повидавший на своем веку, изрядно удивился предложению Левина и попытался уловить его мотив. Со слов «Душмана» выходило все складно. За предоставление возможности вылететь в Москву он готов передать информацию о транзите крупной партии героина из Афганистана в Таджикистан на участке границы, контролируемой незаконными вооруженными формированиями. Точка на разложенной топографической карте с грифом «секретно», указанная Левиным, как база боевиков, сняла все сомнения у Семенова. По оперативным данным, имеющимся в ГРУ, именно в этой местности действовал отряд узбекских наемников, воюющих на стороне оппозиции, а следовательно, узбеки и причастны к наркотрафику. К такому умозаключению и пришел полковник, однако, сославшись на некое согласование с вышестоящим командованием, от положительного решения воздержался, перенеся его на более поздний срок.
С этого времени встречи лжепрапорщика с сотрудниками ГРУ стали регулярными. В оперативных документах он фигурировал под псевдонимом Петров, но офицеры ГРУ не обратили на этот факт внимания. Тайный смысл этой распространенной в России фамилии знал лишь один Левин. Петров – это литературный псевдоним Евгения Петровича Катаева, погибшего в 1942 году на фронте, одного из авторов романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», рассказывающих о похождениях талантливого мошенника и авантюриста, сына турецкоподданного Остапа Бендера, являющегося у «Душмана» образцом для подражания.
Частые выезды Левина в Душанбе стали вызывать подозрения у Абдулы, который в конце концов устроил за ним самую настоящую слежку и вынудил позорно дезертировать из расположения отряда. Правда, получилось это как раз, кстати, накануне получения зарплаты для бойцов. Этим обстоятельством и воспользовался новоявленный Петров, сообщивший своему куратору по спутниковому телефону, хранящемуся в тайнике неподалеку от базы, о прибытии на место крупной партии героина.
Авиация, налетевшая неизвестно откуда, сделала свое дело. Ужасный вой, гул, грохот и вопли были слышны за многие километры от места бомбардировки. А когда все закончилось и снова наступила вековая тишина, Левин вышел из укрытия и быстрым шагом направился по горной тропе к месту своей прежней службы, где он оказался через полтора часа.
И вот теперь хромая, он хаотично носился по лагерю, ища заветный металлический ящик, ключи от которого он только что сорвал со шнура на шее убитого им Абдулы. От дикой боли слезились глаза, напрягались все части тела и играли желваки. Хотелось остановиться и завыть, словно волк. Однако стрелки наручных часов предательски бежали вокруг своей оси, отсчитывая драгоценные минуты.
Осталось двадцать минут. Ничего. Он обшарил одежду у трех трупов. Добыча небольшая, несколько смятых российских и американских купюр, которых хватит лишь на один день беззаботной жизни.
Пятнадцать минут… Боль становится невыносимой, но останавливаться нельзя. Еще пять трупов, но это не те деньги. Их должно быть значительно больше. Если в карманах только мелочь – это хорошо. Значит, Абдула их не успел раздать. Ящик, где этот чертов ящик?
Десять минут… Еще пять трупов. Где эти чертовы деньги. Господи, как больно! Зачем обшаривать трупы, это пустая трата времени. Надо искать ящик серого цвета…
Пять минут… Раздались звуки винтокрылой машины. Мощный военный вертолет без опознавательных знаков стал зависать над ущельем в поисках места посадки. Однако площадь этому не способствовала, мешали две скалы, стоящие почти впритык друг к другу. Левин упал ниц и притворился мертвым, чтобы, не дай бог, снайпер не принял его за боевика. Лежа, он поблагодарил Абдулу за удачное месторасположение лагеря, а стало быть, и за представленное дополнительное время. Мало-мальская площадка для безопасной посадки вертолета находилась в полутора километрах от их базы, а значит, есть еще 10–15 минут. Удача на его стороне. Он приподнялся и чуть ли от радости не закричал. Ящик лежал рядом, достаточно протянуть к нему руку. Он был слегка помят, но все же узнаваем. Хотя, что-то было не так. Цвет. Цвет был незнакомым, бурым.
«Почему он такого цвета?» – подумал «Душман» и схватил его. Ко всему прочему, ящик был противно липким. Он бережно погладил его. За бурой массой появился знакомый, серый цвет, а ладонь приобрела грязно-красный оттенок. Тут-то до него дошло: «Это чья-то кровь?» Мысль выстрелила и обожгла руки, отчего портативный сейф со звоном упал и словно мяч, покатился в ущелье, увлекая за собой мелкие камни. Превозмогая боль, Левин бросился за ним. Споткнулся, упал и кубарем покатился.
Земля – небо, земля – небо и свист в ушах… Бесконечное падение, отзывающееся ломотой и болью, словно тебя мелят в огромных жерновах. Только в самом низу хаотичное движение прекратилось. Перед глазами миллионы звезд и тошнота. Но эти чувства и ощущения померкли перед сейфом. Радость компенсировала и боль и головокружение. «Вот они, мои денежки!» – подумал «Душман» и засунул ключ в замочную скважину. Два оборота, и металлический ящик открылся. В нем лежали три толстых пачки стодолларовых купюр. Целое состояние, если учесть, что в Узбекистане двадцать долларов – это ежемесячный доход среднестатистического населения республики.
Засунув деньги за пазуху, он неожиданно ощутил смертельную усталость, словно одновременно все его жизненные силы иссякли и не осталось пресловутых внутренних резервов. Все давным-давно закончилось. Может быть, это было следствием потери крови, может – полученным при падении ударом по голове, а может, еще чем-то другим. Кто его знает? Да он и не стал задавать себе такие глупые вопросы. Просто сел на острые камни, вытянул раненую ногу и молча уставился на бескрайние каменные нагромождения, рисуя в своем воображении картины новой, светской жизни. Уж если мечтать, так ни в чем себе не отказывая. И он мечтал, поглаживая военное «хэбэ» на груди, где лежали деньги, способные обеспечить в ближайшей перспективе безбедное существование.
Из сладких грез его вывели спецназовцы, вовсю орудовавшие в лагере. Сверху раздавались их голоса, шутки и смех. Судя по всему, они уже «зачистили» местность и живых людей не обнаружили. Громогласный, слегка с хрипотцой бас полковника Семенова выделялся из многоголосья его подчиненных. От радости «Душман» чуть не заплакал. На слезы не было сил. Его словно выжали, как лимон. Наемника по прозвищу «Душман» больше не существовало. Осталась лишь пустая оболочка, которая могла двигаться и воспринимать окружающий мир, но не способная почувствовать ничего, кроме собственной пустоты. И эта «пустота» в надежде быть услышанной закричала. Сначала этот крик смахивал на стон умирающего человека, но потом что-то щелкнуло в гортани, и голос приобрел твердые, различимые нотки, тревожа обитателей скалистых гор.
– Товарищ полковник, это я, Петров. Я здесь, в ущелье, помогите, я ранен, – пустая оболочка Левина стала заполняться новой личностью, которая стремилась к свободе, к новой жизни.
– Держись, сынок, – полковник с двумя бойцами прыгнул с насыпи вниз, туда, где лежал Левин.
Сегодня Леонид Иванович на секретаря посольства был совсем не похож. Всему виной были новенький камуфляж, подчеркивающий атлетические рельефы тела, разгрузка на четыре магазина к АКСУ и боевая раскраска лица. Все это не оставляло и намека на его былую мягкость и интеллигентность. Над Левиным склонился мужественный воин, который моментально оценил обстановку и спросил:
– Сам встать сможешь?
Тот с испугом посмотрел на крутой склон и, превозмогая боль, предпринял попытку подняться. Попутчики Семенова помогли ему, поддерживая раненного с обеих сторон.
– Колотая или огнестрельная? – поинтересовался полковник, кивая на ногу.
– Нож.
– Как это тебя угораздило?
– Дух один напал неожиданно, прямо перед вашим прилетом. Я успел его из «калаша» завалить.
– Ну ничего, до свадьбы заживет, – улыбнулся Семенов и тут же обратился к своим подчиненным. – Давайте, парни, доставим нашего героя наверх.
Легко сказать, наверх! Это метров пятнадцать-двадцать почти отвесного склона, сплошь покрытого мелкими сыпучими камнями. Их чуть тронешь, и они, словно ручей, приходят в движение и тащат путника к исходной точке. И так раз за разом. А ты, словно змея, прижимаешься к земле, руками впиваешься в камни, подгибаешь здоровую ногу под себя и отталкиваешься ее, а телом ощущаешь каждую выбоину, каждый камешек, каждую сухую ветку. Одно неверное движение, и ты катишься вниз, сдирая руки в кровь, сбивая локти и колени.
Все же спецназовцы молодцы. С трудом, но они вытащили Левина наверх. Там полковник кинул ему армейскую флягу с теплой, отдающей хлоркой водой, которая на вкус показалась чуть ли не самым благородным напитком.
– Ну что, боец, где они спрятали героин? – после того, как он утолил жажду, спросил Семенов.
– Я не знаю, Леонид Иванович. Вчера он был здесь, а сегодня… Я не знаю, куда он подевался.
Левин старался не отводить взгляда от голубых глаз полковника, всем своим существом показывая тому, что говорит правду.
– Как это не знаешь, Андрей? Ты что, решил с нами поиграть?
Семенов встал во весь свой двухметровый рост. На его лице заплясали раздражение и ярость.
– Был, я сам видел, – «Душман» огляделся по сторонам и неожиданно указал пальцем. – Вон там лежали мешки. Много мешков.
– Много? Это сколько?
– Наверное, десять, а может быть больше. Вот такая куча, – он руками продемонстрировал нечто большое.
– А ты случайно не видел, может, вертолет прилетал, и мешки…
– Нет, врать не буду. Чего не видел, того не видел, – не дав договорить своему куратору, скороговоркой пробубнил Левин. – Может, ночью их перепрятали где-нибудь в горах? Вы же понимаете, они меня заподозрили в связях с вами… Я сбежал… Им ничего не оставалось делать, как вывести из лагеря героин. Они же могли подумать, что я вам сообщу, и вы его захватите.
– Подожди, а почему тогда они сами не покинули базу?
– Сами? – Левин задумался. Он начал понимать, что еще чуть-чуть, и он сам себя загонит в тупик, из которого ему не выбраться.
– Сами, сами. Почему тогда они не ушли из лагеря вместе с героином, – полковник раздраженно произнес, чеканя каждое слово.
– Я не знаю. Может сегодня хотели, но не успели? А может, планировали ловушку на вас устроить?
– Что-то мы «секретов» никаких не обнаружили. Смотри, Андрей, если ты нас обвел вокруг пальца, то тебе не поздоровится.
– Зачем мне вас обманывать? Вот посмотрите, я же ничего не соврал. Лагерь боевиков уничтожен?
– Ну уничтожен, – согласился полковник.
– Значит, я говорил правду. А что касается наркоты, ну не знаю, куда она подевалась. Хоть убейте, не знаю. Я считаю, что свои обязательства, я выполнил, теперь слово за вами. Можете, конечно, меня убить. Одним трупом больше, одним меньше, но я вам могу пригодиться, даже не здесь, а в России. А героин вы найдете, обязательно найдете. Не сегодня, так завтра, – «Душман» с подобострастием посмотрел на полковника, ожидая его вердикта.
Полковник задумался, потом видимо что-то решив, обреченно махнул мускулистой рукой и сказал:
– Черт с тобой, слово офицера, есть слово офицера. Будем считать, что это форс-мажорные обстоятельства.
Завтра-послезавтра людей побольше сюда нагоним и как следует обследуем близлежащую местность, да и с воздуха поработаем. Говоришь, найдем?
– Найдете, Леонид Иванович, обязательно найдете, – заскулил Левин и облегченно вздохнул, до конца не веря в свое чудесное спасение.
Глава 2
Н-ск, следственная тюрьма, 18 января 2003 года, 11 часов 23 минуты
– Полковник Семенов сдержал свое обещание. Поверил мне на слово. Наверное, тогда я понял, что люди слишком доверчивы. И это никак не зависело от их уровня образованности, интеллекта и социального положения. Доверчивы все: и крестьянин, работающий в поле, и домохозяйка, колдующая у плиты, и профессор престижного вуза, и даже высокое должностное лицо какой-нибудь спецслужбы. Доверчивость есть мудрость дураков, а с этой бедой в вашей, вернее, уже нашей стране как раз все в порядке. Пока она существует, я имею в виду «беда», можно особо не печься о дне грядущем.
Я немного расстроился, когда позже, уже в Москве узнал, что это не только мое открытие. Сами понимаете, начало девяностых – шальное время. Время МММ, «Хопер-инвеста» и еще десятка финансовых пирамид, вытягивающих из населения халявные деньги. Помните, как люди стояли в очередях, чтобы отдать свои «кровные» самым настоящим мошенникам? Почему это происходило? Я долго думал над этим. И знаете, к какому выводу я пришел? Я скажу, к очень интересному и простому выводу. Все дело в том, что неожиданно поменялись жизненные ориентиры, и российская душа наконец-то вырвалась из оков советского тела.
Вылетела, одновременно освобождая дремавшие в обществе порочные инстинкты, присущие человечеству. Люди подумали, что наступил их черед богатеть. Заморские слова: акции, ваучеры, аккредитивы, боны, векселя, облигации, сертификаты и чеки стали плотно входить в наш обиход. Вкладываешь рубль, получаешь сто, а при этом и пальцем не пошевелишь. Такая была чудная арифметика. Это сейчас нас по-настоящему не проймешь даже фокусами Дэвида Копперфильда, но тогда любого человека можно было запросто удивить финансовыми выкрутасами. Ведь люди охотно верят тому, чему желают верить. А кто же не желал разбогатеть?…
– Ну а ты разбогател? – спросил Левина подполковник Калинин.
– Как и все предприимчивые люди, вначале разбогател. Правда, потом… – арестованный тяжело вздохнул.
Пригород Душанбе, база российского миротворческого контингента, 19 сентября 1993 года, 22 часа 15 минут
Середина сентября в Таджикистане неотличима от любого месяца лета: голубое небо без признаков дождя, раскаливающее землю солнце и местные жители, словно зомби, медленно передвигающиеся по пыльным дорогам. И только там, высоко в горах, где с момента сотворения мира лежит снег, можно ощутить настоящую европейскую прохладу. Но там опасно. В горах много моджахедов, которые так и норовят пустить в тебя порцию смертоносного металла.
Российская военная база жила по иным законом. Здесь все как в муравейнике. В этой сложной системе дорог и различных сооружений кипела неповторимая и интересная жизнь. Казармы, штабы, склады, автопарки и лазареты – все это было объединено каким-то тайным замыслом, доступным для понимания лишь просвещенным. Ни испепеляющая жара, ни близость к прифронтовым раскатам гражданской войны, раздирающей республику на части, не влияли на обитателей базы. Распорядок дня, утвержденный командованием, беспрекословно исполнялся.
Три недели, проведенные в медсанбате под присмотром квалифицированных врачей, сделали свое благотворное дело. Рана быстро зажила, оставив на бедре едва заметный рубец. Осталась небольшая хромота, компенсированная самодельным батиком, изготовленным из каштана. Батик и новенькая военная форма, подаренная накануне полковником, делала Левина настоящим боевым ветераном. Этот образ ему нравился. Он подолгу любовался собой, глядя в огромное зеркало, висящее в фойе госпиталя. Форма ему нравилась. В ней он чувствовал себя человеком, мужественным, стойким и красивым. Бог внешностью его не обделил: темные густые волосы, карие, чуть раскосые умные глаза, прямой нос, рост выше среднего и худощавое телосложение – типичный облик спецназовца, не лишенный благородства.
После того как через пару дней после госпитализации в медсанбате Левина посетил секретарь российского посольства, а по совместительству полковник ГРУ, и передал гостинцы, персонал и больные стали относиться к нему более чем уважительно. У нас уважают героев! Их боготворят. А он усилил эти чувства сначала у пациентов своей палаты, затем у медсестер и врачей, по вечерам рассказывая им о своих «подвигах» в тылу врага. Левин был один, а вот врагов и подвигов много. Свист пуль, разрывы снарядов и вопли умирающих товарищей, которых он выносил из-под шквального огня афганских душманов – это было шоу, устраиваемое им ежедневно после отбоя. В такое время в его палате собирались все, кто мог самостоятельно передвигаться. Открыв рты, они подолгу слушали его рассказы.
Не удивительно, что к моменту его выписки госпиталь «гудел». Стол накрыли в ординаторской, где собралось человек двадцать народу. Между людей было не протиснуться. Левин сиял от счастья. Он так мечтал об этой минуте. Минуте признания. Когда все на тебя так смотрят, так боготворят, так любят… К слову, и медсестры постарались. Откуда-то появились всевозможные деликатесы, которых в Таджикистане днем с огнем не сыщешь. Крепенькие маринованные огурцы, хрустящие во рту, ломтики поджаренных баклажанов, которые просто таяли на языке, различная нарезка, ароматный козий сыр, вареное курдючное мясо, дымящаяся вареная картошка, заправленная зеленью и сливочным маслом, кусочки красной рыбы и еще Бог знает что. Несмотря на сухой закон, распространенный на базе, на столе выросли батареи сухого вина и водки. Много водки.
Блюда передавались с одного конца стола на другой. Каждый брал с удовольствием, и ему не приходилось выбирать, мог отведать все. В этот момент аппетит разыгрывается, и всем кажется, что они могут есть целую ночь, словно впереди их ждал голод, словно они едят последний раз в жизни. Раз пища на столе, значит, ее надо есть. Это своего рода инстинкт.
Разговоры текли под постукивание тарелок, вилок и стаканов. Говорили в основном о Левине, о том, как грустно расставаться с настоящим боевым офицером (в госпитале он присвоил себе воинское звание «лейтенант»). Пили за Родину, за Россию, за семьи, оставшиеся на «большой» земле. Пили за победу, за тех, кто на боевом посту, за тех, кто не пришел с задания. Пили за настоящих мужиков, потом за симпатичных женщин.
Через четыре часа все закончилось. Все были утомлены, как после боя. Утомлены и счастливы, что остались живы. Кто-то опустил голову на грудь и посапывал. Кто-то неуверенно передвигался в поисках кровати. Кто-то требовал продолжения банкета. Левин поглаживал колени сидящей рядом медсестры, которая томно хихикала и что-то шептала ему на ухо.
Однако к исходу следующего дня, когда Левин будет за тысячи километров от этого места, их жизнь поблекнет, а земля треснет под их ногами. Несчастье вторгнется в их относительно спокойную жизнь. Большинство из находящихся в ординаторской людей не досчитается зарплаты, полученной в финслужбе накануне, документов и золотых украшений. Но пока об этом никто не думал. Кто мог, наполнял свой очередной стакан водкой или вином, что-то мычал и опрокидывал его вовнутрь. Под великодушным взором «героя» они все чувствовали себя необыкновенно счастливыми…
* * *
Утром к госпиталю подъехал новенький армейский уазик, за рулем которого сидел белобрысый прапорщик в голубом десантном берете. Всю дорогу к аэродрому он беспрерывно болтал, рассказывая анекдоты и последние новости с «большой» земли, откуда он недавно прибыл. А вот Левин непривычно молчал и, прижав к груди драгоценную спортивную сумку, вымученно улыбался. Покусывая нижнюю губу, он вспоминал проведенную ночь в одной постели с дежурной медсестрой. Он все еще ощущал запах ее дешевых духов и сладковатый привкус губной помады. В нагрудном кармане позвякивали ее золотые сережки с маленькими блестящими прозрачными камешками и обручальное колечко, которое та носила на левой руке. Там же грели тело несколько серебряных крестиков, золотых цепочек, модных по тем временам мужских печаток и женских перстней, а также деньги – итог его ночного бдения.
На аэродроме, обдуваемом всеми ветрами, он проводил взглядом полковника Семенова, который махнул ему на прощание рукой и, улыбнувшись, зашел вовнутрь самолета. Сейчас ему хотелось петь и танцевать. Опасность, что его могли разоблачить, ушла в прошлое. Отныне он свободный человек. Человек без прошлого, но деньгами…
Самолет военно-транспортной авиации, прозванный среди вояк «бортом», простужено задрожал, круто сорвался с места и ринулся ввысь, оставляя позади стремительно уменьшающуюся землю, постепенно входя в другой, неизведанный мир, в котором нет границ.
До этого момента Левин не летал самолетами, еще не было расстояний для этого вида транспорта. Поэтому, впервые ощущая величие неба, ему в голову лезли дурные мысли, которые он, как мог, гнал прочь, одновременно вслушиваясь в вибрацию корпуса и скрипы обшивки, пытаясь уловить признаки начала катастрофы. Ему казалось, что этот маленький самолет обязательно начнет разваливаться на куски и красиво падать на это квадратное черное поле. Шансы на выживание нулевые. Иллюминатор притягивал как магнит, объединяя страх и красоту земли, которую он никогда не видел с высоты птичьего полета.
Сквозь бесконечное голубое море воздуха земля выглядела миниатюрной, словно нарисованной акварелью на обычном листе ватмана. Величественные горы, игрушечные города и аулы, отличающиеся по цвету прямоугольники, пересеченные реками и дорогами. Земля казалась незащищенной, как и он в этой летящей железной банке, похожей на обычный автобус. Он отвернулся от иллюминатора и к удивлению обнаружил, что в заполненном салоне никто не проявлял тревоги и беспокойства. Для этих людей, привыкших смотреть смерти с глаза, авиалайнер не новинка. Кто-то из них читал потрепанную книгу, кто-то дремал, прислонив коротко стриженую голову к холодному стеклу иллюминатора, некоторые разговаривали друг другом и смеялись, прапорщики, расположившиеся в самом хвосте летающей машины, пили из фляги теплый спирт и морщились после каждого глотка.
Неожиданно самолет уверенно вошел в облака, и за стеклом на расстоянии протянутой руки совершенно четко стал виден густой пар, обволакивающий корпус самолета. Левин испытал странное чувство утраты реальности – не было видно ни земли, ни голубого неба, и только белый светлый туман гладил маленький, хрупкий и беззащитный самолет. Ему даже казалось, что он слышит шорох, с каким туман касается обшивки. Внезапно он понял причину подступившего к горлу страха. На земле от него что-то будет зависеть – можно спрятаться, убежать, отстреляться, и, черт возьми, если смерть все-таки настигнет, то там, внизу, на земле она будет иметь хоть какой-то смысл. А здесь, в воздухе, можешь погибнуть по ошибке похмельного пилота или недоглядевших технарей, и ничего с этим поделать не сможешь. Глупая и страшная смерть, хоть волком вой.
Вскоре самолет сбросил обороты и начал снижаться. Наступила неприятная поскрипывающая тишина. Землю не было видно, а летающий автобус, попадая в воздушные ямы, скрипел и качался. «Все, это конец», – прошептал Левин и стал молиться, прося помощи у всех богов, которых он знал наперечет.
Ближе к земле плотные серые облака расступились, и сквозь них он увидел огромную Москву. С каждой минутой она становилась все отчетливей, со своими монументальными зданиями, Кремлем, золотыми куполами, широкими закольцованными дорогами, сотнями тысяч машин и миллионами людей, спешившими неизвестно куда. Позади старая жизнь, впереди – пугающая неопределенность, а в настоящем – спортивная сумка с крупной суммой денег, сменой нижнего белья, туалетными принадлежностями и помятой бумажкой с телефонами коллег полковника Семенова.
Военный аэродром Чкаловский, спрятанный за столицей в сосновом бору, встретил пассажиров проливным дождем, обычным в это время года.
Напряженно вглядываясь в пассажиров, сошедших с самолета на мокрую взлетную полосу Чкаловского, Левин безошибочно выделил коротко стриженного, немного тучного молодого лейтенанта с выражением зубной боли и растерянности. Он глядел по сторонам и казался рыхлым. На его круглом лице под прямыми, торчащими волосами проступали капельки пота, которые тут же смывались дождем. Рядом с ним лежали три бесформенные спортивные сумки и мокли.
– Ну что «летеха», помочь? – Левин подошел к нему и сразу же взял одну сумку в руку.
– А тебе удобно? – лейтенант с сочувствием посмотрел на его каштановую трость.
