Творения Бескровного мастера. Талар-Архаси в мир несвычности

                                           * * *

День для всех прошел быстро. Нирвана и Волк выглядели счастливыми родителями, не выпускающими годовалых крошек из рук, Вогдас и Асшая наконец стали вновь превращаться в детей, их глаза светились, они хохотали и веселились, Борис и Амали много думали и потому вид имели раздраженный и озабоченный, а Гордоф попросту устал – он был немолод, и к тому же был человеком. Но тем не менее с наступлением темноты спать Миронов не лег; вновь оказавшись в каюте один на один с маленьким Крампом, он продолжал рассказывать ему о несвычном мире, его устройстве и обитателях.

– Так вот, про магов и абиссинских странников ты уже немного знаешь, теперь шаманы. Черт бы их побрал, этих шаманов – зверюги, не иначе. Видел нашего Лютера? Здоровенный, весь заросший, да еще и грубиян в придачу, а это его самое невинное обличие. Если встретишь Лютера Волка в другом облике, то поймешь, что человеческий Лютер милашка. Вот такие они, шаманы, полулюди, полузвери.

В зверюг превращаться не все шаманы могут, у них уходят долгие годы на то, чтобы этому научится, должна образоваться этакая связь с тотемным животным, а именно – духовная связь. Вроде как в конце концов они сливаются, становятся одним целым, как Лютер и его волк. Или волки – я не знаю подробностей, он редко хвастается своими тотемами.

У каждого шамана есть свой зверь, впервые они встречаются с ним, уходя в глубокий транс, это что-то вроде сна. Может, когда-нибудь тебе доведется попасть в Красный лес, тогда увидишь, как там все устроено: вся стая собирается у костров, чтобы попасть за черту мыслительного горизонта, им по первости в этом параллельном мире приходится пребывать долгие часы, а иногда и дни. И вот, находясь в этом подвешенном состоянии, они встречают свой тотем, а потом призывают его каким-то там образом – прости, но я уж не знаю, как они все это проделывают. В итоге, после того как тотем – или, проще говоря, зверь – нашелся и они его призвали, происходит первое знакомство, только теперь уже в реальном мире. Животинка эта на следующий день из лесу выходит как ни в чем не бывало – и прямиком к хозяину, словно бы когда-то потерялась, а теперь пришла вот, вся такая довольная, что нашлась. Таинственное и очень счастливое это зрелище. Бывал я как-то на такой вот церемонии воссоединения, и скажу тебе, что мое старческое нутро по-настоящему встрепенулось. А с тобой ничего такого не происходило? А то, я смотрю все, пес у тебя такой. Может, ты тоже шаман?

Мальчишка пожал плечами, лицо его выражало неуверенность.

– Он просто пришел. Пришел, когда на нас напали, и стал защищать. Я не звал его и прежде никогда не встречал. Да и превращаться в зверя я тоже не умею, – как-то грустно сказал Вогдас.

– Ну, превращаться вот так вот сразу никто не умеет, долгие годы зверь и шаман существуют отдельно, они дружат, спят вместе, едят, охотятся – и только потом, если шаман силен, он может превратиться в своего зверя. Ну, во всяком случае, Лютер мне так говорил. Ты меня, конечно, слушай, но всему не верь, я ведь далек от этих дел. Еще бывает, что у одного шамана есть несколько животных – ну, это ясно, что только у сильных.

– А если шаман вселил в себя тотемного зверя, он может его выпустить и потом опять вернуть назад?

– О да, это они могут. Лютер так давно умеет, он, кажется, теперь ищет в себе новых зверей, а это очень сложный и длительный процесс, как я уже говорил. Они ведь тоже, тотемы эти, просто так не появляются, от простого хотения, их надо ждать, искать, заманивать, задабривать… Но опять же не всегда сила шамана измеряется в количестве его зверей, тотемов может быть много, но там одни белки да мыши, и все тут. Понятно, что волк окажется сильнее, хотя, конечно, бывают такие белки, что мамочки… и тигра разорвут! В общем, тут главное не какой у тебя зверь и сколько их, главное – мастерство шамана и его единство со своим тотемом, вот так-то. А ты какого зверя хотел бы себе в тотем?

– Не знаю. Может быть, льва! Или пантеру, или волка такого же большого, как мой! Я хотел бы сильного! А вы? В кого бы вы превратились? Может быть, в огромного медведя с клыкастой пастью. Р-р-р-а-а!

Юнец закричал, изображая рык, руки он развел в стороны и растопырил пальцы, словно бы это были когтистые медвежьи лапы. Мальчишка рассмеялся, ему было интересно и весело, фантазии и образы обгоняли его собственные мысли, что вполне естественно для детей.

– Эм-м, нет. Какой же из меня медведь? Я бы хотел превращаться в маленького мышонка. – Гордоф наморщил нос, зафыркал и принялся щекотать Воги, тот в ответ звонко хохотал – видно было, как страх и скованность от душевных переживаний понемногу отступают. – Пусть мышонок и мал, но он пронырлив, можно было бы протиснуться во все щели, влезть на любой корабль или даже в крепость. Вот так то, кто заметит серого мышонка? Представляешь, сколько можно выведать секретов и всяческих тайн раскрыть. Не обязательно быть могучим и сильным, можно быть маленьким, но при этом очень страшным. Все боятся, что их секреты раскроют, так что знающие всевластны, сынок, запомни это. Да и к тому же тигр бы мышонка не поймал, не-а, тем более смышленого. Тигр по сравнению с ним слишком громоздкая тварь, неповоротливая.

Ладно, из всех светлых несвычных остались только веды, такие как наша Нирвана, клан у них совсем небольшой. Наверное, ты и сам понимаешь, что они собой представляют, видения у них всяческие, предсказания и все такое. У этого клана, как и у шаманов, есть свое место обитания – Хрустальная гора. Говорят, невероятно красивое местечко, всюду сумрачная синева, светлячки, освещающие каждый лепесток, холодные горные ручьи, реки и водопады – много я об этом месте читал, но никогда там не был, слишком уж далеко. Кстати, Нирвана-то с Борисом родня, родные брат с сестрой, ты знал об этом?

– Это как? – мальчик удивился.

– Ну, как-как… Мать их веда, а отец маг, и все тут. Как у кошек: если, к примеру, черный кот с белой кошкой погулял, то и котята у них родятся разноцветные – один котенок черный, другой белый.

– А может родиться двухцветный котенок… ну, то есть не котенок, конечно, а несвычный?

– Борис говорит, что он такого не встречал, а он редко верит в то, чего воочию не видел. Это я говорю о полноценном обладании двумя разнонаправленными способностями. В мелочах при таком раскладе, как у Нирваны и Бориса, способности вед могут проявляться в магах и наоборот. Нирвана, кажется, способна на мелкое колдовство, но все же магией как таковой она не обладает.

– А как вы считаете?

– Я и не знаю даже, мне кажется, может быть и полноценная помесь. Бытует мнение, что лучше всем им не мешаться, якобы чистокровное дитятко сильнее будет, но я думаю, что все это вздор. В общем, все несвычные давно уже между собой мешаются, вон как Нирвана с Лютером, у них ведь любовь, и какая разница, кто какой породы, хотя, конечно, веды очень не любят, когда их кровь портят. Нирвана, как и мать ее, изгнанница. Хрустальная гора – это дом чистой крови, так что так. Хотя являться они туда могут в любое время, по делам каким иль просто погостить, это не возбраняется.

– А если несвычный полюбит человека, кто у них родится?

– Да все так же, как с черным и белым котенком – либо человек, либо несвычный, только несвыч, скорее всего, слабенький там выйдет, так чаще всего бывает. Да и все равно какой – таких несвычных запечатывают, иными словами, забирают их силы, делают людьми, понимаешь? Поступают так не без причины и уж точно не из жажды насолить, в общем мире молодым несвычным жить нельзя, дел они могут натворить немало. Поэтому столько детей на острове и собрали, большую половину из вас должны были запечатать, таков закон. Силы оставляют, только если ребенок в туманности обитает, в месте для людей недосягаемом: Красный лес, Хрустальная гора, остров Росс, Банджабад – все это так называемые туманности.

– А что такое Банджабад?

– Это пристанище темных несвычных, мой мальчик, цепь островов, тянущаяся посреди океанских просторов. Семь из них зовутся свободным Банджабадом, на тех землях темные обитают вместе с человеческим народом – кто его знает, как так вышло, просто исторически сложилось. Правят в темном царстве Банджабада королева Алишхет Авади и король Абадон Авади. Пока я не советую тебе их встречать, личности, на мой взгляд, они довольно сложные, но тем не менее дело свое знают и народ свой держат в узде. Они там больше сами с собой якшаются, не особо любят гостей, без серьезной причины со светлыми они не взаимодействуют, я ведь уже рассказывал об этом, кажется, вчера… Говорят, народ Банджабада очень дисциплинированный, темные короли обладают огромными армиями, причем нечеловеческими. Основное население Банджабада – это вампиры, единственные несвычные существа, не родившиеся таковыми, а ставшие ими в процессе человеческой жизни. Люди считают, что вампиры – это зло, но, в сущности, это совсем не так.

– А разве они не пьют человеческую кровь? Не убивают людей?

– Раньше – возможно, тогда они были простыми людьми, которых внезапно атаковал голод, чудовищный голод, который способна была утолить только человеческая кровь. Зверь ведь убивает оттого, что хочет есть, а не оттого, что хочет убить, просто по-другому он не может: или он убьет, или умрет сам. Такими были и вампиры, но с приходом к власти Авади все изменилось. Эти правители оказались умны, они организовали какую-то там договоренность с людьми, вроде как кормят их, обеспечивают землями и целебными снадобьями, а люди взамен жертвуют для них свою кровь в малых количествах – кажется, раз в год. Кровь в человеке, знаешь ли, не закончится, только брать ее нужно понемногу. Если человека ранить – рана заживет, а если забрать у него немного крови – уровень ее за какое-то время полностью восполнится. Так что вполне можно сказать, что люди и вампиры существуют на взаимовыгодных условиях.

Помимо вампиров, в Банджабаде обитают и другие существа: темные маги, провидцы и даже некроманты, – но, как правило, последние сменяют сферу своей деятельности и становятся мастерами зельеварения, потому что некромантия в современном несвычном мире строго запрещена. Так что все действующие некроманты коротают свою жизнь в темницах тюрем Банджабада.

Кстати, о тюрьмах. Последний остров Банджабада, расположенный чуть поодаль от остальных, – это как раз таки тюрьма. Стены, вздымающиеся со дна океана и тянущиеся до самых небес, скрывают за собой все самые чудовищные страхи наших раздумий, это пристанище обреченных – демонов Банджабада, так их называют, все они убийцы, бескомпромиссные и пощады не знающие. У них нет принадлежности к темным или светлым, к людям или нелюдям, это проклятые существа, отвергнутые всем родом земным, и даже природа их отвергает, гибнет и вянет при их пришествии. Души напрочь прогнили от той едкой злобы, что внутри сидит, кровь наполнилась ядом и стала черной, как смола, тело омертвело, стало бездыханно и замерзло – в общем, страсти, да и только. Их бы прикончить всех до одного, мертвюг этих, да вот только мертвого не убить, такой вот парадокс, потому их там и держат, обрекая на страшные мучения и истязания.

– Я видел их там, на острове, – тихо сказал мальчик, кулаки его были сжаты, а лицо побледнело.

– Да? – тихо поинтересовался Гордоф, чуть ли не шепотом. – И что же ты видел?

– Когда они пришли, все потемнело, зелень посерела и стала усыхать. Их, кажется, было несколько, а с ними какое-то существо, я точно не знаю, я не видел его, оно было в длинном балахоне.

– Наверняка существо это было весьма внушительного роста?

– Да, два с половиной метра, не меньше. Они убили всех, кто был им не нужен, кроме тех, кто смог сбежать и спрятаться. Они убили всех, кто пытался сражаться. Детей они сначала не трогали, собрали всех в огромный загон, я видел, как этот высокий и его демоны ходили сквозь них, нюхали, осматривали, закрывали глаза, прикасаясь к ним. Они выбирали, кого оставить себе, а кого убить. Еще я слышал их разговор, они, кажется, искали вазу или банку – не помню, что-то такое. По-видимому, у кого-то из детей был предмет, который был им нужен, но наверняка я этого не знаю.

– Наверное, они искали сосуд, не так ли?

– Да, именно.

– Как думаешь, по какому принципу они отбирали детей?

Мальчик отрицательно помотал головой, грустно глядя в пол.

– Я почти ничего не помню. Это как вспышки, иногда я вспоминаю, но то, что я вижу, похоже на сон. Помню, как все бежали, помню лес и речку, и крики, помню, как горели дома и как кричали люди, – эти воспоминания как бы имеют свое начало, но середины и конца в них нет. Все похоже на мелкие обрывки рисунка, не имеющие никакого смысла, пока их не собрать воедино.

– Ну а что было до всего этого?

– Ничего не было, – твердо ответил мальчик, глядя в глаза Гордофу.

– Как же это?

– Пустота. От момента прощания с Шер в Дарте до момента, когда все началось. Я не помню совершенно ничего. Но какая разница, мы ведь скоро вернемся, а там уж…

– Чего?

– Я слышал, о чем вы говорили… ну, там, на палубе. Вы запечатаете нас, так ведь, мы не сможем вспомнить.

Гордоф был шокирован, и его больше беспокоило не то, что мальчик все слышал, а то, как спокойно он это принял.

– И что же, не будет никаких истерик или пререканий? Вот так вот спокойно? Удивительный вы юноша.

– Я знаю, что по-другому домой мне не вернуться. Я очень скучаю, понимаете, там моя тетя Шер и друзья. Тем более я не хочу помнить это, мне страшно. – Вогдас был просто ребенком, ранимым и искренним. – Но только, пожалуйста, расскажите мне все это, когда я стану старше, я должен найти Асшаю. Я слышал, Борис сказал, что так можно.

– Конечно, как только придет время, все откроется. А я, пока ты мал и беззащитен, буду рядом, чтобы блюсти порядок, защищать тебя и твою тетушку. Я в обиду вас не дам! И за другими детьми мы присмотрим, не волнуйся об этом. Я обещаю тебе! А уж мое слово нерушимо, так и знай!

– Асшая плакала, она просила меня убежать с ней, она не хочет, чтобы мы расставались, а я не хочу помнить все это, не хочу бояться. Она говорит, что ей всегда будет плохо без меня, а мне без нее, но я не могу позаботиться о ней, я ведь еще ребенок.

– Не можешь? Ты ведь заботился о ней все то время, пока вы были там, ты спас ее и малышей. Никогда не думай, что ты чего-то не можешь, и тем более не говори, что не можешь, после того, как уже смог, это дурной тон – тон человека, который сдается либо трусит. Но ты действительно еще ребенок, поэтому мы позаботимся о ней, защитим… Не волнуйся, ее никто не найдет, а когда придет время, вы вновь встретитесь.

Глава 2.

Мир людей. Брежистальская крепость. Все начинается с яблока

Брежисталь – величественная и могучая столица Араклии – гордо несла свою корону, венчающую голубые воды белым золотом безупречных берегов. Любое упоминание о Брежистале мгновенно переносило жителей Араклийских земель на сияющие чистотой и свежестью улицы из камня цвета слоновой кости. Одним виделись образы тонких дам в дорогих нарядах, расхаживающих посреди пышных розовых кустов, цветущих на фоне синеглазой дали, другим – торговые улицы с их богатыми лавками, украшенными сдержанными вывесками и лучшими своими изделиями, выставленными под навесами у входа. Но все витания меркли, становясь вторичными на фоне размышлений о грации и силе Брежистальской крепости – крепости, в честь которой столица и получила свое название.

Громадная и белокаменная, она обладала высокими стенами и многими десятками разнородных башен: покорно сидящими коротышами, скрывшимися в тени высот; более длинными и изящными осинками, подросшими, сумевшими достать своими кровлями до лучей солнца; толстыми бочонками, угрюмо выпятившими свои покатые животы, и, конечно же, настоящими гигантами, горделиво взмывающими до небес, – главенствующей девяткой. Что бы ни посягало на эту блистательную мощь – время, войны или стихии, – все терпело поражение, исчезало, в то время как стены Брежисталя, истерзанные, но не павшие, продолжали стоять. Неизменное многовековое могущество белого камня привлекало все больше народа, в результате позади крепости вырос целый мир, мир людей, желающих жить в тени великих стен, гарантирующих безопасное существование.

Столица удалялась от крепости на многие-многие километры, сменяя свои прекрасные, словно нарисованные маслом пейзажи на скромные неприметности, а потом и на привычную всем грязь и бедность. Эти удаленные, нищие уголки звались «поросячьим хвостиком». Но даже «поросячий хвостик» не взвывал в лепетаниях, его жители гордо называли себя брежистальцами, восхваляя протухшие лужи грязи, в которых жили.

Вечерело, солнце уже скрылось в лиловых облаках заката, но лучи его все еще пробивались сквозь пышные небесные перины, озаряя комнату вехарма широкой розовой полосой. Гордофьян Миронов подошел к окну и окинул взглядом тянувшуюся к небу восьмерку; всего башен было девять, но, поскольку комната Гордофа находилась в одной из них, видел он только остальные восемь. У каждой из башен был свой неповторимый характер, который человек с воображением узрит, взглянув всего лишь раз, а также собственные имена. Нравы и имена башни получили благодаря людям истории, тайны и характеры которых пропитали крепостные стены, наградив их душой.

Самая широкая, внушительная объемом и силой – башня Железных Ливней. У ее подножья безостановочно растущим лабиринтом раскинулись казармы и дворы, множество стрельбищ, оружейных и конюшен – в общем, площадь территории, принадлежащей Ливням, была огромной, и называлась она военным городком. Хозяином башни был Довзлат Эрг – магистр военного дела, он же верховный командующий армией Брежисталя, или верховный армариус башни Железных Ливней. Помимо него, башню населяли и другие магистры, или мастера, как их иначе называли: искусства боя, оружейного дела, боевой тактики, – и тысячи их доблестных учеников, в чьих еще неокрепших душах взращивали честь и отвагу, свойственную доблестному воину, хотя, конечно, большее внимание уделялось взращиванию мускул. Вторая по размеру башня носила название Песнь Алиадны, иначе ее называли Башней моряков. Вехармом этой башни являлся Кормат Борт, или верховный командующий военным флотом Брежисталя, в ней и в остальных башнях все было устроено по тому же принципу, что и в Железном Ливне.

Гордофьян Миронов перевел взгляд на свою собственную башню – Трех Полнолуний, в ней он отыскал окно, ведущее в угольную черноту напрочь сгоревших стен; гарь влекла его, утаскивала разум в скрежещущий мрак, вытягивая мысли из самой глубины. Гордоф пару дней назад переехал в башню Пьяной Розы, так как его опочивальня в Трех Полнолуниях вспыхнула красным пламенем. Служанка Гордофа, Марьяна, обронила свечу на книги. По ее рассказам, комната вмиг вспыхнула, и сделать с этим она ничего не смогла. Подобное и впрямь могло произойти, опочивальня буквально складывалась из множества макулатуры. Книги, письма и прочие бумаги вырастали из пола, словно пещерные сталагмиты, только рост их происходил не за счет падающих сверху капель, а за счет все новых и новых бумажных кип, складываемых друг на друга.

Гордофьян наконец отошел от окна. Сняв свою темную мантию хранителя, он нырнул в удобную ночную рубашку и уже собирался лечь в постель, но ему помешали. Кто-то стучал в дверь.

– Кто там? – раздраженно фыркнул Гордоф, но вместо ответа вехарм услышал повторный стук.

Миронов настороженно приоткрыл дверь, за ней никого не оказалось. Он было решил, что кто-то ошибся дверью, но через секунду понял, что это вряд ли была ошибка: на полу лежало письмо. Взяв его, вехарм направился к своему столу.

Миронов с любопытством крутил запечатанную бумагу в руках, письмо не имело ни штемпеля, ни имени отправителя. Открыв письмо, Гордоф ужаснулся и рухнул в кресло, стоящее позади него. Длинные, резкие буквы с заостренными концами складывались в текст, походивший на кровожадную дьявольскую пасть:

«Раз, два, три, четыре, пять, смерть опять идет искать.

Крики залы наполняют, смертных души пожирают.

Если старый не дурак, спрячешь то, что сдержит мрак».

Гордоф сразу понял, что за письмо попало к нему в руки, он видел подобное и раньше. Эту бумагу назвали письмом от самой смерти, все ужасные события, происходящие в Араклии, начинались с этого письма. За последние пять сотен лет было получено несколько подобных писем, но только некоторые из них повлекли за собой беду. Они пришли ниоткуда и забрали жизни в никуда, посеяв войны, голод и болезни. Учитель Гордофьяна Миронова говорил, что это проклятие, но это было не так, проклятьем эти письма становились лишь в руках глупца, как позже понял Гордофьян, а в руках человека сведущего письмо было предостережением, присланным с благими намерениями.

Пару-тройку лет назад, за несколько дней до прихода письма, Гордоф бродил по рынку, где столкнулся с очень странным человеком, что для самого Миронова неожиданностью не стало: глаза его видели столько необычного, что очередное подозрительное событие с участием неизвестной личности ничуть не выбило его из колеи. Странный человек сунул в руки хранителя увесистый сверток. «Это то, что сдержит мрак», – сказал он и растворился в толпе. В свертке была книга, которую он передал Борису, а тот, в свою очередь, надежно ее спрятал. Гордоф знал, что делать, когда письмо пришло впервые, как он знал это и теперь. За последние два года в руки армариуса попало еще две книги, которые Борис велел ему спрятать самостоятельно.

                                           * * *

Черный коридор брежистальской башни озарил тусклый свет свечи, высокая фигура в длинной ночной рубашке, торопясь, шагала по направлению к лестнице. Преодолев дюжину ступеней, вехарм занырнул под лестницу и приблизился к малозаметной двери. Отыскав нужный ключ на свисающей с шеи цепи, он отпер дверь и ворвался внутрь. Подойдя к спящему на кровати парню, Миронов с облегчением охнул:

– Жив!

Убедившись в том, что с юнцом все в порядке, Гордоф ринулся к книжному шкафу, все в опочивальне стало переворачиваться и шуршать.

– Верховный армариус, это вы? – со страхом в сонном голосе произнесло тело, резко подорвавшееся с постели.

– Да, Поли, это я. Кое-что произошло, вставай, ты мне нужен.

Полтер Гейст, семнадцатилетний парень, являлся одним из учеников Гордофьяна Миронова, верховного армариуса башни Трех Полнолуний. История знакомства и взаимоотношений этих двоих не ограничивалась простыми понятиями «учитель» и «ученик», Гордоф относился к мальчику очень тепло, по-отечески, но только когда они оставались наедине. В присутствие третьей пары глаз Миронов охладевал и принимал типичный для него образ окаменелого истукана.

Знакомство их произошло довольно давно, Гордоф был без ума от мелких механизмов, поэтому частенько захаживал к часовщику по имени Гарри Гейст. Поли, в свою очередь, являлся сыном того самого Гарри Гейста. Тикающие безделушки Миронов любил страшно, потому прошло немало времени, прежде чем среди механизмов неодушевленных он наконец рассмотрел одну меленькую, немного несуразную человеческую конструкцию по имени Поли, шестеренки в голове которой работали с потрясающей скоростью, а потому армариус башни Трех Полнолуний, недолго думая, взял маленький, хаотичный, еще не до конца отлаженный механизм себе. В ту пору Поли было около девяти.

Башня Трех Полнолуний набирала довольно много учеников. Окончив обучение, они могли стать магистрами книжных дел, лекарями, травниками и историками. Но Гордоф взял Полтера не для того, чтобы сотворить из него лекаря или травника. Гордофьян Миронов взрастил в себе уверенность в том, что именно этому мальчику суждено стать армариусом Трех Полнолуний после него. Задачка была не из легких, в течение десяти лет мастера башни Трех Полнолуний набирали всего семерых учеников, которых обучали делам армариусов, и Поли удостоился этой чести. Мальчику пришлось несладко, другие ученики были детьми из знатных семей и к тому же превосходили его уровнем знаний и возрастом; они относились к Полтеру так, будто он всего лишь грязь под их ногтями, от которой хотелось скорее избавиться. Комнату ему дали самую маленькую, да еще с такой дверью, которую было просто невозможно заметить. Это беспокоило Поли, ведь двери в комнатах других учеников были большими и красивыми, с гербовыми знаками башни Трех Полнолуний. Маленький Полтер Гейст как-то раз нарисовал на бумаге герб и прицепил его к двери, чтобы почувствовать себя ближе ко всем остальным, но верховному армариусу это совсем не понравилось, он любезно попросил мальчика снять рисунок и больше ничего такого не делать. Тогда же Гордофьян рассказал Поли о том, что когда-то очень давно эта комната принадлежала ему самому, и поэтому Полтер должен быть горд, ведь ему довелось жить именно в этой комнате, комнате верховного армариуса башни Трех Полнолуний. После разъяснений Миронова Поли стал иначе относиться к своей опочивальне и ее дверям. Но отношение других учеников и даже некоторых магистров к мальчику оставалось неизменным, даже по прошествии многих лет все считали его в край обнаглевшим нищим голяком, позволившим себе высунуть свою безродную моську из грязной лужи «поросячьего хвостика», тем самым оскорбив высокое общество.