скачать книгу бесплатно
– И зубровочки захвати.
С тех пор, как у них произошло это, их отношения изменились. Она начала сторониться его, перестала шутить. Он заметил, что у нее ввалились глаза и обострились скулы – это делало ее если не красавицей, то достаточно интересной.
Марфа принесла чай, бутылку и рюмку. Поставила все на стол, сказала:
– Сейчас закуску принесу.
– Не надо. А что себе чай не налила?
– Не хочу я, спасибо вам.
– Тогда вторую рюмку неси. Выпьешь со мной.
– Водку-то, что ли? Не буду я. Это для мужиков забава.
– Неси, говорю, не спорь со мной! – прикрикнул на нее он. Его веселила эта игра, как и ее неспешные деревенские рассуждения.
Марфа принесла вторую рюмку и с напряженным видом встала рядом со столом. Вместе с рюмкой она принесла тонко порезанное сало, несколько огурцов и черный хлеб. Ксенофонт Ильич разлил водку, кивнул служанке:
– Пей.
Марфа послушно взяла рюмку, вылила в рот и зажмурилась. Потом вытаращила глаза, замахала руками и стала хватать ртом воздух. Ксенофонт Ильич усмехнулся, выпил сам, подцепил вилкой огурец и сказал ей:
– Ты чего? Закусывай давай.
Марфа захрустела огурцом. Ее лицо разрумянилось, глаза заблестели.
– Ты что, раньше водку не пила, что ли? – удивился Ксенофонт Ильич.
– Нет. Бражку только, да и то пока тятька не видит. Один раз увидел, так оглоблей отходил, едва не убил.
– Ну, он прав был, наверное, – поразмыслив над дикостью деревенских нравов, констатировал директор. Потом представил Леночку, пьющую водку, и в глубине души согласился с непростой жизненной позицией отца Марфы.
– А сам-то отец пьет?
– А как же, – сказала Марфа. – Иной раз так напьется, что стоять не может. То с коровой спать ляжет, то вообще на дворе. Отмывай его потом от говн-то. Зато не дерется. И то, как драться-то, если на ногах не стоишь.
– Хороший человек, – заключил Ксенофонт Ильич. – Ну, давай по единой.
– Ой, нет, мне хватит, у меня уже в голове шумит.
– Не спорь со мной! – снова прикрикнул Ксенофонт Ильич. – Я тебе не отец, но по филейным частям быстро налажу.
Марфа замолчала, залпом выпила вторую рюмку и так же замахала руками. Ксенофонт Ильич засмеялся:
– Закусывай, дурочка.
– А чего я госпоже Анне скажу? – вдруг опомнилась Марфа.
– Ничего не скажешь. Не будет же она тебя нюхать.
Ксенофонт Ильич весело хмыкнул, представив, как чопорная Анна Мария обнюхивает прислугу. Впрочем, от супруги вполне можно было ожидать и этого.
– Иди-ка сюда, – он притянул ее к себе и силой усадил на колени. Она уперлась руками ему в грудь, яростно замотала головой:
– Нет, нет. Не могу я. Грех это великий.
– Глупости. В тот раз смогла – и сейчас сможешь.
Она неожиданно обмякла и опустила голову ему на плечо. Он понял, что девушка плачет. На миг его сердце уколола жалость, но похоть пересилила.
– Ну-ка, скидывай свои юбки, – сказал он.
* * *
Ниночка казнила себя за то, что не договорилась о визите к Андрею Евгеньевичу заранее. Ей почему-то казалось, что у нее будет время как будто случайно столкнуться с ним в коридоре и перемолвиться словечком. Но наступила суббота, с ним она так и не встретилась, и с самого утра не находила себе места.
Целых два дня без него. Ей это показалось кошмаром. Еще какую-то неделю назад она легко обходилась без него сколько угодно долго – и вдруг такая перемена…
Это было какое-то мучительное, тянущее ощущение во всем теле. Хотелось чувствовать его руки, его губы… она знала, что стоит на краю грехопадения, но ей казалось, что весь мир может идти к чертям, когда у нее такие чувства.
Она не могла придти к нему домой без приглашения. Конечно, они были близки – очень близки. Она никогда не была ни с кем настолько близка. Но нарушить все основы морали и заявиться домой к мужчине без повода, без приглашения, движимая только страстью… нет. На такое могла быть способна только совершенно падшая женщина.
Ниночка промучилась до обеда. Впрочем, ни обеда, ни завтрака у нее не было – в горло ничего не лезло. Она могла только мечтать, страдать и иногда плакать. С трудом она уговорила себя на жидкий чай и сухарик. Хозяйка, по счастью, была занята какими-то делами и не отвлекала ее.
Ей нужно было проверять тетради, которые для экономии времени она взяла домой вопреки гимназическим правилам. Еще она собиралась почитать – но в голову ничего не шло, кроме навязчивых мыслей. Наконец она поняла, что сойдет с ума в этой небольшой комнатке. Надо было погулять.
Неожиданно Ниночка поняла, что одевается нарядно, как на свидание. В принципе, да – она вполне могла случайно встретить и Андрея Евгеньевича. Не такой уж и большой у них город. Она еще не решила, где будет гулять, но вполне допускала, что окажется где-нибудь неподалеку от Никольской.
Так оно и случилось. Ноги сами понесли ее к Верхнему посаду. Чем ближе она подходила к его дому, тем сильнее билось ее сердце. Она поймала себя на том, что уже не гуляет, а почти бежит – и лишь усилием воли заставила себя умерить шаги.
Он непременно должен был заметить ее из окна и пригласить к себе. Но этого не случилось. Она прошла туда-сюда раз десять, вызвав, наконец, изумление дворника, лениво елозившего метлой по тротуару. До нее дошло, что это глупо. Вполне может быть, что его вовсе нет дома – например, он сидит в библиотеке. Или с кем-либо встречается… с кем?
Сердце Ниночки уколола ревность. «Боже», – подумала она. «Вокруг него так много красивых девушек…»
Бегать дальше по улице было невозможно. Она медленно пошла в сторону своего дома, вглядываясь в немногочисленных прохожих. Зачем-то зашла в церковь, поставила свечку за здравие маменьки. Подумала, поставила вторую – за него.
Вконец измотанная, она вернулась домой. Накапала брому, выпила и уселась проверять тетради. Внимание ее, однако, было рассеянным – она пропускала ошибки, потом спохватывалась, снова рылась в тетрадях, исправляла пропущенное и снова что-то упускала…
Во время очередного перелопачивания кипы тетрадок, из одной из них выпал листок. Ниночка развернула, посмотрела. Обычные девчоночьи картинки, сделанные от скуки во время урока – ангелочки, вензеля, четверостишия. Сама когда-то рисовала такое в гимназии, да и в институте тоже, особенно на скучных лекциях. Она уже хотела отложить листок, как что-то в нем привлекло ее внимание.
Сначала она не отдала себе отчет, что это. Но, приглядевшись, увидела среди разного рода цветочков-бантиков вензель: АЕЛ. И под ним надпись четким, взрослым почерком: «Omnia vincit amor et noc cedamus amori».
Вспомнить, что ни у кого из ее учениц нет инициалов АЕЛ, было делом пары минут. Зато она прекрасно знала, у кого из учителей такие инициалы. Нина повертела листок в руках, внимательно посмотрела все надписи, вензеля и рисунки. Да, все признаки сильной влюбленности были налицо. Или даже сильной любви.
Она не могла с ходу сообразить, у кого из учениц такой красивый и в то же время порывистый почерк. Однако найти ответ на этот вопрос было легко: все образцы почерков были перед ней, в стопке тетрадок. Она отложила в сторону тетради учениц младших классов и принялась за старших. В восьмой по счету открытой ей тетради Ниночка увидела знакомые угловатые буквы.
Она уже знала ответ. Но все-таки замерла, вздохнула и повернула тетрадь обложкой вверх. Тем же почерком было выведено: Елена Ксенофонтовна Миллер.
* * *
Играли в тот вечер в непривычной компании. Из знакомых были только Колесников и Лощиц. Был еще адвокат Жданов, про которого Ксенофонт Ильич слышал разное и по большей части компрометирующее. Чуть позже пришел знакомый Жданова, Борис Викторович, странный худощавый человек демонического вида с какими-то взвинченными манерами.
Ксенофонт Ильич был в превосходном настроении. Развратное приключение с Марфой придало ему бодрости и самоуверенности. Однако карта не шла.
Сначала Ксенофонт Ильич выигрывал по маленькой. Лощиц действительно болел, играл лениво, не рисковал. Колесников, как обычно, нервничал, ставил то по десять, то по сто, сбивая всех с толку. Один лишь молодой Борис Викторович оказался настоящим игроком – с непроницаемым лицом он ставил на разные карты, явно соблюдая какую-то систему и регулярно выигрывая – хотя и понемногу.
Своей игрой и внешностью он сбивал Ксенофонта Ильича с настроя. Тот пытался отследить, по какой системе играет юноша, но делать это одновременно с игрой было неудобно. Было бы хорошо взять бумажку и записать карты Бориса Викторовича, чтобы поразмыслить над ними, однако это было неприлично. Главное, что в штосс в принципе, чисто математически, не могло быть никакой системы, и этот вопрос его чрезвычайно нервировал.
Ближе к полуночи Ксенофонт Ильич стал проигрывать. У него упало настроение – хотелось выпить, было душно, жгло раскаяние за то, что он сделал с Марфой. К тому же у него опять заболело справа под ребрами – он непроизвольно трогал себя за выпирающий живот, стараясь не морщиться.
В то же время азарт брал свое: смотреть, как деньги исчезают в карманах других игроков, было невыносимо.
Он попросил у Лощица водки. Вечно заспанный Прошка принес графин. Одному пить было неудобно – он предложил остальным. Согласился лишь Жданов. От водки, однако, настроение не улучшилось. Игра – тоже. Но боль в печени утихла.
В какой-то момент Ксенофонт Ильич понял, что его карманы пусты. Кто именно выиграл все его деньги, он даже не понял. Отуманенный алкоголем мозг требовал продолжать играть – но играть было не на что. Наконец он эффектным жестом вытащил последнюю стопку империалов, упакованную в бумагу. Игроки многозначительно подняли брови.
Империалов, однако, тоже хватило ненадолго. Кончились и они. Опустошенный материально и душевно, Ксенофонт Ильич встал, пошатнулся и упал обратно.
– Я посижу немного в сторонке, господа. Играйте без меня.
Он чуть не заснул, клюя носом и пытаясь проявить в себе заинтересованность к игре. Ему было неприятно, что он надрался до такого состояния и это видят окружающие, но встать и пойти домой не было сил.
Домой его довез Колесников. Ксенофонт Ильич, шатаясь, поднялся по ступеням крыльца, стукнул в дверь. Потрепал открывшую ему дверь Марфу по щеке, с трудом поднялся в кабинет и, не раздеваясь, уснул.
* * *
Леночка зашла к подруге после экскурсии. День был выходной, но классная дама повела их к Спасо-Прилуцкому монастырю. Поначалу Леночка и Верочка с интересом слушали про старинную архитектуру, но затем захотели есть и вообще устали, а потому увлеклись собственной беседой.
Беседа постепенно перешла в столь интересную плоскость, что Леночка была ввергнута в краску и полнейшее смущение, а Верочка пригласила ее к себе в гости, заверив, что дома ни одной живой души, за исключением служанки. А так как та была на редкость молчалива и к тому же чухонка, так что, можно сказать, что ни души и не было.
За свою болтовню к концу экскурсии они получили от классной дамы целых два внушения, и очень надеялись, что к завтрашнему дню она по рассеянности забудет доложить об этом Жабе. Монастырь был далеко – подходя к дому Верочки, они уже с трудом передвигали ноги. Спросив у служанки чаю с булочками, они забрались с ногами на широкую кровать Верочки и продолжили болтать. Само собой, речь шла о мужчинах.
Верочка знала об этой стороне жизни гораздо больше всех остальных. Ее отец был врачом, практиковал, в том числе, на дому, и Верочка часто рассказывала о разных смешных или жутких случаях, которые тайком подслушивала из разговоров отца с пациентами.
Леночке такое подслушивание казалось гадким, однако она, краснея и смущаясь, с каким-то животным наслаждением слушала рассказы Верочки. Они приоткрывали завесу тайны над удивительным и непознанным миром взрослых.
Сейчас она рассказывала Леночке, как устроены мужчины там. Леночка не предполагала, что это настолько ужасно, и не до конца верила подруге. Наконец, убедившись, что служанка занята своими делами, Верочка проскользнула в кабинет к отцу и вышла с толстенной книгой в дерматиновом переплете. Это был анатомический атлас.
Увиденное поразило Леночку до глубины души. Она сидела, красная как вареный рак, и все пыталась сопоставить увиденное на картинке с теми приличными мужчинами, с которыми сталкивалась в жизни. А Верочка, увлекшись, открыла рисунок разрезанной пополам женщины и принялась с увлечением объяснять, как происходит то таинство, после которого рождаются дети.
Это было настолько невыносимо, что Леночка не выдержала. Она упала лицом в подушку и громко разрыдалась. Ошеломленная Верочка молча гладила ее по голове, а Леночка все плакала, думая о том, как низко должен пасть человек, чтобы променять чистую одухотворенную любовь на грязную скотскую похоть.
Наконец она повернулась к подруге и озадаченно сказала:
– Верочка. А если мы… я выйду замуж? Я тоже должна буду это делать?
– Конечно. Все это делают.
– Какой ужас…
– Знаешь, я летом ездила в деревню…
Верочка замолчала. Леночка знала, что подруга провела каникулы в деревне, а не в душном городе, но та никогда не рассказывала никаких подробностей.
– Так вот, там мне одна деревенская девочка рассказывала…
– Что? – глаза Леночки расширились от ужаса.
– Ну, что это очень приятно.
– Что? Это?
– Да.
– Как это может быть приятно?
– Ну, она говорила, что это только сначала противно. А потом очень приятно.
– А она откуда знает?
– Она…
– Что?
– Она это делала?
– Как??? Без венчания???
– Да. Это же деревня. Там… все не так. Гораздо проще.
– Боже. Надеюсь, что ты не…
– Нет, что ты. Господи. Конечно же, нет.
Леночка задумалась.
– Знаешь, я уже не хочу замуж. Или, может быть, я выйду за человека, который не будет это делать со мной.
Верочка рассмеялась. Потом внимательно посмотрела подруге в глаза, наклонилась к ее уху и сказала:
– Никому не говори только. Мне вот иногда хочется…
– Что?
– Ну… вот это.
– Боже! Нет! С кем?
