скачать книгу бесплатно
Музы и свиньи
Владислав Ахроменко
Двадцать семь блестяще написанных историй из белорусского культурного прошлого, давнего и не очень. Гротеск и трагедия, правда и миф, головокружительные сюжеты и неожиданные концовки – все это создает жесткий, смешной, лиричный и несколько ирреальный мир Беларуси.
Владислав Ахроменко
Музы и свиньи
© by Vladislav Akhromenko, 2017
© ИП Янушкевич А. М., 2017
© Распространение. ТОО «Электронная книгарня», 2017
Музы и свиньи
Если раскрутить глобус и неотрывно всматриваться в него где-то между пятьдесят второй и пятьдесят шестой параллелями северной широты, то перед глазами обязательно проявится изумрудный пятигранник, расцвеченный камуфляжными пятнами песчаных возвышенностей, васильковых речек и индиговых озер. Своими контурами пятигранник напоминает небольшой континент, принесенный в Европу загадочными ветрами и аккуратно вклеенный в самый ее центр.
Если приблизиться к камуфлированному пространству и сфокусировать взгляд, то при желании можно рассмотреть и тамошних обитателей. Это трудолюбивые землепашцы и счастливые холопы, скромные интеллигенты и брутальные хамы, целомудренные принцессы и недорогие проститутки. Есть еще отставные партизаны, патриотичные оборотни, изысканные музы и колхозные свиньи.
Свиньи и властвуют на всем этом пространстве: пишут законы, насаждают духовность, но, главное – распределяют продукт. Ежедневно к корыту с комбикормом дисциплинированно выстраивается едва ли не все самодеятельное население: землепашцы, жлобы, партизаны, оборотни, интеллигенты и даже принцессы. Порядок в очередях объединяет сердца и направляет умы всех свинских подданных, а для некоторых даже заменяет стремление к счастью.
Но, случается, что комбикорма на всех недостает, и тогда в очередях несмело вспоминают о свободе. Это мгновенно разрушает существующий порядок, потому что свободу каждый понимает по-своему: хам – безнаказанно ссать в подъезде, проститутка – произвольно повышать таксу, а интеллигент – ехидно критиковать оплывших хряков.
Такое время благоприятствует явлению муз. Прекрасные барышни становятся равноудаленно от подъезда, борделя и Академии наук, настраивают золотые кифары и затягивают возвышенные гимны о славных и отважных героях.
Народ временно забывает о голоде и несмело приближается к катарсису. Однако в этот самый момент из ближайшего свинокомплекса прибегают бойцовские кабаны. Музам тотчас же предъявляется обвинение в подрывной и преступной деятельности. В подрывной – потому что искусство всегда заставляет смотреть на мир другими глазами. А в преступной – потому что провоцирует желание этот мир изменить. Музы пытаются доказать, что они всего-навсего законопослушные работницы сферы культуры, однако разъяренные кабаны отбирают у девиц кифары, с наслаждением лупят копытами по налитым грудям и волокут преступниц в тюрьму.
Ветры разносят эхо оборванных гимнов. Слова хаотично осыпаются наземь. Но магнитные импульсы, которые незримо бушуют над этим краем, дивным образом складывают рассыпанные слова в новые фразы, абзацы и рифмы. Только теперь сочетания персонажей, ситуаций и иерархий фантасмагоричное и взрывное. Позолота слетает с героев, словно чешуя с карасей. Вместо исчезнувших нимбов неожиданно вытыкаются дьявольские рожки, но и сквозь черную звериную шкуру порой прорастают кружевные ангельские крылья.
Вскоре перекрученные истории становятся городским фольклором и даже приобретают легитимность национальных мифов. Как нередко случается, мифы эти существуют независимо от муз, а уж тем более – от свиней. Со временем мифы обрастают подробностями, наливаются глянцем и отправляются гулять по миру, как свободолюбивые коты. И без этой современной мифологии невозможно понять обитателей камуфлированного пятигранника, который называется Беларусью.
А уж полюбить их – тем паче.
І. Клио. Муза истории
Как американский гангстер Меер Лански жертвовал деньги на Гродненскую Хоральную синагогу
Самые сентиментальные люди на свете – профессиональные уголовники. Едва ли не каждый прожженный бандит при случае обязательно прихвастнет своими кровавыми подвигами, но стоит такому лишь послушать проникновенную балладу или прочитать умильный стишок – и он обязательно зашмыгает носом и брызнет слезой.
Знаменитый американский гангстер Меер Лански никогда не отличался ни душевным сантиментом, ни ностальгическими комплексами. Провинциальный Гродно, где Меер появился на свет то ли под фамилией Шушлановский, то ли как Сочавлянский, к просветленным сантиментам особо не склонял: унылая халупа в районе Переспы, суровый раввин Мордехай в Хоральной синагоге, а по большим праздникам – фаршированная щука в исполнении тети Хаси…
Вот семья Шушлановских-Сочавлянских и иммигрировала в Нью-Йорк, где сам Меер прошел непростой жизненный путь от рядового уличного гоп-стопника до короля уголовного мира Соединенных Штатов. Во время Сухого закона золотая звезда гродненца засияла над небоскребами Восточного побережья заоблачным моген-довидом. Влиятельные мафиози Багси Сигал, Лаки Лючиано, Карло Гамбино преданно заглядывали ему в рот. Даже сам Аль Капоне – и тот считал за честь работать с Лански.
При этом сам Меер не был ни знаменитым киллером, ни опытным налетчиком, ни талантливым рекетиром. Гродненский еврей устроился в «Коза Ностре» очень хитро: он только лишь разрабатывал уголовный креатив и мошеннические инновации. Однако все эти разработки выходили у него эксклюзивными и самого высшего сорта.
В США лютует ФБР, гангстеры стреляют друг в друга из «томпсонов», с риском для жизни похищают миллионерских детей… А сам Меер сидит в скромном чикагском офисе, накручивает ручку арифмометра и рассудительно прикидывает: вот если из бутлегерства вынуть пять миллионов долларов и вложить их в сеть подпольных казино, а прибыль пустить на развитие проституции в Нью-Йорке, то вся братва получит весьма приличный гешефт. Правда, и копам поганым придется откатить, да и друзья-итальяшки тоже в последнее время требуют все больше и больше…
При одном лишь воспоминании о черномазых компаньонах Лански заметно хмурится и вышептывает негромкое, но отчетливое ругательство на идиш. Потому как не понимает ни их взрывного темперамента, ни странных поступков. Нет, вы же только посмотрите на этих сентиментальных макаронников: один рекетир ежемесячно отсылает сумасшедшие суммы родственникам-голодранцам куда-то в Калабрию, еще один наемный убийца регулярно жертвует на оперный театр «Масима» в Палермо, а третий, профессиональный грабитель банков, и вовсе повредился рассудком: вспомнил, что он добрый католик, и по этому поводу подарил фантастическую сумму неаполитанскому Кафедральному собору!
Пробовал Меер этим недоумкам-гоям пояснить, что деньги следует вкладывать в расширение наркобизнеса, развитие проституции, производство поддельного виски или хотя бы в азартные игры, так итальяшки сразу в позу: мама-мия, Санта-Мария, тебе, пархатому аиду, человеку без роду и племени, благородных синьоров не понять!
И тут мистер Лански решительно отодвигает арифмометр, распускает узел галстука и вглядывается куда-то в прозрачную даль.
Это он человек без роду и племени? Это у него, Шушлановского-Сочавлянского, нет ни родных могил, ни дорогих сердцу воспоминаний? Да его родной Гродно в сто раз лучше какого-то там занюханного Палермо!
Мафиози наливает себе полную рюмку, опрокидывает залпом. Щурится, неторопливо закуривает сигару, вновь наливает и невольно вспоминает детство. Милая сердцу хибара на берегу шумотечного Немана, бар-мицва старшего брата, вкуснейший на свете гефельте-фиш в исполнении тети Хаси… А какая в Гродно величественная Хоральная синагога с суровым раввином Мордехаем! Интересно, жив ли еще тот старый поц?
По гангстерской щеке медленно сползает одинокая прозрачная слеза, и нежное облако сантимента предательски окутывает закорелую душу. И Меер наконец понимает, что черномазые синьоры по-своему правы. А еще понимает, что было бы очень уместно утереть носы этим спесивым босякам. Он щелкает пальцами, и в офисе будто из воздуха, материализуются двое молодых людей в модных шляпах-борсалино и длинных серых плащах. Очень авторитетные гангстеры, хотя, конечно же, свои братья-аиды.
Аиды-то аиды, но уже новой, американской формации. Идиша стесняются, в синагогу не ходят. Даже имена свои переделали на американский манер: Майкл и Сэм.
Лански достает из сейфа дорогой кожаный кейс, ставит на стол.
– Джентльмены, Коза Ностра поручает вам ответственное и очень деликатное задание. Завтра отправляетесь в Старый Свет, в город Гродно. В тамошней Хоральной синагоге есть такой раввин Мордехай. В этом кейсе – десять тысяч долларов. Отдайте ему эти деньги и скажите, что их в знак уважение прислал маленький Меер. Пусть синагогу отремонтирует. А то что про нас люди подумают?
– Гродно? – уточняет гангстер Майкл. – А где это – в Албании или в Сибири?
– А Мордехай – тамошний мафиози? – переспрашивает гангстер Сэм.
– Гродно – город в Польше. Мордехай – раввин в синагоге. А вы, если будете задавать слишком много вопросов, закончите свои жизни в Ист-Ривер, – доброжелательно обещает Лански. – Все понятно?
– Все будет исполнено в лучшем виде! – оба гангстера вытягиваются во фрунт. – «Мэшин-ганы» с собой брать?
– Ша, джентльмены! – жестом опытного коммивояжера осаждает Меер. – Зачем вам там оружие?
– А может, того мистера Мордехая кто-нибудь обидел… Так мы быстренько! Мы же не только за деньги работаем, но и просто из-за любви к искусству!
– Не надо в моем Гродно шухер устраивать. Кейс только отдайте – и обратно. И не забудьте сказать, что это, мол, от маленького Меера! Обождите, куда же вы… Поддельные паспорта и деньги на представительские расходы возьмите у Яши Гузика, моего менеджера в Нью-Йорке!
На следующий день чикагские мафиози отправляются в Старый Свет. А дорога неблизкая: пароходом до Гамбурга, оттуда поездом до Берлина, оттуда до Варшавы, и только из Варшавы – в Гродно.
Приезжают мистер Майкл и мистер Сэм на место, селятся в лучшем отеле буржуазного района Раскоша. И думают-гадают: что же это за такой страшный авторитет, этот раввин Мордехай, если сам Меер Лански решил ему платить, да еще такую сумму?!..
А десять тысяч баксов по тем временам – баснословные деньги. Стоимость модных туфель на Пятой Авеню – один доллар. Представительский бронированный «линкольн», на котором сам президент Гувер раскатывает – немного дороже трехсот. За тысячу долларов можно купить шикарное бунгало во Флориде. А уже за десять тысяч не то, что Хоральную синагогу отремонтировать – всех гродненских полицейских можно купить, всю Дефензиву[1 - Дефензива (польск. Defensywa) – польская контрразведка между двумя мировыми войнами.] и еще на маршалака Сейма останется!
И вот гангстеры с кожаным кейсом, битком набитым тяжелыми долларовыми брикетами, находят гродненскую Хоральную синагогу, а в ней – раввина Мордехая. Симпатичный такой дедушка с длинной седой бородой, в широкополой черной шляпе и стареньком лапсердаке. Ну просто пророк Самуил в местечковом формате! Смотрит этот местечковый Самуил на заморских гостей и доброжелательно так произносит:
– Шалом, панове чикагские гангстеры! Искренне приветствую пана Майкла! Очень рад видеть пана Сэма! Ви ко мне от пана Меера Лански?
– Ну да, – растерянно подтверждают чикагские гангстеры.
– Это у которого тетя Хася на Переспе жила и из неманской щуки самый вкусный гефельте-фиш готовила? – уточняет раввин Мордехай. – Помню, помню такого… И ви что – хотите сказать, что этот шлимазл пожертвовал на нашу Хоральную синагогу десять тысяч долларов?
У чикагских уголовников мгновенно отвисают челюсти. Нет, действительно – что-то тут не так. Наверное, никакой это не раввин, а крутой мафиози, куда более страшный, чем Джон Диллинджер и Аль Капоне, вместе взятые. Или действительно какой-то пророк, если все и про всех знает? Недаром предусмотрительный босс решил ему отстегивать. Что ни говори, а наш Меер – уголовный интеллектуал, мозг мафии… настоящий аидише копф!
Гангстеры нервно дергают кадыками, лихорадочно припоминая словечки на полузабытом ими идиш. Наконец подтверждают: да, мистер Лански нижайше просит принять эту ничтожную сумму в знак своего огромного уважения к мистеру Мордехаю на ремонт Хоральной синагоги, и…
– Пусть паньство меня извиняет! – эффектным жестом останавливает молодых бандитов старый раввин. – Но взять ваши деньги я решительно не могу. Потому что это получится аморально. Наш Меерчик заработал их преступным путем, через бутлегерство, проституцию и продажу наркотиков. Если я возьму от него такие огромные деньги, то что наш кагал про мине подумает?! Так что заберите ваш модный чемодан и отвезите его обратно в Америку. Счастливой дороги!
После этих слов чикагские гости мгновенно превращаются в соляные столбы, на манер старозаветной жены Лота. Уж лучше бы этот страшный пророк-мафиози призвал на них все Десять Казней Египетских, пусть бы даже Одиннадцатую придумал… Да что там казни?! Лучше бы их в тюрьму «Синг-Синг» отправили, на двадцать пожизненных сроков!
Только бы забрал эти гнусные доллары
Возвращаться в США, не исполнив приказа, им решительно невозможно. Потому как самое лучшее, что каждого там ждет – быстрая смерть с двадцатифунтовой гирей на шее в водах Ист-Ривера. Про худшее лучше вообще не думать. Коза Ностра подобного не прощает.
А старенький Мордехай, чтобы у него повыпадали все зубы и остался только один, для зубной боли, улыбается хитрым змеем и уточняет:
– Ви, молодые люди, наверное хотите узнать, откуда мне все известно? Так оно очень просто! Менеджером у вашего Лански работает такой Яша Гузик из Минска. Этот Яша по секрету рассказал про ваш визит кантору бруклинской синагоги Нохиму Шапиро, тому самому Нохиму, который имеет кредит в лавке Абрама Кацнельбогена. Жена Абрама – подруга Фиры Лихтен, а ее муж, парикмахер Борух играет в преферанс с Гиршем Альтшулером. Гирш, хотя и хасид, но из очень интеллигентной семьи, и потому Арон Зисман с ним дружит. Арончик живет в одном доме со Шмулем Каплуном, моим троюродным братом. А со Шмулем я не далее, как позавчера имел связь по трансатлантическому телефону. А вы там со своим Меером, наверное, решили, что я старый поц?..
…Что произошло с чикагскими гангстерами дальше, доподлинно неизвестно. По одной версии, их вскоре завербовал Иностранный отдел НКВД. Опытные киллеры «Козы Ностры» безжалостно стреляли троцкистов, белогвардейцев и других врагов народа по всей Европе. По другой версии, гангстер Майкл и гангстер Сэм так и остались в Гродно, где и осели под своими настоящими именами Мойша и Шлема. Купили на деньги из кожаного кейса всю местную полицию с Дефензивой, оформили себе соответствующие документы, а на остатки денег организовали кошерный ресторан. В котором, между прочим, подавался и гефельте-фиш из неманской щуки, почти такой же, как у тети Хаси с Переспы.
Обе версии полностью правдоподобны.
Что касается самого Меера Лански, то его сантимент к Родине со временем лишь усилился. В 1939 году знаменитый мафиози прибыл на Кубу, чтобы укатать местного диктатора Батисту на разрешение сети казино. В это самое время в порт Гаваны пришел теплоход из Европы с евреями – беженцами от нацистов, среди которых было и немало уроженцев Гродно. Кубинские власти долго не позволяли пассажирам сойти на берег, пока Лански не заплатил тем банановым коррупционерам по пятьсот долларов за каждого иммигранта.
Именно так на Кубе и появилась и еврейская диаспора, и даже несколько синагог. Притом одна из них, как утверждают знатоки, очень напоминает Хоральную синагогу в Гродно.
И, что характерно – все прекрасно знали, кто финансировал это строительство!
Как Дед Талаш побывал на приеме у товарища Сталина
Во время Второй Мировой войны белорусская советская культура концентрировалась преимущественно в гостинице «Москва» в городе с таким же названием. В «Москву», что стояла неподалеку от Красной площади, с самого начала войны эвакуировали художественную интеллигенцию с занятых нацистами территорий. Вскоре на четвертом этаже подобралась довольно симпатичная компания: народный поэт Якуб Колас, детский писатель Михась Лыньков, прозаик Кузьма Черный, певица Лариса Александровская…
Осенью 1943 года в элитной гостинице появился необычный гость: седой дедок в лоснящемся полесском кожушке, заношенных штанах и скрипучих сапогах, смазанных дегтем. Скрюченные полиартритом пальцы сжимали дымящуюся трубку. Гостя сопровождали двое сотрудников НКВД. Притом один осторожно нес потертый дедовский чемодан, перетянутый излохмаченной веревкой, а второй с подчеркнутым уважением поддерживал старика под локоть.
Формуляр на нового постояльца заполнял один из энкавэдэшников. Администраторша, которую вообще тяжело было чем-нибудь удивить, недоверчиво пробежала глазами запись и уточнила: мол, неужели новому постояльцу действительно девяносто девять лет… может, это ошибка?
– У нас в НКВД никогда не ошибаются! – прищурился первый чекист.
– Номер дайте самый лучший, из брони ЦК! И обязательно с видом на Кремль! – потребовал второй.
Испуганная администраторша хотела еще что-то спросить, но тут неожиданно подал голос странный гость:
– Тут тебе, девуля, не волки пердят, а люди говорят! – гаркнул девяностодевятилетний старик так, что хрустальные люстры в фойе испуганно звякнули. – Ключи от хаты давай!..
Не прошло и часа, как вся белорусская диаспора узнала, что в «Москву» заселился Василий Исакович Талаш. Тот самый, который стал прообразом Деда Талаша в знаменитой партизанской повести Якуба Коласа «Трясина».
Для литературно-художественного бомонда БССР эта новость была сопоставимой разве что с бомбежкой отеля «Москва» сотней «юнкерсов». Потому как все прекрасно понимали, чего от полесского дедушки можно ждать.
Народный поэт Якуб Колас сразу припомнил, как Василий Исакович нагло вымогал из него часть гонораров за «Трясину» – мол, автор без разрешений использовал мой светлый образ. Детский писатель, а по совместительству и председатель правления Союза Писателей БССР, Михась Лыньков еще не забыл про кляузы, которые Дед Талаш строчил лично ему – мол, автор «Трясины» преступно сфальсифицировал мои партизанские геройства, потому что на самом деле я в одном бою уничтожил не троих белополяков, как тот брехливый песняр написал, а целых пять. Певица Лариса Александровская до сих пор помнила, как на одном правительственном концерте зловредный дед заорал на весь Оперный театр, тыча пальцем на ее декольте – «у тебя, доченька, платье порвалось!» Прозаику Кузьме Черному тоже было что добавить, однако восемь месяцев, проведенных им в минской тюрьме НКВД, приучили его никогда и никакие воспоминания не озвучивать.
Вечером деятели культуры собираются в номере Михася Лынькова. Спокойная жизнь закончилась: от Василия Исаковича в любой момент можно ожидать самых невероятных художеств. Так что стоит подумать, как теперь жить с народным героем под одной крышей. Настроение у всех сумрачное, и даже армянский коньяк из ресторана «Москвы» не способствует его улучшению.
Первым, как и положено по рангу, высказывается Якуб Колас. И высказывается он в том смысле, что наши полещуки – люди страшные. Первое слово у них не «мама!..», а «дай!..», а слово «возьми!..» им вообще незнакомо. Рано или поздно нескромный Василий Исакович начнет в Москве требовать больше положенного. Что тогда про нас, советских белорусов, подумают партия, правительство и лично товарищ Сталин? Сидел бы этот болотный старец в своем Полесье, так нет – в Москву притащили! И зачем он тут только понадобился?!..
Михась Лыньков, поднаторевший в литературно-партийном строительстве, деловито поясняет, зачем. Дед Талаш – наше белорусское все. Партизаны-партизаны, белорусские сыны. Подвиг народа бессмертен. Живой символ, короче говоря. Тем более, что такого колоритного красавца с лесным колтуном не стыдно и в «Хронике дня» показать. А то и продемонстрировать какой-нибудь делегации союзников: пока вы там со Вторым фронтом преступно затягиваете, у нас уже столетние воюют! Потому и доставили старика с тайного лесного аэродрома в Москву по личному приказу товарища Пантелеймона Пономаренко, самого главного начальника партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования. А в народные мстители, между прочим, полещук идти не хотел, его туда подпольный горком обещаниями заманил: мол, после победы получишь гектар покоса…
Кузьма Черный испуганно показывает глазами то на электрическую розетку, то на люстру: забыли, что в «Москве» даже у стен есть уши?.. Тут недавно один народный поэт выпил лишнего и ляпнул нескромно, так потом случайно выпал в лестничный пролет… Доумничаетесь!..
Разговор продолжается до самой ночи, однако ни стратегия, ни тактика дальнейшей жизни что-то не вырабатываются. Даже коньяк не в радость – так и остается в бутылке.
А Василий Исакович понемногу осваивается в элитной «Москве». С деревенской непосредственностью щиплет за задницы молодых горничных. Хозяйским оком присматривается к полезным гостиничным причиндалам – как бы их можно было использовать в пущах Полесья? И все время что-то требует и требует. У администраторши – чайник, у горничных – мыло, у завхоза – тряпье на портянки… Но сам, жмот такой, никому никогда ничего не дает, даже если по мелочи спросят. Вся гостиница видела, как один заслуженный генерал у старика прикурить попросил, так Талаш ему в ответ: «В рот тебе дышло!.. Свой огонь надо иметь!..»
Гостиничная публика посматривает на народного мстителя с уважительной опаской. Но с оценками не спешит. Все понимают: одно неверное слово – и лихой дедок их просто по стенке размажет. А еще понимают, что с таким народом нам никакие оккупанты не страшны. Это сегодня полещук нашему генералу в огне отказал. А что будет, если какой-нибудь гитлеровец потребует «млеко-яйки-шнапс»? Хана всему Вермахту…
Тем временем опытный партизан осваивает новые территории. В номере ему скучно, и потому Дед Талаш по утрам усаживается в своем этнографичном кожушке на гостиничное крыльцо, раскуривает трубку и осматривает пейзажи. На Манежной, как раз напротив гостиницы, стоит милиционер-регулировщик в длинном кожаном плаще. И всякий раз этот милиционер интересует дедка все больше и больше.
Наконец Василий Исакович выбивает трубку о крыльцо, поднимается и решительно направляется к регулировщику.
– Слушай, сынок, – щурится он на кремлевскую стену. – Говорят, что за этим зубчатым забором сам товарищ Сталин живет. Так скажи ему, что я очень хочу его видеть!..
– Товарищ Сталин действительно в Кремле, – с подчеркнутой вежливостью реагирует проинструктированный милиционер. – Но теперь он очень занят. Так что иди лучше, Василий Исакович, к себе в номер!
– Вот, всегда так: служи пану верно, так он тебе пернет! – раздраженно выдыхает старик. – И все-таки, если встретишь товарища Сталина – передай мою просьбу!..
На следующий день к фасаду гостиницы «Москва» причаливает длинный черный лимузин, из которого выходят двое чекистов – тех самых, которые и привезли Василия Исаковича на постой. Лица у них суровые и сосредоточенные. Синхронно попадая в ногу, чекисты неторопливо поднимаются по алой ковровой дороже на четвертый этаж. Один, как и положено по инструкции, становится слева от номера Деда Талаша и кладет руку на расстегнутую кобуру. Второй официально стучит в дверь.
– Гражданин Талаш Василий Исакович! – кремлевскими курантами разносится по гулкому гостиничному коридору. – Именем товарища Сталина приказываю вам немедленно открыть!..
Старика под сочувственные взгляды постояльцев волокут к страшному лимузину, и тот быстренько отъезжает в неизвестном направлении.
Спустя несколько минут у Михася Лынькова собираются все бээсесеровские ваганты и менестрели. В том, что бывший партизан, а теперь разоблаченный враг народа Талаш В. И. уже на Лубянке, никто даже не сомневается. И его признание в подготовке покушения на жизнь товарища Сталина – дело времени и следовательской техники. Довыпендривался, старый пердун! Довымогался, жадоба полещуцкая! Нет, чтобы в своем номере культурно выпивать да щипать молодых горничных за сиськи – так в Кремль ему захотелось!.. Так что теперь всей белорусской советской интеллигенции из-за этого престарелого вредителя одна дорога – в ГУЛАГ!..
Якуб Колас лихорадочно размышляет, какие бумаги ему еще надо сжечь. Михась Лыньков упорно пытается дозвониться товарищу Пономаренко – мол, наш народный герой самостоятельно с ума сошел, мы его ни на что такое не подбивали! Лариса Александровская профессионально и рассудительно составляет будущий репертуар для магаданского театра. И только Кузьма Черный на удивление спокоен: он человек опытный, никаких предосудительных бумаг у него нет, зато тюремный чемоданчик уже давно собран и под кроватью стоит.
И тут с треском распахивается дверь, и в номер вваливается Дед Талаш. В зубах у него дымящаяся трубка, в руках – объемная сумка, а в глазах – неподдельное счастье.
– Где был, Василий Исакович? – прединфарктным голосом интересуется Якуб Колас. – В эн-ка-ве-дэ?
– На хера они мне сдались? – независимо пожимает плечами дедок. – Я гостил у товарища Сталина.
– И что ты там делал? – на удивление ровно уточняет Михась Лыньков.
– Как это что? – еще более независимо удивляется Дед Талаш. – Говорил с ним! А-а-а, то ж я знаю, как с панами правильно разговаривать!.. Сперва требую: срочно отправляй меня, товарищ Сталин, в наши партизанские леса, гитлеровцев поганых бить! А товарищ Сталин мне в ответ: не могу, Василий Исакович, ты свое еще в прошлую войну с белополяками отвоевал, отдыхай лучше тут! А чтобы тебе лучше отдыхалось, проси у меня, что только душа потребует!..
– И что, – ужасается Лариса Александровская, – ты у самого товарища Сталина… что-то просил?..
– Конечно!.. – подтверждает полещук цинично и самодовольно. – Говорю: дай мне, товарищ Сталин, самый длинный кожаный плащ!
С этими словами дед раскрывает сумку, внутри которой спрессованной икрой блестит нечто черное и благородное.
В номере происходит молчание. Белорусская советская интеллигенция недоверчиво смотрит на подарок, который дедушка победно демонстрирует всем присутствующим. Ситуация абсолютно фантасмагорическая: в Беларуси – нацисты, в Кремле – Сталин, а в правительственной гостинице столетний пущанский ребенок похваляется очередной добычей.
И тут, наконец, не выдерживает рассудительный и спокойный Кузьма Черный:
– А зачем тебе, дед, в твоих пущах Полесья такая дорогая вещь?
– Как это зачем? – искренне удивляется Дед Талаш. – Да вы разве не понимаете, что низ этого плаща можно отрезать и исправные сапоги пошить, а из остального отличная куртка получится?!..
