скачать книгу бесплатно
– Сочувствую, – говорю я. – Вам обоим.
Джо, пожевав губами, кивает.
– Но зато я знаю, где молоко! – торжествует он и рывком открывает дверцу.
Оттуда вываливается щетка на длинной ручке.
Мы оба хохочем.
– Вы бы уже бежали, а? – спохватывается он. – А то останетесь без работы.
– Да ладно, – вздохнув про себя, я поднимаю щетку. Желание спасаться рассосалось. – Работа подождет.
Вернувшись со свежезаваренным чаем, я вижу, что Берт иссяк. Энергия, которой неведомое мне лекарство зарядило его на час, исчерпалась, теперь он без сил. Словно предвидя это, за ним приезжает сиделка.
– Обсудим подробности на следующей встрече, ладно? – Берт постукивает пальцем по носу, призывая хранить секрет, но выглядит это очень наивно. Кивком он указывает на сиделку, которая разговаривает с Джо в коридоре. При каждом движении его подбородок дрожит. – Но только не у меня дома, чтобы Рита не заподозрила.
– Здесь, – заверяет Джой. – Мы встретимся здесь же.
– Это нечестно по отношению к тебе, Джой, – говорит Пол.
– Я могу подхватить дела за Энджелой. Я на этом настаиваю, – решительно заявляет она. Очевидно, на это у нее есть другие причины, кроме того, чтобы оставаться у себя дома. По крайней мере, мне это ясно.
– Годится, – соглашается Берт. – Так что, через два дня? В то же время? Если встретиться завтра, Рита начнет ревновать меня к Джой. – Он снова хмыкает и подмигивает. – Вы же придете, Холли?
Снова все на меня смотрят.
Я не должна в это ввязываться. Я не хочу в это ввязываться. Это нездорово.
Но все глядят на меня с надеждой и ожиданием. Дочка Джиники, Джуэл, лепечет что-то односложное, гулит, словно и она убеждает меня влиться в группу. Весело пускает пузыри. Ей шесть месяцев. Когда умрет мама, ей будет год.
Я перевожу взгляд с одного на другого. Вот же компания! Берт еле дышит, Джой с трудом держит спину. Я такое уже видела. Я знаю, как стремительно пролетают полгода, как быстро все разваливается, как тело сгорает в две недели, как двадцать четыре часа решают все.
Как-то я читала статью о том, как примерно раз в год земное время синхронизируют со временем Вселенной. Называется это «секунда коррекции»: поправка в одну секунду, применяемая к координированному всемирному времени, потому что скорость вращения Земли изменяется неравномерно. Дополнительная секунда вставляется между 23:59:59 и 00:00:00 следующего дня, на мгновение продлевая нам жизнь. Журналисты задались вопросом: что может случиться за секунду? Чего можно добиться за это время?
За секунду рассылается почти два с половиной миллиона имейлов. Вселенная расширяется на пятнадцать километров. Взрываются тридцать звезд. Пчела двести раз взмахивает крылышками. Самая быстрая улитка проползает сантиметр и три миллиметра. Предмет, падая, пролетает шестнадцать футов. И чье-то «выйдешь за меня?» может изменить жизнь.
Четыре младенца рождаются. Два человека умирают.
В одну секунду вмещается граница между жизнью и смертью.
В лицах, обращенных ко мне, – надежда.
– Давайте-ка дадим Холли время на раздумье, – тихо говорит Джой, но она очевидно разочарована. Они от меня отвязались.
Глава восьмая
Гнев вернулся и пробирает меня насквозь. Я в бешенстве. Я киплю. Мне хочется визжать. Прежде чем ехать домой, надо проораться, выплакаться, переключиться. Мой велосипед точно не выдержит лишнего груза неуравновешенных кипящих эмоций. Уезжаю от дома Джой так, чтобы увидеть его, соскакиваю с седла, бросаю велик лежать где упал и сажусь на корточки, неудобно привалившись спиной к белому щиту с рекламой попкорна. Клуб «P. S. Я люблю тебя» – это, конечно, не Джерри. Но эти люди и в самом деле олицетворяют его, его жизнь, его страдания, его борьбу и его намерения. В глубине сердца я всегда чувствовала, что смысл писем Джерри – направлять меня, тогда как этими людьми руководит страх, что их забудут. Это разрывает мне сердце, ввергает в ярость. Потому что, Джерри, любовь моя, неужели ты думал, что я забуду тебя, что я смогу забыть тебя?
Корни моего гнева, возможно, в том, что я солгала Киаре: сказала, что больше не чувствую его рядом. Нет, забыть я его никогда не смогу, но Джерри и правда… размывается. Хотя он жив в историях, которые произошли с нами обоими, и в моей памяти, мне все труднее вызывать к жизни живой, подвижный, пластичный, яркий образ Джерри. Я не хочу его забывать, но чем сильнее удаляюсь я от нашей общей жизни, тем больше набираюсь нового опыта, и новое вытесняет старое. Вот продам дом, перееду к Гэбриелу… Жизнь сама не дает мне стоять на месте и вспоминать, вспоминать… Нет. Я решила, что не позволю себе замереть и увязнуть в воспоминаниях. Ждать… ждать чего? Воссоединения в смерти, в котором я вовсе не уверена?
– Эй! – слышу я и в страхе вскакиваю на ноги.
– Ох, Джиника, ты меня напугала.
Она оглядывает брошенный велик, оценивает, где я стою, как я стою. Возможно, вот так, с глазу на глаз, она видит скрытое.
– Вы не вернетесь к нам, да?
– Сказала же, что подумаю, – вяло отвечаю я. Они меня достали. Меня трясет. Черт возьми, я уже не знаю, чего сама хочу.
– Нет. Не вернетесь. Ну и ладно. Это и вправду неадекват, верно? Все мы. Но все-таки это хоть какое-то дело. Есть чем заняться, подумать об этих письмах.
Я перевожу дыхание. Я не могу сердиться на Джинику.
– Ты уже решила, что хочешь сделать?
– Да. – Она половчее перехватывает Джуэл, которую несет на бедре. – Но у меня ничего особенного, не то что у других.
– И не нужно особенного. Просто должно быть что-то твое. В чем идея?
– Всего лишь письмо. – Джиника, смущаясь, прячет глаза. – Всего одно. От меня, для Джуэл.
– Отлично. Лучше не придумаешь.
Похоже, она собирается что-то сказать, и я настораживаюсь. Она сильная, крепкая, рвет подметки на лету. А на бедре у нее – ребенок, которого она родила.
– Вы там сказали, что все будут помнить нас, когда мы умрем. Это неправда. Вот она не будет меня помнить. – Девушка крепче обнимает малышку. – Ничего у нее в памяти не задержится. Ни моего запаха, ни… в общем, ничего из того, о чем вы говорили. Она не взглянет на что-нибудь и не подумает обо мне. Ни плохого, ни хорошего. Никогда.
Она права. О таком я не думала.
– Поэтому я хочу все ей рассказать. С самого начала. Все обо мне, что она знает сейчас, но не вспомнит потом. И все о ней маленькой, потому что потом ни от кого больше об этом не узнает. Так что, если я не напишу сейчас, у нее не будет ничего. Ей только и останется от меня что одно письмо до конца ее дней, и оно должно быть от меня. Все о нас с ней, что только мы знаем и чего она не запомнит.
– Отличная мысль, Джиника, лучше не бывает. Я уверена, Джуэл будет его беречь. – Такие легковесные слова несравнимы с ее тяжелой ситуацией, но должна же я сказать хоть что-то.
– Но я не могу его написать.
– Еще как можешь!
– Нет, не могу. Я не умею писать. И читаю с трудом. Очень плохо.
– Ох.
– Я бросила школу. Не успевала за другими. – От смущения она опять смотрит по сторонам. – Не прочту даже вот этот знак.
Я готова сказать ей, что там написано: «Нет сквозного проезда», но потом понимаю: незачем.
– Не могу прочесть сказку дочке на ночь. Инструкции к своим лекарствам. Дорожные указатели. Куда идет автобус. Но вы такая умная. Вам, скорее всего, меня не понять.
– На самом деле я вовсе не умная, Джиника, – горько усмехаюсь я. Умная не заявилась бы к Джой и не попала в такой переплет. Умная рассуждала бы здраво и в огне, и в воде. Умная точно знала бы, что делать, а не стояла бы, как сейчас, без сил и без единой мысли, перед подростком. Взрослый, казалось бы, человек, а никуда не гожусь, не могу ни помочь, ни направить. Ищу золотых крупиц совета и вдохновения, а руки хватают одну пустоту. Слишком занята тем, чтобы стереть дерьмо со своих собственных крыл, – вместо того чтобы помочь юной женщине взлететь.
– Я никогда не прошу о помощи, – говорит Джиника. – Я все могу сама. Мне никто не нужен. – Она перекладывает Джуэл на другое бедро. – Но, чтобы это письмо написать, помощь все-таки нужна. – Она еле цедит слова, настолько трудно ей это произнести.
– А почему ты не попросишь кого-нибудь из клуба написать его за тебя? – предлагаю я, пытаясь вывести себя из этого уравнения. – Например, Джой. Я уверена, она сделает это отлично. Ты ей все подробно расскажешь, а она запишет – в точности с твоих слов. Ей можно доверять.
– Нет. Я хочу написать сама. Я хочу научиться, как пишут такие письма. Письма дочке. Тогда она поймет, что я сделала что-то хорошее ради нее. И я не хочу просить никого из них. Они добрые, но все-таки чего-то не понимают. Я прошу вас.
Я, онемев, смотрю на нее. Масштаб задачи ошеломляет.
– Хочешь, чтобы я научила тебя писать? – медленно выговариваю я.
– Сможете? – смотрит она на меня. В глубине больших карих глаз мольба.
Я чувствую, что обязана согласиться. Я знаю, что не должна.
– Можно попр… – неуверенно начинаю я, но потом вырубаю эмоции – уж слишком велико желание защитить себя. – Знаешь, все-таки для начала мне нужно подумать.
Джиника сникает на глазах. Она проглотила свою гордость, попросила ей помочь. А я, трусиха эгоистичная, не могу заставить себя ответить «да».
Я знаю, что скучно и банально говорить об этом теперь, когда миновало столько времени, когда все устоялось, когда я представляю собой нечто большее, чем женщина в горе, но порой какой-то пустяк выбивает меня из ровного течения жизни, и все идет наперекосяк. Я заново теряю его, и тогда я снова и всецело – женщина в горе.
Так было, когда я разбила его любимую кружку с картинкой из «Звездных войн». Когда износилось наше постельное белье. Когда выветрился его запах из одежды. Сломалась кофемашина – солнце, вокруг которого мы вращались день за днем, две отчаянные планеты. Потери пустяковые, но сокрушительные. У каждого найдется то, что неожиданно выбьет из колеи, прервет ровное, плавное, стремительное движение. Для меня такой оказалась встреча с клубом. И это больно.
Инстинктивно я стремлюсь внутрь себя, свернуться в клубочек, как еж, но никогда – спрятаться или бежать. Проблемы – отличные охотники с острым нюхом и опасными зубами; они так чувствительны, что от них не спрячешься. Больше всего им нравится вас контролировать: хищник сверху, а вы, жертва, – под ним. Если прятаться, они насыщаются энергией, это дает им силу. Встреча лицом к лицу – вот что нужно, но на ваших условиях и на вашей территории. Я еду туда, где смогу осознать и принять то, что случилось. Я прошу помощи, и прошу у себя. Единственный человек, который непременно меня излечит, – я сама. Это в нашей природе. Мой встревоженный мозг взывает к моим корням, веля им цепляться за почву крепче и привести меня в равновесие.
Я с бешеной скоростью уезжаю от Джиники. Сердце заходится, ноги дрожат, но направляюсь я не домой. Словно почтового голубя ведет меня внутренний компас, и я оказываюсь на кладбище, у стены колумбария. Читаю знакомые слова одной из любимых присказок Джерри. Как и когда прошлое стало меня преследовать? Когда я от него побежала? В какой именно момент оно меня поймало? Как все, что я с таким трудом выстраивала, стремительно обрушилось?
Черт бы тебя побрал, Джерри. Ты вернулся.
Глава девятая
Я смотрю, как в палисаднике вколачивают в землю столбик с табличкой: «Продается».
– Рада, что мы наконец-то приступили, – врывается в мои мысли риелтор.
Продать дом я решилась в январе, а сейчас апрель. Я отменяла встречу за встречей, инь и ян маятником качались в моем мозгу, а Гэбриелу я говорила, что встречи отменяет агент. Как в армрестлинге, прижимала его руку с телефоном к полу, когда он грозился позвонить ей и высказать, что он о ней думает. А тянула я не потому, что раздумала, а потому, что, похоже, разучилась сосредотачиваться на обыкновенных делах. Впрочем, когда объявление «Продается» нарушает покой клумбы с мирно цветущими нарциссами, трудно признать, что дело из обыкновенных.
– Прости, Хелен, у меня расписание все время менялось.
– Да я понимаю. У всех у нас хлопот полон рот. Хорошая новость в том, что у меня уже есть список весьма заинтересованных людей, ведь это идеальный дом для первой покупки. Так что очень скоро я тебе позвоню, и начнем его показывать.
Надо же, дом для первой покупки. Я смотрю в окно на объявление. По саду я буду скучать – не по возне с ним, которую я перепоручила брату Ричарду, он у нас садовод-профессионал, – а по его виду. Ричард создал для меня рай, в котором я могла укрыться в любой момент. Ричард тоже будет тосковать по саду, а я – еще и по той близости, которая возникла между мной и братом. У дома Гэбриела есть задний двор с прекрасной старой вишней, цветущей розовым цветом. Весной я сижу в оранжерее и очарованно смотрю на нее, а зимой предвкушаю цветение. Интересно, можно ли будет посадить что-то еще и как Гэбриел посмотрит на тот горшок с подсолнухами, который вошел у меня в традицию с тех пор, как Джерри прислал мне семечки в одном из десяти своих писем. Если это дом для первой покупки, значит ли это, что жилище Гэбриела – мой главный, основной дом? Или будет и третий заход, с ним или с кем-то еще, кого мне стоит ждать…
Хелен внимательно на меня смотрит:
– Можно вас спросить? О подкасте. Это было чудесно, так трогательно… Я даже не представляла, через что вы прошли.
Я теряюсь, захваченная врасплох вторжением в мою личную жизнь в самый разгар вполне обыденного события.
– Муж моей сестры умер. Сердечный приступ… ни с того ни с сего. Ему было всего пятьдесят четыре.
На двадцать четыре года дольше, чем было отведено Джерри. Эти подсчеты вошли у меня в привычку: на сколько лет больше, чем мне, выпало жить рядом с любимыми другим людям. Попахивает бессердечием, но зато поначалу помогало слегка подкормить горечь, которая время от времени пробуждалась и сжирала всякую надежду на лучшее. Похоже, эта способность ко мне вернулась.
– Сочувствую.
– Спасибо. Я вот, знаете, думала… вы кого-то еще… встретили?
Я ошарашена.
– В последнем письме вашего мужа он дает согласие… разрешает вам встречаться с другим мужчиной. Это так… необычно! Не представляю, чтобы так сделал мой зять… Я вообще не представляю сестру рядом с кем-то другим. Ксавьер и Жанин. Только так и не иначе. Просто скатывается с языка, понимаете?
Не вполне, но в том-то и дело, верно? Люди, которые не подходят друг другу, внезапно становятся парой, и ты уже не можешь представить их друг без друга. Обстоятельства и счастливая случайность вступают в контакт, чтобы синхронизировать двух людей, которые до того на дух один другого не выносили, и вот они уже затянуты в центр электрического поля. Любовь естественна, как сдвиг тектонических плит с землетрясением в итоге.
– Нет.
Похоже, ей делается неловко, и она дает задний ход.
– Говорят, в жизни случается только одна истинная любовь. Вам повезло, что он вообще у вас был, – ляпает она. – По крайней мере, так считает моя сестра… Ну что ж, значит, я объявляю старт продаж и позвоню вам сразу, как только договорюсь о просмотрах.
Наверное, это вид лжи, а по отношению к Гэбриелу я веду себя как Иуда, но я не собираюсь сообщать ей, что снова нашла любовь. Меня, собственно, и задело именно то, как она пересказала последнее письмо Джерри. Ведь я не получала согласия или разрешения Джерри на то, чтобы влюбиться снова. Я в этом не нуждалась. Нормальное право любого человека – выбирать, кого и когда любить, и оно принадлежит мне с рождения, оно неизменно. Сутью дара Джерри было благословение. Именно оно, как глас греческого хора, грохотало в моем перепуганном, взбаламученном сознании, когда я наконец стала снова ходить на свидания. Благословением этим питалось желание, которое и до того уже существовало во мне. Люди неутолимо стремятся к богатству, общественному положению и власти, но более всего они жаждут любви.
– В какой комнате это случилось? – спрашивает она.
– Где он умер? – вскидываю я бровь.
– Нет! – отшатывается она. – Где он писал эти письма, или где вы их нашли, или прочитали? Я думаю, это заинтересует тех, кто будет смотреть дом. Дома с историей продаются лучше. «А вот та самая комната, в которой были написаны чудесные письма “P. S. Я люблю тебя”», – с довольной улыбкой произносит она. Риелторская смекалка работает на полную мощность.
– Это была столовая, – сочиняю я. Я не знаю, где Джерри писал, и никогда не узнаю, а читала я их повсюду, в каждой комнате, постоянно перечитывала снова и снова. – Там он и умер. Можете им и это сказать.
Его горячее дыхание обжигает мне лицо. Впалые щеки, бледная кожа. Тело умирает, но душа еще здесь.
– Увидимся на той стороне, – шепчет он. – Через шестьдесят лет. Приходи, не то пожалеешь.
Он еще шутит, для него это единственный способ справиться с ситуацией. Мои пальцы, мои губы на его губах. Вдыхаю его дыхание, его слова. Слова значат, что он еще жив.
Нет-нет, не сейчас. Не уходи.
– Увидимся везде, – был мой ответ.
Больше мы уже не разговаривали.
Глава десятая
Внимательно смотрю на Дениз: чего от нее ждать? На вид вроде спокойна, но именно с таким лицом она обычно и сообщает о чем-то из ряда вон. Помню ее лицо, когда она объявила о своей помолвке, о новой квартире, о повышении по службе, о том, что удалось-таки купить на распродаже вожделенные туфли: любая хорошая новость преподносится с таким торжественным выражением лица, чтобы мы заподозрили что-то ужасное.
– Нет. – Она трясет головой и морщится, вот-вот заплачет.
– Милая! – Шэрон тянется к ней, обнимает.
