скачать книгу бесплатно
– Ни с кем!
– Значит, ты им не поможешь? – включается мама.
– Нет!
Она кивает с совершенно непроницаемым лицом.
Мы молча жуем.
Я ненавижу, когда у нее это непроницаемое лицо.
– А что, ты считаешь, что я должна? – сдаюсь я.
Все за столом, за исключением мальчишек и Эбби, которая слишком умна, чтобы влезать, отвечают одновременно и так, что ни единого слова не разберешь.
– Я вообще-то маму спросила.
– А тебе неинтересно, что думаю я? – спрашивает отец.
– Ну конечно интересно!
Но он, уязвленный, утыкается в свою тарелку.
– На мой взгляд, – вдумчиво говорит мама, – ты должна делать то, что, как ты считаешь, правильно для тебя. Я, ты же знаешь, в ваши дела не лезу. Но раз уж ты спросила, скажу: если из-за этого ты так… – критически оценив мою тарелку, она переводит взгляд на меня, – ты так расстроена, то тогда это плохая идея.
– Она же сказала, что завтракала! – защищает меня Мэтью, и я смотрю на него с благодарностью.
– А что именно ты ела? – интересуется сестрица.
Я закатываю глаза.
– Полный английский завтрак, Киара. Целая сковородка поджарки с кусками свинины, свиной кровью, беконом и яйцами, и все прокипело в масле. В коровьем масле, Киара.
Это вранье. Завтрак в меня тоже не полез.
Киара отвечает мне самым свирепым взглядом.
Дети снова хохочут.
– Можно, я сниму фильм про то, как ты им помогаешь? – жуя, спрашивает Деклан. – Отличная выйдет документалка!
– Не разговаривай с набитым ртом, Деклан, – одергивает его мама.
– Нет, нельзя. Потому что я этого делать не буду, – отвечаю я.
– А что об этом думает Гэбриел? – спрашивает Джек.
– Не знаю.
– Она еще ничего ему не сказала! – ябедничает Киара.
– Холли? – удивляется мама.
– Зачем ему об этом рассказывать, если все равно ничего не будет, – протестую я, но знаю, что не права. Мне следовало это с ним обсудить. Он же не идиот и явно подозревает: что-то со мной случилось. Еще до того, как Джой рассказала о клубе, с тех самых пор, как больше месяца назад я положила трубку после разговора с мужем Энджелы, я стала сама не своя.
Все угомонились и сидят тихо.
– А меня ты так и не спросила, – нарушает тишину папа, оглядывая всех по очереди так, словно каждый здесь задел его чувства.
– И что же ты думаешь, па? – в изнеможении спрашиваю я.
– Нет-нет! Сразу видно, что тебе это неинтересно! – Он тянется к соуснику и сдабривает подливкой вторую порцию ростбифа.
Я яростно пронзаю вилкой еще одно соцветие брокколи.
– Па, ну скажи же!
Он смиряет гордыню.
– Я так думаю, что, похоже, это добросердечный жест по отношению к тем, кто нуждается в заботе, да и тебе самой будет не вредно принести людям пользу.
Джек вроде бы тираду отца не одобряет. Мама снова непроницаема; она сначала обдумает дело со всех сторон, а уж потом выскажется.
– Посмотри на нее, Фрэнк, она и так уже ничего не ест, – тихо произносит она.
– Разве? Да она заглотила почти всю капусту, – подмигивает мне папа.
– И на этой неделе выставила на продажу шесть треснутых чашек, – подсыпает на рану соли сестрица. – Рассеянна до невозможности от одной мысли об этом.
– Ну, некоторые любят треснутые чашки, – парирую я.
– Да? Кто же?
– Красавица и чудовище, – отвечает Мэтью, намекая на диснеевский мультик.
Дети хохочут.
– Голосуем! Кто за эту идею? – бросает клич Киара.
Дети вскидывают руки первыми, Эбби тут же их опускает.
Папа вздымает вилку. Деклан – тоже. Мэтью, похоже, с ними, но Киара сверлит его взглядом. Он отвечает ей тем же и руки не поднимает.
– Нет, – твердо говорит Джек. – Я против.
– И я, – подхватывает Киара. – Не хочу потом быть виноватой, если что-то пойдет не так.
– Да при чем тут ты! – сердито бормочет Мэтью.
– Очень даже при чем. Она моя сестра, и я не хочу отвечать за то, что…
– Всем добрый вечер! – раздается из прихожей голос Ричарда. Он вырастает в дверях, оглядывает нас всех и чует неладное. – Что тут у вас происходит?
– Ничего! – хором говорим мы.
Я в магазине одна. Сижу на табурете за кассой, смотрю в никуда. Киара и Мэтью отправились забрать вещи у семьи, которая жила рядом, а теперь переезжает и избавляется от всего лишнего. Посетителей нет, уже целый час никого. Я разобрала все мешки и коробки, отложила все ценное и обзвонила владельцев договориться об условиях продажи. Начистила все поручни и перекладины, одну штучку передвинула на дюйм влево, другую – на дюйм вправо. Больше делать мне нечего. Тут звонит колокольчик, дверь отворяется, и в магазин входит молодая девушка, точнее девочка-подросток, тоненькая, длинненькая, в потрясающем, черном с золотом, тюрбане на голове.
– Здравствуйте! – Я изображаю приветливость.
Она улыбается – до того застенчиво, что я отвожу взгляд. Есть посетители, которым нравится, когда им оказывают внимание, и чем больше, тем лучше, а другие предпочитают, чтобы их оставили в покое. Я присматриваюсь к ней, когда она этого не видит. На груди у нее, в рюкзаке-кенгурушке, – младенец. Ему всего несколько месяцев, он смотрит наружу, пухлые ножки в ползунках колотят воздух. Его мать – если она мать, конечно, на вид слишком молода, но кто ж ее знает, – наловчилась стоять боком так, чтобы малыш не мог ни до чего дотянуться. Девчонка то и дело взглядывает на меня, потом на вешалки, потом снова на меня. Как будто ее интересует одежда, но на самом деле интересую ее я. Уж не собирается ли что-нибудь стянуть, думаю я; иногда у магазинных воришек именно такой взгляд, отслеживающий, где сейчас продавец. Младенец вскрикивает, проверить, на месте ли голосок, и она дает ему свою руку. Маленькие пальчики хватаются за ее палец.
Когда-то я хотела ребенка. Десять лет назад. Так хотела, тело мое каждый день взывало ко мне: дай мне дитя. Эта жажда исчезла, когда Джерри заболел. Оно переродилось в стремление сделать что угодно, лишь бы он выжил. Вся энергия всех моих желаний была направлена на это, и когда он ушел, жажда иметь ребенка умерла вместе с ним. Я хотела ребенка от Джерри, а его больше не было. Я гляжу на пухлого, славного малыша, и какая-то искра вспыхивает внутри меня, напоминает о прежних мечтах. Мне сейчас тридцать семь, это еще может случиться. Я переезжаю к Гэбриелу, но не думаю, что мы оба готовы к чему-то подобному. Ему хватает сложных отношений с той дочерью, которая у него уже есть.
– Я не собираюсь ничего воровать. – Девушка выводит меня из транса.
– Простите?
– Вы все время пялитесь. Я ничего не украду, – с обидой повторяет она.
– Простите… нет, я не пялюсь… просто задумалась, – оправдываюсь я и встаю. – Я могу вам чем-то помочь?
Она долго смотрит на меня, словно оценивая, словно решая что-то про себя, и отрезает:
– Нет.
Идет к выходу, звякает колокольчик, хлопает дверь. Я смотрю на закрытую дверь и вдруг вспоминаю: она бывала здесь раньше. Несколько недель назад, может быть, на прошлой неделе, и точно так же бродила тут с ребенком и все разглядывала. И точно, Киара тогда похвалила ее тюрбан и потом сама, вдохновившись, с неделю ходила, намотав на голову шарф в красно-белый горох. Девушка ни разу ничего не купила. Ничего удивительного, люди часто бродят по секонд-хендам из любопытства: смотрят, что у других когда-то было и от чего они отказались, как эти другие жили. Есть в подержанных вещах что-то особенное. Одни видят в них дополнительную ценность, для других же использованное – значит грязное. А есть те, кому просто нравится бывать среди таких вещей. Но девочка права. Я и в самом деле сомневалась на ее счет.
В окно видно, как Мэтью паркует фургон у магазина. Из кабины выскакивает Киара в кроссовках и в сверкающем комбинезоне родом из восьмидесятых. Они открывают задние дверцы и вытаскивают добычу.
– Привет, Дэвид Боуи.
Сестра расплывается в улыбке.
– Слушай, мы там нарыли такие сокровища! Тебе понравится. Как тут, что-нибудь интересное было?
– Нет, все тихо.
– Черта лысого у кого-нибудь больше ковров, чем у нас в доме! – со своим сильным австралийским акцентом бросает Мэтью, пробегая мимо с двумя свернутыми в рулон коврами под мышкой.
Лысого. Лысый. Поневоле вспомнишь похороны Энджелы, демонстрацию париков, письма, приклеенные к лысым головам манекенов.
– Ты в порядке? – настораживается Киара.
– Да.
Она спрашивает об этом каждые десять минут, а дождавшись, когда Мэтью скроется в кладовой, говорит:
– Я только хочу сказать, Холли, что мне ужасно неловко. Извини. Прости меня. Я понимаю, что это все из-за меня.
– Киара, перестань.
– Нет, не перестану. Если это я вернула тебя в тот ад, если это я все испортила, ради бога, прости меня. Скажи, как мне все исправить.
– Брось, ничего такого ты не сделала. Случилось то, что случилось, и ты в этом нисколько не виновата. Но если сюда явится Джой или еще кто-нибудь из клуба, сделай милость, скажи им, что мне это неинтересно. Хорошо?
– Да, конечно! Я так и сказала вчера этому типу, чтобы он не приходил больше.
– Какому типу?
– Он сказал, что из клуба. Зовут его… ну, не важно, как там его зовут. Он не вернется. Я очень доступно попросила его оставить тебя в покое, особенно на работе.
Я закипаю.
– Значит, они сюда повадились.
– Они?
– Члены клуба. Без вас сегодня приходила девица. Странно так на меня смотрела. Обвинила меня в том, что я подозреваю ее в воровстве. Тоже из этих, наверно.
– Нет… – Во взгляде Киары тревога. – Холли, ты ведь не думаешь, что каждый, кто заходит сюда и на тебя смотрит, – он оттуда?
– Та женщина сказала, что в клубе их было пятеро, четыре человека осталось. Мои духи Рождества – прошлых лет, нынешний и будущий, – все они уже нанесли мне визит. Понятно же, что они не оставляют меня в покое, правда? – риторически вопрошаю я, тревожа прах Диккенса и клокоча от гнева из-за того, что нарушена моя прекрасная, нормальная, налаженная, счастливая, перспективная жизнь. – Знаешь что? Я с ними встречусь. Я пойду в этот маленький клуб и недвусмысленно потребую, чтобы они от меня отстали. Где там у тебя номер этой женщины?
И я начинаю рыться по ящикам.
– Джой, – озабоченно говорит Киара, – а может, лучше оставить как есть? Мне кажется, до них рано или поздно дойдет…
Я нахожу листок с номером и хватаю свой телефон.
– Извини, – стремительно иду к двери, чтобы поговорить без свидетелей.
– Холли, – окликает меня Киара. – Не забывай, они больны. Это не злые люди, Холли! Держи себя в руках.
Я выхожу, закрываю дверь и, набирая номер Джой, иду подальше от магазина. Я хочу, чтобы она отстала от меня раз и навсегда.
Глава седьмая
Клуб «P. S. Я люблю тебя» собирается у Джой в оранжерее, утреннее первоапрельское солнце нагревает стеклянное помещение. Лабрадор с золотистой шерстью дремлет в солнечном пятне посреди комнаты. Нам приходится его обходить. Я смотрю на членов клуба, они сидят передо мной. Мне тошно, неловко, я растеряна. Я договорилась о встрече с Джой, чтобы изложить ей мой продуманный, отрепетированный, вежливый, но непреклонный отказ иметь с ними хоть что-то общее, но я никак не рассчитывала, что соберутся все. Очевидно, она истолковала мою просьбу абсолютно наоборот. Теперь я горько жалею, что поцеремонилась, не сказала ей все как есть по телефону, а заявилась сюда, чтобы достойно поговорить с глазу на глаз.
– Старый ты лентяй. Верно, дружок? – говорит Джой, с любовью глядя на пса, и ставит на стол рядом со мной чашку чаю и тарелку с горкой печенья. – Мы взяли его, когда узнали мой диагноз. Решили, он нас поддержит, будет всех отвлекать, и так оно и вышло. Ему уже девять, – со значением добавляет она. – У меня рассеянный склероз.
Берт, крупный мужчина под семьдесят, в носу кислородная трубка, вступает следующим.
– А я – так слишком красив, себе же на беду, – говорит он, подмигивая.
Пол и Джой хмыкают, Джиника закатывает глаза, тинейджер среди стариков с их дурацкими шутками. Да, насчет этой девочки я оказалась права. Все-таки я не параноик. Я вежливо улыбаюсь.
– Легкие. Эмфизема, – поясняет Берт, посмеиваясь над своей шуткой.
