Однажды в Карабахе

Тут же не выдержала Гюля:

– Это такой проходимец, что наверняка выйдет сухим из любой воды.

– А я понял, что случилось, – вдруг заорал Ветеран в тельняшке, пройдясь выпученными глазами по стаканам товарищей. Но тщетно, все делали вид, что ничего не заметили. Еще больше разозлившись, он уже замычал:

– Ты Родину продал, змеиный выкормыш! Разболтал армянам военные секреты, вот потому тебя и отпустили.

Тут даже Гюля возмутилась:

– Товарищ!.. Меньше пить надо. Ваша слюна уже до нашего стола брызжет.

– Да, брат, – хлопнул “Тельняшку” по плечу Арзуман, – ты лучше так не пугай. И так половина воевавших сидят, а остальные дожидаются очереди.

Этот довод, видимо, убедил Ветерана в тельняшке, и он даже чуточку протрезвел. Прилизанный, внимательно оглядев Арзумана, обратился к Бакинцу:

– Вы, может, продолжите? А то народ рассуждает. Это нецелесообразно.

– А что мы, по-вашему, не должны думать? – недоуменно спросил Арзуман.

– Можете… – Прилизанный снял очки и начал их протирать. Надев, в упор посмотрел на Арзумана.

– Вы должны думать, как лучше работать и приносить пользу обществу. Вот про войну думайте, пока разрешают… А в целом, думать – это наша прерогатива. Так будет порядок.

– На вот! – показал кукиш Прилизанному Ветеран в тельняшке. – Никто не сможет запретить мне думать. Вот… Я всегда буду думать, что все менты – козлы! Ясно?

– Ясно, дорогой, – неожиданно спокойно отреагировал на него Прилизанный, – тебе-то как раз думать можно. Даже полезно.

– Я вам не мешаю? – нарочито вежливо напомнил о себе Бакинец. – А то как-то неудобно, я встреваю со своим танком. Может, мне вообще уйти?

Тут все посмотрели на него. Почувствовав вновь пристальное внимание, Бакинец продолжил:

– Однако, я вас разочарую. Я ничего не смог придумать. За меня придумала сама судьба. Я лишь в отчаянии крикнул:

– Как хорошо! Как раз холодно было. Огонь меня разогреет.

– Да, – мрачно процедил Самвел, – мы тебя так разогреем, что все бродячие псы вокруг будут радоваться такому блюду. Ты только посоли себя для вкуса.

Армяне так загоготали, будто никогда лучшей шутки и не слышали. Я уже приставил автомат к виску, чтобы, если что, долго не мучиться и не радовать врагов стонами. И выкрикнул последний довод:

– А топлива у вас совсем мало, для возгорания танка не хватит. Лучше приберегите, пригодится, когда обратно в Ереван драпать будете… Больше бензина не будет. Вы всю тутовку выменяли, спросите у Карапета…

– Как выменяли? – удивился Прилизанный. – На что выменяли? На бензин?

– Ну, у каждого свое горючее, – немного смутился Бакинец, – у нас бензин, солярка, у них – тутовка. Все мы люди. Война войной, кому-то согреться хочется, кому-то кирять… Выходили по рации друг на друга. На нейтральной территории производили обмен: трупы, пленные, бензин, солярка, конопля, тутовка, сигареты…

– Вы же могли попасть в засаду! Вас могли бы в плен взять? – воскликнула в ужасе Аталай.

– Или отравили бы этой чертовой тутовкой? – предположила Гюлечка.

– Нее, – помотал головой Бакинец, – существовали с каждой стороны доверенные люди из местных, как бы неприкасаемые. Вот они и производили обмен. Обман исключался. Не один же день стояли на позициях, и хрен знали, сколько простоим. Допустим, у кого-то кто-то плен попал или трупы надо обменять? Не-е… Уговор был уговор. Мы могли на войне друг другу горло перегрызть, но торговые сделки соблюдали безукоризненно. Так что, если мы получали у хачиков тутовку, то она была отменного качества, как и наше горючее, без грамма примеси. Потому что, если завтра наш “Мулла” вышел бы по рации к армянам с конкретной претензией, типа: “Ара, Вазгенджан, лично твою маму, папу, бабушку… поздравляю с днем рождения, у тебя совесть есть? Что за пойло налили нам вчера вместо тутовки? Это же моча передовой колхозницы!..”, – то будьте уверены, репутация у поставщика была бы безвозвратно потеряна. Сами же армяне заклевали бы его, потому что завтра мы им вместо бензина или солярки обязательно отправили бы ослиную мочу, перемешанную со скипидаром.

– Вай, мама! – воскликнула Аталай.

– Для обмена пленными есть центральные власти, для поставки продовольствия – тыловые службы, – возмутился вновь Прилизанный. – Что вы себе позволяли? Как вы могли пить вражескую водку? Отдавать врагу горючее, чтобы он заправил свою технику и направил против вас же! Вы с ума сошли?

Бакинец замолчал. Воспользовавшись, что Прилизанный в гневе развернулся к Зопаеву, осторожно покрутил пальцем у виска. Тут не вытерпела душа Ветерана в тельняшке:

– Слушай, ты что гонишь? Какие тыловые службы? Эти тыловые крысы, что нам тутовку поставляли? Щас! Держи карман шире. Да они жратву нам нормально не давали, все сами хавали… И что значит вражеская водка? У вражеской водки, что нос больше или жопа волосатей? Да хоть чертова водка! Где найду, там выпью, понял? – после с ходу наехал на Арзумана. – Ты что водку прячешь? Тоже тыловик?

Тот растерянно вытащил из-под стола водку и наполнил стакан товарища.

– Да черт с ней, с этой водкой, – махнул рукой Прилизанный, – а пленных кто вам дал право менять? Это что, базар? Выходит, не только вы преступали закон? – с укором он обернулся к Ганмуратбеку.

– Я сейчас все ему объясню, – Арзуман успокаивающим жестом обратился к ветеранам. Уважаемый!..

– Что? – недовольно буркнул чиновник.

– Допустим, кого-то из ваших родственников закрыли в ментовке. Ваши действия?

– Моих? – искренно обалдел Прилизанный. – Позвоню…

– Нет, я имею в виду, как вы поступили бы, будучи обычным гражданином? Без всех этих должностных понтов и выкидонов.

– Ну, нанял бы адвоката…

Ветеран в тельняшке от души хохотнул.

– Слушай, что он говорит? Где вы нашли этого теленка?

– Нет, уважаемый, – Арзуман начал терпеливо объяснять озверевшему от реплик Прилизанному простую азбуку выживания на Кавказе. – Если вы потеряете время на адвоката, который в нашей правоохранительной системе выполняет в лучшем случае роль посредника, то вашему родственнику кирдык. Дело непременно раздуют, оформят и его закроют. Далее оно пойдет в суд. Вы теперь на минутку представьте себе злую морду, не получившего взятку мента или прокурора.

У того аж лицо перекосило. Наверное, представил.

– А что вы бы делали? – замычал в бессильной злобе он.

– Да это же ясно, как дважды два – надобно сразу заплатить ментам. Торг уместен. В любом случае это вам в несколько раз дешевле обойдется, чем, если дело проплывет к следующей инстанции. Так и пленные. Зачем их куда-то отправлять? Чтобы те подороже продали, а вы сосали палец? Вы что, не слышали рассказ Ганмурат бека?..

А так люди выходили на связь и предлагали:

“– Мулладжан, Мулладжан! Как слышите? Прием…

Приставка “джан”20 означала, что маму друг друга с днем рождения вспоминать не будем, а есть деловое предложение.

“– Вазгенджан, слушаю вас внимательно. Прием…

– У нас в ассортименте имеются два Мамеда. Меняем на два Карапета. Как приняли?

– Вазгенджан, приняли. Согласны. Прием…”

И все. Все по чести…

– Подумаешь, обменяли на тутовку несколько канистров бензина, – обиженно проворчал Бакинец. – Да сами, небось, вагонами продавали?

– Что вы мелете? – уже закричал Прилизанный, окончательно вышедший из себя. – Как это вагонами? Армянам? Вы хоть понимаете, что говорите?

– Я понимаю. И подтверждаю! – вдруг подал голос Длинный ветеран, до того спокойно сидевший.

– Да кто вы такой, черт возьми?

– Узнаете, когда наступит время, – коротко отрезал тот.

– Вы мне в конце концов дадите возможность продолжить рассказ? – тут озверел Бакинец.

– Да! – хором ответила аудитория, уставшая от дискуссии.

– Внимание! – радостно промяукал Оператор. – Начинаем!

Мальчик выпрыгнул вперед.

Очередной звук хлопушки…

– …Вай! У него же там тутовка! Жаль, такое добро пропадет, – заохал Карапет при упоминании самогона. – Это же нектар! Аракел готовил, я пробовал…

После с надеждой обратился ко мне, перейдя на русский:

– Ара, может ти кинищь нам флягу? Я обещаю за упокой випью, за твою поганую душу.

– Я мусульманин, козел. У нас пьют на свадьбах, а не на похоронах, – “гордо” заявил я.

– Да вам вообще “пить” не разрешается, умом не вышли! Вам только компот можно! – воскликнул Робик, и хачики дружно заржали.

– Хватит лясы точить! – заорал на них Самвел. – Давайте тащите хворост, дрова. В канистре оставьте немного бензина, взорвем с фитилем. Так фейерверк получится, и быстрее все разгорится!

Я бессильно сидел, слыша, как армяне мне готовят погребальный костер и жалел, что не индус. Хоть не обидно бы было…

– У нас достаточно горючего! Ты что так разволновался, гаденыш, страшно стало? – продолжил в упоении Самвел. – Я еще на твой обугленный труп поссу. А может и насру…

– Ара, так неинтересно, – Карапет мстительно заворчал, – он уже сдохнет тогда. Давайте сейчас все поссым на люк и опустим его перед смертью. Если там есть щели, то, наверно, хоть капля попадет на него. Чур, я первый…

И, не ожидая согласия товарищей, быстро вскарабкался на танк. Я, стиснув зубы, забился в угол. Послышался характерный противный звук, проливающийся на броню жидкости. От вони я чуть не блеванул. Щели, видимо, все же были, и это ничего хорошего мне не сулило. Пальцы крепко сжали приклад автомата. Закончив свое гнусное дело, Карапет радостно завопил:

– А теперь бакиниц! Я хочу посмотреть, как Карен лично замочит из своего крана земляка.

Товарищи дружно поддержали его и начали улюлюкать:

– Давай, Карен! Докажи, что не любишь турков. Поссы на голову земляку.

Мне вдруг стало интересно. И, отняв палец от курка, я стал ждать, чем закончится эта трагикомедия.

Карен неуверенно промямлил:

– Зачем это?.. Лучше давайте быстрее закончим. Азербайджанцы в любое время могут за трупами вернуться. И мне… мне не хочется… это…отливать…

– А ну залезь на танк, сука! – заорал на него Самвел, и послышался звук заряжаемого автомата. – Если не мочой, то кровью зальешь эту машину. Быстро!

Послышалось торопливое движение. Карен вскарабкивался на танк.

Звук падающей струи на люк…

Самвел крикнул:

– Середину поливай, гад! И чтоб я видел…

Я с досадой воскликнул:

– Эх ты, братец, так и будешь всю жизнь подстилкой у соплеменников…

Тяжелые шаги сползли с танка. Самвел кому-то закричал:

– Давай, жги фитиль. И отойдите!..

Карапет опять радостно завопил:

– Шас бабахнит!

Я закрыл глаза…

И бабахнуло. Без взрыва. Короткими очередями знакомой мелодии Калашникова…

Я вздрогнул и не решался открыть глаза. Один шанс из тысячи, что случилось нечто, что позволит мне жить. Божья милость! Шалость ангелов! Инопланетное вмешательство! Белый волос в…

– Стоп! Не увлекайтесь! – заорал Прилизанный. – И продолжайте, черт возьми!

– Да-да, – взволнованно поддержала его Аталай, – хотите, я вас поцелую. Хоть взасос!

– Боже, какая жертва? – прошипел с досадой Оператор.

– Дайте мне жвачку. Лед тронулся! – пропел Бакинец.

– Стоп! – рявкнул Режиссер. И после некоторых манипуляций прогавкал. – Мотор!

Бакинец довольно улыбнулся, но не стал мучить аудиторию…

Меня оторвал от возвышенных мыслей стук приклада о броню танка:

– Вылезай! Свободен!..

Голос Карена. Взволнованный, дрожащий, чуть охрипший.

– …Вылезай, говорю. Ты что, в штаны наложил?

Я машинально понюхал воздух. Слава Богу, пахло только тутовкой. Дрожащими руками пошарил в кабине и нашел флягу. Несколько глотков этого нектара возвратили меня к жизни.

– Ты это… мне? – спросил я чужим голосом.

– Тебе, земляк, тебе. Кстати, я с Кантапинки. Оказывается, мы с тобой соседями были… Ну ты выйдешь из своей норы или нет? Я их застрелил. Все мертвы.

– Ты… своих?! – я обалдело переспросил. Хоть и подсознательно готов был к ответу.

– Да не свои были они мне!.. – Карен, кажется, плакал от пережитого. – Суки!.. Ты что, не слышал? Теперь мы квиты. За все получили!

– Ты, правда, порешил… их?

–Да, черт бы тебя побрал! Ты что, тупой?

– Я-то не тупой, – в висках бешено стучало, – а вдруг это ты, хитрожопый? Может, комедию тут разыгрываете? Почем мне знать? Армянину разве доверять можно?

Карен уже отчаянно заорал:

– А затем, что, если ты бакинец, то должен был почувствовать, что я испытывал, терпя унижения от них. Кстати, я окончил английскую школу на Завокзальной. Ты должен знать, раз говоришь оттуда.

– Знаю! – всплыли теплые воспоминания. – А я из 177. Мы с вами постоянно дрались после футбола. Я знал вашего физкультурника. Справедливый был мужик. Не припомнишь, как его звали?

– Эмиль Татевосович! – чуть не заплакал Карен. – А жена его в буфете работала – тетя Неля… Так ты выйдешь или нет? Скоро могут прийти или ваши, или наши, черт бы их всех побрал!.. Я тебя спас. Теперь ты должен помочь мне!

Я всей душой чувствовал, что все чисто. Но словно чей-то голос опять выкрикнул из моего охрипшего от напряжения горла:

– Скажи, клянусь мамой, все правда? Если врешь, то последняя сука, козел, подонок!

– Ара, клянусь мамой, папой, бабушкой, дедушкой!.. Клянусь душами всех моих усопших… Все правда, чтоб ты сдох! Выходи да, наконец!..

Тут заорал уже Ветеран в тельняшке. Нервы и так были на взводе, и мы вздрогнули. У него же, казалось, точно произошел сдвиг по фазе:

– Ты выйдешь или нет, падла? Ты же парня подставишь!.. – бешено вытаращенные глаза Тельняшки ненормально горели. Он без остановки начал стучать кулаком по столу. Бутылки и прочая посуда начали музыцировать.

Ганмурат осторожно обнял его за плечи. Тот как-то обмяк. Арзуман печально проговорил:

– Его в тюрьме по голове били табуретом. Менты так пытались его вербовать. С тех пор глючит, когда волнуется.

Бакинец вздохнул и продолжил…

– Я беззвучно открыл люк. Держа автомат наготове, медленно начал поднимать крышку, стараясь ею же прикрыться. И, как черепаха, осторожно высунул голову из своего панциря, каждую минуту ожидая получить пулю в лоб. По-моему, первая седина появилась в моих висках после той ночи…

Карен сидел, прислонившись к дереву и держа автомат на коленях. Наши глаза встретились. Хоть была темная ночь, я каким-то образом прочитал в его взгляде всю боль, терзание, душевную муку отчаявшегося человека. А может, видел все это внутренним зрением…

– Надо же! Какие слова!.. – не выдержала Гюля. – А с виду обычный уголовник.

– Женщина! Да у меня высшее гуманитарное! – взорвался обиженно Бакинец. И тихо добавил, – правда, неоконченное…

– Слушай, что ты как банный лист пристала к парню, – подал голос из-за камеры Режиссер, – нравится, так и скажи.

– Он? Мне?! – кажется, Гюля потеряла дар речи.

– Нет, мне! – ответил тот. – Да ты ему дышать не даешь!

– Точно, – промяукал Оператор, потянувшись к своему кормильцу и кумиру. – Вы тоже ко мне так придираетесь…

“Кумир” плюнул и не ответил.

– Действительно, – обратился к Гюле Прилизанный, – и так наши нервы на пределе. Этот субъект, – он кивнул на Бакинца, – хуже этого… бека-медвежатника. Как там его?.. Не всовывайтесь в рассказ.

– И не вздумайте вновь плеваться на мой ботинок. Не советую, – мрачно произнес Зопаев.

Гюля фыркнула, но замолчала. Бакинец бросил на нее победный взгляд.

– Только из уважения к публике…

– Ладно, отставить клоунаду! – грубо перебил его Прилизанный, вовремя отсекая его красноречие от ненужного направления. – Валяйте свое чистосердечное признание.

– Точно. Меня после посадят за дружбу с армянином. А на могиле напишут “Предатель”, – вздохнул Бакинец. – А-а, плевать…

– Слушайте, – с нетерпением взвизгнула Аталай, – если вы сейчас же не продолжите рассказ, можете забыть о моих поцелуях.

Гюля опять фыркнула. Тут явно дело было нечисто.

Бакинец “испугался” и торопливо начал…

– Застреленные армяне лежали в разных позах, кого как настигли пули. Одному снесло полчерепа. “Наверно Самвел…”

Кажется, остаток магазина Карен спустил на своего главного обидчика.

Я подошел и сел рядом, протянув ему флягу. Карен, вцепившись в автомат, дрожал всем телом. Машинально схватил емкость и жадно начал глотать содержимое, пока не поперхнулся, но это привело его в чувство.

– Спасибо, братан, теперь я твой должник, – сказал я. – И что ты намерен делать дальше?

– Не знаю. Вот думаю… – еле выдавил из себя Карен.

– Пошли к нашим. Я рассажу, как ты спас меня.

– И что дальше, – усмехнулся он, – будете меня держать, как музейный экспонат? Или покажете по телевизору, чтобы узнала вся Армения, как я перестрелял своих?

– Сам же сказал, не свои, – огрызнулся я.

– Не свои, – вздохнул он, – да кто поймет? Для всех я буду предателем. Они перебьют всех моих родственников. А у меня в Ереване больной отец, братик, сестренка…

Положение моего “друга-врага” было незавидное. Мозг мой усиленно работал, стараясь найти решение, которое хоть как-то могло бы помочь ему выйти из сложившейся ситуации. Но что тут придумаешь…

– Куда же нам податься? – устало вздохнул Карен. – Везде мы чужие. Из Баку выгнали, в Армении не прижились – оказывается, мы из-под турков. Чем же мы провинились, а, брательник? Какой черт замутил эту кашу?

– Тот самый, который и сотни тысяч азербайджанцев превратил в беженцев – будь он проклят. Тот самый, который загнал меня в этот долбаный танк, а тебя превратил в убийцу.

– А ты никогда не убивал? – Карен спросил тихо, словно в прострации.

– Меня недавно призвали… Так, стрелял. Хрен знает, куда пули летели.

– Тебе повезло больше… – он опять вздохнул. – Как там наш Баку?

– Какой там наш? – меня словно матом покрыли. – Чей угодно, только не наш! Баку уже не тот, который был раньше. Многие бакинцы-азербайджанцы тоже уехали, как и евреи, армяне, русские…

Тут мы оба вздохнули – в унисон…

– Знаешь, как меня называли в строю, – устало продолжил Карен.

– …

–Мовсесян Карен Османович.

– Ну и что? – недоуменно спросил я.

– А то, что я Мовсесян Карен Осипович, – опять вздохнул он. – А “Осман” у них как ругательство, как бы синоним турка. Ну, типа у вас “Вазген”.

Я не знал, что ответить. И вдруг меня осенила странная мысль. Там наверху дьявол захватил власть и превратил людей в азербайджанцев, армян, русских, грузин, индейцев, бледнолицых… И вбил в их мозг вирус бешенства. В общем, завал… И мало кто понимает, что, когда сдохнем, кто есть, кто не будет иметь для Главного Режиссера никакого значения.

Или будет иметь? Черт… Интересно, как бы я себя чувствовал, если бы родился по прихоти судьбы армянином, а Карен азербайджанцем?

От этих богохульных мыслей меня оторвал голос Карена, который вдруг резко встал на ноги. Я машинально тоже вскочил, направляя на него дуло автомата.

– Вот что, – сказал он, будто не замечая моего движения, – времени мало. Ты давай прострели мне плечо, но постарайся не задеть кость.

Я все понял.

– Думаешь, прохляет?

– Может быть, – задумчиво ответил он, – нет другого выхода. Не могу же я вернуться обратно чистеньким, без царапины. То, что я с ними все время был на ножах, также убавляет мне шансы.

– А с трупами что делать?

– А вот в этом, может и мое спасение, если сделаешь все, как скажу. Я ухожу, и ты иди к своим, пока не рассвело, приведи помощь. Надо забрать отсюда все трупы. Впрочем, ваши так и сделают с целью обмена. Только тебе обязательно надо добиться этого, так как скоро наши возьмут эти места. Если обнаружат трупы, которых пришили из одного и того же ствола – из моего, мне конец.

– Ты скажешь своим, что ваша группа нарвалась на засаду? – спросил я, мысленно все сопоставляя.

– Да. Я скажу, что спецгруппа азеров пришла, чтобы вытащить трупы и оружие. Мы их не заметили и попали в засаду.

– А когда обменяют трупы, не найдут твои пули?

Карен задумался.

– Это не скоро произойдет. Сначала будут переговоры, установка связи с родственниками… А может события обернутся так, что не до них будет. К нам в тыл – на русскую базу – перебрасываются свежие подразделения. И все время ведутся переговоры. Во всех войсковых частях появились русские инструкторы. Они и раньше были, но сейчас удвоились и даже утроились. Кажется, скоро начнется повальное наступление наших войск по всему фронту. У вас никаких шансов…

У меня тогда кольнуло сердце. Все в принципе так и произошло. Недовольные тем, что к власти пришли силы, наступающие на позиции России в Азербайджане, кремлевские силовики начали уже открыто поддерживать и подпитывать агрессию Армении в Карабахе. Но это уже другая история…

Карен добавил:

– В любом случае я закопаю свой автомат и возьму у кого-нибудь из них, – указал он на трупы. – Идентифицировать тела будет легко, паспорта у них в кармане. И еще – слушай меня внимательно.

– Да, браток.

– Я у них долго не задержусь, мне нужен потолок месяц. При первой возможности соскочу в Москву. Там – родственники с материнской стороны. И, кажется, нехило развернулись. Не хочу быть пушечным мясом у своих толстолобиков. Ясно, что в конечном итоге все мы будем в проигрыше, и из этого дерьма надо вовремя вырваться…

Карен внимательно посмотрел на меня.

– И тебе это советую. Так получилось, что судьба нас кровью повязала. Если выживу, ты можешь легко найти меня в Москве. – Он назвал место. – Спросишь Эмиля, кликуха Помидор. Он мой дядя и большой авторитет по своей части. Через него и выйдешь на меня… Но смотри, я тебе доверяю. Чтоб не мои, не твои…

Карен многозначительно замолчал.

– Ты что, – я горячо возмутился, – я, по-твоему, сволочь? Ты мне жизнь спас. И вообще, ты нормальный пацан по жизни. И чихать мне на то, что ты армянин.

– И мне чихать, что ты азербайджанец, – он ухмыльнулся и, кажется, меня подколол.

Мы обнялись. Я сказал:

– Насчет трупов не переживай. Сделаю, как ты сказал.

Я выстрелил и слегка ранил его в руку. Рану наспех перевязали, и я измазал Карена в его же крови. Немного порвал “афганку” на нем. Уже рассветало, надо было торопиться…

Когда он, крадучись, уходил по горной тропе, я не в тему крикнул в след:

– Братан, а почему дядю твоего Помидором назвали? Что, похож был? Извини, любопытство жжет…

Карен уже скрылся за кустами, когда послышался ответ:

– А он всю жизнь с помидорами возился – покупал и продавал, пока не посадили.

– Ты что, разве за помидоры сажают? – я удивился.

– За помидоры – нет. Но он внутрь помидоров план21 засовывал. И однажды, перепутал и продал такой помидор менту. С тех пор и сам стал “помидором”.

– Аа-а, в этом смысле!..

Тут Бакинец умолк и задумался. Кажется, воспоминания нахлынули…

– Ну что, встретился ты потом с Помидором? – спросил его в нетерпении Ветеран в тельняшке.

– Причем тут Помидор? – возмутилась Аталай. – Пусть по порядку расскажет. Что стало с Кареном? И вообще, как эта история закончилась?

Бакинец вздохнул:

– Я сделал все так, как и обговорили. Наши прислали бойцов, забрали трупы и оружие. Хачиков мы после просто закопали, не до них стало, так как на следующий день началось повальное отступление наших войск по какой-то непонятной причине…

Меня представили к награде, присвоили медаль за отвагу, так как я рассказал, как очнулся после контузии и, заметив подкрадывающихся хачиков к танку, всех перестрелял. Трупы армян были наглядным доказательством.

Так я стал героем…

Наступила тишина. Слышалось лишь всхлипывание вконец опьяневшего Режиссера.

– Боже мой! Боже мой!.. Поганая жизнь…

– Да, мэтр. Это сюрр… – прошептал Оператор.

Прилизанный встал и распахнул окно, вдыхая полной грудью свежий осенний воздух. Галстук его несолидно был спущен. Присутствующие также зашевелились, как после долгой спячки.

– А вам не стыдно было носить эту награду… как это – медаль за отвагу? Ведь, по существу, вы ее не заслужили? – Прилизанный обернулся и прицелился взглядом следователя в Бакинца.

– А я ее и не ношу, – спокойно ответил тот, – лежит себе в комоде. Как можно носить медали, когда земли еще не отвоеваны?..

Да ничего она и не стоит материально. За нее копейки добавят к пенсии. Наверно…

– А это как сказать, милейший, – вдруг громко обратился к Прилизанному Арзуман, – как это не заслужил! Человек готов был наложить на себя руки – застрелиться, чтобы не попасть в плен! Вы понимаете, что это такое?

– Не мог же он объявить, что его спас армянин? И кто поверил бы? – печально спросил, словно сам себя Длинный ветеран.

– Точно! Потом докажи нашим ментам, то бишь особистам, что ты не верблюд. Им бы только звездочки заработать. Гады! Уу-у, ненавижу!.. – зарычал опять Ветеран в тельняшке.

– Тише, братан, тише… – я попытался отвлечь его от мрачных и преступных мыслей. – Люди разные, дорогой. Не надо косить всех под одну гребенку.