скачать книгу бесплатно
Однажды в Карабахе
Ильгар Ахадов
В книге выдержанные в иронической прозе отдельные эпизоды 1-ой Карабахской незаметно переплетаются с опасными буднями первых азербайджанских военных разведчиков.
Являясь представителем той яркой молодежи в начале восьмидесятых без националистических и религиозных предрассудков в интернациональном Баку, Рафаэль Гусейнов на фоне разворачивающихся событий 90-х расстается с любимой девушкой-армянкой, семья которой перебирается в Москву, а сам он втягивается в боевые действия.
На месте последней дислокации Гусейнов попадает в поле зрения азербайджанских спецслужб, ведущих работу по выявлению активной агентурной сети противника среди личного состава указанной военной части. Разузнав об отношениях молодого человека с Джулией Манучаровой, дядя которой являлся криминальным авторитетом и сотрудничал с неким разведывательно-диверсионным подразделением армянских спецслужб, функционирующим с территории РФ, военные разведчики принимают решение привлечь его в свои разработки…
Содержит нецензурную брань.
Ильгар Ахадов
Однажды в Карабахе
Вступление
Автор приносит извинение читателям за ненормативную лексику, так как старался передать все выдуманное строго по теме.
– Балабеков, я слышал, ты у нас герой, в Карабахе воевал… – потянувшись и зевнув, как персидский кот после спячки у камина, довольно крякнул директор. – Как бы, родину нашу… великую защищал.
“Зато ты, гад, ее хорошо поимел”, – подумал я и мило улыбнулся.
– Да, Шамси Гезалович, было дело, так сказать, долг свой Отчизне отдавал.
– Что ты хочешь этим сказать, Балабеков, – грозно насупил толстые брови, совсем как товарищ Сталин, директор, – выходит, ты отдавал долг Родине, а я нет? Я, допустим, не воевал. Ну и что? – с ходу завелся он.
Рык у него был спокойный и ленивый, как у льва, после сытного обеда. Но я-то знал, что может последовать за этим, и тяжело проглотил слюну.
– Что вы, Шамси Гезалович. Вы, это… само олицетворение патриотизма. Каждый ваш взгляд – это пуля в сердце врагу. Столько пользы принесли обществу, находясь на своем посту. Стольких, таких как я, направили на путь праведный…
“Столько нахапал, пока мы воевали, Шамси Гезалович… Я тебя ненавижу, Балабеков, лебезишь перед этим жирным боровом, как дворняжка перед хозяином.”
Ответ не заставил себя ждать, где-то из глубины подсознания.
“Кушать надо. Мясо вон, опять подорожало. На целый манат…”
– Да-а, это ты хорошо заметил, Балабеков, – сладко захрустев костяшками волосатых пальцев, промурлыкал он, – только вот не все это понимают… Молодежь нынче неблагодарная пошла. Думают, если пару выстрелов пукнули в воздух, то чего-то добились. Вот как надо воевать, – раскрыв руку жестом генералиссимуса, он “охватил” свой просторный кабинет – этакий бункер, нашпигованный кондиционером, новейшей компьютерной системой, разноцветными телефонами, телевизором, сейфом, холодильником и еще черт знает, чем. Все вокруг блестело, как в тронном зале Эрмитажа.
– Так вот, дорогой мой Балабеков, – степенно встал и начал важно расхаживать по кабинету Шамси Гезалович, – как представителю сознательной части общества, я хочу тебе сделать вот такое предложение. Ты собираешь нескольких матерых ветеранов войны, таких вот настоящих волков, и вы за круглым столом вспоминаете ваше героическое прошлое, в смысле, как заставляли рвать когти подлого врага и как вы грудью защищали каждую пядь нашей великой Родины! – величественно прогремел он голосом Левитана и стукнул по столу кулаком викинга.
Но мое подлое подсознание продолжало вершить правосудие.
“В результате мы потеряли почти 20 % своих земель…” – непатриотично подумал я и горячо похлопал в ладоши:
– Браво, Шамси Гезалович, браво! Если армяне услышали бы вас сейчас, то непременно наложили в штаны. Браво!
Директор, подозрительно посмотрев в мои честные и преданные глаза, ворчливо продолжил:
– Короче, вы будете трепаться, а мы снимать и записывать. Заказали громкую передачу на тему патриотизма. Оттуда… – Шамси Гезалович многозначительно указал пальцем в потолок. – И справиться с этим для нас вопрос чести! – прогремел он на меня, брызгая слюной, как водометная машина.
– В смысле… Как это снимать и записывать? – осторожно спросил я. – Будете редактировать?
– Да! Черт бы вас побрал! Мало что там ляпните! А мне потом расхлебывать… Каждую букву проверю, Балабеков, каждую запятую! – грозно погрозил мне пальцем директор и выложил, что в душе накипело. – Я бы тебя, прохвоста и подлюгу, близко не подпустил бы к этой затее. Помню твою последнюю статью, чуть всех не подставил! Но что поделать, в нашей кухне, выходит, кроме тебя, все тыловые крысы…
Он явно забыл, что и сам принадлежит к этому распространенному виду.
– И чтоб никакой самодеятельности! Вас будет снимать телевидение для архива – типа для будущих поколений. Понятно?! – опять заорал он на меня.
Я осторожно подался к двери.
– Конечно, Шамси Гезалович. Как скажете, Шамси Гезалович. Будет сделано, Шамси Гезалович…
В назначенный день ветераны мои собрались, как на парад в актовом зале. Круглый стол был накрыт красным сукном. Посередине стоял маленький трехцветный флажок и перед каждым пара бутылок минеральной. Ребят этих собрал мой закадычный друг Арзуман. Мы вместе прошли весь Карабах и, слава Аллаху, остались почти целы. У Арзумана была простреляна нога, поэтому мы заботливо подложили под нее табуретку, а у меня всего лишь кусочек уха – на пару граммов, почти незаметно.
Да, чуть было не забыл. Встречу нашу контролировали и записывали: начальник отдела работы с общественностью Кахраман Зопаев – сухощавый дядька с неприлично торчащими усами, кстати, бывший мент; личнейшая секретарша, глаза и уши нашего непотопляемого босса всезнающая Гюлечка; и какой-то скользкий, прилизанный гладенький субъект, явно откуда-то… оттуда. Они как три барбоса сидели за соседним столом, буравя нас недобрыми глазами.
Рядом гремели аппаратурой телевизионщики: толстый режиссер с небритой физиономией и, как положено, в помятой кепочке; неопределенного возраста и пола оператор – довольно отвратительный для рядового обывателя субъект; рыжеволосая, коротко остриженная деваха с выдающейся грудью и невинно хлопающими глазами Барби; и тощий мальчишка, явно на побегушках.
Мы, конечно, волновались перед столь торжественным мероприятием. Успокаивало лишь то, что одна из бутылей перед нами была заполнена… водкой, так сказать, для храбрости. Это была идея Арзумана, бывшего войскового разведчика и диверсанта. Он с волшебством фокусника провернул это дело и теперь, растянувшись в кресле, довольно и беззвучно ржал. “Барбосы”, естественно, были не в курсе.
Беседу, само собой, должен был вести я – ваш покорный слуга. Но троица за соседним столиком, в самый последний момент, подсунула мне в помощницы рыжеволосую. Она с радостью метнулась к моему столику и села рядом, профессионально оголив ножки. Я, растерявшись, неуверенно продвинул свою минералку в ее сторону.
С подачи режиссера мальчишка хлопнул перед нашим носом какой-то деревяшкой. Мы вздрогнули. Я понял, что надо начать нашу бравую миссию и глотнул из стакана взбадривающую жидкость:
– Благодарю вас, мои дорогие товарищи, за то, что согласились и приняли наше с ханум… – я вопросительно посмотрел на деваху…
– Сева Аталай. Я Сева Аталай! – представилась соведущая, радостно сверкнув белоснежными зубами и стрельнув в меня окосевшими от хитрости глазами.
“Черт… Она наверно думает, что это Евровидение.”
– Да-ас… с Севой ханум приглашение. Сегодня, в преддверии очередного заседания Минской группы по Карабахскому вопросу…
“Которому пора круглый юбилей справлять”, – подсознание заворчало.
– …хочется услышать воспоминания вашего, несомненно, героического прошлого…
– И ваш прогноз на развитие событий в будущем. А именно, как вы поступите, если опять начнется война! – воскликнула Аталай, похлопав в ладоши.
Эта, видимо, была ее первая телепередача и она, как ребенок, от души радовалась. Невольно глянул на ее вздутую, явно недевичью грудь с глубоким вырезом и покраснел. Только после я узнал, что вторым ведущим должен был быть сам режиссер, но он был небрит и отвратительно вонял вчерашним перегаром. Поэтому в самый последний момент его забраковал “прилизанный” товарищ.
– М-да… – осушив стакан, неопределенно промычал я и краешком глаза заметил, что треть содержимого “левой” бутыли на столе уже испарилась. – Нам очень хотелось бы услышать самое яркое ваше фронтовое приключение. Вот вы, например, – я с трудом прочитал непростое имя сидевшего перед собой верзилы, чем-то напоминающего древнего огуза[1 - огузы – одна из ветвей прототюрков, участвовавших в этногенезе азербайджанских, анатолийских и среднеазиатских тюрков. Издревле проживают на территории Азербайджана. Историками отождествляются скифо-саками. Отличались огромным телосложением, необузданной физической силой и воинственностью.], – Ганмуратбек Хаджи Абдурахманбек оглы. Давайте начнем с вас.
Верзила осторожно поставил опустевший стакан на стол и прочистил глотку. Кресло под его тяжестью жалобно простонало.
– Значит, зовут меня… ну, вы слышали, как. Родом я из Армении, с Басар-Кечарского магала. Теперь его переименовали в какой-то Варденис… Что мне рассказать о войне? Даже не знаю… Давайте просто начну.
– Да-да, расскажите. Я люблю страшные истории, – вновь сконфузила публику чрезмерной эмоциональностью эта неугомонная Аталай. Но, встретив свирепый взгляд режиссера и вспомнив скорбный сюжет передачи, заткнулась. Верзила, посмотрев на нее, как на полоумную, продолжил…
История первая. Берегите свои уши и не посягайте на чужие
И однажды наступит тьма…
– Я из знаменитого охотничьего рода. Охотой в наших горах и долинах промышлял еще мой прадед. Итак, с незапамятных времен это ремесло переходило от отца к сыну. Слава Аллаху, мужчины в нашем роду еще не перевелись…
Был у меня друг детства – армянин Ашот. Когда-то наши отцы дружили. Мой отец однажды вырвал дядю Гургена из лап медведя на охотничьей тропе. И с того времени наши семьи подружились. Дядя Гурген и тетя Сирануш были трудолюбивые, честные, совестливые люди, и наше сближение произошло как-то, само собой. Когда мне, извините… – смущенно прокашлял верзила, – делали обрезание…
– О-о! Какая прелесть! – не выдержала опять Аталай и заблестела глазами. – Представляю вас в таком необычном ракурсе…
– Ганмурат бек, пожалуйста, пропустите интимные сцены, среди нас дамы… – я покосился на Гюлю, которая, не удержавшись, начала хихикать, грозя сорвать передачу.
– Да-а… – поерзал на месте вмиг покрасневший “обрезанный”. – Ну, как бы в тот момент держал меня на руках дядя Гурген. Значит, мы с того времени стали еще и родственниками…
– Какая трогательная сцена! – тут бросил реплику другой ветеран, кажется, бакинец. Он был маленького роста, с колючими, беспокойными глазами и тонкими усами. – Я не понял, мы сюда побрататься с армянами пришли, что ли? Может еще и выпьем за дружбу народов? – огрызнулся и агрессивно постучал пустым стаканом по столу он. – Всегда так. Начинаем с обрезания, кончаем международным браком.
– Ты это мне сказал, щенок! – грозно начал привставать с места “Древний Огуз”, – да я тебя, как котенка, придушу!
Тот моментально ощетинился:
– Конечно, прибежали сюда, загадили город… Лучше бы ты своих “родственников” в Армении придушил и землю отцовскую отстоял!
– Да вы что, дяденьки, успокойтесь, – растерянно пролепетала Аталай и встала между ними. – Ганмурад бек, нас снимают. Пожалуйста!..
– Хорошо! – зарычал верзила, позеленев от ярости. – С тобой, щенок, после потолкуем. У меня полрода полегло на войне. Сам я десятки врагов истребил вот этими руками, – показал он свои мозолистые грабли размером с лопату, – нужен был мне ваш клоповник Баку! У меня в своих горах двухэтажный дом остался. Столько баранов имел, у тебя волос на голове столько нет. Чистый воздух, ледяные родники, орлы летали над головой…
А наши земли в Армении профукали вот с этого города. И сто лет назад, и сейчас. Если бы за нами постояли, никакой враг не смог бы одолеть.
– Что тут происходит? – вскочил с места “прилизанный” товарищ. – Что вы тут несете? Я вас спрашиваю, – повернулся он к Кахраману Зопаеву, – кого вы тут собрали?
Тот растерянно привстал и проблеял:
– У-у-спокойтесь, сейчас разберемся… – после, кинулся ко мне и пригрозил. – За все нам ответишь! Хорошо, что не прямой эфир. Быстро наведи порядок!
Честно говоря, сначала я сам растерялся. Но после очередной порции водки события, происходящие здесь, начали восприниматься мною уже в другом измерении.
– Ребята, – спокойно обратился я к ветеранам, – не за тем мы сражались с врагом, чтобы здесь вот так ссориться. Нас так мало осталось…
– И все мы в тельняшках! – пристукнул кулаком по столу очередной ветеран – худощавый, мускулистый тип с сединой, до того спокойно сидевший. Он действительно был в тельняшке, как в старые добрые времена. Обстановка и градусы, видимо, и на него повлияли:
– Я всегда говорил, армянина и азербайджанца мог бы объединить только товарищ Сталин! Выслал бы всех в Сибирь с узкоглазыми воевать, сразу бы помирились.
– Молчать! – завизжал Кахраман Зопаев. – По вас всем тюрьма плачет. Остановите съемку! Надо заново начинать…
– Стоп! – зевнул сонный Режиссер, но вдруг оживился, понюхав воздух. После засеменил к столу и схватил бутылку Арзумана. У того от страха аж глаза округлились.
– Какой аромат! Я тоже хочу такую… минеральную. Моя, как будто туалетная вода из биде.
– Бери, дорогой, – пролепетал Арзуман, – чувствую, ты наш человек. Пей на здоровье, у нас еще есть.
Тот радостно схватил бутылку и побежал обратно.
– Фу… – послышался писклявый голос Оператора. – Как вы можете пить эту гадость с конфеткой? Вы извращенец!
– Нас с тобой жизнь извратила, – запыхтел Режиссер, пробульбулькав через горлышко. – Каждого по-своему…
– Продолжайте, Ганмурат бек, с последней мысли, – обратился я к надувшемуся и пыхтящему Огузу.
Мальчик, уловив кивок Режиссера, хлопнул хлопушкой…
– Щенок… – подытожил свою мысль к недавнему оппоненту Огуз. – Короче, когда начались погромы со стороны армянских националистов в 1988-ом году, мы, хоть и были безоружные и неподготовленные, но, как могли, отвечали этим подонкам, кто двустволками, кто дедовскими берданками… Но силы были неравны. Им помогала русская армия, вооружала их. Баку нас не поддержал, там только могли митинги проводить, и мы поняли, что пора отчаливать, чтобы спасти семьи.
Все имущество мы, естественно, доверили Степанянам, такая была фамилия наших соседей-друзей. Мы все-таки надеялись, что армяне опомнятся, этот кошмар закончится, и люди смогут вернуться в родные места. Дядя Гурген и тетя Сирануш со слезами на глазах проводили нас до границы. С Ашотом мы обнялись, как братья, поклялись еще раз в вечной дружбе и договорились, что если не вернемся, то он продаст наш дом и скот и перешлет деньги, чтобы мы могли в Азербайджане приобрести приличное жилье…
Рассказчик тяжело вздохнул и на миг призадумался, вспомнив, наверное, то нерадостное время.
– Ну что, родной? Вернул Ашот твои коровы?
Это спросил тощий и длинный ветеран, сидевший с краю. До сих пор он молчал и спокойно выпивал.
– Нет, не вернул, – опять вздохнул Ганмурат бек. – Более того, женился на соседке Карине и поселился в нашем доме. Продал скот курдам, купил себе ферму.
– Так тебе и надо, – злорадно прошипел ветеран с тонкими усами. – Нечего было брататься с врагом.
– Не перебивайте… – с укором посмотрела на него Аталай. – Вы извините, Ганмурат бек… Все это печально, нам жаль ваших… – запнулась она, – …коров. Но мы бы хотели услышать рассказ о Карабахской войне.
– Да причем тут коровы? – огрызнулся Древний Огуз. – Что вы понимаете в этом, живя в своем клоповнике в Баку? У нас в горах если дружат, то дружат до могилы… И это все имеет отношение к Карабаху. Не могу же я сразу вцепиться зубами в сырое мясо! Надо предварительно сделать бастурму, подсолить, поперчить…
– Как поэтично, – запела Аталай. – Ганмурат бек, вы, оказывается, романтик.
– Лучше бы его отец не мешал тогда медведям лакомиться армянами, – не выдержал опять Бакинец. – Романтику там надо было разводить, а не здесь!
– Дядя Гурген оказался порядочным человеком. Он проклял сына за вероломство и, по слухам, даже, умирая, не простил. А ты, гаденыш, если еще раз пикнешь, я из тебя самого бастурму сделаю, – угрожающе привстал опять Огуз.
– Только попробуй! – прихватил паленую бутылку со стола Бакинец. Но поняв, что она не совсем пустая, бережно поставил обратно.
– Да что вы, в конце концов, вцепились как два барана. Скажите этому шпиндику, чтобы не приставал к этой горилле! – возмутился опять Прилизанный.
– Молчать! – пролаял, как по команде Кахраман Зопаев. – Остановите съемку!
– Это вовсе не обязательно, – промямлил Режиссер, на секунду отрываясь от бутылки и монитора, – все равно будем монтировать.
– Вы гений, дорогой мэтр, я вас обожаю, – промяукал Оператор, собирая кудри в хвостик. – Получится что-то сюрное.
– Да-а, вроде тебя, моя дорогая, – пробубнил под нос Режиссер.
–Что такое горилла? – осторожно наклонившись, спросил у меня Древний Огуз.
– Ну-у… – замешкался я, вспомнив, что это как-никак моя передача и эксцессы тут нежелательны. – Это типа… дитя гор, джигит. Гор-ил-ла! Вы же дитя гор, Ганмурат бек, сами сказали.
– Аа-а… В этом смысле…
