скачать книгу бесплатно
– Я тебя отпускаю. Но ты должен поклясться Богом, хотя сомневаюсь, что ты ему веришь, и могилами своих усопших, что впредь никогда не поднимешь оружие в нашу сторону и, кроме того, выложишь все, что знаешь о планах твоего командования.
Ашот сконфуженно смотрел на меня. Наверное, мысленно он уже простился жизнью.
– Твою подругу, или жену, как ее там, мы естественно не отпустим. На ней кровь наших ребят. Но я тебе даю слово, что лично сопровожу ее в Баку. Пусть там с ней и разбираются по законам военного времени. Считай, этим я тебе оказываю еще одну услугу, больше, чем та, которая сохранила тебе жизнь.
Ашот облегченно вздохнул:
– Благодарю тебя и за это и объявляю во всеуслышание, что я вечный твой должник. Я клянусь могилами своих усопших и душою еще не рожденного ребенка, что никогда, никогда не подниму оружие против вас… Но не кори за дерзость, скажи, какая судьба ждет моих товарищей?
Ропот наших воинов прорезал гневный голос Кара Керима:
– Да как можно верить слову армянина? Пробудись, брат, не отпускай такого врага. Он однажды обманул тебя, когда выгнали вас из Армении. И сейчас обманет. По мне, всех этих дашнаков надо расстреливать, долго не думая. Чем больше их перебьем, тем меньше подлости они приготовят нам в будущем.
Я с горечью произнес:
– Может ты и прав, брат мой. Но я должен делать то, что должен делать. И поэтому не мешай… А насчет пленных… Я не уполномочен решать их судьбу. Пусть скажет командир.
Комбат некоторое время продолжал молча дымить трубкой. После сказал:
– Все вы знаете, что я против, чтобы здоровых, воюющих врагов отправлять в Баку, в это логово хитроумных сплетений. Не раз мы были свидетелями, как пленные, доставленные нами в военное ведомство, каким-то образом оказывались у себя дома. Помните Саркиса Демирчяна, который после освобождения по рации начал смеяться над нами? Конечно, некоторых, может и действительно поменяли на наших пленных, но, если верить Саркису, его просто отпустили, повинуясь какому-то звонку из Москвы… Как они с нашими пленными обращаются, вы не раз убеждались. Но, учитывая намеки этого дашнака… – комбат кивком указал на Ашота, – если действительно его сведения окажутся важными, мы сохраним им жизнь, но в Баку отправлять не будем. Обменяем на своих пленных по расчету: голова за голову, или один боец – двое гражданских. Кроме этой суки! – он зло указал на снайпершу, которая, уловив его жест, в страхе сжалась в комок. – По мне, ей надо руки отрубить. То, что происходит между нами и армянами, это наше дело. А эта сука пришла убивать наших парней за деньги… Да, и еще… Будем менять лишь тех, кто не участвовал в расправах над мирным населением…
Все поняли, что хотел сказать командир. Карабах являлся маленьким пространством. Все, что происходило по обе стороны фронта, рано поздно становилось известным всем карабахцам, независимо от их национальной принадлежности…
– Пусть выскажется и Кара Керим, – закончил комбат.
Тот утвердительно кивнул.
Ашот зло усмехнулся:
– Значит они спасены. То, что я собираюсь сообщить вам, заставит в знак благодарности расчесать им волосы.
– Еще успеем. Кажется, ты совсем расслабился… – зло перебил его Хамзат.
Ашот беспокойно посмотрел на меня, после, на вновь блеснувший в руках Хамзата нож и побледнел.
– Но ты дал слово! Я знаю, ты всегда держишь слово, Ганмурат!
– Ты прав, мой бывший друг. Но за тобой остался один маленький должок. Сохраняя твою жизнь, жизнь твоей подруги во имя дружбы наших отцов, чьих мизинцев ты не стоишь, я ничего не обещал о сохранности твоих ушей…
Наши ребята резко замолчали. Наступившую тишину нарушил вой собаки, которая засунула длинную морду в палатку и тотчас отскочила, испугавшись резкого движения одного из присутствующих. Ашот растерянно посмотрел на Хамзата, который молча точил свой охотничий нож о речной камень, и перевел затравленный взгляд опять на меня.
– Не делай этого, брат!.. Не делай этого…
– Тут я бессилен. Тебе известны законы наших гор. Око за око, зуб за зуб… Голова за голову, а теперь, выходит, и ухо за ухо. Твой должок может простить только Хамзат. Но я не советую просить его об этом.
Ашот поднял голову и посмотрел на в упор смотревшего на него Хамзата, после опустил глаза:
– Пусть делает свое дело. Я не стану просить…
Хамзат подошел к нему. Аккуратно, не торопясь, начал резать уши Ашота. Тот даже не пикнул. Наконец, закончив свою месть, Хамзат завернул в тряпку свою кровавую добычу и засунул в боковой карман Ашота. Кровь ручьем лилась и обмочила его брюки.
Он не двигался. Молча сидел, уставившись в одну точку. Когда я приблизился, он поднял глаза и сказал:
– Знаю, что получил по счетам. Но, предвидя такой итог, отрезал бы твоему брату не уши, а голову…
Я не ответил. Порвав поданную мне чью-то рубашку на несколько кусков, я сжег их. После дымящую золу поднес к кровоточащим ранам.
Ашот усмехнулся:
– Что, боишься после чудесного спасения я умру от заражения крови, и все твои труды попасть в рай за благородство пропадут даром?
– Да, боюсь. Но не того… Хочу, чтобы и ты жил с этим, как Хамзат будет жить. Живи долго, каждый день переживая свое предательство заново, каждый день осмысливая небесную кару, постигшую тебя уже на этом свете…
Я перевязал ему раны. Потом они с комбатом долго беседовали. После мне показалось, что командир наш еще больше поседел.
На рассвете его отпустили. Перед этим он какое-то время провел со своей женщиной в соседней палатке. Слышалось только шептание и всхлипывание. Кстати, их раны обрабатывала прибывшая из соседнего батальона медсестра, так как у нас своей не было. После Ашот, прихрамывая, с помощью палки ушел, не простившись, и даже не взглянув на меня. Его сопровождал Хамзат, который провел пленного через наши посты и вывел к позициям армян. С Хамзатом он также расстался молча. И это правильно. Зачем лишние слова?
И о чем нам было говорить уже…
Наступившее молчание долго не смел нарушить никто из присутствующих. Даже циничный Бакинец молчал и почему-то сосал палец. Заметив это, Аталай мстительно прошипела:
– Вы что, в детство впали, кровосос проклятый? Высосете через пальцы все мозги. Они и так у вас… просят прибавления.
Бакинец вытащил палец изо рта и поднял вертикально вверх перед ее носом. Та зло фыркнула.
– Так-так… – многозначительно протянул Прилизанный. – Сплошной криминал. Там режут, тут режут… Мне, конечно, понравилось, как вы заманили вражескую силу в западню и расправились. Многим нашим кадровым офицерам не помешало бы приобрести ваш тактический боевой опыт…
Но вы тут рассказали много того, чего не должны были рассказывать, раз это натворили. Кто вам дал право уподобиться врагу и творить беспредел? Я имею в виду… – он немного замялся, – расстрел этого несчастного изверга. Хотя, должен признаться, что лучшей доли он и не заслуживал… Но это не дает вам право уподобляться ему, понимаете? Убили одного без суда и следствия, другому отрезали уши! Отпустили врага по какой-то ментальной логике, самолично меняете военнопленных… Все это называется, кроме всего прочего, преступление против человечества, вы понимаете? По вам и вашим товарищам Гаагский трибунал плачет!.. Господи, хорошо, что тут не прямой эфир, – он обратился к Кахраману Зопаеву, усиленно кивающему головой на каждое его слово. – Вы представляете, что было бы, если об этом узнала мировая общественность?
– Это было бы для нас несмываемым позором! – браво выпалил Зопаев.
Наступила тишина, которую нарушала лишь какая-то назойливо жужжащая муха. Ганмурат хоть и смотрел на Прилизанного, но ясно было, что его не понимал или просто не слышал. Он мысленно все еще находился в событиях четвертьвековой давности и все заново переживал.
– У вас есть кто-то, который имеет отношение к военной службе? – вдруг обратился к Прилизанному Арзуман.
– У меня сын служит в армии, – гордо ответил чиновник.
Тот усмехнулся.
– Это, конечно, похвально, раз он все-таки служит при таком важном папе, – спокойно, но, не скрывая иронии, высказал бывший войсковой разведчик. – Да вы просто патриот, если сравнить вас со многими нашими власть имущими… Хотя я уверен, что ваш отпрыск выполняет воинский долг не на позициях перед противником, где чуть ли не каждый день война косит простых пацанов, а где-нибудь в теплом местечке, в Баку.
– Что вы хотите сказать? – гневно, но заметно покраснев, пробубнил Прилизанный.
– А то, что интересно знать, как вы запели бы, если на месте братьев Ганмурата в руках этого садиста оказался ваш сын и он расписал бы ремнем его белоснежную, изнеженную кожу и переломал досками его кости? Или полоснул ножом по его откормленной шее, или отрезал бы уши? И как вы поступили бы, если после этот изверг попался в ваши руки?
– Прекратите! – еле выдавив из себя, прохрипел резко побледневший Прилизанный. – Слышите?.. – несколько капель крупного пота появились на лбу представителя власти, и это явно не было результатом повышения комнатной температуры. – Это демагогия!
– А я знаю, – торопливо влез в диспут Бакинец. – Он, как добропорядочный гражданин цивилизованной страны, вызвал бы участкового по месту жительству и сдал бы садиста правоохранительным органам. А после сел бы за свой полированный столик и написал жалобу в Гаагский трибунал.
– Что ты болтаешь? – храбро взвизгнул на него Зопаев, брызгая слюной из-под мерзких усов.
– Интересно, как поступил бы ты, Зопаев? – продолжал вершить допрос с пристрастием Арзуман Алиев.
– А никак, – ухмыльнулся вновь Бакинец. – У него мозг запрограммирован не думать, а исполнять. В соответствии с фамилией[13 - Зопаев – в тексте игра слов, “зопа” – в переводе с азерб. – “дубина”.].
– Такие родного папу могут сдать, как Павлик Морозов, – бесстрастно согласился Длинный ветеран.
– Спросите меня, что я сделал бы? – тут подал голос Ветеран в тельняшке, тщетно ища глазами, у кого стакан еще не пуст. Не найдя, разочарованно стукнул по столу и со смаком начал фантазировать:
– Сначала заткнул бы лезвие, к которому подключен провод в его задницу, после другой конец засунул бы в розетку…
– Ой, мама! – закричала в ужасе Аталай, прижимаясь к Ганмурату.
– Он спутал вражескую задницу с кружкой чифиря, – ехидно прокомментировал Бакинец. – Эй ты, уголовник, не пей больше, ты дошел до кондиции.
– Ты это мне! – в бешенстве взревел оппонент, явно задумывая очередное преступление.
– Дяденьки, хватит! – в испуге закричала Аталай. – Лучше давайте узнаем, что стало после с героями рассказа Ганмурат бека. Неужели вам не интересно?
– Точно, – торопливо поддержал ее я, также пытаясь упредить очередную потасовку пьяных ветеранов. – Есть ли продолжение этой истории, Ганмурат бек?
Древний Огуз как бы очнулся. Еще раз, наверное, прокрутив вопрос в застывшем в воспоминаниях мозгу, он тяжело вздохнул и продолжил:
– Не знаю, как это получилось, но через некоторое время снайпершу отпустили. Мне комбат сказал. Он долго укорял меня за то, что я не дал с ней расправиться на месте. Я же тогда окончательно убедился, что в Баку бардак, раз человека, на счету которого восемь жизней наших ребят, взяли и вот так просто отпустили…
А может, не просто отпустили? Может, это Ашот постарался? Кстати, он засветился в Грузии, в селе Садахло. Мой дальний родственник, проживающий в этом селе – Нугзар, как-то засек его в окружении каких-то важных людей из Баку… Так или иначе они исчезли в одно и то же время. С отрезанными ушами Ашот вряд ли в Армению вернулся бы. Наверное, к ней подался. Ну и пусть. Скажу честно, камень с души свалился.
– А его настоящая жена? – с дрожью в голосе спросила впечатлительная Аталай.
– Карина?.. Мне передали, что она закрыла домик на замок и с обоими детьми перебралась к родителям… – Ганмурат вытащил трубку и, не торопясь, начал заправлять табаком. – Правда, перед этим я отправил ей весточку…
Он с наслаждением пустил кольца дыма в потолок и продолжил:
– Не вдаваясь в подробности, я объяснил ей, что, хотя муж ее жив и относительно цел, но больше она его не увидит. Так распорядилась судьба, наказывая тех, кто, растоптав хлеб и соль, предал ближнего. Что на чужом горе счастье не построишь и в чужом гнезде своих птенцов не вырастишь. И чтоб она сообщила всем соседям. Всем, кто нас помнит:
– Мы еще вернемся!..
Опять тишина. Жужжание мухи. Бульканье водки в горле Режиссера… Интересно, долго ему осталось до цирроза печени. Мне его стало жаль. Видимо, не только мне.
– Хватит пить, идиот, – прошипел Оператор, ущипнув его, – хотя бы доживите до гонорара, который мне обещали.
Тот поперхнулся и брызнул недопитой жидкостью на только что отполированное кремами лицо отечественной плей-герл, который взвизгнув от досады, чуть не выцарапал Режиссеру глаза. Бакинец хихикнул.
– Семейная идиллия…
– Тьфу! – это опять непреднамеренно плюнула на туфли Зопаева Гюля. Заметив его почти невменяемый взгляд, она быстро юркнула в туалет, плотно забаррикадировав дверь.
– А что стало с остальными пленными? – спросил Прилизанный.
– Троих поменяли на шестерых наших гражданских. В основном старики, женщины, дети. В каком виде их возвращали – я промолчу…
Одного расстреляли. Он был участником налета на Казахское село Баганис-Айрум[14 - Баганис-Айрум – в марте 1990 года село Баганис-Айрум Газахского района Аз-на подверглось нападению армянских боевиков. Со зверствами, творившими там можно ознакомиться по электронным материалам.]. Лично зверствовал. Сжигал заживо людей.
– А вы откуда знаете? – нетерпеливо спросил Прилизанный. – У вас что, своя крестьянская разведка имеется?
Ганмурат посмотрел на него, как на пустое место. Бакинец демонстративно чихнул.
– Батюшка, поверьте, его крестьянская разведка тогда лучше работала, чем все ваши навороченные конторные спецслужбы вместе взятые. Они, смею заверить, днем друг друга обстреливали, матюкали по рации, а ночью сидели под деревом каждый со своей кирвой[15 - кирва – до внедрения “армянской карты” на Анатолийском и Кавказском гео-пространствах ведущими европейскими странами и до появления России на Кавказе, тюрки Азербайджана настолько были близки с проживающими в их среде армянами, что при таком важном религиозном обряде для мусульман, как обрезание крайнего плоти новорожденному, многие приглашали на церемонию непременно соседа-армянина, который в момент обрезания должен был держать ребенка на руках. Несмотря на религиозные различия, сосед армянин назывался в проводившей обряд семье “кирвой” и приравнивался к близким родственникам.] в обнимку и пили тутовку[16 - тутовка – тутовая водка. Крепкий самогон, традиционный для жителей ряда районов Закавказья.], вспоминая братское сосуществование двух народов в славные советские времена.
– Это не война, а какая-то трагикомедия, – чуть не лопнул от злости Прилизанный.
– Во-во, наконец, допетрили, – довольно крякнул Бакинец.
– Ну что ж, подвел итоги я, – рассказ Ганмурат бека, кажется, будет самый реалистичный и поучительный.
– Чересчур кровавый… – недовольно пробурчала Гюля.
– Уж какой есть, – заметил Длинный.
Аталай с восхищением похлопала в ладоши.
– Вы мой герой, Ганмурат бек. Браво! Жаль, что вы не городской и на 20 лет не моложе. Я бы вас на себя женила.
Ганмурат покраснел, как первоклассник перед училкой, и усердно начал прочищать горло.
– Гражданочка, вы, кажется, и сейчас не прочь отведать мясо старого медведя, – опять залыбился Бакинец.
– А вы заткнитесь, вонючий негодяй. Я вам свой ворованный поцелуй никогда не прощу.
– Да ладно, – с досадой проворчал Бакинец и надул в поцелуе губы, – я согласен его вернуть.
– Только попробуй! – в истерике взвизгнула Аталай.
Тот испугался.
– Не буду. Лучше расцелуюсь с крокодилом… И вообще, у меня есть свой рассказ. Не менее интересный.
– Никогда не поверю, что такой мозгляк, как вы, способны на героический поступок, – продолжала шипеть в негодовании Аталай.
– Да он продаст свой Карабах за 30 сребреников, – подала голос и Гюля.
– А ну, цыц! – вдруг заревел Бакинец. Все вздрогнули.
– Раскудахтались!.. Да как вы смеете, бабье! Это единственное святое, значимое, что осталось у нас от нашего прошлого. Я требую уважения к ветерану проигранной войны!
Его маленький кулачок стукнулся об стол. Кажется, он еще и прослезился. А может у него конъюнктивит был…
Все замолчали и задумались. Карты-то лежали хоть и разных мастей, но из общей колоды. Я понял, что пора направить диалог в нужное русло.
