Истории из жизни уездного городка. Встречи с неведомым

Простейший пример электричество – плюс и минус. Ну а здесь на светлую и на темную поделить требуется. Сам-то себе светлую, понимаешь, забирает. У Него забота одна: все черные дыры по своему космосу латает. А нам темную на поддержку пекла оставляет, притом разделение на нас повесил. Светлые они если отмоешь легкие становятся – фьють и уже нет. Да и они нам на фиг не нужны, блаженные.

Но время то идет, а все оборудование устарело давно. Работает на пару, газах и магнетизме – прошлый световой век!

Одно хорошо: проверками не изводит, в наши дела не лезет. Но персонал, говорит, сами подбирайте, воспитывайте его и обучайте. Вот и мучаемся. Хотя, конечно, не так, как ваши попы в своих проповедях обрисовывают, но забот хватает.

Кондратий вздохнул, поскреб небритый подбородок, поправил шляпу, поерзал и, осмотрев свое пальто и пузырящиеся брюки, как-то по-простому, по-приятельски пожаловался:

– Надоел мне этот прикид, скорее бы скинуть всю эту хлобутень.

Он провел ладонью по спине кота. Мирон удивился: Термометр никогда чужих не жаловал, но сейчас, положив голову на колени Кондратия, довольно замурлыкал.

Гость вернулся к существу дела:

– Пока поначалу все более-менее фурычило. Но потом кое-кто из нашего среднего звена расслабляться начал. Например, мой предшественник по работе с персоналом в средние века набрал штат из инквизиторов и палачей. Им бы только допросы с пристрастием друг дружке учинять, а не технику изучать.

Вот тут и пошло: то газы прорвутся, то гейзеры из графика выбьются, а то гидроудары по всей системе. Не мне тебе объяснять! Заметил, как у вас землетрясений прибавилось? Да что там говорить, климат на Земле постоянно теплеет от этих протечек, утечек и прочей ерундистики. Короче, вся надежда на новые кадры. Вроде тебя.

– Складно брешешь, Кондратий! – Мирон сплюнул на пол и закурил.

– Надоел мне этот прикид, с скинуть бы всю эту хлобутень…

Гость же, никак не прореагировав на это заявление, вновь плеснул в стаканы и, не дожидаясь собеседника, выпил. Кочегар последовал его примеру.

– Ты думай, думай, времени у тебя осталось минут десять, не более.

Смысл этих слов дошел до Мирона с последним глотком. Поперхнувшись, он пролепетал:

– Как десять минут?

– Да ты не дрейфь. Это я тебя, так сказать, со своими проблемами нечаянно познакомил. А так у нас условия будьте-нате: бары, видеосалоны, бассейны с минеральной водой, сауны и прочие достижения цивилизации.

Там ведь не как здесь, там у нас кое-чего из рабовладельческого прошлого сохранилось, то что вы давным-давно забыли. А предки наши по части удовольствий большие выдумщики были. Да и снабжение у нас, как в ваших закрытых городках атомщиков, даже лучше.

Кондратий повертел на вилке последний кусок сероватой колбасы и продолжил:

– От такой дряни быстро отвыкнешь. А захочешь молодость вспомнить – что ж, доставим и ржавую селедку, и плавленый сырок, и кильку в томате.

Термометр, улучив момент, быстренько смахнул с вилки закусон и, ничуть не боясь, что у него отберут, спокойно стал с ним разбираться на коленях Кондратия. Гость ласково потрепал кота по загривку, как бы одобряя его наглость, и продолжил экскурс:

– Пройдешь девятимесячное обучение – получишь контракт на двести лет. Все будет нормально – еще на двести, опять нормально – еще.

У нас один тевтонец уже четвертый срок тянет, он еще по молодости с Александром Невским воевал. Правда, после того как Гитлер войну проиграл, сдавать начал. Он на фюрера большую ставку делал, может, только этой надеждой и жил. Теперь пить начал, никак не остановить – барабашки контрабанду наладили по полтергейстовому каналу.

А этот тевтонец у меня паросиловым хозяйством заведует. Замену ищу. Вот ты, Мирон, на это место явно потянешь. У тебя котлы уже по три срока отработали, и ничего, ни одной аварии. Правда, Бегемот? Ты же уже присмотрелся?

Кот замурлыкал, как бы отвечая на вопрос, и стал тереться о рукав Кондратия.

– Нет, – продолжил гость – ты мне скажи, что тебя здесь держит? Работа? Семья?

Мирон и вправду задумался.

Работа? Да осточертела эта совковая система – пашешь, пашешь в этой грязи, а получаешь гроши, и никаких тебе баров, бассейнов…

Семья? Да он на свою Вальку уже лет пять смотреть не может, не то что там… Всех и удовольствий-то – щи классно варит, да еще, когда он на нее цыкнет, то пятерку на бутылку из заначки достанет. Ну а своих сыновей-шалопаев, как им по восемнадцать стукнуло, он из дома выгнал на вольные хлеба, – не кормить же их до пенсии.

– Ты насчет щей не сомневайся, – как ни в чем не бывало продолжил Кондратий. – Каждый день не обещаю, а на какой там праздник – день рождения, например, – прямо с плиты тебе Валькины щи будут доставлены.

У нас практиканты шустрые, им это раз плюнуть. Такие фокусы выделывают! Они моментом содержимое домашней кастрюли на столовские щи меняют, а потом от смеха падают, когда едоки в этой баланде мясо пытаются выловить!

Гость ехидно хихикнул и взглянул на часы.

– Мысли, что ли, читает? – подумал Мирон.

– Ты фонтаны любишь? – неожиданно сменил тему Кондратий.

Мирон, не вписавшись в такой поворот, промямлил:

– А че их любить-то, они ж не бабы…

– И то верно.

А в городе сейчас фонтан открывают, – как-то задумчиво произнес Кондратий и после паузы продолжил:

– Ты что же думаешь, я каждого вот так, как тебя, уговариваю? Это, считай, элемент демократии. У вас скоро перестройка грянет, а у нас уже вовсю идет. Хотелось бы с тобой по-хорошему договориться. Специалистов мелкого пошиба я набираю просто: хлоп – сердечко остановишь, и готов новобранчик. Как это у вас называют?

– Кондрашка взяла… Так это ты, что ли?

– Ну, не обязательно я, хотя в принципе все верно. А Кондратий у нас не имя, это должность. Кадровик по-вашему.

Термометр вдруг забеспокоился и выгнул взъерошенную спину. Прямиком пробежав по столу, он запрыгнул на подоконник и неестественно громко мяукнул. Глухой удар послышался из дальнего угла котельной, затем еще, еще…

– Все! – произнес Кондратий. – Время вышло.

– Это паровой! – Мирон попытался встать. – Что случилось?

– Фонтан заработал – вся вода на него ушла. Вот так, дружище, не видать тебе премиальных, а то и вообще с работы полетишь.

– Котел может рвануть!

– Да, – заулыбался Кондратий, – сейчас будет весело. Слышь, а в бане-то сейчас ни холодной, ни горячей воды. Разгар помывки, все в мыле, все орут: «Давай воду!»

А глазки-то мыло ест, хоть пивом ополаскивайся.

И пока банщики побежали начальству звонить, Васька Щегол под шумок в раздевалке карманы обшаривает. Эту комедию посмотреть надо, тут-то уже ничего интересного. Ну все, Мирон, я думаю, мы с тобой договорились.

У Мирона перед глазами встала нарисованная Кондратием картина. Он как будто воочию увидел своих корешей Петьку Морозова и Ваньку Угрюмова в смешном и неприглядном виде.

– Договорились, говоришь?! Договорились?!

Да я тебя сейчас в порошок сотру! – Мирон весь напрягся, с неимоверным трудом оторвался от стула и неуверенным шагом двинулся на Кондратия, выставив вперед руки и пытаясь схватить его за горло.

– Убью гада! – не то выкрикнул, не то прохрипел Мирон. И в этот момент он ощутил страшной силы удар, словно разряд молнии пронзил его тело…

Больше он ничего не помнил.

– Чего это там черти делают?..

Сознание возвращалось медленно. Сначала появилось светлое пятно, которое постепенно превратилось в тусклую закопченную лампочку под самым потолком. В горле комом стоял запах серы. Издалека доносились топот, шипение и матюги.

– Чего это там черти делают? – подумал Мирон – Хуже, чем в нашей котельной! Тоже мне, бары и бассейны – всю жизнь накалывают. Вдруг перед самым его носом возникло лицо Кольки Щербатого.

«Еще и этот здесь – ну полный атас!»

– Как ты, старшой? Ничего ты себя разукрасил! Встать можешь? Сходи умойся, сейчас начальство подвалит, а я пока бутылки спрячу.

Голоса и шипение стали тише. Мирон с трудом поднялся с пола и прошел сквозь задымленное помещение в душевую. В зеркало было страшно смотреть.

Потом его на «Скорой» отправили в больницу. Дежурный врач промыл раны и ссадины и установил сразу три диагноза: сильный ушиб, легкое сотрясение мозга и средняя степень опьянения.

Обо всем остальном в подробностях Мирон узнал позже.

События, имевшие прямую связь с происходящим в котельной, развивались совсем рядом и в то же самое время.

Экскаваторщик местного управления механизации Серега по кличке Нос возвращался с объекта на базу. Он своим длинным носом халтурки чувствовал за версту. Сегодня нос у Серёги чесался с самого обеда, и потому он завернул в частный сектор. Здесь-то Нос и был перехвачен бабкой-огородницей, работавшей в паре с баб-Маней по созданию полного «рабочего набора». Это ее огурцы шли в тот день на закуску наших героев.

От литровки «голубя мира» Серега сразу отказался, но за два червонца подрядился вырыть на бабкином участке небольшой прудок. О том, что бабуля прихватила к своему огородику приличный кусок городской территории, Нос ни сном, ни духом не ведал. Тем более он и подумать не мог, что там может проходить труба магистрального водопровода.

Когда экскаватор зацепил что-то на глубине, Серега сразу перестал давить на рычаг, собираясь осторожно вынуть ковш из земли. Но тут какая-то неведомая сила повела его руку. Сам того не ожидая, он вдруг даванул на рычаг так, что его «Беларусь» встал на дыбы. Из земли рванул водяной фонтан и в считанные минуты заполнил почти готовый водоем.

Забыв про гонорар, Серега тут же дал деру, оставив бабку на берегу рукотворного моря, доставшегося ей даром.

Впоследствии Нос был все-таки вычислен, наказан рублем и на год лишен прав. Короче, он получил по полной от своего начальства, которому досталось сполна от вышестоящего, а тому в свою очередь – от вышесидящего.

По рассказу Кольки, он проверил подпитку на котле, и тут его так разморило, что, присев в старое кресло в дальнем углу котельной, он мгновенно заснул. Проснулся Колька, когда трубы уже колотились нервной дрожью, а котлы гремели и дергались. В дверь стучали. Он впустил сменщиков, и они все вместе ведрами из пожарной бочки стали тушить котлы. Половина колосников была загублена, но котлы удалось спасти, кроме, парового, которому теперь требовался капитальный ремонт. Куда делся Кондратий, Колька понятия не имел. Исчез и Термометр.

В понедельник вечером состоялось общее собрание коллектива объединенных котельных, на котором главными вопросами были безаварийная работа и трудовая дисциплина. Показательным примером разгильдяйства стала авария на котельной банно-прачечного комбината, случившаяся в пятницу, 13 октября. Мирона вызвали на трибуну. Промычав что-то невразумительное, он был приперт «к стенке» конкретным вопросом:

– Как это произошло?

– Да черт попутал! – четко и вполне вразумительно заявил Мирон и, махнув рукой, вышел из зала.

Несколько дней Мирон ни с кем не разговаривал, отмалчивался или односложно отвечал на вопросы. Его терзали сомнения. Наконец он решил поделиться с друзьями. Встреча была назначена, как говорится, на том же месте в тот же час – в ближайшей от котельной пивной. Когда Мирон вошел в «стекляшку», Петька Морозов и Ванька Угрюмов уже были там.

– Ну и рожа у тебя, Шарапов! – подражая герою известного телесериала, подколол приятеля Петька.

– С тебя картину можно писать – «В застенках гестапо», – поддержал дружка Ванек и подвинул Мирону кружку пива.

Мирон действительно выглядел неважнецки, видимо, падал с ускорением. Кроме угла скамьи, задетого по ходу, он еще пробороздил по бетонному полу.

– Посадка была аварийная, на «брюхо», – попытался отшутиться Мирон. Он все еще не решался начать свои откровения.

Петр достал бутылку водки «Экстра» и, взглянув на плакат «Приносить и распивать спиртные напитки категорически запрещено!», с грустью в голосе расшифровал название:

– Эх, Как Стало Трудно Русскому Алкоголику!

Окинув взглядом помещение, и не заметив ничего подозрительного, он плеснул в пустые кружки.

Разговор вновь повернул к той злосчастной пятнице. Мужики рассказали о переполохе, случившемся в бане. Они-то успели вымыться, а вот те, кто только намылились…

Суматоха, конечно, была, у двоих или троих в раздевалке часы и деньги пропали – кто-то пошустрил. После бани в котельную заглянули, но Мирона уже увезли, а Колька был сильно «загазован» и толком рассказать ничего не смог. Ну, они значит, взяли портвейна, раздавили и по домам.

Мирон вспомнил слова Кондратия о Ваське Щегле и принял решение.

Заказав всем по очередной кружке пива, он поведал приятелям свою жуткую историю. Рассказчик из Мирона был никудышный, он часто сбивался и перескакивал с одного на другое, от волнения ему не хватало слов. И как ни пытался он сделать свой рассказ убедительным, у него это не получилось. Да он и сам это чувствовал, видя недоверчивые и насмешливые взгляды приятелей.

– Не знаю, что теперь и делать, – завершил свой рассказ Мирон. – До сих пор как вспомню, так вздрогну, по улице иду и оглядываюсь.

Мужики немного помолчали, обдумывая, чем можно помочь приятелю в данной ситуации.

– Знаешь, – Ванек поскреб затылок, – больно уж у тебя черт-то на черта не похож. Мне мужики сколько про них рассказывали, так те черти больше по стенкам или по потолку скачут. Еще рожи иногда корчат, но в разговоры никогда не вступают, они ж тупые и трусливые. На чертей, говорят, только цыкни или табуреткой запусти – они сразу исчезают. А чтобы драться – никогда!

Ванька отхлебнул из кружки, еще раз глянул на следы происшествия на лице Мирона и спросил:

– А ты думаешь, что это тебе он засандалил?

Мирон кивнул.

– Я вот что думаю, – вступил в разговор Петр, – тебе, Мирон, сейчас завязать надо с этим делом. Врачи-то, поди-ка, не рекомендовали?

– Да, сказали, чтоб воздержался, сотрясение все же.

– Во-во, и это… если они какие там лекарства прописали, то ты их принимай по полной программе и от уколов не отказывайся. Здоровье в наше время – самое главное, – обстоятельно заключил Петр.

Мирон был уже и не рад, что поделился с друзьями своими переживаниями.

Эх, Как Стало Трудно Русскому Алкоголику!

Он понял, чем это может для него обернуться. Если история получит огласку, ему мало не покажется. И подкалывать будут, и посмеиваться, и пальцем у виска покручивать за спиной. Чего доброго, и прозвище какое-нибудь приклеят типа Преисподняя или Чистилище, у них это не заржавеет.

Провернув в голове такое развитие сюжета, Мирон сделал над собой усилие, выдавил улыбку и бодрым голосом произнес:

– Да пошутил я, мужики, а вы и уши развесили.

Мужики опешили. И тут Ванек ткнул его в бок:

– Ты, Мирон, даешь! А я ведь чуть не поверил. Нет, я же Кондратия видел – какой он там черт, так, БИЧ обычный (в местном раскладе расшифровывался как Бывший Интеллигентный Человек).

– Это он тебе просто слегка мозги запудрил, говорят, раньше в институте ядерной физики инженером работал – поддержал эту версию Петр.

По-видимому, такой поворот дела вполне устроил и Петра. А то он уж начал подумывать, что им с Ванькой придется нового компаньона искать в связи с резким ухудшением здоровья одного из членов тройственного союза. Петр тоже перешел на шутливый тон:

– Погоди, Мирон, мы этого Кондратия еще отловим, мы с него шляпу-то снимем, посмотрим, как у него там рожки растут.

– Да и штаны тоже, – подхватил Ванек. – Посмотрим, как у него там хвостик поживает.

И сам же от своей шутки захохотал.

Настроение у Мирона улучшилось. Это же ради них, ради вот такого общения он не принял предложение Кондратия. Плевал он на эту обещанную долгую, райскую… тьфу ты, адскую жизнь. Обещания лучшей жизни он и здесь может послушать, причем каждый день – хоть по радио, хоть по телеку. Правильно он сделал, что послал Кондратия к черту. Мирон тоже засмеялся: нет, ну и расклад – черта послал к черту.

– А я уж испугался, – Петр вновь достал бутылку, – давайте, мужики, за дружбу!

– И за баб! – вставил Ванек и под удивленными взглядами друзей тут же уточнил: – За хороших баб.

Дальше все продолжалось уже по накатке: рассуждали с обычным юморком о жизни, о политике, о женщинах и, в свете недавних событий, о нечистой силе. Над Мироном подшучивали, он не обижался. Не обиделся и на последний Ванькин подкол при расставании:

– Слышь, Мирон, а отметина-то у тебя на лице и впрямь форму копыта напоминает.

Мирон шел домой, успокоенный тем, что наконец смог высказаться, поделиться пережитым. Пусть он остался непонятым, но в душе наступило умиротворение. Мирон даже пытался убедить себя, что и впрямь ему что-то привиделось, и всю эту дурацкую историю он сам и выдумал.

Нервозность и боязливость постепенно покинули Мирона. Теперь он сам решил найти Кондратия, чтобы поставить все точки над «и».

Но оказалось, что Кондратия с того самого дня больше никто не встречал. Один из привокзальных бомжей рассказал Мирону, что в пятницу, только не помнит в какую, он видел, как Кондратий садился в электричку на Питер, и за пазухой у него был вроде бы черный кот. Термометр тоже как сквозь землю провалился, хотя кто-то упоминал о похожем на Терентия черном коте, сбитом машиной.

Мирон после того случая изменился. Нет, своих друзей он не бросил, но выпивать стал реже, больше времени и внимания стал уделять жене, а младшего сына вернул домой.

– Нечего ему по общагам и заугольям болтаться, – сказал он Валентине, – еще к какой дряни приучится или нечисть какая прицепится.

Валентина молчала, но была рада переменам. Мирон же делал все это полуосознанно. Он вспомнил, как его бабка когда-то говорила, что нечистая сила цепляется к людям одиноким и нелюдимым. Возвращаясь в памяти к злополучному дню и воссоздавая его события до мельчайших подробностей, Мирон заключал свои размышления всегда одним и тем же:

«Ну не мог я такого придумать! НЕ МОГ!»

Все произошедшее с ним в ту пятницу так и осталось для Мирона главной загадкой его жизни.

СЕМГА (1992 г.)

Сема проснулся рано и долго не мог сообразить, где он и зачем он здесь.

Желтоватые подтеки на потолке постепенно вернули ему потерянные реалии. Наконец в его сознании определилось главное: что он в своей квартире и что еще очень рано. Первое он заключил, глядя на очень знакомые очертания этих самых подтеков, второе – по монотонному шуршанию метлы дворничихи за окном.

Кроме того, не столько сознанием, а каким-то внутренним чутьем Сема определил, что ему сегодня никуда не надо. Но по привычке он решил наметить план действий.

Процесс обдумывания всегда тяготил Сему, и где было только можно, он обходился без него.

Когда же без его напряга было совершенно не обойтись, Сема мучился и с теплотой вспоминал «застойные времена».

Тогда он и все его сотоварищи этим делом особо не заморачивались. Но эта долбаная перестройка поставила все с ног на голову, причем, у каждого на свою. К чему советские люди были совсем таки не приучены.

Вот на нее-то, на голову и приходилась теперь вся нагрузка. А голова у Семы всегда была слабым местом. Правда, в моменты, когда пустоты заполнялись винными парами и сивушными маслами, голова приобретала определенный вес, но это были именно те минуты жизни, когда думать было не надо.

– А че думать, когда есть что выпить?!

Сегодня выпить было нечего, впрочем, как и поесть.

А у Семы был еще один орган, в отличие от головы работавший более четко и организованно, – желудок. Такое устройство организма Семе вообще-то не очень нравилось, но с этим приходилось мириться.

– Дурная наследственность, – пробормотал он, вспомнив рассказы матери об отце, который на спор съедал сразу двенадцать яиц вкрутую и запивал их литровкой молока.

От таких воспоминаний засосало под ложечкой, там, где и находился тот самый пустой беспокойный орган.

Сегодня пустотами зияло все. И чрево его старенького холодильника «Саратов» – единственного бытового прибора, оставшегося в квартире после ухода жены, и поверхность обшарпанного стола, пожертвованного ему соседом со своей дачи.

Вообще во всей квартире было пустовато.

В углу комнаты стоял подразбитый диван, на котором сейчас располагалось Семино тело с остатками когда-то накачанных мускулов. У стола притулились две колченогих табуретки неизвестного года производства. Правда, еще в туалете был прибор общего пользования, который его друг, бывший сантехник Вася, вчера предлагал оприходовать:

– Слышь, Сем, ты мне скажи, ну зачем он тебе нужен?

Соседка моя литр за него готова поставить. Мужик у нее разбил – гаечный ключ уронил. А я хоть и залепил его кое-как, но это им и на неделю не хватит, у них же питание-то трехразовое!

Вот им без него – никак. А нам он зачем? Да если что, за угол сбегаем, когда прижмет…

Сема это предложение отмел начисто. Он еще надеялся на лучшее. Ведь может же жизнь круто развернуть и тогда все изменится. Крутануло в одну сторону, может крутануть и в другую…

Ведь было же…

Вспомнились годы, когда он, молодой и красивый, пришел после ПТУ на завод в токарный цех. Там Сеня сразу понял, что замасленная спецовка – не его будущее, и решил брать судьбу в свои руки.

Определив, откуда ветер дует, а главное – куда, Сема резво включился в комсомольскую работу. Активность на общественном фронте, конечно, негативно отражалась на его «трудовых достижениях» в части зарплаты, но вполне возможно, именно благодаря непродуктивной работе у станка он и стал «выдвиженцем» от рабочего класса. Да ни куда-нибудь, а прямиком в горком ВЛКСМ.

Этому соответствовали и внешние данные – рост, крепкое телосложение, честный уверенный взгляд. Все это вполне соответствовало представлениям о той золотой молодежи, которая твердым шагом приведет нашу страну к коммунизму.

Кто-то из сподвижников пошутил, что с Семена можно было плакаты рисовать с подписью:

«Мы придем к победе коммунистического труда».

В горкоме с такими же выдвиженцами Семен горячо обсуждал поставленные перед ними задачи вовлечения молодежи в общественно полезные дела с целью ограждения молодого поколения от тлетворного влияния Запада. Но вовлечение это больше смахивало на привлечение.

Механизм, разработанный еще в тридцатые годы, где основным горючим был энтузиазм, замешанный на безоговорочной вере в коммунистические идеалы, начал давать сбои.

Битломаны, хиппи, фарца и прочие отщепенцы не вписывались в существующие инструкции, чем сильно раздражали Семена и его товарищей. Борьба с этими перерожденцами даже при поддержке правоохранительных органов не всегда была успешной.

– Прижились, гады, корни пустили! – злился тогда Семен.

Вот и приходилось комсомолу выкорчевывать эти сорняки империализма. Труд этот райкомовцы считали тяжелым и неблагодарным. Нередко после своих выступлений в трудовых коллективах они слышали за спиной: «Пустобрехи, прихлебатели! Комса!».

Но это была, по Семиным понятиям, чернь – ну что с них, необразованных, возьмешь?

Сам-то он уже учился заочно в техникуме и постоянно ездил на комсомольскую учебу. Там с такими же правильными ребятами он изучал работы Ленина «Империализм и эмпириокритицизм», «Как преобразовать Рабкрин» и другие. И хотя Семен мало что в них понимал, но все заковыристые слова оттуда научился выговаривать правильно. Делал он это легко и непринужденно, что и позволяло ему при их удачном вворачивании приобретать в глазах слушателей больший вес.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.