Лиариэль и сердце Ветролеса

А пока Лия ещё не до конца понимала, что именно услышала, над деревней уже окончательно наступил день. Феи выдували свет на лепестках, растягивали паутинные нити, ловили пыльцу. Всё вокруг выглядело привычным, но земля под ногами уже ощущалась иначе. Возле Древа Согласия трава едва заметно увядала по краям, как если бы что‑то осторожно забирало у неё силу. Цвет становился всё бледнее и постепенно исчезал, словно кто‑то стирал его из самой ткани мира.

– Это просто жара, – говорила одна из старших фей Клана Сияния.

– Или влажность сменилась, – добавляла другая, поправляя световые ленты.

Но к самому центру никто не подходил. Там, где раньше росли цветы памяти – тонкие, светящиеся, похожие на нити снов, – теперь было пусто.

– Листья в Серебряной тени пожелтели, – ворчала старая фея с кудрявыми ресницами, держа пучок увядшей травы. – Никогда так рано не вяли!

Старейшина Тарвин из Клана Корня стоял, прижав ладони к стволу дерева, и смотрел в небо. Он шептал древние слова, но крона молчала. Это заметили все, но никто не осмелился произнести ни слова. Разведчица Клана Тумана Сильрин появилась рядом так тихо, будто была частью утреннего тумана – как вода, что просачивается сквозь мох, не нарушая покоя:

– Ты ведь знаешь легенду? – тихо спросила та. Голос её был глубоким, сдержанным, как шелест поздней листвы. – Когда лес замолкает… возвращается та, чьё имя было забыто.

Лия нахмурилась. Слова, простые на слух, прозвучали слишком точно, чтобы быть просто шёпотом из прошлого.

– Кто? – спросила она, глядя в лицо Сильрин.

Разведчица задержала взгляд, внимательно и долго смотрела ей в лицо, будто пыталась заглянуть внутрь.

– Фея Увядания, – сказала она. – Её боятся даже тени. Говорят, она приходит тогда, когда сама магия теряет волю быть.

Лия почувствовала, как внутри всё сжалось и прошептала:

– Это просто древняя история… правда?

Сильрин не ответила сразу. Только смотрела – неподвижно, как древнее дерево, вбирающее в себя всю тишину леса. В груди у Лии сжался тугой, почти осязаемый узел. В нём было всё сразу – тревога, одиночество, и что-то ещё. Тело застыло, будто само стало частью земли, скованной внезапной тишиной. Казалось, старая сказка из детства теперь жила внутри неё, вплелась в само дыхание и осталась там, прячась между вдохами. Некоторое время она просто стояла, а потом, словно очнувшись от сна, медленно развернулась и пошла прочь.

Лия ступала осторожно, будто боялась потревожить то, что ещё шевелилось в глубине. Тропа извивалась между деревьями и поднималась вверх, туда, где простиралась Смотровая Ветвь. Под ногами мягко шуршала хвоя, упруго пружиня над влажными, чуть тёплыми корнями. Чем выше вела тропа, тем прозрачнее становился лес. Листья в кронах были тоньше, а воздух – прохладнее и легче, словно в нём хранилось эхо ветров.

Лия остановилась у качающегося мостика, перекинутого через овраг. Он тихо заскрипел под её шагами, и даже этот звук показался ей знакомым – как приветствие. Здесь, на границе старых дозорных троп, мир казался просторнее и прозрачнее. Не потому, что деревья стояли дальше, а потому, что внутри стало светлее. Словно лес, поднимаясь к вершинам, выдыхал её тревогу вместе с ветром.

Смотровая Ветвь раскинулась перед ней, словно светлый зал, в котором встречаются небо и ветви. В детстве Лия представляла, что отсюда видны даже самые далёкие части Ветролеса, и представляла, будто хранит облака, как стражница небесного края. Теперь же она просто стояла у самого края деревянного помоста, вглядывалась в просветы между листьями и вслушивалась в тишину, которая казалась наполненной ожиданием. Её взгляд скользнул по стволу и задержался на корне, пересекавшем тропу у самой опоры. Обычно он ничем не выделялся – такой же толстый, покрытый мхом, с прожилками, похожими на тёплые линии старой ладони. Но сейчас этот корень светился. Свет шёл не снаружи, а будто изнутри, пробирался сквозь древесную кожу и окрашивал мох зелёными бликами – почти волшебными. Корень жил своей жизнью – и словно звал её.

Лия осторожно опустилась на колени и коснулась его кончиками пальцев. Сначала она ощутила лишь холодок росы, но вскоре под кожей ладони вспыхнуло мягкое, живое тепло. В тот же миг внутри неё зазвучала песня – не голос, не слова, а плавное, пульсирующее движение, похожее на дыхание самой земли. Это было не страшно и не чудно, а до странного знакомо, как будто кто-то уже пел ей эти ноты когда-то – очень давно, может, ещё до рождения, в глубине сна, которого она не помнила. Сердце Лии отбивало тот же ритм, и на одно короткое мгновение она ощутила себя частью чего-то великого и живого. Пока длилось это мгновение, всё вокруг будто исчезло.

Лес затаился, даже ветер перестал колыхать листья. Лия не хотела отпускать корень, но ощущение было таким мощным, почти нестерпимым, что она невольно отдёрнула руку. На её ладони остался тонкий светящийся узор – он переливался почти незаметно, словно дышал вместе с ней. Линии текли по коже, оставляя узор, не похожий ни на один знак кланов. Ни вода, ни свет, ни тень не могли оставить таких следов. Лия огляделась – вокруг никого не было, всё выглядело спокойно, как и минуту назад, но внутри что-то изменилось. Она сжала ладонь, пытаясь стереть узор, но он не исчез, только стал тусклее, словно впитывался в кожу. Ей захотелось спрятать руку, чтобы никто не увидел этот знак – чтобы он остался её тайной.

Сквозь листву в вышине пробивался мягкий рассеянный свет. Лия медленно поднялась. Сердце всё ещё стучало быстро, а в ушах звучал отголосок безмолвной песни, пробудившей в ней что‑то новое. Она оглянулась в последний раз и пошла прочь, сначала медленно, потом всё быстрее. Сначала мимо опор, потом по мосткам, через тропинки между корнями. Всё дальше, всё глубже в лес, пока позади не остались ни звуки деревни, ни тени домов, ни следы привычного. Только дыхание деревьев, тишина и серая дрожь внутри, что не отпускала с самого утра. Тропинка быстро терялась в густом мхе, который заглушал каждый шаг. Здесь, на границе деревни, лес дышал тяжело и тревожно. Ветки переплетались над головой, отгораживая Лию от остального мира. Свет здесь был тусклым и молочным. Ни один цветок не распускался, ни один светлячок не летал.

Она остановилась у старого, полуупавшего ствола и опустилась прямо на корни. Влажная земля холодила ноги, но Лия почти не ощущала этого. Внутри всё затихло, как будто чувства спрятались куда-то глубоко, оставив только пустоту – тяжёлую, но не пугающую. Пустоту, в которой было легче дышать, чем среди чужих взглядов.

Вдруг где-то совсем рядом хрустнула ветка. Лия резко обернулась, но увидела лишь, как на край поляны легла тень облака. Она поднялась и сделала ещё несколько шагов – в сторону старой, заросшей тропы, куда обычно не ходят дети. Всё вокруг казалось затаившимся: мхи плотно облепляли корни, лианы свисали низко, будто старались заслонить путь.

Лия уже собиралась повернуть назад, но вдруг её взгляд зацепился за узкую трещину в земле между двумя корнями. Почти полностью скрытая мхом и побегами, она выглядела неестественно чёткой – как будто кто-то однажды забыл закрыть что-то важное. Она наклонилась, пытаясь рассмотреть её ближе, но внезапно поскользнулась на мокрой траве. В одно мгновение земля под ногами словно исчезла – она попыталась ухватиться за выступающий корень, но тот выскользнул из рук. Листва и глина осыпались, и Лия бесшумно съехала вниз, сдерживая вскрик, чтобы не потревожить молчание леса.

Оказавшись внизу, она почувствовала, что глубина здесь совсем не велика – но тьма вокруг казалась плотной, почти живой. Лия медленно выпрямилась и осмотрелась. Она стояла в узком каменном проходе, скрытом под землёй, как забытая тропа. Стены его были испещрены тончайшими линиями, похожими на древние резьбы – спирали, знаки, очертания вытянутых силуэтов, будто стремящихся прикоснуться друг к другу сквозь толщу времени. Воздух здесь был сырым, прохладным, пах мхом, увлажнённым камнем и чем-то сладковато-пряным, как дыхание леса, которое долго хранилось в подземелье, ожидая, чтобы его снова услышали.

Лия медленно двинулась вперёд, осторожно ведя ладонью по стене. Под пальцами чередовались гладкие участки и шероховатые – словно кто-то вырезал в камне знаки и не стремился скрыть их. Каждый её шаг отдавался лёгким эхом, и вскоре Лия с удивлением поняла, что почти не слышит собственного дыхания – тишина вокруг была такой плотной, что казалась живой.

Дальше проход начинал расширяться, постепенно переходя в просторное подземное помещение. По центру висели гамаки, сплетённые из лиан и сухих трав, по стенам были укреплены моховые подушки, старые гнёзда, переливчатая россыпь камней. В одном из углов покачивалась гирлянда из перьев и засушенных цветов, а под самым потолком тускло светились шары, похожие на сплетённые светильники, испускавшие мягкое, почти тёплое свечение. Всё вокруг дышало покоем и заботой, но в этом жилище не было ничего знакомого. Ни строгих порядков, ни выверенных границ, как в деревнях кланов. Всё здесь сливалось с корнями, переплеталось, будто повторяя узор леса – но по-иному, по-своему.

И вдруг из полутени к ней шагнула фея. За ней, неслышно, появились ещё несколько. Все они были феями, но совсем не такими, какими Лия привыкла их видеть. У кого-то вовсе не было крыльев, у кого-то – короткие и искривлённые, а у одной девочки – асимметричные, чуть дрожащие, будто однажды сломанные и не до конца сросшиеся. Их волосы были разной длины и оттенков – от золотистых до тёмно-синих, лица – не такие, как у других: с веснушками, с серебристыми глазами, с полосками на щеках, похожими на отметины у зверьков. Но никто из них не выглядел враждебным. Напротив – в их взглядах сквозили осторожная надежда и тихое, почти трепетное восхищение.

Первая фея вышла вперёд. Её глаза мягко светились, в них отражались спокойствие и разум. Когда она заговорила, голос прозвучал просто, по‑домашнему:

– Ты не заблудилась, – сказала она, внимательно всматриваясь в Лию. – Ты пришла. Ты ведь тоже слышала зов?

Лия кивнула, не находя слов. Внутри неё смешивались тревога и надежда – ведь впервые за многие дни кто-то говорил с ней так, словно они давно знакомы.

– Покажи, – тихо попросила фея постарше, кивнув на её ладонь.

Лия нерешительно разжала кулак. Знак на её коже на миг вспыхнул чуть ярче, по нему прошла тонкая ниточка зелёного света. Феи переглянулись и подошли ближе. Никто не испугался – напротив, на их лицах появились лёгкие улыбки, а взгляды стали светлее.

Лия стояла в кругу окружённая теми, кого прежде не встречала, но будто знала всегда. Она не сразу смогла пошевелиться, позволяя новому чувству наполнить себя до краёв. Постепенно внутренняя скованность отступала, уступая место осторожному доверию – словно в ней отворилась дверь в совсем другой мир, где больше не нужно прятаться. Только когда первое волнение схлынуло, она почувствовала лёгкое прикосновение к локтю. Это была самая младшая среди безымянных – девочка с короткими спутанными волосами и тёмными, мягкими глазами, в которых читалось понимание.

– Пойдём, – шепнула она. – У нас всегда тепло. Даже без огня.

Они вместе направились к самому центру зала, где из земли выпирали мощные, переплетённые корни. На них были разложены подушки из мха, рядом стояли плетёные корзины, полные ягод. Остальные безымянные уже устроились вокруг: кто-то перебирал сплетённые из лоз браслеты, кто-то неторопливо жевал сухофрукты, а кто-то просто сидел в тишине, обхватив колени руками.

Здесь царила особая тишина – не гнетущая, а обволакивающая, словно сам лес укрывал всех невидимым, тёплым пледом. Вместо костра под корнями мерцал мягкий, почти неуловимый свет, похожий на отражение луны в глубокой воде. Но главное было не в этом: из самых глубин корней исходило нечто большее, чем просто тепло – ровное, живое дыхание леса. Это была не магия огня, а древняя, спокойная сила, та самая, которую Лия впервые ощутила в ту ночь, когда её позвало Сердце. Она осторожно присела на краю круга, немного поодаль, словно не решаясь войти сразу. Но феи с тёплыми, приглашающими улыбками мягко придвинулись ближе, будто уже знали: совсем скоро она станет частью их круга.

– Сегодня твой первый день здесь, – сказала хрупкая, почти прозрачная девочка с закрытыми глазами и длинными зелёными косами, переплетёнными мхом. – Я Саэл. Я вижу лес через звуки. Иногда он поёт мне, как море – сквозь ночь.

– Я – Неяр, – кивнул мальчик с веснушками и одним крылом, тихий и упрямый. – Мои родители спрятали меня, когда поняли, что у меня нет стихии. Я чувствую лес, когда касаюсь его – через холод земли, через шорох ветвей.

– А меня зовут Лири, – добавила девочка с короткими тёмными волосами и внимательным взглядом. – Я иногда ощущаю чужую грусть, даже если никто об этом не говорит. Это бывает больно… но здесь я поняла – это не наказание. Это часть меня.

– Меня пытались «вылечить», – отозвалась ещё одна фея, сидевшая чуть в тени. Голос её звучал глухо, но спокойно. – Но только в лесу я слышу, как пахнут сны.

В круге сидел и Орвель – самый старший среди безымянных: высокий, с прядями седины в волосах и глазами, в которых словно отразился мшистый покой древних деревьев.

– У каждого из нас была похожая история, – сказал он негромко. – Никто из нас не получил стихию. Кого-то изгнали, кого-то спрятали, кто-то ушёл сам. Но у каждого – свой способ слышать лес. Я, например, вижу сны о том, что происходило здесь задолго до нас. Иногда во снах ко мне приходят корни и рассказывают истории.

– А я чувствую, когда кто-то в деревне грустит, – тихо произнёс ещё один мальчик. – Будто собираю эти чувства, как утреннюю росу. Иногда это больно… но я знаю, что это часть меня.

Лия слушала, и впервые за долгое время в ней не возникло желания спрятаться или убежать. Напротив, каждый рассказ отзывался внутри, будто где-то глубоко всегда жила эта правда. Она вспомнила, как сама ночью слышала не звук, а песню, как в ладони вспыхнул свет – и почувствовала, что здесь никто не посмеётся над её странностью.

Орвель повернулся к Лии и мягко спросил:

– А ты? Как чувствуешь Ветролес… не через свет и не через дождь, а по-другому?

Лия немного смутилась, но, глубоко вдохнув, всё же заговорила:

– Я не знаю, как это объяснить. Иногда мне кажется, что лес говорит не словами, а тишиной… Или ритмом. Порой я слышу голоса, но не понимаю их смысла – просто чувствую, что нужна. Что лес ждёт меня.

– Ты не одна такая, – мягко сказала Саэл.

– Мы все что-то слышим, – добавил Неяр.