Тюлень

Лодка покачнулась, словно кто-то сзади повис на ней, и остановилась. Старик молча подвинул к себе мешок с едой, прислоненный к борту лодки и первым делом, ни на что не обращая внимания, вытянул оттуда термос со свежезаваренным чаем, с которым он, отправляясь в дорогу, никогда не расставался, первую пиалу чая он пил, обжигая губы, маленькими глотками. Сделав несколько глотков, поставил пиалу возле левой ноги, чтобы и достать было удобнее, и чтобы чай не расплескался, если вдруг тюлень надумает пошевелиться или же лодка качнется. Сунув руку в вещмешок во второй раз, достал оттуда кусок лепешки, разломал ее надвое и сунул в пиалу, чтобы хлеб стал мягче и податливее для его стариковских зубов. Дети Ширвана чего только не наложили в его вещмешок, на его дне стояла трехлитровая банка, доверху наполненная черной икрой, кроме того, там же находился нарезанный на куски аппетитный, янтарного цвета балык. Старик подумал про себя: “Здесь не меньше четырех-пяти кило, куда столько рыбы положили, как-будто я никогда ее не видел или жил вдали от моря”. Он взял всего понемногу и приступил к еде.

Поставив банку с икрой между ног, он щедро накладывал ее на куски смоченной в чае лепешки и с аппетитом отправлял в рот. Когда-то в давние времена в ауле икру советовали есть только что женившимся молодым парням, чтобы их жены и в старости с удовольствием вспоминали те счастливые дни и говорили: “Да, отец, силы в тебе тогда немерено было, покоя от тебя не было, ну прямо как молодой жеребец набрасывался…”

Отрезая перочиным ножиком небольшие кусочки, тщательно прожевывая, не спеша поел он и немного балыка – в меру соленой и хорошо прокопченой красной рыбы, отметив про себя, что вкус у нее точно такой же, как когда-то получался у матери, мастерицы солить и коптить рыбу. “Оказывается, в ауле и до сих пор есть люди, которые умеют так хорошо готовить рыбу, совсем как моя мама”,– подумал он. Умман мама тоже иногда занималась этим, для этого у нее было небольшое специально оборудованное помещение, пристроенное сыном рядом с домом, там она разделывала рыбу на пласты, развешивала на крюках для просушки и подвяливания, а уже потом коптила. Правда, в последнее время приготовленная таким способом рыба была старику не очень по душе, ему казалось, что в ней соли больше, чем надо. Старик каждый раз говорил жене: “Жена, следи за солью, не переложи”, но все равно ничего не менялось, при копчении она по-прежнему пересаливала рыбу.

Правда, в прежние времена, когда еще с удовольствием пили водку да пиво, солененькая рыба была очень кстати, ему и самому она нравилась.

Чем старше становится человек, тем больше меняются не только его внешность и привычки, но и пищевые пристрастия. Года четыре-пять назад он как-то раз упрекнул Умман мама: “Почему бы тебе, когда коптишь рыбу, не готовить ее малосольной, как мама делала?”, на что она возразила: “Оттого, что тебе не нравится приготовленная мною рыба, это не значит, что ее отвергают и твои дети и внуки, жена внука Аман джана, когда тот едет в город, всегда наказывает: “Привези оттуда солененькой рыбки, как твоя бабушка готовит!”,– с гордостью говорила она, подчеркивая свою правоту, и эти ее слова можно было понимать так: “Ты все еще хочешь иметь рыбу по своему вкусу?”

Каждый раз, когда в любом вопросе делалась ссылка на детей, старику не оставалось ничего другого, как признать, что Умман мама относится к числу женщин, умеющих лучше всех солить и коптить рыбу.

Старик ел неторопливо, ни на что не отвлекаясь и только глядя на лежащего в лодке тюленя. Постепенно насыщаясь, он чувствовал, как силы возвращаются к нему. Он ел и боялся, как бы его не сморил сон, потому что знал, что всегда после обеда ему хочется спать. Тюлень тоже, видать, вымотался, где это видано, чтобы его столько мучали, вытянувшись на дне лодки, он лежал тихо. Мотор был выключен, ему была приятна тишина, ведь он привык жить в толще море, где нет посторонних звуков.

Наевшись, старик убрал в сумку банку с икрой, хлеб и перочинный нож. В термосе оставалось совсем немного чаю, старик подумал, что, если он выпьет его сейчас, потом, когда захочет пить, у него ничего не будет, поэтому решил сейчас обойтись без жидкости. Сделав аминь, он вымыл руки и стал вытирать их. И опять его внимание переключилось на окружение. Море сейчас былыо похоже на любящую бабушку, посадившую внука на колени и качающую его из стороны в сторону, мысленно благодаря Создателя за то, что Он даровал ей такое счастье.

После аппетитной еды старик почувствовал, что зрение его стало как будто острее, да и сам окреп. Он был доволен своим состоянием: “Говорят же старики: один раз наесться – немного разбогатеть”. Теперь можно было опять заводить мотор и мчаться домой, чтобы поскорее добраться до Умман эне, которая, наверно, все глаза проглядела, дожидаясь его. По подсчетам старика, при непрерывной езде пути оставалось на два-два с половиной часа. Исходя из этих расчетов, лодка, похожая на выведенного из загона коня и отправившегося в дальнюю дорогу, где-то после полудня, ближе к вечеру, доберется до родных берегов.

Как только катер тронулся с места, снова появилась Берта и заняла свое место рядом со стариком. Сейчас он был похож на давнего молодого человека, усадившего в лодку свою юную гелин и отправившегося с ней на морскую прогулку: “Посмотри, какое у нас замечательное море, здесь настоящий рай!”,– с гордостью говорил он ей.

Берта уже давно была здесь, когда старик притормозил лодку, чтобы перекусить, она, давая ему возможность спокойно поесть, легонько вспорхнула со своего места и, едва касаясь ногами лодки, словно порхая, разместилась перед ним. Пока старик обедал, она сидела перед ним на поперечной скамейке, опустив вниз похожий на белую пену подол просторного платья. Она не спускала с него жадных глаз, разговаривала с ним взглядом:

– Ты проголодался, родной мой комбат?

– Я плохо переношу голод, ты ведь это знаешь…

– Что касается любви, ты также всегда был голоден…

– Надо же, что она вспомнила! А как же можно быть сытым, когда рядом с тобой такая сладкая женщина!

– Вкусная у тебя еда?

– Вкусно, вот бы еще зубы крепкие, чтобы пережевывать ее.

– Ты всегда радовал меня тем, что с удовольствием ел все, что я готовила…

– Да, это было счастье, есть из твоих рук, ты ведь умела замешивать пищу на любви своей. Что может быть вкуснее такой еды?

Сидя перед тюленем, они вели задушевную беседу, какая бывает между любящими мужем и женой. И все же какая-то часть мыслей старика была о другом, они уводили его к другому разговору, возникшему много лет назад…

– Любимая моя, сколько же тебе пришлось вынести! Думаю, что ты, как и я, постарела, тебе, как и мне, осталось, как старому Героглы*, только доползти до пещеры горы Йылдыз (Звездной), вряд ли тебя возможно узнать, лично я напоминаю старика из сказки Пушкина, который сидит со старухой своей у моря… Думаю, что и ты сильно изменилась, наверняка, стала похожа на своего крутолобого отца с портрета на стене, девочки чаще всего бывают похожими на отцов. У нас есть поверье: если девочка похожа на отца, а мальчик на дядю, это к добру. Не зря ведь бабушка твоя все время подчеркивала, что ты папина дочь. И твой Эльман временами так сильно напоминает тебя, особенно взгляд у него твой. А куда денешься, ведь он твой ребенок. А как мой ребенок, которого ты унесла с собой в животе? Если родился мальчик, он должен быть похож на старшего брата Эльмана, а если девочка, она должна быть красива, как все дети-полукровки, ну и еще, быть может, немного на меня похожа. Может, и она глазами, статью своей тебе напоминает меня…

У меня есть и еще две родные дочери, они тоже очень красивы и стройны, старшая из них похожа на мать, а про младшую говорят: если бы она родилась пацаном, была бы точной копией своего отца.

…Счастье мое, для меня главное, что ты осталась жива. Разве это не счастье – узнать, что ты где-то есть? Господь сохранил тебе жизнь, сберег тебя, может, Он и мою кровиночку оставил жить. Иногда я думаю, что Бог все же не так и плохо ко мне относится.

Одно мне непонятно. Если ты есть на этом свете и знаешь, где мы находимся, почему ни разу не дала о себе знать? Могла бы что-нибудь придумать… Кто знает, может, и не могла…

Наверно, ты вышла замуж и хорошо устроена в жизни, дай-то Бог. Ты достойна лучшей доли, моя любимая Берта… Вот только на нас в душе у тебя осталась обида… Теперь я это знаю, вот только слишком поздно об этом узнал…

На этот раз старика вывел из оцепенения тюлень, до того лежавший неподвижно. Он неожиданно задергался, будто испугался чего-то, и начал пронзительно кричать и в крике этом слышалось: “Вай, умираю!” Он прилагал все силы, чтобы вырваться из опутавших его веревок, дергался,. крутился на месте, стучал о дно лодки, так что казалось, что лодка не выдержит такого натиска, перевернется. Старик не сразу понял, что же произошло, он только видел, что что-то происходит. Поведение тюленя говорило о том, что он только сейчас понял, что по-настоящему пленен, и ужаснулся этому. Он бился головой об лодку, словно решил размолотить ее и отомстить за то, что он не сразу догадался о происшедшем.

Чтобы разобраться, что происходит, старик вынужден был сбросить скорость, которую лодка только-только набрала и пошла ровным ходом. Он никак не мог сообразить, что стало причиной переполоха, устроенного тюленем. До сих пор он всю дорогу в душе благодарил парней из своего аула, которые выполнили его просьбу, но теперь упрекнул их:

– Ну что за люди, можно ведь было и маленького тюленя поймать, а не такого огромного, ведь это животное по размерам небольшому бычку не уступит,– растерянно думал он.

Что бы там ни было, главное, решил старик, не дать тюленю перевернуть лодку. Надо было как-то сохранить ее равновесие. Он поднял весла и на всякий случай закрепил их на своих местах. Пододвинул к себе палку с крюком на конце, чтобы утихомирить ею тюленя в случае, если он опять начнет сходить с ума и накренит лодку.

Старик чувствовал, что тюлень неспроста так оживился, что-то на него подействовало, а вот что именно, понять не мог никак. Судя по поведению тюленя, старик решил, что он припадочный, и что сейчас у него случился очередной приступ бешенства, вот только неизвестно, что его спровоцировало. Когда он лежал неподвижно, то был похож на огромного усатого младенца, завернутого в пеленки.

Потом он вспомнил, что в народе тюленей чаще всего называют морскими собаками, что это название они получили из-за своего сходства с собаками, как внешнего, так и повадками. А раз так, то все отличительные черты обычных собак должны быть присущи и морским, решил старик. Например, сельские собаки совершенно не выносят солнца, в жаркие дни они так и ищут, куда бы спрятать свою голову, мечутся в поисках тени.

– Видно, и это чудище не выносит жары, конечно, если лежать раздетым, как он, можно и сгореть на солнце,– думал он, зная, что осенний зной бывает особенно беспощадным.

Старик понял, что он должен помочь тюленю. Черпая чайником-тунче воду из моря, он стал обильно поливать высохшую спину тюленя, веря, что это поможет успокоить его.

Но тюлень, похоже, решил во что бы то ни стало освободиться, обливание водой на него не подействовало, он все кричал и бился, пытаясь оборвать пожелтевшие веревки. Старик понял, что в аул он привезет исходящего в крике тюленя.

Внутри лодки образовалась лужица из смеси воды и крови. Когда лодка вдруг резко накренилась влево, старик перепугался не на шутку, мечущемуся тюленю удалось сместиться к левому борту лодки, и старику показалось: подвинься он чуть-чуть, и лодка начнет черпать прыгающие вокруг нее веселые волны, а потом и вовсе завалится набок. Чтобы хоть как-то удержать равновесие, старик первым делом сам переместился к правому краю лодки, потом туда же передвинул и сумку с провизией, которую держал между ног, поднял со дна пустую необшитую банку, которая болталась из стороны в сторону и тарахтела, и установил ее между сдвинувшимся вбок тюленем и краем лодки, чтобы предупредить дальнейшие действия зверя, посмотрел по сторонам, ища взглядом, что бы такое еще поставить там. В самой лодке грудой возвышалась сеть, которую старик взял с собой, она напоминала горку дров, приготовленных для разведения костра. Старик пожалел, что не положил ее рядом с собой, тогда в случае необходимости ее можно было бы сразу достать, если бы она сейчас была под руками, можно было бы снять мотор лодки, завернуть его в сеть и спустить с правого борта, чтобы добиться равновесия. Но и без того небольшое равновесие было достигнуто, старик немного успокоился, ему уже не надо было снимать двигатель, заворачивать его в сеть и спускать с правого борта лодки.

Неожиданно взбунтовавшийся тюлень так же неожиданно и успокоился. “Наверно, понял, что таким образом ему ничего не добиться, или же сильно устал и выбился из сил мой черный брат, ну и дал же он мне прикурить!”– уже спокойно думал старик. Когда тревога улеглась, старик спокойно обошел тюленя и увидел, что во время своего безумства натянутые веревки врезались в его тело и поранили его до крови. Кровила и голова тюленя, которой он совсем недавно с таким остервенением бился о дно лодки.

Старику стало жаль раненого зверя, он представил, что привезет его в таком виде домой, после чего и сам должен будет лишить его жизни. Ему стало не по себе. Сочувствуя тюленю, стал ласково корить его:

– Ну зачем надо было так беситься, разве нельзя было вести себя спокойнее? Вон что со своей головой натворил, ты же бился башкой как ненормальный! Кажется, и глаз повредил, вон какая гематома под ним образовалась…

Старик осторожно, чтобы не побеспокоить, обошел тюленя сбоку, ему захотелось достать из носа лодки сеть и подсунуть ее под голову тюленя, чтобы ему, если он опять надумает биться головой, было помягче. Но, подумав, решил, что тюлень может по-своему расценить его попытки помочь ему и снова выйти из себя, поэтому отказался от своего намерения.

Размахивая веслами, как крыльями птицы, он стал потихоньку уходить с этого места.

После того, как обстановка несколько стабилизировалась, старик тоже успокоился, на него умиротворяюще действовал окружающий его простор. Он подумал о том, что охота на тюленя не такое уж и трудное дело, не труднее, чем ловить рыбу или охотиться на птицу, причем, несмотря на то, что он, как и женщины, время от времени начинает рычать и кусаться, все же вседа находится рядом с человеком, не отстает от него с сотворения мира, что, как бы ни складывались обстоятельства, человек никогда не отказывался от охоты и женщины, и правильно делал, а иначе он не смог бы обеспечить себе даже такую жизнь. Обо всем этом старик думал с благодарностью судьбе.

На море всегда хорошо думалось. Оно имело свойство заставлять вспоминать забытое, как человек, уехавший на отдых в дальние края, вдруг начинает вспоминать подзабытых знакомых и писать им оттуда ностальгические письма. Именно в такие минуты в памяти оживают давно забытые события и люди.

Разглядывая море, старик думал о том, что Господь Бог создал его таким таинственным, таким многозначительным для того, чтобы заставить людей, не так просто поддающихся воспитанию, задуматься о смысле жизни, помочь им понять окружающий их мир. Но сколько бы ни размышлял он, не мог поверить в то, что можно исправить потомков тех, кто был изгнан из рая и с самого начала не послушался Бога, пошел на поводу у женщины и стал вкушать недозволенный плод. Но как бы там ни было, на море старику было всегда комфортно и легко, в голову шли только хорошие мысли, они складывались в приятную мелодию и звучали в его душе.

Когда откуда-то сзади донесся знакомый голос тюленя, старик вздрогнул от неожиданности и сразу же забыл обо всем на свете. Он резко обернулся. Вот тебе раз, он увидел мордочки двух прелестных тюленьих детенышей, как две капли воды похожих друг на друга. Высунув головы из воды, они плыли рядом с лодкой. Только теперь старик понял причину недавнего беспокойства тюленя, пытавшегося разорвать свои путы. Тюлениха-мать учуяла близость своих деток, которые догнали лодку и плыли за ней след-в-след, ей хотелось разорвать эти пожелтевшие веревки и присоединиться к своим малышам.

После этого старик снова повернулся к лежавшей перед ним тюленихе-матери:

– Ну что ж ты сразу не сказала, черная подруга, что твоя малышня тебя сопровождает? Вон они догнали нас, уже совсем близко подошли. – Говоря это, старик имел в виду двух тюленят, которых только что видел позади лодки. – Теперь мне все ясно, ты унюхала их, поэтому и волновалась так. Тебя, конечно, можно было бы назвать глупышкой, но я лучше назову несчастной. Это будет точнее. Скажи, разве ты в силах разорвать такие прочные оковы? Что поделаешь, судьба. Тебе не остается ничего другого, как смириться с ней, быть умницей и лежать тихонечко…

Старик разговаривал с лежащим перед ним тюленем сочувственным тоном, словно тот понимал, как он жалеет неразумного зверя, в тело которого впились веревки. Он говорил тоном наставника, делающего внушение нашалившим детям.

Судя по тюленьим отпрыскам, старик сделал вывод: если он еще ненадолго задержится, то здесь начнут собираться тюлени со всей округи, как это бывает с женщинами, которые, прослышав о поступлении дефицитного товара, начинают отовсюду сбегаться к магазину. Он представил, как его со всех сторон окружат усатые чудища, ему стало страшно, и он заторопился как можно скорее уйти от этого места.

Несмотря на осень, день стоял по-летнему теплый и сухой. Как и обычно в такое время, солнце стояло высоко, оттого и горизонт казался отступившим вдаль.

Но старик, все еще не пришедший в себя после недавней выходки тюленя, не обращал внимания на эту красоту. Он по-прежнему был занят мыслями о взбунтовавшемся тюлене.

Подставив поднятой движением лодки шумной струе воздуха грудь и лицо, он пристально вглядывался вдаль. Душа его оттаивала, заботы отступали. Когда, наконец, он пришел в себя и стал думать об окружающей его осени, то был уже далеко от того места, где тюлень устроил ему настоящую бучу, тем не менее у старика совсем не было уверенности в том, что “черная сестра”, как он сам прозвал тюленя, опять не устроит ему что-нибудь подобное, хотя сейчас тюлень выглядел присмиревшим, лежал тихо. “И все равно, пока не доберешься до берега и до самого момента разделки туши ни в коем случае нельзя расслабляться, иначе от этого опасного зверя можно ждать чего угодно”, думал старик.

Поддавшись обаянию осени, старик стал думать о том, как она красит и умиротворяет окружающую природу, придавая ей особое очарование. Но так будет длиться недолго, очень скоро осень вступит в свои права и станет похожей на обиженную женщину, начнет гнать по небу черные тучи, волновать море и переворачивать все вокруг, словно желая раз и навсегда разгромить этот мир.

А вообще-то старик больше других сезонов любил осень, может, потому, что видел в ее поведении сходство со своим характером. И потом, осень всегда приносила усталой душе старика успокоение, ему хорошо думалось на фоне желто-коричневой палитры осени.

Через некоторое время старик заметил, как к нему стали возвращаться мысли, разлетевшиеся в разные стороны после недавней выходки плененного тюленя, и сравнил это с вечерним возвращением домой детей из школы, взрослых с работы, когда семья собирается вместе. Он считал себя одним из тех, про кого говорят “у него есть спутник”, и выражалось это в том, что, где бы он ни находился, всегда был занят своими мыслями, про себя постоянно разговаривал с детьми, а иногда, когда мысли совсем распирали его, он начинал говорить сам с собой вслух.

Когда у него было хорошее настроение, он начинал напевать мелодию какой-нибудь песни, а вместо слов произносил имена детей – Эльман мой, Тумар моя, Тувак дочка…, вспоминал их детские выходки. Когда же дети выросли, в его напевах имена детей сменились именами любимых внуков.

И поэтому, прослышав о том, что “бывают люди со спутниками”, он и себя отнес к этой категории.

Увидев огромное нефтяное пятно, разлившееся на поверхности моря и похожее на черную кошму, наброшенную на гребни волн, старик, испугавшись, что нефть может загореться от искр его мотора и заполыхать, тут же выключил двигатель.

Он с грустью смотрел на разбросанные вокруг него, похожие на черные кошмы, нефтяные пятна. “Откуда здесь взялась нефть?”. Сориентировавшись на местности, он понял, в каком месте моря находится, и вспомнил, что здесь проходят идущие из Красноводска огромные нефтеналивные танкеры, из которых иногда сочится и выливается в море маслянистая жидкость. Сколько помнит себя старик, именно в этих местах пролегает трасса, по которой массивные емкости с нефтью перевозят в Россию. Но на сей раз это были не просто капли нефти, вытекшие из танкеров, пятна казались особенно массивными.

Вспомнив о том, что находится в местах, известных всему миру запасами нефти, старик подумал: “А-а, наверно, в каком-то месте на дне моря произошел прорыв, а иначе разве могло из судов вытечь столько нефти? Говорили же, что месяца два-три назад произошло землетрясение силой в два-три балла, может, из-за него все это случилось? Значит, эта нефть с тех пор и сочится со дна моря, неужели этого не видят те, кто занимается нефтедобычей? Они обязаны были найти образовавшуюся брешь и с помощью взрыва закрыть ее. Ведь если нефть и дальше будет подниматься на поверхность моря, наши чистые берега станут похожими на бакинские. Потому что, если бы это были пятна нефти, вытекшей из проходящих мимо танкеров, море давным-давно очистилось бы от них, оно бы впитало их в себя”,– с присущим старикам беспокойством подумал он.

Когда же мысли закружились вихрем и опять откуда-то извлекли воспоминания о Берте, старик быстро забыл, где он находится, о вызванном разлившейся нефтью беспорядке, который только что приводил его в ужас, забыл о лежащем у его ног тюлене, о больной Умман, которая лежит дома и ждет его не дождется, обо всем забыл и, как и прежде, превратился в человека со спутником.

… После ухода Берты для Балкана началась тоскливая, лишенная всякого интереса, бесцветная жизнь. В те дни все ему напоминало Берту – одежда, которая так шла к ее ладной фигуре, посуда, к которой она прикасалась, словом, все, что было в доме, напоминаниями о ней мучало его. И у него, и у его матери Отаги сердце разрывалось, когда маленький Эльман, показывая ручонкой в сторону моря, начинал плакать и проситься к матери: “К маме хочу, я к маме пойду”. В такие минуты Балкан чаще всего уходил из дома. Плыл на лодке туда, где утонула Берта, курил, мысленно разговаривал с ней:

– На кого ты нас оставила, Берта?

– Что поделаешь, так случилось, комбат мой родной…

И тогда на душе у него немного легчало. Правда, его совсем не тянуло домой, потому что он знал, что там его встретит плачущий малыш: “Ма-ма!..”Чтобы успокоить сынишку, он брал его из рук матери, прижимал к груди, целовал. И если бы в один из тех дней на горизонте судьбы не показалась Умман, неизвестно, сколько еще времени протянулись бы эти горькие дни.

Однажды Отага вышла из дома с ребенком, чтобы хоть как-то отвлечь его от тоски по матери, а обратно они вернулись уже втроем, с ними была и Умман.

Умман не показывалась в этом доме с тех пор, как утонула Берта. Она и вообще нигде не появлялась, разве что на работе. По-своему страдала и держала траур по погибшей подруге.

Однажды Эльман, прогуливаясь с бабушкой и проходя мимо сельсовета, вспомнил, что раньше приходил сюда с мамой к тете Умман. Он показал пальчиком на здание сельсовета и стал тянуть бабушку за руку: “Пойдем к тете, пойдем, там тетя”.

При виде гостей Умман вздрогнула от неожиданности, вскочила с места, схватила Эльмана на руки, крепко прижала к себе и заплакала. Вот и в тот день сюда ее привел Эльман, который никак не хотел расставаться с ней. Умман долго играла с малышом, покачала его на качелях, накормила и уложила спать. И только после того, как мальчик уснул, ушла домой.

Увидев осунувшуюся Умман, ее обведенные темными кругами запавшие глаза, Балкан подумал: “Берта и нас ввергла в страшное горе, но и подругу не пощадила, та как тень стала”.

Когда Балкан женился на Умман, Эльман уже крепко привязался к ней и воспринимал ее как свою мать. И когда лежал в ее объятьях, так же прижимался к ее груди, как когда-то к материнской.

Старик вдруг вспомнил, как пару лет назад проездом из Красноводска в Ашхабад его дом навестила сестра его друга Астахова. Старик ее не видел, не судьба, он в то время вместе со своей старухой был в Казанджике, на свадьбе внука гулял. Эта полная русская женщина с мужем и двумя внуками побывала у него дома, попросила дать ей на память семейное фото старика, а увидев в альбоме фотографии детей Эльмана, сказала: “Какие же они все похожие, ну просто русские детишки, смотри, мои внуки тоже немного похожи на них…” А потом добавила: “Ах, как жаль, что мой брат Астахов не видел этого счастья, он так тосковал по своему комбату”, – расстроилась до слез…