Сделать шаг (отрывок из романа)

– Нет, просто захотелось сменить обстановку да с тобой посплетничать. Кирилл, похоже, не на шутку Полиной увлекся. Это ваши с Кирой подруги?

– Нет, вот их, – киваю на колдующих над косяком Костю и Леру. – Они договаривались вместе вчера ехать, но у этих в городе дела какие-то были. Вот Костя и попросил их прихватить по дороге…

– Понятно.

– А Кира просто нашел человека, которого можно загрузить. Это у него называется духовное родство.

– А ты духовное родство обнаружил? – улыбнувшись, осведомляется Лера.

– Пока не понял еще. Больно выбор сложный: они такие… похожие.

– Анька с Оксанкой разные, поверь мне, – вставила свое слово Лера.

– Верю, но на первый взгляд это понять трудно.

– Кто следующий? – Костя делает две затяжки и протягивает мне косяк.

Я не большой поклонник марихуаны. Скорее, вообще не поклонник. Курю очень редко и только за компанию. Потому что если всех моих друзей трава веселит, то меня прибивает как-то. А сидеть, нагружаясь накатившей сутью, когда вокруг все ржут, как ненормальные, согласитесь, – прямо-таки какой-то дисбаланс. Да и потом, баловство все это! Ну, разве что вот так, раз в полгода, с друзьями за компанию.

Затягиваюсь. Папироса затрещала-защелкала-засветилась. Задерживаю дыхание, чувствую, как дым опускается вниз, выдыхаю. Ну и хватит – хорошего понемножку.

– Держи, – протягиваю косячок Лере.

– Так что с нашей песней? – спрашивает Костик.

Продолжения музыкальной темы, похоже, не избежать.

– Обычная процедура: сперва мы прогоним ваше творение в своей программе как новинку. Затем я договорюсь с программным, чтобы ее включили в плей-лист. Сложность в том, что не на CD песня…

– А где я компакт-то сделаю? Это больших денег стоит…

– Ну, есть же сейчас возможность на компьютере запилить.

– Не по средствам пока, – вздыхает Костя. – Сама болванка, так называемая, приличных денег стоит, да и программу эту еще поискать надо. Хорошо, что хоть на DAT удалось записать.

– Вот поэтому в CD-чейнджер песню и не зарядить. Но программу с компьютера можно останавливать, поэтому лазейку найдем. Еще раз говорю – горячей ротации не обещаю…

– Да это понятно. Нам главное – прозвучать. На других радио вообще ноль по массе. Везде знакомых искать надо. У нас же, как ты говоришь, несовременная музыка.

– Сам, между прочим, виноват: нефиг играть старье всякое. Ты же хороший басист, Костя, вписался бы в какой-нибудь актуальный коллектив, чего хардешник-то рубить. Или если нет желания чужие идеи воплощать, сам бы замутил что-нибудь…

– Да не интересны мне все эти так называемые современности! – взвивается Костик. – Стать тысяча первой гранжевой группой для всех этих полуподвальных клубов?

– Можно подумать, с хард-роком ты на стадионах выступаешь. Кто сейчас вообще стадионы-то вытянет? «Алиса» да «ДДТ», и все. Остальным – добро пожаловать в клубы. Между прочим, это хорошо: вспомни, когда мы на концерты пролезали, о клубах и речи не было. Все играли полуподпольные сейшены по непонятным площадкам…

– Да я же не против клубов, что ты меня агитируешь, – морщится Костя, – я за разнообразие. Достало это гранжевое засилье. Где право на выбор?

– А что ты понимаешь под правом на выбор, а? Чтобы тебя с твоим позапрошлогодним хард-роком хлебом-солью и водкой-анашой встречали? Это с какого перепуга? Костик, на дворе де-вя-нос-ты-е, понимаешь?! Загляни в «Rolling Stone» и «New Musical Express», там если не гранж, так брит-поп новомодный. Все остальные – сосут, извините, барышни.

– Да ладно, «Nazareth» и «Deep Purple» до сих пор стадионы собирают…

– Где, Костян, где? У нас? Так это потому, что «Nirvana» кончилась, не доехав, а о «Blur» с «Radiohead» у нас знают пока три с половиной человека, включая меня. «Nazareth», блин! Да там они играют в таких же клубах, как и ты, и рады этому до соплей. А здесь для них просто поле непаханое: приезжаешь героем, стадион в каждом городе, сборы. Вот и катаются, как на работу, раз в квартал. Но это все от дефицита музыкальной информации и лени её раздобыть.

– Ладно, мальчики, хватит, – Лера решительно вмешивается в наш спор, опасаясь перехода на личности, и передает мне косячок. – Держи-ка, перекури.

– Спасибо, Лер, мне хватит.

– Лен, ты точно не будешь?

– Точно. Костя, скажи, а чего ты действительно не хочешь вписаться в какую-нибудь подающую надежды группу? Можно же, наверно, в двух коллективах играть?

– Играть-то можно…

Костик перехватывает истлевшую до середины папиросу, делает глубокую затяжку, закрывает глаза и молчит пару секунд. Затем глотает дым, открывает глаза, выдыхает и продолжает:

– Но, во-первых, это действительно отнимает много времени. Репетиции и там, и там, выступления клубные. Потом, если надежды оправдываются, группу забирают в оборот, и начинается плотный чес – все эти туры, записи. Денег, конечно, больше, чем сейчас, но вот он подтвердит – условия кабальные.

Я неопределенно киваю головой, но Косте моя реакция не очень-то интересна:

– Приходится выбирать – или по любви, или за деньги. А поишачив за деньги лет пять, понимаешь, что имели тебя почти за бесплатно. Ну и нахрен это надо? Лучше уж совсем забесплатно, но по любви.

– Ага, любовь как раз русские и придумали, чтобы денег не платить, – вношу я свою ремарку.

– Ты вот тоже мог бы, наверно, сейчас на «Европе Плюс» работать, а не работаешь? И чего?

– Ну, мог бы или не мог – не знаю, – такого поворота беседы я не ожидал. – Но на нашей радиостанции мне работать, конечно, приятнее…

– Хотя и платят меньше?

– Меньше, но платят. И перспективы есть…

– Какие перспективы? Какие, к псу, перспективы?! Посмотри вокруг – время рока кончилось! Попс и рейвы эти новомодные – вот и все, что сейчас нужно. А мы занимаемся этим, потому что прет нас пока и не заботит ничего. И тебя, и меня. А разговоры о стилях – это все наши внутренние разборки. Тот же гранж, как ты говоришь, популярный во всем мире, много он денег приносит, скажем, Илюхе Черту из «Millitary Jane»? Намного он богаче меня? Ни-фи-га! Так зачем мне играть этот гребаный гранж, если, занимаясь любимой музыкой, я чувствую себя не хуже того же Черта?

– Правильно! – Лерка затягивается и, скривившись, начинает махать руками. – У-ф-ф… Не в то горло дым попал… Правильно, нефиг изменять себе! Я поэтому с тобой, Костечка. Ты лучший басист в этом городе. Держи, дерни еще.

Она переворачивает папиросу и делает «паровоз», Костя затягивается, пускает дым, и они сливаются в страстном поцелуе. Мы с Леной переглядываемся и синхронно улыбаемся: музыканты – они как дети, честное слово!

– Раз никто больше курить не будет, пяточку мы заначим, – произносит Костик, оторвавшись от Лерки, слюнявит пальцы и гасит окурок «Беломора». – Пошли в компанию?

– Да уж пора, что-то выпали мы из коллектива, – ворчу я, радуясь окончанию этого спора.

Вернувшись в комнату, я обхожу стол и плюхаюсь на один из диванов. Все, на сегодня мне точно хватит и косяков, и алкоголя. Иначе приберет не по-детски: флажок падает в голове и утром тяжелейшее похмелье. Такое, правда, случается редко, я умею контролировать свою норму. Просто после определенной порции алкоголя – если напиток чистый, а не подлые коктейли – у моего организма есть одно волшебное свойство: залить в него что-то через силу невозможно. Не принимает, и все! Это позволяет мне выживать на всевозможных рокерских пьянках – поймал кураж и отлично, а до беспамятства и лица в салате не доходит. Ну, скажем, почти не доходит. Бывают, конечно, срывы, вот как сейчас. Как будто чувствовал – нахлобучит меня трава. Костика с Леркой вон уже сразу на «хи-хи» пробило, а я на всех словно из-за стекла смотрю.

Малыш добрался до гитары и терзает струны. Когда-то он играл со своими одноклассниками в рок-группе. Группа моего братца пыталась даже вступить в Рок-Клуб, а я присутствовал на прослушивании лет семь назад. (Боже, как бежит время, каким я тогда был молодым, а сейчас мне уже 25, даже представить страшно!) Малыш со товарищи отыграли программу минут на тридцать, мэтры, посовещавшись, парней не приняли. Помню, после мы все вместе заливали раненую гордость портвейном где-то неподалеку. Проанализировав свое фиаско, друзья моего братца неожиданно обнаружили, что у их гитариста нет слуха, и уволили его за профнепригодность. Тем самым гитаристом как раз был мой братец. Это, впрочем, не мешает им по-прежнему оставаться друзьями. Как не мешает брату, накатив, брать гитару и пытаться на ней что-нибудь изобразить с важным видом.

Малыш перебирает струны и кивает Кире, который, обнимая Полину, одновременно делится с братцем своей болью:

– Ты представь, Стас, я – белый офицер, эполеты, золотая сабля. Сам – на коне…

– Кирюша, ты на коня-то заберешься? – Малыш говорит, не отрывая глаз от пальцев, зажимающих на грифе гитары аккорды.

– Я?! Ну зачем ты так, Стас, да я, блин, блестящий наездник! И стрелок тоже. Полина, знаете, каков я в седле?

– Пока нет, – Полина чуть отстраняет подвыпившего белого офицера, но только чуть-чуть.

– А я вам покажу! – Кирыч поймал кураж, теперь его никто не остановит. – Я с детства в седле…

– Кира, ты хотя бы на велосипеде кататься умеешь? – Шурик присоединяется к компании.

– Да я вообще с десяти лет за рулем! Я еще на папиной «Волге» рассекал.

– В седле? – это снова Малыш.

– Да! – в горячке выдает Кирилл, а затем его лицо принимает скорбное выражение. – Стас, почему ты хочешь все опошлить? Вот вы все меня не любите…

– Кирюша, ну что ты, я ж тебе как офицер к офицеру.

– Вот-вот! Эх… Как это мелко! И я, потомственный дворянин, вынужден терпеть все это. Теперь вы понимаете меня, Полина?

Полина согласно кивает и гладит Киру по голове.

– Малыш, дай-ка гитару…

Костик справился с очередным приступом хохота и забирает у брата инструмент. Он чуть подкручивает колки, сосредоточенно дергая первые струны. Нафига – все равно сейчас уже никто не в состоянии понять, настроена гитара или нет. Наконец, берется первый аккорд:

– Нет меня дома, и целыми днямиЗанят бездельем – играю словами…

Окружающие подхватывают хором:

– Каждое утро жизнь снова начинаюИ ни черта ни в чем не понимаю…

Слышал бы все это Цой! Впрочем, вполне возможно, он и не такое еще исполнение своих песен слышал.

– Я, лишь начнется новый день,Хожу, отбрасываю тень,С лицом нахала…

Я тоже когда-то мог сыграть на гитаре эту пеню. И еще других всяких разных с десяток. Даже музицировал у того же Кирыча на квартире. Слава богу, вовремя понял, что нет у меня ни слуха, ни голоса и что рок-звездой мне не стать. Понял, и как-то на душе спокойно стало. С тех пор гитару в руки стараюсь не брать. Хотя тянет иногда, конечно. Особенно, когда выпьешь.

– Начнется вечер, я опятьОтправлюсь спать, чтоб завтра встать.И все сначала…

Костик, полулежа, откинувшись на кровати, с упоением наигрывает на гитаре. Лера, верная рок-подруга, поддерживает бойфренда и старательно подпевает. Компания пытается расположиться поближе к ним. Те, кто не помнит слов, притопывает и прихлопывает. Малыш с Леной раскачиваются в такт гитарному бою, Шурик приспособил какую-то кастрюлю как там-там и наяривает, не жалея ладоней.

– Я видел вчера новый фильм,Я вышел из зала таким же, как раньше…

О, БГ пошел. Вот она – чудодейственная сила музыки – и магнетизм человека с гитарой. Вот что делает с людьми настоящее искусство напополам с водкой «Распутин»!

– …И я читал несколько книг,Я знаю радость печатного слова.Но сделай шаг, и вступишь в игру,В которой нет правил…

Рядом с Полиной – одна из сестер-близняшек, вместе хлопают в ладони, улыбаются. Даже Кирюша отказался от саркастических замечаний и подпевает Косте.

– Время луны – это время луны,У нас есть шанс, у нас есть шанс,В котором нет правил…

Никак не могу сосредоточиться, чувствую какой-то дискомфорт: явно кого-то не хватает. Как при замедленной съемке поворачиваю голов – на другом конце дивана вторая сестра, склонившись, потирает ногу. Ага, Оксана.

– Болит?

Свой собственный голос слышу с задержкой секунд в пять. Оксана поднимает голову и кивает, пытаясь улыбнуться. Улыбка получается вымученной.

– Помочь?

Стараюсь говорить односложно. Выгляжу, наверно, полным дауном. Все-таки не надо было курить.

– А чем тут поможешь? – Оксана морщится, растирая ногу. – Опухоль появляется.

– Не переживай, перелома нет. Иначе бы и дотронуться не смогла.

– Это, конечно, радует…

На нас никто не обращает внимания, как будто и нет нас в этой комнате. Кирыч отобрал у Костика гитару, и все внимание присутствующих обратилось на него. Костик не обиделся, а просто свернулся калачиком и задремал у Леры на коленях. Настала очередь Киры стать героем рока.

– В каморке, что за актовым залом,Репетировал школьный ансамбль…

«Чиж» совсем недавно стал властителем дум питерской рок-тусовки, его песни крутятся на радио всего полгода. На нашем, между прочим, «Радио-1» эти песни зазвучали раньше всех. Хотя максимум нашей заслуги – the little help from a friends, не больше. Но все равно приятно.

– Ударник, ритм, соло и басИ, конечно, «ионика».Руководитель был учителем пения,Он умел играть на баяне…

Смотри-ка, мысли связные появились! Отпускает, похоже. Срочно надо на свежий воздух, пока новой волной не накрыло. Снова медленно поворачиваюсь к Оксане:

– Я на улицу. Не желаешь компанию составить?

– Я бы с удовольствием, но нога…

– Я поддержу. Перед домом скамеечка, и там все же посвежее.

– Если поддержишь, тогда пошли.

Медленно поднимаюсь, стараясь контролировать движения. Делаю шаг к двойняшке – удается. Оксана пытается встать, опирается на больную ногу и, охнув, присаживается на подлокотник дивана. Подхватываю ее за локоть, затем перехватываю за талию.

– Давай осторожно…

– Больно, – прикусив губу, почти шепчет Оксана.

Мы тихонько ковыляем мимо стола к выходу. Удивительно, но мне удается идти совсем ровно. Чувство ответственности, что ли, включилось? Бросаю взгляд на честную компанию – компания увлеченно поет. На нас обращают внимание только двое: сестра удивленно вскидывает брови, Полина понимающе улыбается. Остальным до нас нет никакого дела…

– …Вот такая вот музыка,Такая, блин, вечная молодость!

На улице легкий ночной ветерок очень кстати. Помогаю Оксане присесть на скамейку, сам распрямляю плечи и делаю несколько глубоких вдохов. Реально отпускает!

– Тяжело?

– А ты как думаешь?

– Думаю, тяжело. Алкоголь с травой не любят друг друга.

– Есть опыт?

– Небольшой…

Смотри, какая опытная! Под ноги бы лучше смотрела. С другой стороны, чего я раздражаюсь: все правильно – не дите малое, должен был предвидеть.

– Сама-то как? Там в домике алкоголь уже в воздухе разливается. Откуда столько водки появилось?

– Твой брат прихватил. А я, как ногу подвернула, почти сразу протрезвела. Сейчас только голова болит – не до веселья.

– Осторожней надо, алкоголь не любит неверных шагов.

Все же не мог не подколоть. Ну а чего она нарывается? Не отвечает – склонилась, ногу массирует. Волосы у нее черные, аж с отливом. Как это… вороненое крыло, воронье? Не люблю блондинок. Натуральные еще туда-сюда, а крашеные… Конечно, есть отдельные барышни, которые… в общем… вполне себе. Но это отдельные и после близкого знакомства. А, в целом, не люблю.

– Как думаешь, долго они еще веселиться будут? – Оксана поднимает на меня глаза.

– Как пойдет. А идет вроде бы хорошо. Я тоже чего-то подсдулся. Пойду, гляну, что там у них. Ничего, если оставлю тебя ненадолго?

– Иди. Мне без помощи все равно отсюда не сдвинуться, но здесь лучше, чем в доме.

Не успеваю сделать и трех шагов к крыльцу, как дверь распахивается, и оттуда, покачиваясь и причитая, выскакивает Лера. В руках у нее какой-то сверток.

– Что случилось?

Мой вопрос проигнорирован. Захожу в комнату – все суетятся. Похоже, все дело в Костике: он свесился с кровати, тело содрогается в спазмах. Лена поддерживает Костю за плечи.

– Не интеллигентно это, Константин! Надо было с достоинством выйти на улицу, зайти за угол и блевать там сколько душе угодно…

Кирыч говорит Косте, но обращается почему-то к Полине. Та прикрыла рот рукой: то ли от ужаса, то ли от смеха – не разберешь. Шурик корчится от хохота около шкафа. Только Малыш, стоящий невдалеке от Костиной кровати, сохраняет олимпийское спокойствие:

– Тазик ему надо, тазик! Это еще не все, будет продолжение. Лера, тащи тазик с улицы – и убирать меньше придется, и вонять не так будет.

– Шурик, что здесь произошло? – я трясу товарища за плечо, он едва удерживает равновесие.

– Ой, не могу… Ой, блин… Да я нормально, просто… Ну, Костик!

– Да что такое?

– Он, блин, лежал себе спокойно, мы песни пели. И вдруг Костик приподнимается и говорит совершенно внятно: «Так, пора проблеваться». Лерка ему: «Подожди, как же, где же, я помогу», а Костик торжественно так: «Это вряд ли, боюсь, не успеешь», и раз – прямо на покрывало… Ой, е-е-е. Вот это рок-н-ролл!

М-да, ситуация накаляется. Костику, похоже, хуже, чем мне. Слава богу, я на воздух вышел. Спасибо полезным свойствам организма.

В комнату вбегает Лера с тазиком и только успевает подсунуть его Косте, как того тошнит второй раз.

– Это он макаронами по-флотски отравился в столовке. Мы целый день по городу мотались, в какую-то тошниловку забежали перекусить, а там эти макароны. Вот он и отравился.

– Дуть не надо было по пьяни, – Лена похоже рассердилась не на шутку. – А теперь на макароны сваливать.

– Это макароны, точно говорю – макароны, – мельтешит Лера.

Костя, не поднимая головы, вытягивает руку и машет в знак несогласия указательным пальцем.

– Фу ты, – брезгливо отстраняется Лена. Костик в ответ выставляет средний палец.

– Да ладно, любимая, бывает с настоящими кабанами такое – праздник есть праздник, – Малыш, покачиваясь, разводит руками. – А ты бы обо мне так заботилась, дорогая?

– Ага, окунула бы в этот тазик головой пару раз, дорогой, – отвечает Лена.

– Ну, это ты зря, – Малыш присаживается перед свесившимся над тазиком Костей, с минуту рассматривает его, потом поднимается и с серьезным видом произносит. – А плохой из тебя краснофлотец, Костик! Макароны ты ни хрена не пережевываешь…

– Пищеварение, наверно, слабое. Музыкант – тонкая личность! – рассудительно замечает Кира.

– Ой, бля… – Шурик заходится в новом приступе смеха, завалившись на диван.

Нет, это уже панк-рок какой-то! Так и самого стошнит, глядя на все это. Я снова выхожу на улицу.

– Что там случилось? – встревоженно спрашивает Оксана.

– Долго рассказывать. Да и не очень приятно. Только возвращаться туда, похоже, не стоит.

Из дома снова выскакивает Лера, на этот раз с тазиком.

– Понятно, – догадалась Оксана.

Из раскрытой двери опять полилась песня:

– Границы ключ переломлен пополам,А наш дедушка Ленин совсем иссох…

Дачный праздник входит в прежнее русло. Мне, однако, там уже делать нечего.

– А где же мне спать лечь? Я очень устала.

Оксана действительно выглядит измученной.

– Можно на веранде, там нет никого…

– Да они так поют, что во всем садоводстве, наверно, слышно. И потом вы курили там…

Я захожу на веранду. Не так уж сильно здесь накурено! Подумаешь, один косячок. Но вот слышимость действительно превосходная, с этим народным ансамблем точно не уснешь.

– …И все идет по плану, о-о-о,Все идет по плану…

Вот уж воистину пророческие слова! Выхожу к Оксане.

– Да, заснуть там не получится при всем желании.

– И что мне делать?

– Не знаю… Пошли к нам, другого выхода нет.

– Так у меня белье постельное здесь остается.

– Белье не проблема, у меня есть запасной комплект. А вот дойти ты сможешь?

– Не знаю. Нога болит, – Оксана морщится.

– Вариантов немного: здесь тебе все равно или на улице, или на веранде часа три тусоваться, пока все не успокоятся. И это минимум – я их знаю.

Оксана пытается подняться, ойкает и снова присаживается. Из глаз потекли слезы.

– …А при коммунизме все будет заебись,Он наступит скоро, надо только ждать.Там все будет бесплатно. Там все будет в кайф…

– ревёт комната.

Лера нетвердой походкой возвращается в домик. Я останавливаю её:

– Лер, у Оксаны нога разболелась. Она устала, а у вас тут не уснешь. Я помогу ей до нашего дома дойти…

– Конечно. Я передам Ане, не волнуйтесь. Костик правда макаронами отравился… Не ел целый день, а тут… Он же крепкий, ты знаешь. Это все макароны.

Меня передернуло.

– Ладно, ладно. Я тоже не вернусь – не хочется, как Костик… отравиться. Думаю, нашего исчезновения никто и не заметит. Веселья у вас и так хватает.

– Да не вопрос, я же все понимаю, – Лера бросает взгляд из-за моего плеча на Оксану, потом на меня и едва сдерживает двусмысленную улыбку. Но мне уже пофигу.

– Отлично, тогда до завтра.

– Спокойной ночи, Оксанка.

– Пока, удачно закончить веселье, Лер…

– …Я проснулся среди ночи и понял, чтоВсе идет по плану, у-у-у,Все идет по плану…

Дверь закрывается, песня превратилась в какой-то громкий неясный гул.

– Ну что, пошли?

– Пойдем, только очень осторожно.

Оксана снова приподнимается с опаской.

Я подхватываю ее за талию и делаю первый осторожный шаг. Оксана смешно прыгает на здоровой ноге, потом ступает на больную ногу, морщится и закусывает губу. Еще один шаг, еще – та же история. Мы отошли от Костиного дома метров на пять.

– М-да, так мы и к утру не дойдем…

– Ладно, не мучайся. Давай я останусь на скамейке и подожду окончания веселья. Закончат же они часам к пяти!

– Это вряд ли, часов до семи проколбасятся.

– Значит, просижу до семи…

Оксана понуро опускает голову, всхлипывает и садится на землю. Только этого мне не хватало: пригласил девушку на дачу, а вместо веселья – слезы. Хотя, допустим, я лично никого не приглашал. Те, кто пригласил, сейчас вполне себе веселятся. А я вот в роли медбрата. Невыгодная диспозиция, очень невыгодная. Смотрю на Оксану сверху вниз. Она снова всхлипывает и усиленно растирает ногу.

– Ну вот что… – я наклоняюсь, подхватываю близняшку под мышку одной рукой, под колени другой и поднимаю на руки. – Раз сама с поля боя выйти не можешь, придется выносить.

– Ты что, тяжело ведь!

– Не напрашивайся на комплимент. Лучше обхвати меня рукой за шею, так легче будет.

– Далеко же нести, устанешь.

– Когда устану, поставлю тебя и передохну, надоест – брошу в чей-нибудь огород.

Оксана поднимает глаза и улыбается сквозь слезы. Вот! Вот что так зацепило меня там, на дорожке к Костиному дому: не только улыбка, но и эти глаза! Какие они синие, большущие и… красивые. У этой девоньки неотразимое оружие. И она наверняка уже знает об этом. Я чуть встряхиваю ее на руках, чтобы избавится от морока – так, чего доброго, оступлюсь в темноте, кто тогда нас обоих понесет? То ли Оксана поняла, то ли слишком устала, уткнувшись в мое плечо, она покрепче обхватывает меня за шею и уже не смотрит на меня.

До моего домика мы добираемся очень быстро, без единой передышки. Я вовсе не «культурист в трусах зеленых», как поет великий поэт-песенник конца ХХ-го века Александр Лаэртский, но и Оксана оказывается не самой тяжкой ношей. Или мне так казалось? Усаживаю ее на скамейке возле дома, открываю дверь, прохожу в первую комнату. (У меня, между прочим, на фазенде целых две комнаты! А еще веранда и кухня. Как они уместились в этой халупе, ума не приложу.) Разбираю кровать, достаю из шкафа белье, перестилаю, кладу на подушку свою чистую футболку. Потом возвращаюсь к Оксане.

– Не замерзла?

– Зябко, – жалуется она.

– Давай-ка – последний рывок, – подхватываю ее, заношу в дом и усаживаю на кровать.

– Значит так: ты переодевайся – вот футболка – и забирайся под одеяло. Я пока у себя в комнате разберусь и Кирюхе ложе приготовлю. На тот случай, если он сумеет добраться, в чем я сильно сомневаюсь.

Оксана снова с улыбкой смотрит на меня. Вот так и пропадают герои большого секса, многого и не надо! Чтобы отвлечься, говорю:

– Ладно, действуй! Чая горячего хочешь?

– Нет, спасибо.

– Ну и славно. А как уляжешься, я тебе йодную сетку на ступню сделаю. Это поможет опухоль снять. Перебинтую туго, бинт вроде бы был где-то в домашней аптечке. Затем шерстяные носки и спать!

– Спасибо.

Выхожу в другую комнату и начинаю разбирать себе кровать. Голова словно полая внутри: стукни по ней – загудит, как колокол. Но все равно в какой-то момент накрывает мысль: а какого хрена я тут, собственно, суечусь? Кровать там большая – для меня место точно найдется. И всякую усталость как рукой снимет, проверено! Вспоминается двусмысленный взгляд Лерки, и сразу же – глаза и улыбка Оксаны. Не-е-е-т, товарищи, это реальное попадалово, нафиг-нафиг! Нарочито не суетясь, готовлю свою постель, затем раскладываю диван для Киры. Приоткрываю дверь в соседнюю комнату: