Былины и были

Золотистый ряд скрывает,

Что под нею, я не знаю;

Ясно только – дед – герой

И совсем, увы, больной;

Слаб глазами, очки носит;

Если вдруг его кто спросит:

«Дед, тебе годок какой?»

То ответит: «Ще живой.

Год у нас у всех один,

Кто сражался за Берлин».

Мы к нему, мол, одолжи,

Про медали расскажи.

Вроде знаем мы тебя,

А за что медаль твоя?

Мы, того не разумеем;

Так лишь, попросту, глазеем.

Ждать себя дед не заставил;

В уголок костыль поставил;

Стряхнул пепел с рукава;

И сказал: «Были́ дела-а́…

Что под Пе́штом, что под Прагой,

Всё бралось большою дракой;

Бились танки, бились люди,

Плавились стволы орудий;

Самолёты в облаках

Разлетались в пух и прах;

И средь этой кутерьмы,

Были ведь не только мы…».

И осёкся, было видно,

Что ему, как будто стыдно,

Иль неловко за людей.

Что-то вспомнил видно в ней,

В той войне, что зрит ночами,

Что повисла за плечами

И чем дальше те года –

Всё отчётливей видна.

«Что ж, историй всяких много,–

Дед сказал,– война не ново,

Но, скажу я за друзей,

За животных, что на ней,

Не по их совсем вине

Оказались на войне».

Помолчал, собрался с духом,–

«Земля крылась даже пухом,

Ладно, уж страдали мы,

А причём же здесь они?

И скажу вам в разговоре,

Были и средь них герои.

Вам поведаю о птице,

Так тому было случиться,

Я на «Яке» здесь летал,

Мост железный охранял;

Потому, как не крути –

Мог он целый фронт спасти.

Те мосты, что ниже были,

Немцы начисто разбили,

А Саратовский – стоял;

Немец сильно лютовал.

Ведь, минуя все заслоны,

К фронту двигались вагоны,

А в них люди, танки, пушки;

То не детские игрушки.

По мосту на Сталинград

Их везли не на парад.

Дело, было, помню, летом,

Вот гляжу, перед рассветом

Командир в блиндаж идёт

И приказ нам отдаёт:

«Вылетать, как солнце встанет.

Только луч его достанет

Леса на большой горе –

Вы уже не на земле;

Над Саратовом кружите,

Мост от фрицев сторожите.

А тебе (знать мне), приказ:

«Ты у нас, Ванюша, АС,

Тут задание особо;

Только ты гляди брат в оба;

Без ведо́мого пойдёшь.

Верю, что не пропадёшь.

Поднимись на высоту –

За предельную черту,

Чтобы враг те не заметил,

Ну а ты бы фрица встретил,

Что решит пройти тайком.

Почерк нам его знаком –

Прокрадётся тихой сапой

И когтистой стукнет лапой.

Жди его на высоте,

И высматривай везде.

В небе хоть оно не тесно,

Немец любит одно место:

Ориентира сразу два –

«Соколовая гора»,

Крест над церквью, золотой;

Там столкнёшься с немчурой.

Немца, обнаружив, сбить,

И к мосту не подпустить».

Вот взлетел я; солнце низко,

Та гора – совсем уж близко;

Прорезаю облака;

Скрылась подо мной река;

Вот уж я над облаками,

Над воздушными снегами;

Захожу я от светила,

Чтобы видно лучше было;

Тут же замечаю точку,

Но не вижу оболочку,

Нет винта и фонаря,

То привиделось, знать зря;

Явно здесь не самолёт;

В небе кто-то же плывёт?

В точке сокола узнал;

Крылья в небе распластал;

Впереди меня кружит,

Будто небо сторожит.

Знаю, он – летун отменный

И отваги беспримерной;

Да, красив его полёт,

Только он не самолёт;

Не крепка с пера броня;

Знать, родимый, кружишь зря;

Улетел бы для порядку;

Попадёшь ведь в перепалку;

Хоть летун ты и хорош –

Ни за что ведь пропадёшь.

Вот появятся здесь фрицы,

И такое заварится!

Даже бес сам не поймёт…

Тут, гляжу я – самолёт…

Нет, не свой, чужой, оттуда;

Под своего косит Иуда;

Воздух рвёт, гребёт винтами;

Тут я соколу крылами

В знак опасности качнул,

Штурвал малость повернул;

Я ему, а он, брат, мне;

Попрощались в вышине,

В небе быстро разошлись,

Я на немца, а он ввысь.

И могу сказать сейчас,

Немец был из Асов АС,

Ну и я не так уж прост,

Чтоб железо поймать в хвост.

Он на горку

Я под горку,

«Мессер» вверх – я в отворот;

Не подставить, чтоб живот.

Пулемёты небо режут,

Мысли в голову всё лезут:

«Где же сокол, что там с ним?

Что с товарищем моим?

Вдруг, убили мою птицу?

Чтоб им было не родиться!», –

Только так подумал я;

Осмотрелся – мать моя!

Вот он рядом, клюв серпом;

Когти острые крючком;

Повторяет мой вираж

И идёт на абордаж.

Ай, да сокол, ай, да птица!

С толку сбил, похоже, фрица –

Немец бьёт по птице влёт;

Накреняет самолёт;

Перья в воздухе кружатся»

«Если драться, так уж драться.

Это небо не твоё –

Соколиное, моё;

Там, где кружат три пера –

Соколовая гора,

А на ней ориентир,

Дуб с гнездом стоит один,

Отражается в воде,

С соколицей на гнезде».

Ну а немец в этой схватке,

Про меня забыл порядком;

Нажимаю на гашет–

Порчу «мессеру» портрет.

Вижу фриц, того, дымит,

Но ещё во всю летит.

Он ведь тоже не сплошал –

Мне обшивку искромсал;

Самолёт не годен к драке –

Нет ни скорости, ни тяги,

Носом попросту клюёт;

Вот последний мой заход,

Разворот и доворот;

Друг за дружкою следим;

Нет патронов – в лоб летим;

Приближаемся друг к другу…

И тут сокол мой по кругу,

Тоже делает заход;

Разворот и доворот.

Ай, да сокол, ну и птица,

Снова думает сразиться,

Только вес совсем не тот;

Лобовая не пройдёт.

Немец мне в глаза глядит;

Зубы скалит, паразит;

Вижу – он не отвернёт;

Знать, последний наш заход,

А внизу ориентиры:

От фугасов в земле дыры,

С высоты совсем мала

Соколовая гора.

И посыпались с небес:

«Як» в песок по хвост улез,

«Мессершмитт» горит в овраге;

Я за стропы – нету тяги;

Камнем падаю к земле;

Да случилось счастье мне –

Немца ниже парашют,

А не он – то – Божий суд.

Тут уж, брат, не до смотрин –

Парашют на двух один.

Изловчился я как мог –

Хвать фашиста за сапог.

«Мне разбиться!? Много чести»

А на землю – пали вместе.

Немец драться, он силён;

Говорили, что барон,

А я с раненой рукой,

Да со сломанной ногой,

Должен фронт в тылу держать,

Ведь нельзя же отступать.

Встал, дерусь я головой;

Тычу раненой рукой;

«Всё,– подумал я,– конец,

Отлетался молодец»;

Немец стропы отсекает;

Сапогом меня сбивает;

Вынимает пистолет –

«Вот и смерть в расцвете лет».

«Руссишь,– говорит,– капут».

Только, что случилось тут –

Ни сказать, ни описать,

Ни на пальцах показать.

Я лежу и смерти жду;

В дуло чёрное гляжу;

Офицер пружину взводит;

В переносицу наводит;

В небо я глаза отвёл;

Точку чёрную нашёл;

Сокол в небе надо мной;

Улыбнулся я, – «Живой!»

Да, конечно, это птица,

Только вот куда стремится!?

Вырастая на глазах;

Я мигнул, и слышу – «АХ!».

Вижу – немец на земле;

Сокол на его спине;

Когти в теле, клюв в крови;

Я ему кричу: «Дави-и-и!!!»;

Сам от радости не свой,

Немца бью рукой больной

И в азарте, сгоряча,

Выбил руку из плеча;

Глядь, рука, того, весит;

Из предплечья кость торчит.

Но, а мне не до неё,

Вот что значит бытиё.

«Вспомнили б чего ещё?»,

Спросил школьник. – «В общем, всё;

Я сознанье потерял,

В бреду «Сокол!» – всё кричал.

А очнулся, тут врачи:

Жгут, повязки, костыли.

Провалялся я немало?

Мне сестра тогда сказала:

«Он над госпиталем был;

Целый день над ним парил;

Не дождался, улетел;

Как бы, что сказать хотел?»

И тут лётчик для порядка,

Вдруг добавил: «То – загадка;

Птицы чувствуют подчас,

Что неведомо для нас;

А, гнездо – недалеко?

Я потом нашёл его –

Обожжённый дуб стоит;

Сокол на суку сидит,

А в гнезде там соколица –

Сильная большая птица,

Крылья, распустив лежит;

Тускло мёртвый глаз блестит;

Клюв агония свела;

Пуля мимо не прошла.

Я там долго тогда был;

Соколицу схоронил…

«Ну а сокол, он – то как!?»–

Мальчик за пустой рукав

Ветерана теребит

И в глаза ему глядит;

Будто по его вине,

Что он не был на войне

Там произошло такое…

«Сокол был, того не скрою,–

Тихо молвил ветеран, –

Не спеши, скажу, пацан. –

Сокол надо мной сидит,

На могилку ту глядит;

С дуба он не улетает;

Птица, птица, а ведь знает,

Что ему солдат не враг;

Говорю: «Спасибо, брат»,

Сам израненной рукой,

Глажу дуб мне дорогой;

Ствол избит очередями;

Слёзы катятся, брат, сами;

Достаю я вещмешок –

С соколом делю паёк

И веду беседу с ним,

С моим номером вторым.

Вот он милый, незнакомый,

А в бою том был ведомый,

Аса вовремя накрыл,

А не он – так я б не жил.

Сам, конечно, пострадал,

Соколицу потерял…

И дивилися бойцы –

«Птицы, птицы, а свои…

Понимают что к чему».

До сих пор я не пойму: –

«Как, откуда он взялся?

В высь такую поднялся;

Куда птицы не взлетают,

Гнёзд и самок не бросают,

Что случилось тогда с ним,

С моим номером вторым?

Появился ниоткуда,

На войне поверишь в чудо…»

«Да какая в этом тайность,

Так – военная случайность.–

Молвил тут мальца отец,–

Рассердился соколец –

На мотор подумал – «птица».

Так чему же здесь дивиться?

Или сказка – так сказать,

Если людям рассказать».

После слов тех – лётчик сник,

И закашлялся старик…

–«Знать, не верите солдату,

А я сокола как брата

Навещаю каждый год,

И он вроде тоже ждёт.

Старый стал, летает плохо;

Время-то оно жестоко;

Посидим и помолчим;

В небо оба поглядим;

Вспомним бой: мотор ревёт;

Парашют к земле плывёт;

Перьев выдран с птицы клок;

Я держусь за тот сапог;

А внизу ориентиры:

Церковь, мост, гора, могилы.

А для сокола ещё –

Дуб и на суку гнездо.

Мы остались, он ушёл;

Больше лётчик не пришёл;

И с тех пор уж не сидит,

Орденами не звенит,

Только бабка коз пасёт;

Не пуская в огород.

________________

Видел я на месте том,

Точку в небе голубом;

В точке – сокола узнал,

По полёту угадал.

Тот ли?… нет ли?–

Как мне знать?

Лишь могу предполагать.

Я присел, и вдруг шаги,

Мальчик рядом, с под руки

В небо, как и я, глядит;

И губами шевелит.

Я ему мешать не стал.

А, что знаю – рассказал.

Былина о сказочных богатырях русских Скудельнике, Дубравнике и Соломенщике

Как на славной земле на Саратовской

Да в деревне Малая Крюковка,

Что стоит средь лесов высоких,

Что стоит средь оврагов глубоких.

Что стоит средь полей широких.

Лежит на печи славный русский богатырь.

Таких богатырей земля на себе не носила,

Таких богатырей земля на Руси не рождала.

Подвигов его ратных не считано,

Силушки в нём не меряно.

Потянется богатырь, так трубу своротит,

Шевельнёт плечом, так простенок отодвинет,

Обопрётся на локоть, так печка трещит.

И зовут этого богатыря Скудельником.

Спит на печи богатырь, почивает,

Никому жить-поживать не мешает.

Сороки его дом облетают,

Галки на крышу не садятся,

Потому, как храпа Скудельника страшатся.

А храпит Скудельник, так крыша шатается,

А храпит Скудельник, так печная труба качается.

И никто Скудельника разбудить не может.

Не могут разбудить, да и нужды нет.

Потому спит богатырь до времени,

Спит богатырь до часа богатырского.

Стоит же деревенька богатыря

Средь полей, лесов.

А в тех лесах древо-дуб растёт,

А по тем оврагам ручей течёт.

Выходит ручей из брегов крутых,

Из брегов крутых да суглинистых.

Из суглинистых да с каменьями.

И впадают ручьи в речки малые.

Один ручей впадает в Большой Колышлей,

Другой впадает в Малый Колышлей.

А как третий овраг – он врагам всем враг.

У оврага берега крутые, глинистые,

А глина та особая, игрушечная.

А цветом та глина бело-серая,

На ощупь она мягкая, ласковая.

Из неё-то и слепил чудо-богатыря

Деревенский мужичёк-простачёк.

И обжёг в печи краснокаменной.

А потому богатырь ни огня не боится,

А потому богатырь ни меча не страшится.

Сделал его мужичёк-простачёк,

Чтоб чудо-богатырь леса мужицкие охранял,

Чтоб чудо-богатырь поля мужицкие охранял,

Чтоб чудо-богатырь деревни охранял,

Да деток мужицких на ум-разум наставлял.

Жил Скудельник в деревне припеваючи.

Дети его любили, мужички боготворили.

Потому, как он исправно своё дело делал,

Когда на печи не спал.

Тогда чужой человек к деревне подойти не мог

Не только с пикой, но и с топором да и с вилами,

Ребятишки росли в деревне ласковые,

Ласковые и покладистые.

Старших они уважали, родителей любили.

И всё бы хорошо,

Только с некоторой поры заснул богатырь,

А проснуться никак не может.

Веки ему мужики поднимали,

Холодной водой его обливали,

В дому зимой двери открывали, вымораживали,

Только спит богатырь не просыпается,

Сном богатырским наслаждается.

А та деревня Малая Крюковка,

Не одна стоит одинёшенька.

Вокруг неё всё деревни стоят

И живут в тех деревнях чудо – богатыри.

А в одной деревне живёт Дубравник,

А в другой деревне – Соломенщик.

Богатыри они удалые,

Скудельнику по духу братья родные.

Никого они на свете не страшатся,

Кони их никого не пугаются,

Мечи их никогда не тупятся.

А потому они не страшатся,

А потому их кони никого не пугаются,

Что стоят они на родной земле.

Родная земля им силу даёт,

Родная земля их храбростью насыщает.

А Дубравник – то лесной богатырь.

Произвела его дубрава тенистая,

И местность лесистая.

И силу дали ему дубы крепкие,

Дубы крепкие, неохватные.

Из тех дубов мужичок – простачёк,

Вырезал ножом чудо – богатыря,

Чудо-богатыря – Дубравника,

Чтоб покой охранял,

Свою землю защищал.

А Соломенщик, это брат его.

Не по крови брат, по призванию,

По призванию, единомыслию.

А сделан он из спелой ржи.

А ветрами ему силы дадены.

Силы крепкие, неослабные.

Главный же из богатырей, а их старший брат,

Что на печи лежит, богатырским храпом храпит.

И всё – то в деревнях ладно –

Мужики в поле работают,

Бабы по дому управляются,

А богатыри деревни охраняют,

Да детушек малых воспитывают,

Детушек воспитывают, пример показывают.

И всё так годами делалось,

Пока не пришёл в те деревни коробейник.

Коробейник по деревням с коробом ходит,

Кофты и платки показывает,

Про заморскую жизнь рассказывает,

Заморскую жизнь похваливает,

Заморскую жизнь приукрашивает,

Продаёт, не дорожит, бабам выгоду сулит.

Бабы кофты одели, бабы платки повязали,

Просят коробейника малых детушек побаловать,

Стариков и старух уважить,

Мужичков чем-нибудь убла́жить.

А коробейник – то знать старается:

Стариков и старух уважил,

Мужичков картузами убла́жил,

Да и деток-малолеток не забыл.

Тряхнул коробом коробейник -

Посыпались из него игрушки да сладости,

Игрушки чудные, невиданные,

Игрушки чудные, незнаемые.

Ни на что в деревне не похожие.

И ни с чем в деревне несравнимые.

Коробейник одних называет батуганами,

Других он кличет грантформерами.

У одних игрушек зубы торчат,

Другие игрушки одним глазом глядят,

Третьи игрушки – просто страшно сказать,

Страшно сказать, да и слов не подобрать.

Те игрушки все свирепые,

Те игрушки все надменные.

Жители сначала ужаснулись,

Про свои игрушки заикнулись.

Может мужички бы всполошились,

Может быть бабы бы надоумились?

Если бы не мужичок-сквознячок,

Телом сморчок, в работе слабачёк.

Он стал коробейнику помогать,

В батуганах себе выгоду искать.

Он батуганов похваливает,

Он жителям подсказывает:

– Ой, вы бабы, бабы деревенские,

С ухватом обрученные, вожжами наученные.

Где вам знать-понимать

И о бо́льшем размышлять.

Привыкли вы в своём медвежьем углу

Детишек соломой да деревяшками забавлять.

Чему они от той соломы научатся?

И как они той деревяшкой воспитаются?

А богатыри наши самородные,

Только богатырями называются.

Нет в них ни форсу, ни стати,

Только и могут пиками землю ковыряти.

У коробейника игрушки просвещённые,

Просвещённые игрушки, золочёные.

Из особых материалов сделанные,

Особой краской крашеные.

Игрушки самодвижные,

Игрушки самодумные.

Такого мы никогда не видывали,

О таком мы никогда не слыхивали…

Так мужики тех речей устыдились,

А бабы от тех речей прослезились,

Старики диву дались.

На особинку лишь один мужичёк-простачёк.

Ходит он на диковинки поглядывает,

На свой аршин их примеривает.

Малые же детушки в те игрушки играют,

Бабы деревенские коробейника хвалят,

А до богатырей своих им и дела нет.

Соломенщик стал от безделья подпревать,

Дубравник стал от лежанья подгнивать,

А Скудельник на печи похрапывает,

Сто первый сон досматривает.

И нимало не тревожится.

А тревожится лишь один мужичёк-простачёк,

Что чудо-богатырей сделал,

Что Скудельника из глины вылепил,

Что Дубравика из дуба вырезал,

Что Соломенщика из соломы сплёл.

А тревожится он не потому,

Что детки в богатырей не играют,

И не потому, что детки скучают.

Видит мужичёк-простачёк,

Что игрушки заморские расплодились,

Видит мужичёк-простачёк,

Что игрушки заморские утучнились.

Видит мужичёк-простачёк,

Что они из подчинения вышли –

Им слово – они насмехаются,

Второе слово – так дразнятся,

Третье слово – так с кулаками лезут.

И никто не может с ними сладить.

Заморские игрушки деток

Уму – разуму не учат,

А только всех задирают,

Да только всех оскорбляют,

А детки все их повадки перенимают.

От игрушек тех, так прохода нет.

А самый главный батуган

Над мужичком-простачком подшучивает,

Он над ним подшучивает, да его поддразнивает,

Да над богатырями русскими подсмеивается,

Он Дубравника гнилушкой называет,

А Соломенщику прелостью пиняет.

Смотрит мужичёк-простачёк, что плохи дела –

Батуганы деревни полонили,

Обманом и хитростью захватили,

А мужикам это на ум нейдёт.

Коробейник же всё новые игрушки несёт,

Мужичок-сквознячок их в деревнях продаёт.

Стал мужичёк-простачёк в колокол бить

Стал мужичёк-простачёк богатырей тормошить,

Стал их в латы рядить,

Да на войну с иноземщиной посылать:

– Вы пойдите, богатыри русские,

Богатыри русские, богатыри сказочные.

А вы побейте батугановы полки,

А вы побейте грантформерские полки,

Что землю русскую полонили,

Что народ наш закабалили.

Сила эта лукавством в деревни вошла,

Сила эта людям урон нанесла.

Мужички свои поля не пашут,

Мужички свои поля не сеют,

Нивы все травой заросли,

А скотину они всю повывели,

Детушки воспитываются не по правде и совести,

А воспитываются по силе и бойкости…

Богатыри в чисто поле выезжают,

В чисто поле выезжают, недоумевают –

В чистом поле рати вражеской не видят,

Храпа коней чужих не слышат.

В чистом поле богатыри палицами помахивают,

Мечами богатырскими позванивают.

Только никто с ними сражаться не выходит,

Только никто с ними меряться силами не идёт.

Стали они кричать, зычными голосами позывать:

– Гей, вы батуганы криволапые,

Гей, вы грантформеры поганые!!!

Выходите в чистое поле силою меряться,

Силою меряться, с нами богатырями биться!!!

Но никто в чистое поле не идёт,

Никто на голос не откликается.

Снова кричат Друбравник с Соломенщиком,

И снова тишина в ответ.

Третий раз кричат богатыри русские,

И вдруг слышат в ответ таковы слова,

Таковы слова батугановы:

– И чего вы в поле раскричалися,

А зачем нам с вами сражатися?

Мы деревни ваши и так полонили,

Мы жителей деревень ублажи́ли.

Кроме наших речей,

Они никаких не слышат;

Кроме наших зрелищ,

Они никаких не видят,

И теперь в сладости поживаем,

Вина медовые попиваем.

А мужичок-сквознячок им вторит:

– Что вы, богатыри,расходилися!

Или вина медового напилися!

Живите себе скромнёхонько,

Живите себе тихохонько…

Вас ли богатырей притесняют?

Вам ли богатырям жить не дают?

Тут богатыри русские возмутились,

Тут они в речах расходились:

– Ах, вы батуганы криволапые!!!

Страшилища, вы чудища!!!

Ах, ты мужичёк-смоглячёк,

Сума перемётная, с виду доброхотная!!!

Мы с домов вас повыковырнем,

И на улицу повыкинем,

Не дадим вам народ смущать,

Не дадим вам малых детушек,

На ваш ум-разум наставлять!!! –

Испугались батуганы заморские,

Не хочется им из деревень уходить,

Не хочется им обжитые дома оставлять,

А хочется им даровой хлеб есть,

А хочется им вино медовое пить,

А хочется им мужикам небылицы говорить,

И от правды-истины уводить,

Чтоб мужики правды не знали,

Чтоб мужики правды не искали.

Порешили батуганы из деревень не уходить,

Мужиков, как и прежде, от правды уводить,

Малых детушек по-своему назидать.

А ещё, решили они богатырей побить,

Чтоб некому было в поле выходить,

И их – батуганов и грантформеров воевать.

Батуганы окна открывают,

Батуганы богатырям отвечают:

– Чтоб больше вы нам не кричали,

Чтоб нам – батуганам не надоедали.

Чтоб нам спокойно жить не мешали!..

Мы на брань с вами выйдем,

Мы Соломенщика по полю развеем,

Мы Дубравника в щепки разнесём!!!

Мы мужичка-простачка в темницу посадим,

В темницу посадим, на засов закроем,

Чтоб знал, как богатырей в поле выводить,

Чтоб знал, как на нас хулу возводить…

А про Скудельника они ничего не знали,

А о Скудельнике они ничего не ведали,

Потому как спит богатырь, не просыпается,

На печи деревенской поваливается.

И вышли батуганыи грантформеры

В чисто поле.

На них кольчуги железные,

У них мечи закалённые,

У них ножи заострённые,

А на голове шеломы стальные.

Впереди идёт самый главный батуган.

Шеломом стальным поблёскивает,

Доспехами позванивает,

А в руках огнемёт многоструйный,

Многоструйный огнемёт современнейший.

А тем батуганам и грантформерам нет числа.

Надвигаются на богатырей силы несметные,

Силы тёмные, силы страшные

И скрестились мечи острые,

И сшиблись кони резвые.

И зазвенели щиты цельнокованые.

И потекла кровь на землю алая.

Вот Большой Колышлей кровью обагрился,

Вот Малый Колышлей кровью умылся.

Бьются богатыри, богатыри русские,

Бьются не за страх, а за совесть.

И падают батуганы от их мечей

Мечей обоюдоострых, твердосплавных.

И бьются русские богатыри

Не за одну деревню Малую Крюковку,

А бьются за все селенья русские,

С городами и сёлами,

Пригородами и посёлками.

Вот уж Вершинный овраг батуганами завален,

Вот уж Ущельный овраг

Грантформерами заполнен.

А врагов всё не убавляется,

А врагов всё прибавляется.

Устали богатыри мечами рубить,

Устали богатыри врагов крушить.

И не могут они врага одолеть.

Да и сами уже пиками исколоты,

Да и сами уже мечами изранены.