Полый шар

Анастасия Афанасьева

Полый шар

Анастасия Афанасьева родилась в 1982 г. Окончила Харьковский медицинский университет, врач-психиатр. Работает по специальности в харьковской психиатрической больнице. Стихи, проза, статьи о современной поэзии публиковались в журналах и антологиях: «Воздух», «Новый мир», «Вавилон», «Урал», «ШО», «Textonly», «©оюз писателей», «РЕЦ» и др.

Автор стихотворных и прозаических сборников «Бедные белые люди» (М.: АРГО-РИСК, 2005), «Голоса говорят» (М.: Европа, 2007), «Белые стены» (М.: НЛО, 2010) , «Солдат белый, солдат чёрный» (Харьков: Фолио, 2010).

Выступает также как переводчик поэзии с украинского и английского языков. Изданы книги Олега Коцарева (перевод с украинского совместно с Дмитрием Кузьминым) «Стечение обстоятельств под Яготиным» (М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2009), Ильи Каминского (перевод с английского) «Музыка народов ветра» (Нью-Йорк: Айлурос, 2012).

Лауреат премии журнала «РЕЦ» (2005), Русской премии (2006), премии «ЛитератуРРентген» (2007), шорт-лист премии «Дебют» (2003) и др.

Стихи переведены на английский, итальянский, голландский, украинский и белорусский языки.

молчать, петь, летать

Перед нами воздушная и светлая книга. Все вещи, вошедшие в ее пространство, проницаются светом, сами светятся изнутри, выступают в белизне.

Сердцевина просветления – образ шара. Он светящийся, горящий, полый, подвешенный в воздухе, с ним един автор и все, кого он любит. Он – прозрачный, звенящий, мерцающий, он вертится. В самом герое – шар внутреннего света. Он может обернуться солнцем, сияющим детским лицом, кристаллом в груди.

Новая книга Афанасьевой – это книга полетов. Летают люди, из глаз вылетают ракеты зрения, взлетают буквы, чувства «летят свободным и световым ядром», сам автор готов в любой момент или провалиться или полететь по воздуху, летит мальчик, летят птицы, летит стрекоза и выдуманные небесные вертолеты, женщина спит как летает, летают облака, самолеты, мелкие звери, крупные звери и летающие дураки. Автор – лирический герой расставляет руки и летит, входит в чужой голос и взлетает на крышу.

Я не берусь оценивать вошедшие в книгу переводы с украинского, замечу лишь, что на русском языке эти тексты выглядят естественно и выполняют важную задачу по осуществлению взаимодействия украиноязычной и русскоязычной литератур. Среди переведенных Анастасией Афанасьевой авторов есть поэты как сороковых годов рождения, так и совсем молодые (самый младший, Тарас Федирко, родившийся в 1990 году).

Сегодняшние стихи Афанасьевой все более и более отличаются от страстных, экспрессивных, имеющих достаточно четкий лирический сюжет ее ранних текстов. В них уже не встретить эту бурную, юношескую, перехлестывающую через край эмоциональность, но зато в них появилась какая-то новая просветленная зрелость, смыкающаяся с непосредственным и удивленным взглядом ребенка, и равновесие, превращающее стихотворение в живой, дышащий, гармонично устроенный организм. И, кажется, что перед нами настолько уже самодостаточный поэт, что как-то неловко употреблять по отношению к нему такой эпитет как «представитель поколения «Дебют». Стихи Афанасьевой ускользают из сетки готовых определений, меняясь с каждой новой книгой, и в этих изменениях все более утверждаясь в том собственном, нащупанном Афанасьевой языке, который она развивает. Даже сюжетная линия этой поэзии, характерная для предыдущих книг автора, рассказ «внутренних историй», не обязательно происходящих с самой героиней, но часто зафиксированных от лица «внутреннего наблюдателя», в последней книге практически исчезает, истаивает, проявляется только вкраплениями, как будто Афанасьева со своими стихами добралась туда, куда лестница сюжета уже не дотягивается. И, продолжая апофатическую характеристику поэзии Афанасьевой: уже не просто «представитель поколения «Дебют», не лироэпические сюжетные тексты.

Может быть, продолжатель традиции европейского модернизма? Но и это не совсем корректно. С одной стороны, да, несомненно, но с другой стороны – в поэзии Афанасьевой, как впрочем, и некоторых других современных авторов, модернистская «метафизическая» лирика радикально трансформируется. Я имею в виду то, что в такой поэзии при всей ее метафизичности почти нет культурных аллюзий, архетипов, мифологем, идеологем, как отмечала уже о стихах Афанасьевой Ольга Балла: «Здесь – одни экзистенциалы: жизнь, любовь, смерть. «…» Мир Афанасьевой – мир почти до Адама, – нет, вернее, уже после того, как Адамова эпоха закончилась, исчерпала свой – мнившийся неисчерпаемым – запас имен». И, если можно говорить о каких-то предпочтениях в поэзии и даже собственных стратегиях письма, то мне сегодня близок именно такой тип поэтического высказывания. Ничего искусственного, никаких рукотворных или мысленных идолов в этом новом мире не осталось, люди остались наедине с миром без всяких посредников, и в нем остается только жить и заниматься самыми простыми вещами, например, любить друг друга, петь, летать. Ничего лишнего, «только голый мир, огненный логос». И еще – воздух, земля, вода, огонь, свет, человек, яблоко, любовь, нежность, страх, отчаяние, молчание, белизна, песня.

Если продолжать о том, откуда растут корни у поэзии Афанасьевой, надо называть многих: российскую поэзию 90-х гг. – поэзию «Вавилона», и, конечно, особенно любимых Афанасьевой Ольгу Седакову и Пауля Целана. По признанию самой Афанасьевой, большое значение для ее поэзии имеет также взаимодействие с музыкой, джазовой и академической. Стихотворения Афанасьевой действительно напоминают современный джаз, и ей в высшей мере свойствен интерес современной музыки к тишине, к совмещению звучания и пауз, когда звуки словно бы прорастают сквозь тишину (ср. то, как Манфред Айхер, руководитель известного европейского музыкального лейбла ECM (editions of contemporary music), определил эстетическую программу своей деятельности: «Лучшие звуки после тишины»). Песнь и молчание постоянно появляются в стихах Афанасьевой. Этот «разговор молчанием» подчеркивает и внешнее тяготение к минимализму в стихах Анастасии, отсечение всего лишнего, минимум метафор и эпитетов, разбивка стиха паузами. Подобные художественные приемы напоминают нам одного из значимых для Афанасьевой авторов: Геннадия Айги, для которого мотивы пения и молчания и мотив белизны были одними из ключевых. Одно из моих любимых у Айги:

боярышник – при пении молчащийкак бог молчащий – за звучащим Словом(Г. Айги)

В «Поэзии-как молчании» Айги писал: «Молчание – как «Место Бога» (место наивысшей Творческой Силы)». Соответствующий же цвет – белизна.

Афанасьева пишет:

Красное дерево в полеЖелтые городские кленыКруглые коричневые каштаныМолчанием говорят со мнойИ я отвечаю – вместе с хором,Который все поет:«…»Поем в молчанииГромко молчим

Поэзия для Афанасьевой – это давание слова самим вещам, и здесь мы, конечно, вспоминаем Хайдеггера, писавшего о «превращении речи в почти потаенно журчащий песенный отголосок несказанного сказа».

В близком к этому смысле Афанасьева пишет:

неявная речьиз глубины яви,об одном,единственно важном,том самом

Или

По ту сторону явиТоже существует песня.

Иногда эти стихи кажутся парадоксально-неожиданными, иногда – вдруг – оборачиваются чем-то с детства знакомым. Вот колдовское, народное, сказочное заборматывание:

Что движет все,что движется,Что слышит все,что слышится,Что видит все,что видится.

Свободный стих у Афанасьевой соседствует с ритмизованным и рифмованным, они легко переходят друг в друга. Так, например, иногда изнутри свободного стиха вдруг пробивается вполне четкий ритм, и философское стихотворение легко переходит в детскую песенку или считалку.

Новые стихи Афанасьевой – это своего рода медитации. Иногда – в прямом смысле слова: в зеленом видится ящерка, созерцание объекта приводит к осознанию тождества с объектом:

Я смотрю на клен и становлюсь кленом;Я смотрю на себя и становлюсь собой

В привычном и повседневном видятся всевозможные чудеса. Анастасия Афанасьева не ищет каких-то специальных поэтических тем, материал для стихотворений ей в изобилии поставляет мир, в котором она живет, и собственные органы чувств. Любая мелочь может стать поводом для поэзии, потому что все мелочи, если правильно на них посмотреть, удивительны. Кто-то идет, указывает на что-то рукой, и из этого рождается стихотворение. Или – открытие двери – но не просто открытие, а «наповал». Афанасьева смотрит на мир с удивлением: в этом удивлении перед нами предстают странные двуногие существа – люди, равно как и насекомые, и явления природы. Об этом чуде в повседневном, об удивлении подлинно простым вещам пишет Афанасьева:

Как тут не распластаться, как не оглохнуть,как не упасть без воли к сопротивлениюперед тем, что так повседневно?Бывает ли что-нибудь удивительнеепросыпающегося человека, страннеепадающего снега,…Есть ли что-нибудь, достойное вздоха или удивления,кроме подлинно простой вещи?

Вещи увидены первозданно, и потому становится странным язык, в котором они как-то называются, и кто, спрашивается, их так называет?

Как пролетают толстые белые хлопьяКто называетИх облаками?

Весь этот странный мир окрашен чувствами доверия и открытости, беззащитности и готовности предстоять. В этом мире бытие – значит свобода, свобода – значит поэзия; это воздух, мир наполняющий, проникающий между словами. Зрение в этом мире – это способ обнимать вещи, слух – способ обнимать звуки. В этих стихах часто ставятся разнообразные вопросы:

Отчего мой вопрос – то же, что и ответ?Господи, сколько мне лет?Почему я – и зрелость, и детство?Почему моя радость больше меня?Почему она произошла от огня?

Вопросы эти детские, наивные, и – философские. В них есть что-то от древней досократической мудрости – и первозданность впервые открываемого мира. Наивность и мудрость здесь сходятся, как детство и зрелость. Самые абстрактные вещи в стихах Афанасьевой в том самом детском взгляде становятся цветными, плотными, осязаемыми. Внутри вещей живет правда, жаждущая быть названной. Поэт предстоит этой правде, которую являет поле, подсолнух, шмель. Очень много солнца, много воздуха, много тишины, много странности.

Не так часто бывает, когда затрагивающая важнейшие вопросы человеческого бытия поэзия одновременно оказывается столь же легкой и ненавязчивой, как современная джазовая импровизация. Должно быть, и стихи, как люди и камни, становятся легче «за счет отсечения лишнего – до абсолютной правды».

Алла Горбунова

Комедия луча

Молчание

1В самом что ни на есть зеленомВидится мне ящеркаБег ее – немыслимый, кочевойЯ смотрю на клен и становлюсь кленом;Я смотрю на себя и становлюсь собойКакие странные проходят существа мимо!С круглыми головами, на двух ногахЭй, говорю, люди, шестикрылые серафимыОтпускаются и летят, как мысль: на словахХодят двуногие и поют о том, что ничего своего,Только голый мир, огненный логосИ песня взмывает тем выше, чем хоровойСмиреннее звучит голос2Что это у него?То ли ключ, то ли ключОн оставляет следы позади себяПрозрачныеНевесомыеТут же исчезающиеКак исчезают эти следы?Так, будто в воздухе мерцают частицы,Которые видно,Если смотреть вне фокусаТак, будто частицы этиОжили и увеличилисьВспорхнулиИ вспыхнулиИсчезающе3Идут они вдвоемИздалека – будто шляпа одна на двоихИ походка единаЛегкаВот как идут ониНеотличимыеНеразделимыеГлубоко сердечныеНежныеИ куда так указывает его рука,На что так указывает его рука,Если впереди – ничего, кроме пескаИ непреодолимая река?И как она согласно кивает ему,Какому жесту она так согласно кивает?Как они понимают,Откуда знают?Невозможно единыеВ своем смиренииВсевозможно живыеВ своем стремленииКак он указывает,Как она видит?Тихие-тихиеКак дети или старикиСмотри, смотри! (Взмывает рука)Порхает воздух над берегом реки4Открой! Нужно дверь распахнуть,Будто окно: сильно и – сильноЧтобы воздух ворвался,Но не один:Со всеми запахами улицы,Квартир, свалок, текущей осени,Предстоящей водной зимы,Будущей весны,Зенитного летаРаспахни мне дверь так,Как стреляют из дуэльного пистолета:Благородно,С чувством,С расстановкой,Наповал5Я хочу того, чего не могу хотетьЯ вижу то, чего не могу видетьЯ слышу то, чего не могу слышатьЯ трогаю то, чего не могу трогатьМогу – выдумка, не болееСтранная граница, без которой никудаНе возможноТак и хочется расчертить:Палочка, черточка, ноликЗа бордюром мама не разрешает гулять,Во дворе толькоА свобода естьОна там,Где молчащая основа словаВздувается пузырями, холмами, домами, людьмиОна там,Где черта начинается и сжимается в точкуОна там,Где доверие раскрывается внутригрудным цветкомСвобода есть человекА человек – есть6Стараясь ящерицу ухватить за хвост,Я упал с высоты своего ростаВ осеннюю траву. Рот мой землей набит,Разбита губаОтчего я так счастлив, Господи,Будто Майлза Дэвиса звучит труба?Отчего, валяясь на тихой земле,Никого и ничего не поняв,Я ловлю ртом порхающие искорки,Весь день своим существом обняв?Отчего у меня из глаз вылетают ракеты зрения,А в уши встроены пленочки слуха?Отчего я лежу на земле, будто в воде и воздухе вместе,Отчего мой вопрос – то же, что и ответ?Господи, сколько мне лет?Почему я – и зрелость, и детство?Почему моя радость больше меня?Почему она произошла от огня?Господи, посмотри на меня:Видишь?Меня нет,Ибо есть только то, что больше меня7Ящерка бежит по траве,По берегу, по горе, по реке,По воздуху, по облаку и по слову,По маленькой запятой.Ящерка становится солнцем —И светит собойЯщерка, солнышко,Я – не такой,Но все же – такой.Жаркое, желтое,Упади в мою голову,Ибо я – твой.Я слышу:Майлз Дэвис размахивает небесной трубойРазламывается воздух,Распахивается – иСвобода!Красное дерево в полеЖелтые городские кленыКруглые коричневые каштаныМолчанием говорят со мнойИ я отвечаю – вместе с хором,Который все поет:«…»Поем в молчанииГромко молчимМолчим

Полый шар

Вот полый шарОн в воздухе подвешенЕго должно качать,Но не качаетОн должен бы упасть,Но он подвешенО, чудо, так возможное сегодняВот я сижу на шареБудто девочкаВот прыгаю на шареБудто мальчикИ должно оступиться,Но я прочноО, чудо, так возможное сегодняМы с шаром —Рихтер, Седакова, Хайдеггер,мы – Элиот, Целан и Львовский,Фуко мы, Монк, КолтрейнИ Битлз мы – то Леннон, то МаккартниПрозрачный шар в пространствеСлышишь улиткаЗвенящий шар в пространствеСлышишь бабочкаМерцающий прозрачныйСлышишь мамаЗвенящий и смиренныйВидишь БожеВ руке моей флажок он развеваетсяИ нежность – плотная сплошнаяИ сила – густая смолянаяИ тонкая дрожащая – любовьДотянись до меня пальцами РихтераЯ, будто трос, аорту словом протянуО, чудо, так возможное сегодня,О, бабочка, улитка, мама, Боже

Полдень

Шелестом полнится воздухИ видно над намиКак пролетают толстые белые хлопьяКто называетИх облаками?Еще не поздно увидетьЯ открываю книгу на случайной страницеБуквы взлетают и машут чертами своимиИ пестрым становится воздухКто называетИх просто печатными знаками?Еще не поздно услышатьЯ открываю окно и самое красное деревоКивает мне головой и дует в лицо мнеГубы в ответ дуновению раскрываютсяКто называетПросто каштаном его?Еще не поздно сказатьА когда придет времяСобирать вещи по крупицамРазбросанным по всему пространству —Ни одна из них себя не обнаружит,Ни одна на зов не ответит,Ни одна не пошлет попутного ветраИбо внутри каждой живет светящийся шар,Громадная правда,Жаждущая быть названной,Не прощающая слепотыНе прощающая глухотыНе прощающая немотыОтвечающая имСобственным исчезновениемНе поздно еще говорю жеЕще не поздноВ полдень правда прямо стоит как стрелкаТолько слышать, и видеть, и говорить

Комедия луча

это солнце напролом солнце напролом

Василий Бородин1«Отвори», – стучится Матильда,полосатая кошка.За окном льдинки стучатДруг о друга бьютсяТонкими нотами ксилофонаВысокими струнами пиццикатоНо время идетПейзаж разворачивается крылатоРазверчивается из каждой щелиРаскрываетсяРаспускаетсяКто же выдержит это сплошное движение вещей?«Не вещей, жизни»ПоправляетКто поправляет,Если не человекНа вершине высочайшей многоэтажкиТеменем подпирает время как таковоеПечальный наблюдатель2Разлита вода,Разлита земля,Протянут воздухЦепью стоят повсюду связанныеПричиныПричина Матильда,Причина клевер,Подорожник причина,Каштан, воробей, прохожий, машина, окноТам, наверху, человек скован печальюГустое в сосудах егоЛегкие свинцовой ватой набитыОн один знает о времениОттого сидит и не шелохнетсяКартонная статуяСумасшедшийЖует сигарету вместо того чтобы3Чтобы прыгнуть и лететьВ громадном раскрытом бутонеНапролом,Напролом,Напролом!Или бережноНанизываясь на веткиНа птичьи перьяТроллейбусные линииКошачьи когтиОседая на них именамиСловамиЗатронутой тревогойЛюбовью и страхомУжасом если надоКак далеко простирается печаль взгляда!И как близко ложится печать чувства4Открыл кошкеРазбудил утробное мурлыканьеОтветил нежностьюВышелСентябрь насыпал на мою голову в наушникахЖелтые солнцаПо виолончели КнушевицкогоЯ поднимаюсь в домОтвори, – стучуИ дверь приоткрываетсяСвет!Для рождения полосы светаДостаточно узкой щелиУзкий,Щелевидный,Солнечный,Желтый,Любящий,Боящийся,Родной!Выйди же,Выйди!Пусть печаль обрушится на тебяОгромной лавинойПусть воздух, связующий все,Будет тебе домомПусть всякая любовьСтанет тебе зеркаломПусть всякий смыслОтзовется словомПусть ты станешьСвет щелевойЗажмурившись,В лучик собравшись:Вперед!5Печален лишь человекЕстественна радостьЗалезь в свой колпакИ сиди тамНакрывшись листомСлушай квартирного паучкаСкребущуюся кошкуСвистящее времяДо тех пор пока не сработает пружинаСкрытая под сердцемИ не вытолкнет тебя вверхК самому солнцуВ огонь6СмотриИбо всякое существо горит —Так и ты внутриГорению отвориИбо мир – совершенно крылат,Ибо он – кислород,Ибо я – настолько же я,насколько я – весь мой род,Ибо в самом твоем ядреЖивет всякая точка, пляшущая в костре.Ибо – я угол и конус,Ибо я – голос,Ибо все разворачивается из себяИ возвращается в себя,И поэтому – ввинчивается вовнутрь дом,Обрушивается дом.А любовь и страх, тревога и нежностьЛетят свободным и световым ядром.

Дорога терракотовой пластины

1От терракотовой пластиныДо шаровидного концаПролегает одна дорогаОн проходит по нейГоловоногийВельветовыйСтрогийИдет, как нужно:Не задавая лишних вопросов,Ладони раскрыв, будто лотосыГрудь оголив солнцуИ когда проносится машина мимо,Едва его не задев,Он вздрагивает, но знает:Не собьется, не допевИ если подошва его наступаетНа липкую чужую жвачку,Он смотрит вперед: взглядВсегда выше земли скользитЛюбая мелочь, вылепленная в пути —Уточняющий стимул идтиОна скрашивает дорогуДобавляет неповторимые деталиПозволяет играть с ними,Как с детскими карандашамиРисовать на асфальте глупые шалостиБыть не наброском, а целой картинойОт терракотовой пластины —До шаровидного места,Где нечтоСклеивает мертвую божью коровку с живой,Человеческую руку – с травой,Одну звезду – с другой,Самого себя с самим собой.2Ладони раскрытые лотосыЛадони озера бездонныеВодопроводная капляСияет цветами в ладоняхДай же мне в ней отразитьсяВсеми своими вопросамиДай мне спросить о главномНе зная второстепенногоДай же тебе отдатьБелые руки лотосовОзер прозрачные радужкиОтветы больших отраженийВозьми же из рук моихТо единственно данноеТе отголоски музыкиЗвучащие в цвете и каплеИбо нет ничего главнееДрожащего водного эхаЦветочного белого пламениОтданных другому3Что это, белое:Бумага ли, простыня ли,Мел ли раскрошенный тонко?Это кожа грудная сияет ибо иначе не можетИбо не может иначе,Иначе —Темное дерево,Древесная тьма.Иначе – существо,Сжатое до предела,Ничто.И кожа грудная сияет ибо иначе не можетИначеНепременно случитсяПока жеКожа грудная сияет ибо иначе не может4Мимо проносятся неожиданные машиныА он идет тихоТишайшеПроизнести невозможноКогда воздухПревращается в мед тишайшийКогда медСтановится воздух тишайшийЧто ему делать,Кроме идти тишайшеЖонглировать сладкими яблокамиРисовать яблоки на асфальтеА можно ли изобразить сладостьМелками запечатлетьКак воздух сладокКак он полонНевидимымКак это невидимоеПроникает в легкиеКак легкиеСтановятся громадными шарамиКак человек отрывается от землиИ взлетает как шар воздушныйКак он смотрит поверх осенних деревьевИ видит крышиКрыши полные воздухомГород полный тем же воздухомПовсеместный воздухПолный чем-то невидимымКак летящему человеку докричатьсяЕсли тишайшеВоздушная речь тишайшаяЛегчайшая легкостьПовсеместное трепетаниеЧто же это?Как?Как это может быть?Все такое живоеЧто даже я,Неуклюжий,Двадцатисемилетний,Бездетный,Сделавший так мало полезного,Но простивший и прощенный —Даже яИмею право на существование?5Я согласен с тем, что сейчас октябрь,С тем, что у моего комнатного цветкаПрожилки на листьях желтыеС тем, что хвост у кошки торчит.С тем, что проходит год,Что деревья растут из земли,Что земля – круглая,А круг рисовать легко.С тем, что приходят люди, уходят люди,С тем, что стареет мама.С тем, чего у меня нет.Многое, с чем я согласен, причиняет мне больМногое – радуетКак бы то ни было, вот:Куда ни посмотришь – видишь огромные стены шара,Натянутые от травы до неба,От пола до потолка,От пяток до темени.Мерцающая его кожа,Кожа его стен —Далекая и родная,Составляющая меняТак же, как яСоставляю ее.Я согласен с тем, что моя мелодияНе может быть другой.С тем, что другие мелодииНе могут быть другими.ОбезоруженностьНезащищенностьОткрытая грудьРаскрытые рукиСовершенная тишина

Я трогаю кожу мира

Как странно: я трогаю кожу мира.Едва-едва, легким дыханием, кончиком пальца.Кожура: теплая, проницаемая.Между и между. Я трогаю кожу мира.Сквозь нее проходят странные путники,Тихие птицы. Там, под кожей, – огонь.Вот кто танцует в огне – кто проникнуть туда посмел!Сколько цветов кругом, невероятного пульса.Как странно все вращается в танце.Как странно быть маленьким человеком.Как странно трогать кожуру кончиком пальца.Еще страннее трогать ее словами.Переходить оттуда туда.Танцевать словами.Ты, часть оторванная от целого,Ты, тоскующее, зовущее,Ты, пустоту знающее – ту, огромную,Ты – тоска по той пустоте,Ты у нее под кожей.С неба падают цветы, сияющие гвоздики,Это, должно быть, свадьба в соседнем домеИли же кто-то умер.Кто-то чувствует что-то большое:Радость ли, горе.Кто-то помнит что-то большое. Он устремлен.Кто-то бежит вверх по лестнице.Распахивает окно.Ах!За ним ничего нет.Как странно: я трогаю кожу мира.Сила, приди к нам, песня большая, приди к нам.Горы, придите, придите, моря, снизойдите, боги.Это стучатся люди.А что еще может быть поводом, если не люди.

Провал

Провал

Сколько лежит их в этом провале!Не сосчитать.Поверх друг друга, перекрываяодин другого,сколько лежит их здесь!Упав, они легкими стали.Сколько легчайших лежит в этом провале!Не рассмотреть.Как дуновение, летающие над ними,они легки.Смотри, мы идем едва выше,Не касаясь их стопами.Смотри, мы поем едва дальше,Чем они способны услышать.Мы устаем и находимспасенье внутри деревьев:они – наши родные твердые.Мы тоже врослив этот провалвсеми корнямипо самое горло.Мы тоже лежим,укрытые отчаяниембудто друг другомпо самое темя.Мы, будто те, лежащие,тянемся навстречу дуновению,и выпадаем из своего дупла.

Рука

В голубом цветении руку свою нахожу.Такой пропажей была!Безрукий ходил и смущенный отсутствием яУщербностью пятипалойОдетый как влажным стыдомТаким вот я был, и таким больше быть не хочу.В цветении голубом обнаружил он руку свою.Такой был недостающий!Без тела лежала я в свете цветочномВ отдельность тюремнуюЗаключенная будто умерло времяТакой я была, и такой больше быть не хочу.Отставленный циферблат,Пропитанная земля,Черное, будто небо, будто земля,Развернись:Зрачки отражают вращение голубое.Значит, течение прочно,Как десять пальцев двурукого,Зрачковые отражения,Цветение голубое.Пусть же, нашедшие руки свои,Идущие по течению,Целые невозможно,Бесстыжие и свободные,Пусть же они,Пусть же они —будут.

Плод

За столами вечерними нищие глина сухая их кожаМеста всем не хватаетНищие трутся боками стучат как пустые кувшиныПлечи их острые пальцы указки стальныеМне страшно, мой повсеместный, дай встать и уйти.Бок, другого касаясь, трещитТрещины в самую полость уходятТрещины – нити временНити прошедшего нитиКонца им не видно в будущем самом глубокомМне кажется будто внутри клубок заплетаетсяСтрашно мне дай же встать и уйтиУ меня есть такое внутриКогда его называютОно выходит как плод и дарит и даритИ дарит и дарит и даритПока называютА после уходит в возможность в самом молчании дышитЧтоб выйти и отданным бытьДай мне отдать этот тихий главный молчащийЕго дарил я и раньшеИбо вот – недарители: нищая полая глинаОстрые плечи пальцы указки стальныеПаутиной набитые лопающиеся от удараУказательной стальюБесследно.Мой повсеместный, дай же встать и уйти.Вот – плод мой, в молчании дышит.Назови же его.

Комната

***Вот ключ. Его поворот,как тело,знаком.Звон, щелк.Скрип.Вот пол. Его деревянное дно,как кожа,родное.Шелест, стук.Скрип.Вот комната. Ее пустоту,как внутренность,знаем мы.Как дышать без воздуха,как смотреть в темноте и видеть,как слышать неведомых тварейзнаем мы.Как искать несуществующее окно,лбом прислоняться к стене,углублять морщины –знаем мы.***Я открыл дверь, штукатурка осыпалась на мое лицо.Я увидел, как пустота заполняется новым воздухом.Я держал в руках трепещущих пчел,и ни одна из них не жалила мои ладони.Они гудели, были мохнато-мягкими,я принес их издалека.я впустил их сюда.Я видел, как они облепили внутренности стенжужжащим ковром,как они звали меня за собой:войди, войди,мы сделаем тебе тепло,мы сделаем тебе приятно.