скачать книгу бесплатно
Он в свое время был одним из тех, кто стоял у истоков создания дудаевской разведки. Потом ушел в подполье. Его переманил на свою сторону КРА, поговорил с ним по-мужски. Самурай должен кому то служить, иначе он не самурай. Чечня – вот она, Чечня. Вот Грозный. Работай. Служи.
Так, Арсаев, который много лет провел в Стамбуле, сплел немалую сеть – перешел к нам вместе со всеми своими активами. А такой сети, как у него, у американцев, я уверен – не было.
Мы его приняли. Разместили. Дали место в строю. И правильно, я считаю, сделали. Что могут американцы на Востоке? Только делов наделать. А мы можем многое…
Виса сидел в офисе, называемом Грознефтегазстрой – подразделение, которое он возглавлял, даже официально не числилось в составе СВР и не финансировалось из бюджета – на все шли нефтяные деньги. Невысокий, худой, похожий почему-то на скворца – он встречал меня во дворе своего нового офиса. На парковке – Кайены и ЛандКруизеры… хорошо живут чеченские разведчики. Хотя… Делают они немало.
– Виктор Александрович…
Я поднял палец.
– Слушай, друг. А что это у вас тут строят? Покажешь?
…
Строительство и в самом деле было – просто циклопическим.
Здание намечали сделать под чеченскую сторожевую башню, но просто огромным. Если многие небоскребы добирают высоту за счет антенн или шпилей – то тут ничего подобного не было. Суетилась техника, подъезжали и отъезжали бетоновозы… и в хмурое серое небо – этаж за этажом уходил новый памятник человеческому могуществу.
Или самонадеянности. Что почти одно и тоже.
– Сколько построили?
Виса быстро пробежался глазами
– Тридцать семь уже.
Тридцать семь этажей. А планируется ровно сто десять – как в ВТЦ, Всемирном торговом центре. Есть какая-то злая ирония в том, что ВТЦ – разрушили, но в каком-то смысле его восстанавливают здесь. Конечно, не две башни будет, пока только одна.
Но будет. Здесь, в Грозном. Который не Нью-Йорк. Который еще 15 лет назад думали – восстанавливать, или доломать до конца и строить с чистого листа?
Виса понимает, зачем я приехал. Понимает, какой у меня вопрос. Но он не спешит. И я не спешу – не стоит первым начинать тяжелый разговор.
Игра тонкая, как лезвие ножа. Мимолетная, как пламя свечи…
Мне торопиться нечего, я банкую – и мы оба это знаем. И потому я не думаю, как сказать и что и какими словами, а просто стою и смотрю… на мельтешение рабочих – муравьев, на краны, выгнувшие лебединые шеи над стремительно растущим скелетом огромного здания. Виса понимает, что вопросы будут к ним. Царнаев, который взорвал Бостонский марафон – был чеченцем. Так что американцы про чеченцев помнят. И счет предъявят. Чеченцы видели, как это бывает, в Сирии, в Ливии, в Ираке. Но все будет зависеть от того, что скажет Россия. Сдаст их – или скажет «ша»?
Если скажет, то будет всё иначе. Потому что у России – ядерных ракет побольше, чем у США будет. И в США это понимают. Одна ошибка – и гореть не Чикаго, гореть всем в адской ядерной топке, и правым, и виноватым. Требовать конечно будут – но не так.
А чеченцы всё это понимают. И видимо, впервые в жизни многие не просто понимают – а задницей простите, чувствуют, зачем нужна им Россия. Зачем им не нужна независимость, свой флаг в ООН и хоть маленький, но президент. И зачем надо налоги платить? А как раз затем, чтобы в нужный момент – можно было весомо сказать это «ша».
Так то.
Наконец Виса не выдерживает.
– Виктор Александрович… Аллахом клянусь, не знали ничего.
Я пожимаю плечами
– Знали, не знали, какая сейчас разница? Иса. Если нам предъявят – то предъявят всем без разбора. А как Америка предъявляет, ты знаешь. У нас уже ситуация с ними – аховая, под санкциями так и сидим. Для начала – что тебе известно?
– Сказали только, что наш был. Но это не мог быть наш!
Ясно.
– Вот, посмотри.
Я достал телефон – он был без СИМки, включил запись и передал его Висе.
Виса смотрел молча. Только желваки ходили, да побелели суставы – так сильно он сжимал кулаки.
– Когда это пришло?
– Получается, уже вчера. Узнал?
– Нет.
– Оздоев, младший.
Виса осторожно протянул мне телефон.
– Ну?
– Откуда он?
– От папы с мамой! Только не делай вид, а! Со старшим давно общался?
Виса прикидывал так и этак. Но видимо, решил не врать. Не до вранья сейчас.
– Четыре месяца.
– Все нормально было?
Виса пожал плечами.
– Как всегда.
– Он где был?
– Там же где и прошлый раз. В Дохе.
Тварь…
– Значит, так, Виса. Чтобы ты понимал – сейчас идет операция Трал. По всем крупным городам. По чехам. Все понял?
– За что?!
– За то! Вы выродили этого скота! А теперь он угрожает Москву взорвать! Атомной бомбой! За своего уе… а отвечать будете! По вашим же горским законам.
Виса машинально потянул руку в карман – но одумался. Он попал на свою мину. Согласно чеченским адатам, за проступки одного урода отвечает вся семья, весь род. Если какой-нибудь подонок изнасилует девушку здесь, в Грозном – тут никто не будет говорить – сама виновата. Зарежут насильника, потом пойдут резать родственников. Здесь шуток не понимают.
И я шуток не понимаю. И Виса это знает. Потому и сдержался. Он знает, что он сам установил те правила, по которым я сейчас играю. За одного в ответе все…
– Нехорошо делаете, Виктор Александрович. Мы же на вашей стороне. За что вы нас так?
– За дело. Если бы этот подонок аварцем был – я бы сейчас Магомадова грузил. Но он не аварец. А чеченец. Значит, так, Виса. Времени мало. Все ваши дети – будут сидеть, пока мы не разберемся с этим делом. Если Оздоев взорвет бомбу в Москве – вместе с нами сгорят и ваши дети. Так честно. Если не хочешь, чтобы это было – ищи, Виса. Хорошо ищи. Мне надо встретиться с Оздоевым. Старшим. Это первое… Второе. Оздоев из какого тейпа?
– Беной, – глухо сказал Виса
– Очень хорошо. Пусть старейшины запишут обращение. Мол, если ты это сделаешь, ты не чеченец и все такое. И перегонят мне. Точнее, передашь мне ты. Отныне никаких переговоров по телефону, никакой электронной почты, ничего. Американцы следят. Я буду рядом, в Ростове. Два дня тебе. И да, Иса. Прозвони конкретно своих, если попали под Трал, дай мне знать. Если поможешь мне найти Оздоева-старшего – я за них заступлюсь. Их – отпустим, отдадим тебе. Но только твоих. И только если найдешь. Ищи Виса. Хорошо ищи. Надо мне с ним поговорить…
Виса понимает, что я прав. А если даже и не прав – ничего это не меняет. Потому что мы им сейчас нужны больше чем они нам. Хотя… так или иначе, все за одну ногу висим… рядом.
– Если я Оздоева найду… Что ему сказать? – давит из себя Виса
– Оздоева? Если младшего, то ничего, стреляй сразу. Тебе зачтется, Героя сразу получишь, ну и все остальное. А если старшего найдешь… скажи ему, пожалуй, вот что. Пусть он сам своего выродка найдет и кончит. И мне в подарок голову пошлет. А если нет, то скажи, я Аллахом клянусь. Если где-то в России взорвется, я весь его тейп уничтожу, человека за человеком. Всех, от мала до велика. И ты знаешь, Виса, это не треп. Так что скажи ему – пусть лучше сам. Или Аюб – или все его родственники. Так ему и передай…
25 сентября 202… г. Ростовская область, Ростов-на-Дону
Чтобы переждать момент, пока Виса не даст результат – а я почему то был уверен, что, по крайней мере, Адама он найдет – я перелетел в Ростов. Здесь я буду два дня, пока готовятся остальные. Потом – либо Стамбул, либо Дубаи.
Из Москвы сообщения шли скупо, видимо, ради безопасности решили не просто засекретить всё и вся – а помалкивать в тряпочку. И это правильно. Я не уверен, что американцы не раскололи нашу связь. Помнится, еще при моей службе было предположение, что в наших системах есть техническая уязвимость. И эта история со сливом информации об агентах, один из которых помогает ЦРУ на протяжении целого поколения – еще больше убеждает меня (и не одного меня) что уязвимость именно техническая. Иначе бы они молчали.
Шефом местного УФСБ был Дима Черных. Я его знал с 90-ых, еще с первой Чечни. И он был в числе тех региональных оперов, которых наскоро собрали с бору по сосенке и бросили в зимний Грозный. Ни знания языка, ни карт нормальных, ни оперативной обстановки – ФСБ там не работала толком года три. Нам даже задачу толком не поставили. Как и военным. Знаете, кстати, какой инструктаж дали Майкопской бригаде перед тем, как отправить на смерть? Лавочки не ломать!
Понятно, что Дима меня встретил хорошо, поехали на Левбердон. Левбердон – это Левый берег Дона. Там можно и по-богатому посидеть, и по-бедному, но мы просто взяли мяса, зелени, помидоров и пива. Установили мангал, пиво в сетку и в воду; теплоходы, буксиры плывут, чайки…
Димыч ничего не спрашивал. Только одно, мимоходом:
– Совсем всё хреново?
Я кивнул,
– Б…, только зажили как люди. И – на тебе!
Я его понимал…
Ростов-на-Дону – это ведь одно из тех мест, в которых понимаешь, что будущее у России – есть. Россия почему-то сильна окраинами. Что Питер, что Ростов, что Новороссийск, что Ебург, что Владик, что Новосиб – всё сильные города, сильные области, и близко нет сравнения с нищим замкадьем Центральной России, с умирающими старинными русскими городами, которым по тысяче лет и более. Но Ростов – он даже на общем фоне окраинного нашего благополучия отличается. Столица целого южного макрорегиона, ворота Кавказа с растущим населением, с разнообразной и работающей промышленностью, с портами, со складами – со всем, чем нужно. Как то так получилось, что не выбита здесь оказалась до конца ни казачья сноровка, ни южная оборотистость – и теперь, когда всё можно, – они-то и развернулись во всю ширь. Всё тут есть, всё делается, порт аж гудит, дороги строятся, лес кранов над городом, аэропорт огромный отгрохали. Так получилось, что Ростов стал как бы воротами в мир для Донецка и для Луганска, как бы столицей региона. Там ты никто, тебя никто не признаёт – а сюда приехал, как на ярмарку, что надо купил, что надо продал. И, как и во всех хороших, растущих регионах – нет тут национализма, никто не смотрит, не спрашивает, русский ты, украинец, армянин или еще кто – тут даже чеченцы не выступают[5 - Яркий пример. В Ростове немало чеченцев – так вот, был случай, когда чеченские родители обратились с жалобой на то, что в школе их детей, чеченцев, бьют и угрожают зарезать! Все-таки, казаки есть казаки.]. Речпорт весь завален донецким и луганским углем, обратно идет всё, что нужно для республик. Но кроме этого – расходятся во все стороны табак, зерно, кукуруза, вертолеты, комбайны и много чего еще. Потому-то и Левбердон гудит, стройка тут вовсю идет, люди отдыхают, шашлычок жарят, водку, если и пьют, то в меру. Не то что в замкадье… там пьют так чтобы забыться сразу, чтобы не видеть того, что вокруг делается. Здесь сидят весело, уверенно в завтрашний день смотрят…
Но это потому, что они не знают про Аюба Оздоева. Вот решит эта мразь, что следующим будет Ростов – и кончится всё. Разом.
Плохо это. Плохо. Решать надо. Из-под земли гада достать. И вопрос не в том, что он знает, а что – нет, а в том, что нельзя на нас руку поднимать.
– Что, семью вывозить? – спросил Димыч.
– Вывезти-то вывези, – сказал я, – лишним не будет. Только… хрен вот им. Во все рыло…
…
Я не ошибся. Виса нашёл. Уже через сутки – нашёл.
Его преимущество было в том, что он был одним из них, а не одним из нас. Чеченцы, кавказцы… – на Ближнем Востоке свои. И они мусульмане. Правоверные. Значит – свои дважды. Им расскажут и покажут то, что никогда не расскажут и не покажут кяфиру. Вот почему параллельная, никому не известная наша спецслужба на Востоке куда эффективнее ЦРУ США.
Мы приехали в аэропорт – но не новый, Платов, а старый. Его пока не снесли под застройку и взлетка была целой. Стояли и ждали, глядя на зарево огней городка. И думали – каждый про своё.
Виса прилетел на вертолете. У него был небольшой вертолет – не МИ8, а Белл, уральской сборки. Шикуют чеченцы. Шикуют.
– Нашел, – выпалил Виса несолидно, все-таки пятьдесят лет человеку – едва он сошел на бетонку аэропорта.
– Где?
– Он ничего не знает.
– Где? – повторил вопрос я.
– Он готов встретиться. На безопасной территории. Он хочет все объяснить.
– Где именно?
– В Абу-Даби. Во дворце…
Вот даже как. Заходят с козырей. Впрочем, я не удивлен. Адам был не просто вором, он был талантливым схемщиком и финансистом. Я не удивлен, если его талант там оказался востребован уже местной элитой.
– Его что, семья эмира крышует?
– Похоже, что так, – Иса развел руками.
Я бы мог сказать, – а если я американцам намекну, кто относится к оси зла? Но я не сказал. И не должен был сказать. Потому что это наше дело. Коза, так сказать, ностра. Я могу убить весь род Адама и чеченцы это поймут, как месть, но вот выдать его на расправу американцам я не могу. Потому что это уже предательство. И все будут знать об этом. А так же знать и то, что главные отныне – не русские, а американцы.
Вот такая вот она – кавказская политика ХХI века. Кавказ можно любить, а можно ненавидеть – но если ты работаешь тут, то принимай их правила и живи по ним. Иначе ничего не выйдет…
– Обращение привез?
– Да, записали, – засуетился Иса.
Обращение старейшин, как я и просил. Посмотрю, конечно, на досуге… перед тем как в дело пускать. Знаете… парадокс нашей чеченской политики в том, что мы выступаем с консервативных позиций. Очень большая ошибка думать, что при Дудаеве, а потом и при Масхадове в Чечне был шариат. Дудаев, например – судя по фамилии, происходил из горских евреев (дада), а название его тейпа переводилось как «платящие дань». До войны он выступал с предложениями почитать не пятницу, а субботу, и совершать намаз не пять раз в день, а три – в любой исламской стране его зарезали бы после первого же такого предложения. В отрядах боевиков – практически никто не совершал намаз, все пили водку, некоторые практивовали гомосексуализм. Я сам слышал, как один из чеченских полевых командиров на постое назвал местного муллу придурком – за глаза, конечно. В конечном итоге – на нашу сторону перешел муфтий Чечни Ахмад Кадыров именно потому, что видел – никакого ислама в Чечне нет, и со временем Чечня становится всё более греховной.
А сейчас в Чечне как раз внедряется настоящий ислам. При Дудаеве никто не покрывался – сейчас покрытых женщин хватает, как впрочем, и не покрытых. Все больше чеченцев совершают хадж, все больше священнослужителей – заканчивают школу в Мекке, перед тем как служить, получают степень в фикхе. Все больше и больше чеченцев понимает, что ислам – это не правоверные против неверных, это жесткая система самоограничения и воспитания, и нельзя пить водку и думать, что в этом нет греха, если в Коране сказано только про вино. Как сказал один мулла – главный джихад мы ведем против себя самих, против нашего безверия, лени, греховности…
А старейшины… Раньше, даже при советском строе, их слово было законом, никто не смел ослушаться мнения старейшин. Годекан – место в селе, где сидят старейшины – считался священным. Но сейчас – одни уезжают в Москву или на Запад и стараются быть там как все, а другие приходят в ислам, а для таких – существует один лишь Аллах Всевышний. Так что я не слишком-то надеялся на приговор стариков – но все лучше, чем ничего…
– А это что? – я развернул лист бумаги.
– Виктор Александрович, вы же говорили… родственники.
Я усмехнулся.
– Не много ли родственников, Виса? Да и фамилии, смотрю… со всего тейпа что ли собирал? Поди еще денег с них стряс…
