В огне

скачать книгу бесплатно


– Ты! Ты, ты… куда…

Еще одного – вытащили за ноги.

Четвертый – четвертым вытащили Муртазу, он лег у стены вроде бы неуклюже, но на самом деле из этого положения легко вскочить.

– Ты…

Пятый! Майор Качауи!

Готовность…

Третий, что контролировал пленных офицеров у стены, отошел назад, чтобы дать возможность разместить у стены пятого.

– Шейх, прошу вас, шейх! Это все, что у меня есть, шейх, возьмите и отпустите меня! Возьмите и отпустите меня!

Один из пленных имел весьма полезную привычку – он носил крупную купюру под каждой из стелек ботинка, так, на всякий случай. Теперь майор, тряся этими двумя купюрами, встал на колени и пополз к третьему, одному из двух, который держал автомат на изготовку и контролировал пленных. Руки его, с двумя зажатыми в них бумажками по десять русских червонцев каждая, были протянуты к конвоиру, но тот не ощущал это как угрозу, хотя руки пленника были у самого автомата. Он знал, что слуги неверных будут молить о пощаде, стараться подкупить их, потому что такова их мерзостная сущность. Об этом предупредил их мулла и сказал, что тот, кто возьмет хоть туман от неверных, будет поставлен на колени перед строем и расстрелян как предавший дело ислама.

Еще один стоял в глубине коридора – на всякий случай. Пятый. Но отступать поздно – расстреляют что так, что так…

– Мне не нужны твои грязные деньги, трусливый шакал! – наслаждаясь своей властью, заявил молодой боец исламской революции.

Майор левой рукой блокировал автомат, схватив его за ствол и отводя от себя, правую выбросил вперед сжатой в кулак и сильно рванул за ствол автомата на себя. Автомат висел на ремне, боец потерял равновесие и упал на кулак майора, врезавшийся ему в горло. Исламист страшно захрипел, стараясь схватить хоть немного воздуха – гортань была разбита и мгновенно распухла, перекрыв доступ кислорода к легким. Прием этот придумали русские, уже давно – как раз для таких случаев. Последователи Мохаммеда обычно казнили своих жертв, поставив их на колени… и вот для этого-то русские изобрели такой прием, позволяющий с голыми руками перейти в наступление с этой позиции…

Боец повалился на майора и принял в спину пули, которые предназначались для пленника, пятый, страхующий, открыл огонь, но с одной стороны был один из своих, а с другой – открытая дверь камеры, наполовину загораживающая сектор обстрела. И тем не менее он решился стрелять и выстрелил несколько раз одиночными, стараясь нащупать цели… что-то сильно ударило майора, едва не повалив на землю, от боли потемнело в глазах, но он знал, что отступать нельзя. Он умудрился дотянуться до пистолетной кобуры на боку уже мертвого, но все еще прикрывающего его своим телом бойца… и выстрелить дважды в конец коридора.

Муртаза, воспользовавшись тем, что конвоиры отвлеклись на секунду, изо всех сил схватил одного, а второму успел, поднимаясь, всадить спицу с обратной стороны коленного сустава, парализовав ногу и задев нервные связки. В этот же миг полковник изо всех сил ударил ногами в дверь, выбивая ее из рук четвертого, и тоже бросился в коридор. Под руку ему попался один из конвоиров, он был на удивление невысоким… но сильным, а полковник был смертельно уставшим, голодным и злым… Они упали на пол, и полковник оказался сверху… и он гвоздил его, бил головой о бетон, пока тот не обмяк и не перестал сопротивляться.

В коридоре грохнули выстрелы, два, один за другим…

– Открывайте камеры! Быстрее! Блокировать коридор!

Это была не тюрьма, это был стадион, совершенно неприспособленный для содержания арестантов. Если в тюрьме взбунтовавшийся блок можно быстро отрезать от остальных, то тут такой возможности не было.

– Поднимайся! – Чья-то рука оторвала полковника от его жертвы, другая сорвала автомат, затем сунулась к пистолету. – Держи!

Полковник взял пистолет, ощутил его привычную тяжесть… потом посмотрел вниз и понял, что тот, кого он убил на этот грязном бетонном полу, был подросток. Подросток, которому кто-то дал автомат и головную повязку с изречением из Корана… и отправил убивать неверных. Может ли быть что-то страшнее этого?[14 - Увы, может. В нашем мире после исламской революции 1979 года в Иране началась ирано-иранская война. Со стороны Ирана в ней участвовали отряды пацанов-добровольцев, которые бросались на минные поля и разминировали их собой. Восьмилетняя война обескровила Иран, выбила фанатиков и отодвинула идею об экспорте исламской революции.]

– Что встал, пошли!!!

Автоматные очереди хлестнули по ним на выходе из коридора и заговорили автоматы в ответ. Несколько человек упали и с той, и с другой стороны, но из камер вырывались все новые и новые пленники, они бежали вперед… кто-то погибал под пулями, кто-то подхватывал их оружие и продолжал стрелять. Людской вал накатывался на еще живых защитников коридора… и их оружие тоже становилось трофейным… все больше и больше офицеров получали возможность умереть в бою, а не под пулями расстрельной команды… вместе с ними были и гражданские… но и они стреляли или просто умирали… Тех, кто защищал коридор – а среди них было несколько подростков, – забивали ногами, не желая тратить патроны… кровь защитников исламской революции и кровь офицеров погибших в этом проклятом коридоре смешалась в одну жуткую, липкую, остро пахнущую густую массу, покрывавшую во многих местах пол…

Полковник, уже раненый, но не выпустивший из рук пистолета, шел в первых рядах, потому что был вооружен. Он уже успел убить двоих, одного там, у камеры, а одного из пистолета дальше, и продолжал идти вперед, сражаясь за свою жизнь до конца. Адреналин бурлил в жилах, и он не думал ни о чем, ни о народе, ни об убитых – только вперед…

Они выскочили на лестницу, там их уже ждали… в них начали стрелять… полковник тоже выстрелил… и увидел, как от его пули повалился на ступени коренастый бородач с автоматом, а из пробитой сонной артерии исламиста на стену хлынула кровь, раскрасив ее жутковатым багровым узором… кто-то упал рядом… но сзади напирали, и остановиться уже было нельзя. В самом низу в него попала пуля, и он устоял на ногах… а толпа вынесла его к выходу… где обычно собирались футбольные команды… а там были бородачи, уже успевшие занять позиции, и гражданские, кто с оружием, а кто с палками. И в едином порыве загрохотали автоматы с обеих сторон, и две толпы в порыве безумной ярости, топча своих же убитых и живых, ринулись навстречу друг другу…

Но полковник этого уже не увидел, он не увидел жуткого месива, когда исламисты-фанатики, с ножами, камнями и палками, сметая собственную линию стрелков, ринулись на восставших офицеров и сторонников шахиншаха. Он не видел этой бойни, как в безумном порыве убивали друг друга живые, стоя на ковре и на мертвых, и кровь хлюпала под ногами, а патронов не было ни у той, ни у другой стороны, и автоматы использовали как дубинки. Он не видел этого, потому что честно справлял офицерскую службу, и Бог избавил его от этого зрелища.

Полковник Реза Джавад был убит.

Но так погибнуть – с оружием в руках, защищая свою жизнь, – повезло далеко не всем.

Если разобраться, то погибнуть так, как погибли эти офицеры персидской армии и Гвардии, пусть и в безнадежной, но смелой попытке защитить свою жизнь, лицом к опасности и стоя на ногах, а не на коленях, было достойно. Именно достойно, достойно мужчин и военных, иногда лучше умереть так, чем жить как-то по-другому. Пусть они в последний раз выступили против народа… да какой, к шайтану, это народ! Разъяренная, безумная толпа, вооруженная автоматами с разгромленных складов и громкими лозунгами, толпа, ведомая очередным лжепророком «к светлому будущему» во всемирном исламском Халифате, представляющем из себя буквальное воспроизведение первых четырех халифатов древних веков. Это были люди, которые не хотели тянуться вслед за стремительно убегающим вперед по пути технического прогресса миром, это были люди, которые хотели утянуть мир за собой, в пучину примитивного архаизма. По сути – это был предсмертный вопль малограмотных, часто деклассированных людей, которых легко оболванить религиозными лозунгами и которые испытывали ненависть и страх к образованным, принадлежащим к новому поколению людям. Таких людей они боялись – и убивали…

Гражданского инженера Джафара Ад-Дина схватили прямо на объекте, который он возводил, – на новой очереди очистных сооружений, предназначенных для строящегося городского района Тегерана. Потом, уже в камере, более опытные, умудренные жизнью сокамерники рассказали ему о том, что скорее всего на него донесли его же рабочие: нанятые из глубинки бывшие крестьяне-феллахи. Когда он подъехал к огороженному забором из сетки-рабицы объекту – будучи несведущим в революционной борьбе человеком, он искренне считал, что новый очистительный комплекс в равной степени будет нужен новой власти, как и старой, и потому пошел на работу, вместо того чтобы бежать из страны, – весь забор был завешан грубо нарисованными плакатами религиозной тематики. Поскольку для плакатов использовали изоляционный материал, стоящий денег, он обругал рабочих, которые это сделали, и приказал снять все плакаты и приступать к работе. Через час подъехали революционные гвардейцы, самому старшему из которых было чуть больше двадцати лет.

Вот сейчас он и сидел в импровизированной камере, вместе с двумя десятками таких же несчастных, совершивших что-то, что, по прежним меркам, было либо поощряемо, либо просто на это не обращалось внимания, и ждал своей судьбы. Все его мысли были только об одном – об оставшейся без его попечения семье.

Когда открылась дверь и луч фонаря ударил в камеру, слепя несчастных, он уже знал, что это – за ним. Словно шепнул кто-то на ухо.

– Ад-Дин! – заорал гвардеец, они всегда орали, почему-то среди них было нормой разговаривать громко, даже орать. – На выход!

Пожав чью-то протянутую руку, инженер пошел навстречу своей судьбе…

На выходе его больно ткнули в спину стволом автомата. Конвоиров было трое, да еще страхующий – это на него, на одного. Прорыв офицеров, которым удалось убить не меньше четырех десятков гвардейцев, не считая защитников революции, многому научил новую власть, и теперь они соблюдали с пленниками предельную осторожность.

– Шагай, жидовский шпион! – проорал кто-то сзади, злоба буквально звенела в голосе.

– Я такой же, как вы, перс…

Ответом был новый удар в спину, уже более болезненный.

Комната, в которую его привели, использовалась под исламский трибунал – хотя раньше тут было что-то вроде разминочного спортзала, даже спортивные снаряды не успели убрать. Стол, стулья, наскоро намалеванный черный флаг, штатив с видеокамерой, скорее всего из разгромленного магазина. Инженер не знал, что сейчас по всем каналам телевидения – которые еще работали – только и передают чтение Корана да отрывки с таких вот революционных трибуналов, перемежаемые истерическими выступлениями апологетов новой власти. Постоянно говорили про Махди, но где он – никто не знал, на телеэкране он лично до сих пор не появился.

– На колени!

– Что?

Двое гвардейцев сноровисто поставили его на колени перед новоявленным трибуналом, в котором заседали какой-то мулла и двое бородачей, у которых на головах были повязки с изречениями из Корана. Коран же, совокупно с томами шариата, лежали на столе трибунала, заменяя собой все существовавшие законы.

– Говори – во имя Аллаха! – прошипел конвоир.

– Во имя Аллаха! – опасаясь получить новый удар, произнес инженер.

Мулла благосклонно кивнул, и это вселило в душу смертельно испуганного и уже отчаявшегося человека какую-то надежду.

– Твое имя? – сказал мулла.

– Джафар Ад-Дин.

– А имя твоего отца?

– Мухаммад Ад-Дин.

Судья почесал короткую, ухоженную бородку, ею он сильно выделялся среди остальных, заросших вонючими, нечесаными бородами.

– Твой отец был араб?

– Да, но мои предки жили в этой стране на протяжении поколений.

Инженер уже понял, к чему идет дело, – в Персии арабов было меньшинство, но с тех пор, как страна попала под русский вассалитет, их стало больше. Персы ненавидели арабов, а арабы – персов, потому что арабы считали персов идолопоклонниками, а персы арабов – безнадежно отсталыми.

– И моя мать была персидской крови, – добавил Ад-Дин.

– По твоему лицу это заметно… – сказал судья. – Ты больше похож на одного из нас, но это не имеет никакого значения, ведь правоверные – братья друг другу! Скажи, когда ты последний раз посещал мечеть?

Инженер решил не кривить душой:

– Два месяца назад.