скачать книгу бесплатно
Таким образом баланс сил сместился еще дальше в пользу афинского демоса в его противостоянии с элитами. Все эти проявления мобилизации были институционализированы Солоном, Клисфеном и другими лидерами, пришедшими им на смену, и в результате элитам стало труднее узурпировать власть и устанавливать собственное доминирование. Таким образом, хотя афиняне, как и тив, задумывались о том, что элиты могут стать слишком сильными и начать доминировать, они тем не менее были уверены в том, что смогут удержать их под контролем с помощью остракизма, железного оружия и выборной демократии. И в этом они не так уж ошибались.
Иной была ситуация у тив. Сила этого общества коренилась в его нормах, отрицающих любой тип политической иерархии. Подобные нормы – мощное средство сохранения безгосударственного статус-кво, поскольку они даже в отсутствие государства способны разрешить общественные проблемы, а кроме того, побуждают общество осаживать не в меру активных индивидов, старающихся навязать окружающим свое доминирование и обрести чрезмерное влияние. Однако те же нормы не годятся для организации коллективных действий в других целях – например, для обуздания Левиафана после его зарождения.
Отчасти так произошло потому, что общество тив, подобно многим другим безгосударственным сообществам, было организовано по родовому принципу, причем каждая группа родственников относилась к тому или иному клану. У афинян тоже имелись фратрии, но они были более изменчивыми, и в их основе лежали менее прочные родовые связи; к тому же Клисфен серьезно ограничил роль фратрий в политике.
Низший уровень объединения в обществе тив представлял собой тар – нечто вроде расширенной семьи, и если кто и пользовался влиянием в тар, то это были старейшины-мужчины. Это было общество, организованное вертикально на основе родственных связей, а роль каждого человека в таком обществе была жестко определена и строго регулировалась. У людей оставалось мало возможностей для того, чтобы свободно организовывать какие-либо ассоциации, которые помогли бы им мобилизоваться ради контроля над политической властью, и даже вступать в такие ассоциации. Кроме того, вера в то, что причиной любого неравенства является колдовство, была бы быстро подорвана после возникновения иерархии, пользующейся достаточным авторитетом. Наконец, родственные связи тоже больше не смогли бы послужить платформой, на которой общество принимает осознанные решения ради участия в совместных действиях.
Что еще хуже, политическая иерархия, основанная на родственных связях, скорее всего, приняла бы форму доминирования одного клана над другими и тем самым проложила бы дорогу Деспотическому Левиафану, который в конечном итоге подавит любую оппозицию. И в самом деле – похоже на опасную тропу вдоль скользкого склона! Лучше вовсе держаться от Левиафана подальше.
Нечитаемые Staying Illegible
На общество тив похожи многие исторические и некоторые из сохранившихся до сих пор безгосударственных обществ. Они не просто живут без государства и без явно выраженной политической иерархии, но усердно предотвращают образование того и другого всеми доступными средствами. Часто эти средства – развивавшиеся на протяжении многих поколений нормы и верования (вроде той же веры в колдовство). Но какое отношение это имеет к современным государствам? В каждом из существующих ныне в мире 195 независимых государств имеются государственные органы, законы, суды и службы безопасности, следящие за исполнением этих законов. Имеют ли к ним какое-то отношение Отсутствующие Левиафаны безгосударственных обществ?
Похоже, что да, имеют. Государственные органы могут быть весьма слабыми, отчего ситуация во обширных регионах того или иного государства не отличается от ситуации в безгосударственном обществе: жители таких регионов, подобно народу тив, руководствуются традиционными нормами или погружаются в пучину насилия – как это наблюдается, например, в племени гебуси (Папуа – Новая Гвинея), о котором мы писали в предыдущей главе.
Еще больше поражает, что некоторые государства, несмотря на свой современный фасад, воздерживаются от укрепления базовых государственных институтов и действуют подобно Отсутствующему Левиафану во всем, кроме названия, и по тем же причинам, что и тив, – поскольку опасаются ступать на скользкую тропу. Один из примеров подобного государства – современный Ливан.
Конституция США гласит, что представительство в Палате представителей должно быть пропорциональным численности населения каждого штата. Для определения численности населения через три года после ратификации Конституции должна была пройти перепись, а впоследствии она должна была проходить каждые десять лет. Первая перепись была проведена в 1790 году, и с тех пор ее действительно прилежно проводили каждые десять лет. Можно указать множество причин, по которым хорошо и правильно проводить перепись населения, – это нужно далеко не только ради установления основы для справедливого представительства в законодательном органе. Переписи помогают правительству понять, где проживают граждане, откуда они родом, каков их образ жизни и уровень образования и, возможно, каков у них уровень дохода и достатка. Выражаясь словами политолога Джеймса Скотта, перепись помогает государству «прочитать» общество, получить информацию для анализа, регулирования и взимания налогов. При необходимости эту информацию можно использовать для влияния на общество. Всё это представляется настолько важным для самого существования и функционирования государства, что, казалось бы, в интересах любого государства сделать общество абсолютно «читаемым» (legible).
Граждане, со своей стороны, тоже заинтересованы в том, чтобы стать в определенной степени «читаемыми», потому что иначе они не смогут получить те или иные услуги государства или обеспечить свое представительство в государственных органах. Но, вероятно, вы уже заметили в этом рассуждении один недостаток. А что, если общество не доверяет государству? Что, если оно опасается того, что государство злоупотребит его «читаемостью»? Что, если общество боится ступить на скользкую тропу? Именно этим и озабочены ливанцы.
До Первой мировой войны Ливан входил в Османскую империю, а затем, после недолгого французского колониального правления, в 1943 году стал независимым государством. С момента провозглашения независимости в Ливане ни разу не проводилась перепись. Первая и последняя перепись прошла в 1932 году, и она послужила основой для принятого в 1943-м «Национального пакта». Согласно этой переписи, христиане составляли 51 % населения – немного больше, чем общины шиитов, суннитов и друзов, вместе взятые (распределение конфессиональных общин показано на карте 3).
Национальный пакт фиксировал такой состав населения и разделял власть между различными группами. Например, президентом страны всегда должен быть христианин-маронит, премьер-министром – мусульманин-суннит, а спикером парламента – мусульманин-шиит. Но разделение этим не ограничивалось. Вице-спикер и вице-премьер должны принадлежать к греческой православной церкви, а главой генерального штаба всегда будет друз. Представительство в парламенте было также установлено в пропорции 5:6 в отношении христиан к мусульманам; внутри этих пропорций представители различных общин также распределялись в соответствии с результатами переписи 1932 года.
Карта 3. Общины Ливана
Государство, созданное на основе этого пакта, предсказуемо оказалось чрезвычайно слабым. Реальная власть в Ливане принадлежит не государственным институтам, а отдельным общинам, как и можно бы ожидать в ситуации Отсутствующего Левиафана. Государство не предоставляет таких публичных услуг, как здравоохранение или электроснабжение, – этим занимаются общины. У шиитской группы «Хезболла» есть собственная частная армия, как и у многих других вооруженных кланов в долине Бекаа. У каждой общины имеется своя телевизионная станция и своя футбольная команда. В Бейруте, например, имеются шиитская команда «Аль-Ахед» и суннитская «Аль-Ансар». Спортивный клуб «Сафа» принадлежит друзам, «Рейсинг-Бейрут» – православным христианам, а «Хикме» – христианам-маронитам.
Столь глубокое разделение власти между общинами Ливана позволяет каждой общине пристально следить за действиями других общин. Каждая группа имеет право наложить вето на любые предложения других групп, что приводит к очень тяжелым тупиковым ситуациям в правительстве. Ситуация тупика не дает возможности принять хоть какое-нибудь решение, и это касается в том числе коммунальных служб. В июле 2015 года была закрыта главная свалка страны Нааме. Никакой альтернативы у правительства не было, и в Бейруте начали расти горы мусора. Правительство, вместо того чтобы принимать экстренные меры, продолжало бездействовать. На вкладке показана фотография мусорных гор в Бейруте.
В сущности, «ничего не делать» – это естественное состояние ливанского государства. Парламент почти десять лет не проводил голосования по бюджету, предоставляя кабинету составлять бюджет по своему усмотрению. После отставки премьер-министра Наджиба Микати в 2013 году политикам потребовался целый год, чтобы сформировать новое правительство. Но торопиться им было ни к чему: между парламентскими выборами в июне 2009 года и выборами в июне 2014-го (то есть именно в то время, когда заполнялась свалка Нааме) 128 членов парламента собирались вместе лишь 21 раз – примерно четыре раза в год. В 2013 году законодатели заседали лишь дважды и приняли два закона. Один из законов предусматривал продление их мандата еще на полтора года, чтобы они могли дольше оставаться у власти. Такая стратегия повторялась год за годом, и новые выборы состоялись лишь в мае 2018 года.
Но к тому времени Ливан уже столкнулся с одной из самых опасных угроз: из соседней Сирии, охваченной гражданской войной, в Ливан хлынул миллион беженцев (число, равное примерно 20 % населения страны). В итоге парламент, избранный на четыре года и в течение этого времени избегавший решения любых насущных проблем страны, «работал» девять лет. «Работа» в данном случае, конечно же, понятие относительное. После того как парламентариям наконец удалось принять закон о проведении выборов в 2018 году, одно информационное агентство устроило конкурс на лучший комментарий в блогах к этому событию. Один из постов-победителей гласил: «БРАВО, ГОСПОДА, ВЫ НАКОНЕЦ-ТО ПОРАБОТАЛИ ЦЕЛЫЙ ЧАС. Теперь можете возвращаться на свои перманентные каникулы». Понятно, что в такой ситуации решать проблему мусора никто не спешил.
Ситуация ухудшилась настолько, что граждане начали самоорганизовываться и протестовать; возникло общественное движение YouStink («ТыВоняешь»), для которого борьба с мусором стала предлогом для призыва к проведению более глубоких системных перемен. Но в Ливане правит бал подозрительность. Любую организацию тут же подозревают в том, что она является инструментом в руках одной из общин, пытающейся усилить свою власть. В полной отчаяния публикации на Facebook 25 августа 2015 года активисты движения оправдывались:
С самого момента возникновения движения #YouStink мы постоянно вынуждены опровергать обвинения в свой адрес… Наше движение с самого начала обвинили в том, что мы поддерживаем «Аль-Мустакбаль» (движение «Будущее») и стремимся умалить права христиан (на сайте «Тайяр»). Затем нас обвинили в поддержке «Блока 8 марта» и в деятельности против «Аль-Мустакбаль» (согласно министру Эль-Мачнуку и правительству). Что касается самих членов нашего движения, то их обвиняли во взятках, в поддержке Валида Джумблата, иностранных посольств, движения «Амаль», «Хезболлы»… никому не удалось избежать таких обвинений, главной целью которых было исказить и опорочить идею создания независимой, не поддерживающей какую-либо сторону альтернативы.
Эта публикация иллюстрирует явление, часто наблюдающееся при Отсутствующем Левиафане: разделенное внутри себя общество, неспособное к коллективным действиям и испытывающее глубокую подозрительность ко всем лицам и группам, пытающимся влиять на политику.
Поведение правительства – следствие того факта, что этноконфессиональные общины не желают, чтобы оно вообще что-то делало. Как выразился Гассан Мухейбир, законодатель-христианин из Центрального Ливана,
им не нравится, когда такие институты, как парламент, заседают слишком часто и конкурируют с ними за управление страной.
Ливанское государство слабо не потому, что его гражданам не хватает умения и знаний спроектировать верное государственное устройство. В действительности страна может похвастаться самым образованным населением на Ближнем Востоке и относительно современной университетской системой. Многие ливанцы обучаются за рубежом, в лучших образовательных учреждениях мира. Не то чтобы они не знали, как построить способное государство. Скорее, государство слабо устроено, потому что общины боятся скользкого склона. Депутаты парламента понимают, что от них не ожидают слишком многого, так что зачем напрягаться? Они могут прекрасно голосовать за перенос выборов, потому что на самом деле всем все равно, кого выберут. Иногда это приводит к ужасным социальным последствиям, как в случае с мусорной проблемой, но даже такие проблемы с трудом заставляют кого-то действовать. Никто не хочет предоставлять власть парламенту, никто ему не доверяет, но никто не поддерживает и социальную активность. Никогда не известно, кому можно доверять, а кому нельзя.
Ливан – это не безгосударственное общество. Это современное государство с шестью миллионами граждан, представленное в Организации Объединенных Наций и имеющее послов по всему миру. Но, как и в случае с народностью тив, власть в нем размыта. Ливан – это Отсутствующий Левиафан.
Наплыв палестинских беженцев из Иордании в начале 1970-х дестабилизовал обстановку в Ливане, и в 1975–1989 годах в стране шла ожесточенная гражданская война между различными общинами. Таифское соглашение 1989 года, завершившее конфликт, привнесло некоторые изменения в Национальный пакт. Представительство христиан и мусульман в парламенте стало равным (50 на 50 процентов), а в мусульманской фракции выросло число шиитов. Но это же соглашение ослабило и власть президента.
Действительно ли пропорция 50:50 лучше отражает реальный состав населения Ливана, чем соотношение 6:5, установленное в 1943 году? Возможно, это и так, но на самом деле никто не знает, какова численность той или иной общины, да и не хочет знать. Общество предпочитает оставаться «нечитаемым» для государства, чтобы последнее не было захвачено одной из конкурирующих групп, и чтобы этого не произошло, оно следит за тем, чтобы Левиафан продолжал спать. А груды мусора на улицах между тем продолжают расти.
Узкий коридор
Это книга о свободе. Свобода зависит от различных типов Левиафана и от их эволюции – от того, живет ли общество без эффективного государства, смиряется ли оно с деспотическим государством, или же ему удается создать баланс сил, открывающий дорогу для возникновения Обузданного Левиафана и постепенного расцвета свободы.
В отличие от представлений Гоббса, согласно которым общество подчиняет свою волю Левиафану – с чем согласны большинство социологов и что современный мир считает само собой разумеющимся, – для нашей теории фундаментально важен тот факт, что Левиафана не всегда встречают с распростертыми объятиями и что путь его развития может быть весьма тернистым – и это еще мягко говоря. Во многих случаях общество сопротивляется усилению государства, причем весьма успешно, как мы видели на примере тив и современных ливанцев. Но результатом такого сопротивления становится отсутствие свободы.
Если же сопротивление разваливается, дело может кончиться возникновением Деспотического Левиафана, похожего на описанное Гоббсом морское чудовище. Но этот Левиафан, пусть он и предотвращает «войну всех против всех», необязательно делает жизнь своих подданных более богатой и менее «беспросветной, тупой и кратковременной», какой она была при Отсутствующем Левиафане. А подданные, в свою очередь, далеко не полностью «вручают свою волю» Левиафану – во всяком случае, не в большей степени, чем жители Восточной Европы, до падения Берлинской стены распевавшие «Интернационал» на улицах, «вручали свою волю» Советскому Союзу. При разных режимах последствия для граждан бывают разными, но все же свободы тут нет ни в одном случае.
Иной тип Левиафана – обузданный – возникает, если появляется баланс между его мощью и способностью общества контролировать эту мощь. Этот Левиафан может решать конфликты справедливо, предоставлять общественные услуги и экономические возможности, предотвращать доминирование и закладывать основания свободы. Если люди верят, что всегда смогут удержать под контролем своего Левиафана, то они доверяют ему, сотрудничают с ним и позволяют ему расти и увеличивать охват и полномочия. Такой Левиафан способствует расцвету свободы, ломая различные клетки норм, которые до этого строго регулировали правила поведения в данном обществе. Но в фундаментальном смысле это не Левиафан Гоббса. Его определяющая характеристика – оковы, узда; он не доминирует над обществом, как морское чудище Гоббса; он неспособен игнорировать граждан или заткнуть им рот, когда они пытаются повлиять на принятие политических решений. Он не возвышается над обществом, но стоит вровень с ним.
Схема 1. Эволюция Деспотического, Обузданного и Отсутствующего Левиафанов
Эти идеи и силы, определяющие, согласно нашей теории, эволюцию различных типов государств, иллюстрирует следующая схема. Чтобы сосредоточиться на основных принципах, мы упростили схему и сократили ее всего до двух переменных. Первая переменная (горизонтальная ось координат) – это сила общества, воплощенная в традиционных нормах, практиках и институтах, особенно когда дело касается коллективных действий, координации усилий и сдерживания политической иерархии. Эта переменная демонстрирует способность общества к мобилизации и его институциональную силу.
Вторая переменная (вертикальная ось) – это сила государства. Она тоже имеет несколько аспектов, в том числе мощь политических и экономических элит, а также дееспособность государства и его институтов. Конечно, схема игнорирует общественные конфликты (в том числе конфликты элит между собой и конфлиты между элитами и государством), и это огромное упрощение. Тем не менее наше определение слабости и силы уже в определенном смысле включает в себя эти конфликты, а упрощение позволяет нам яснее обозначить несколько ключевых составляющих нашей теории и сделать несколько новых выводов. Позже в книге мы снимем эти упрощения и обсудим более детальную схему во всей ее сложности.
Большинство досовременных государственных образований начинают свое развитие в точке, находящейся где-то ближе к нижнему левому углу схемы, то есть и государство, и общество в этом случае слабы. Стрелочки, ведущие из этого нижнего левого угла, представляют собой расходящиеся со временем варианты путей государств, обществ и их взаимоотношений. Один из этих типичных путей (нижняя стрелка) приблизительно соответствует тому, что мы видели у народности тив: он начинается в точке, где общество сильнее государства и способно заблокировать развитие мощных централизованных государственных институтов. В результате возникает ситуация, когда Левиафан преимущественно отсутствует, потому что ростки государства и элити изначально были слабее общественных норм, противостоящих развитию политической иерархии. Страх перед скользким склоном подразумевает, что общество по возможности постарается ограничить власть элит и возникновение политической иерархии; сила протогосударственных структур и дальше будет угасать, то есть Левиафан продолжит отсутствовать. Большая сила общества сравнительно с силой государства объясняет также, почему клетка норм в данном случае настолько прочна: в отсутствие институциональных средств урегулирования конфликтов их функцию исполняют нормы (которые при этом тоже порождают социальное неравенство и различные формы ограничений индивидуальной свободы).
Рядом с вертикальной осью графика мы видим другой путь, начинающийся в точке, где государство и элиты изначально были сильнее общества; тут можно вспомнить наши рассуждения о Китае, где подобная конфигурация способствовала возникновению Деспотического Левиафана. Стрелка ведет в сторону еще большего увеличения силы государства, а общество тем временем слабеет и уже не представляет для государства серьезного соперника. Такая тенденция обостряется, поскольку Деспотический Левиафан обессиливает общество, оставаясь необузданным. Как следствие, со временем Деспотический Левиафан обретает подавляющую мощь в сравнении с покорным обществом, и изменившийся баланс сил приводит к тому, что перспективы обуздания Левиафана становятся еще менее вероятными.
Но на схеме также показано, как могут возникать государства, мощь которых сдерживается способным обществом (средняя стрелка). Это происходит в узком коридоре посередине графика, где мы наблюдаем возникновение Обузданного Левиафана. Именно в этом коридоре действует эффект Красной королевы, и борьба государства и общества способствует усилению обеих сторон и может – пусть это и происходит лишь каким-то чудом – помочь установлению стабильного равновесия между ними.
По сути дела, эффект Красной королевы – «бег наперегонки» между государством и обществом – может дать даже больше, чем просто усилить обе стороны сразу. Он также преобразует природу институтов, и в результате Левиафан становится более подотчетным своим гражданам и более чутко реагирующим на их запросы. А тем временем этот эффект преображает и жизнь людей – не только потому, что устраняет доминирование государств и элит над простыми гражданами, но и потому, что ослабляет или даже полностью разрушает клетку норм, увеличивая пространство личной свободы и допуская гражданина к эффективному участию в политике. Как следствие, только в этом коридоре возникает и развивается истинная свобода, не сдерживаемая политическим, экономическим и социальным доминированием. Вне этого коридора свободу ограничивает либо отсутствие Левиафана, либо его деспотизм.
И все же следует признать риски, с которыми связан эффект Красной королевы. При всех этих действиях и противодействиях одна сторона может обогнать другую и вырваться из коридора. Эффект Красной королевы также требует такой конкуренции между государством и обществом, между элитами и неэлитами, которая не превратилась бы в игру с нулевой суммой, когда каждая из сторон пытается уничтожить и лишить влияния другую. Поэтому в таком состязании крайне важны пространство для компромиссов и понимание того, что на каждое действие последует противодействие. В главе 13 мы увидим, что процесс поляризации общества иногда превращает эффект Красной королевы в игру с нулевой суммой и в результате процесс с большей вероятностью может выйти из-под контроля.
Стоит обратить внимание и на другую особенность этой схемы: в нижнем левом углу, где очень слабы как государство, так и общество, коридор отсутствует. Это иллюстрация одного важного аспекта наших рассуждений о народе тив. Вспомним, что у тив не было норм или других институтов, способных контролировать политическую иерархию, если уж она возникнет, и поэтому они с таким усердием подавляли любые признаки возникновения такой иерархии; выбирать им приходилось не между Обузданным и Отсутствующим Левиафаном, а между деспотизмом и полным отсутствием государства. Это часто происходит в случаях, когда государство и общество в равной степени степени слабы, и следует подчеркнуть тот факт, что переход в коридор возможен только после того, как обе стороны в борьбе обретут хотя бы рудиментарную дееспособность и возникнут базовые институциональные предпосылки для баланса сил.
Доказательство пудинга
Теория наиболее полезна, когда она предлагает новые способы размышлений о мире. Подумаем, какие же следствия можно вывести из только что представленной нами теории. Главу 1 мы начали с вопроса о том, в каком направлении движется мир. К идиллической версии западной демократии, не имеющей соперников? К анархии? Или же к цифровой диктатуре? Согласно нашей теории, каждый из этих путей представляет собой одно из направлений, представленных на схеме 1. Но наша теория говорит также и о том, что нет никаких оснований предполагать, будто все страны последуют по одному и тому же пути. Следует ожидать не схождения, а расхождения.
Более того, не все страны могут безболезненно перейти с одного пути на другой. Существует определенная «зависимость от пути». Как только вы попадаете на орбиту Деспотического Левиафана, государства и контролирующие государственные институты элиты становятся сильнее, а общество и нормы, призванные удерживать государство в узде, становятся еще слабее. Взять для примера Китай. Многие политологи и комментаторы продолжают делать прогнозы, согласно которым по мере роста богатства и интеграции в глобальную экономику Китай станет все больше походить на западные демократии. Но путь Деспотического Левиафана на схеме 1 не приведет со временнем, как мы видим, в коридор свободы. В главе 7 мы увидим, что доминирование китайского государства над обществом обусловлено историческими условиями и что такие отношения вновь и вновь воспроизводятся определенными действиями лидеров и элиты КНР в целях ослабления общества, чтобы оно не смогло бросить вызов государству и сдержать его. Таким образом историческое наследие страны еще более затрудняет переход в коридор.
Тем не менее это не означает, что это наследие раз и навсегда предопределяет дальнейшее развитие. Отсюда мы переходим ко второму следствию из нашей теории, а именно к большой роли агентности – то есть к тому, что действия лидеров, элит и политических деятелей могут ускорять коллективные действия и создавать новые коалиции, меняющие траекторию общества. Вот почему зависимость от пути не отменяет случающихся время от времени переходов с одного типа пути на другой. Такое сосуществование особенно верно для обществ, уже находящихся в коридоре, поскольку баланс между государством и обществом всегда очень хрупкий и его легко разрушить, если общество утрачивает бдительность или если государство теряет часть своей дееспособности.
Третье следствие вытекает из предыдущих и касается самой природы свободы. Вопреки взгляду, согласно которому западные институты и хороши сами по себе, и всегда склонны к последовательному развитию, наша теория показывает, что свобода – результат сложного, запутанного процесса, предсказать который нелегко. Свободу нельзя насадить и упрочить с помощью разумной системы сдержек и противовесов. Она требует мобилизации общества, его бдительности и настойчивости. Для развития свободы необходимы все эти факторы сразу.
Вспомним (мы говорили об этом в предисловии), что в Уруке стратегия сдерживания Гильгамеша посредством системы сдержек и противовес (в виде его двойника Энкиду) не сработала. Нечто похожее происходило и в других странах, в том числе в Соединенных Штатах – пусть даже систему сдержек и противовесов, введенную в действие Конституцией США, часто называют столпом американской свободы. В 1787 году Джеймс Мэдисон и его сторонники сумели навязать Конституционному конвенту в Филадельфии свой «Виргинский проект», который и лег в основу Конституции. Однако в результате институциональная архитектура новой страны отличалась от «Виргинского проекта», потому что общество (или хотя бы определенная его часть) не полностью доверяло федералистам и хотело, чтобы его свобода была защищена лучше. Как мы уже видели, Мэдисону пришлось пойти на уступки и представить в Конгресс свой Билль о правах. Именно бдительность и настойчивость общества обеспечили защиту прав в момент основания американской республики.
Четвертое следствие из нашей теории состоит в том, что существует много входов в коридор, а в самом коридоре могут существовать различные типы обществ. Представьте себе все пути, которыми та или иная страна может войти в коридор. И в самом деле, создание условий для свободы – это многогранный процесс, включающий установление контроля над конфликтами и насилием, уничтожение клетки норм и обуздание силы и деспотизма государственных институтов. Вот почему свобода не возникает в тот же момент, когда то или иное общество входит в наш коридор, но постепенно эволюционирует со временем. Некоторые общества долго идут по коридору, не умея добиться полного контроля над насилием, другие достигают лишь частичного прогресса в ослаблении клетки норм, а для некоторых борьба с деспотизмом и принуждение государства откликаться на нужды граждан – постоянная, непрерывная работа. Исторические условия и коалиции, которые позволяют обществу войти в коридор, влияют и на отдельные компромиссы, которые достигаются уже внутри коридора, – и часто это влияние имеет значительные и долгие последствия.
Конституция США иллюстрирует и этот момент нашей теории. Билль о правах стал не единственной уступкой, которая оказалась необходима для ратификации Конституции. Вопрос о правах штатов стал лакмусовой бумажкой для элит Юга, желавших во что бы то ни стало сохранить институт рабства и свою собственность. Из-за этого основатели согласились на то, чтобы Билль о правах действовал только в федеральном законодательстве, но не был обязателен в законах отдельных штатов. Этот принцип породил множество злоупотреблений на уровне штатов, особенно против чернокожих американцев. Сама Конституция допустила серьезное нарушение свободы большой части населения, включив в себя положение о том, что при подсчете численности населения того или иного штата (а значит, и его представительства в Конгрессе) раб засчитывался лишь как три пятых свободного гражданина. Дискриминация не просто была вплетена в ткань Конституции; она практиковалась благодаря традиционным нормам, которые глубоко укоренились во многих частях страны. Способ, которым США вошли в коридор и продолжали двигаться по нему, подразумевал, что федеральное правительство не будет пытаться ослабить эти нормы и их институциональные основы на Юге. Поэтому жесткая дискриминация чернокожих американцев и доминирование над ними сохранялись еще долго даже после окончания Гражданской войны и отмены рабства в 1865 году.
Одним из многих проявлений вопиющих дискриминационных норм были так называемые закатные города (sundown towns), в которых чернокожие (а иногда также мексиканцы и евреи) не имели права появляться после захода солнца. Америка – страна автомобилей, в которой люди, выражаясь словами популярной песни, «ловят кайф от Трассы 66». Но не всем было доступно такое развлечение. В 1930 году в 44 из 89 округов, по которым проходило Шоссе 66, существовали закатные города. Что делать, если, допустим, вам захотелось поесть или в туалет, но все эти услуги в городе предназначены только для белых? Даже на автоматах по продаже кока-колы красовалась надпись «Только для белых». Ситуация была настолько плохой, что в 1936 году Виктор Грин, почтовый служащий-афроамериканец из Гарлема, счел необходимым выпустить «Зеленую книгу негритянского автомобилиста» (Negro Motorist Green Book) – путеводитель с подробными инструкциями для чернокожих водителей о том, где они имеют право находиться после захода солнца или сходить в туалет (последнее издание вышло в 1966 году). Таким образом, пример США показывает, насколько глубокими бывают последствия того, каким именно образом общество входит в коридор. В главе 10 мы увидим, что эти последствия определяют не только степень свободы, но и многие развилки на пути социального и политического развития.
Довольно неожиданное пятое следствие из нашей теории имеет отношение к эволюции дееспособности государства. На схеме 1 стрелка, идущая вдоль коридора, достигает более высокой точки на шкале силы государства, чем левая стрелка, иллюстрирующая Деспотического Левиафана. Так происходит потому, что состязание между государством и обществом приводит к усилению государства. Этот постулат противоречит многим аргументам, часто встречающимся в социологии и в политических дебатах, особенно в том, что касается критически важной роли сильных лидеров: согласно этим аргументам, для увеличения дееспособности государства необходимы полный контроль над безопасностью государства и мощные вооруженные силы. Именно такое убеждение заставляет многих утверждать, что Китай может стать хорошей ролевой моделью для других развивающихся стран (и возможно, даже для развитых): в ситуации, где доминирование коммунистической партии никем не оспаривается, управляемое ей государство может достичь высокого уровня дееспособности. Но присмотревшись внимательнее, мы замечаем, что китайский Левиафан, каким бы деспотическим он ни был, обладает меньшей дееспособностью по сравнению с Обузданным Левиафаном США или Скандинавских стран. Так происходит потому, что в Китае нет сильного общества, что могло бы подталкивать государство, сотрудничать с ним или оспаривать его власть. Без этого баланса сил между государством и обществом эффект Красной королевы не наступает и Левиафан в конечном итоге окажется менее дееспособным.
Для того чтобы заметить ограниченные возможности китайского государства, достаточно взглянуть на его систему образования. Образование – приоритет для многих государств, и не только потому, что нации добиваются большего успеха с помощью образованной рабочей силы. Образование – это также эффективный способ для воспитания в гражданах «правильных» убеждений. Следовало бы ожидать, что обладающее значительной дееспособностью государство сможет предоставлять гражданам доступное, высококачественное и меритократическое образование, а также мобилизовывать своих общественных служащих ради достижения такой цели. Но реальность Китая совсем иная: в китайской системе образования продается буквально все, в том числе места на первых рядах у доски или должность старосты класса.
Когда Чжао Хуа пришла записывать свою дочь в пекинскую начальную школу, ее приняли чиновники из районного комитета образования, у которых уже был список семей с указанием суммы, которую должна заплатить каждая семья. Характерно, что встреча проходила не в школе, а в банке, где Чжао пришлось сразу разместить депозит в 4800 долларов, чтобы ее дочь была записана в школу. Официально школьное образование в КНР бесплатное, поэтому эти «взносы» незаконны, и правительство запрещало их уже пять раз начиная с 2005 года (что само по себе уже о многом говорит). В другой элитной пекинской школе ученики получают дополнительный балл за каждые 4800 долларов, которые их родители пожертвуют школе.
Если же вы захотите отдать своего ребенка в очень престижную школу, например в школу при Китайском народном университете в Пекине, то взятка может достигать 130 000 долларов. Учителя также ожидают от родителей подарков – много подарков. Китайские средства массовой информации сообщают о том, что многим учителям в наше время дарят дизайнерские часы, дорогие сорта чая, подарочные карты и даже туристические путевки. Другие, более практичные учителя предпочитают кредитные карты, привязанные к банковскому счету, который постоянно пополняется родителями. В интервью газете The New York Times одна бизнесвумен из Пекина объясняет:
Если вы поскупитесь на хороший подарок, а другие родители окажутся более щедрыми, то, скорее всего, учителя будут уделять вашему ребенку меньше внимания.
Как же общественные служащие могут быть настолько корыстными? Разве Китай не родина первой в мире меритократической бюрократии? И да и нет. Как мы увидим в главе 7, Китай имеет долгую и сложную историю эффективной бюрократической системы, но также и в равной степени долгую историю всепроникающей коррупции, при которой должности достаются не самым достойным, а тем, у кого есть политические связи или кто больше заплатит.
Эта история продолжается и в настоящее время. Опрос, проведенный в 2015 году среди 3671 функционера Коммунистической партии, показал, что две трети из них считают наиболее важным критерием при получении государственной должности «политическую лояльность», а не личные достоинства или заслуги. Окружив себя «верными людьми», можно смело унижать бизнесменов и граждан. Послушного подчиненного можно получить и в результате продажи должностей. Политолог Миньсинь Пэй проанализировал 50 судебных процессов по делам о коррупции в среде партийных функционеров, проведенных в 2001–2013 годах. В среднем каждый из обвиняемых продал за деньги 41 должность. На нижнем уровне находились уездные руководители, такие как Чжан Гуйи и Сюй Шэсинь из уезда Уху провинции Аньхой. Чжан продал 11 должностей по средней цене в 12 000 юаней (сегодня примерно 1700 долларов) каждая. Сюй продал 58 должностей по средней цене в 2000 долларов. Но на более высоком уровне, например в префектурах, должности стоили гораздо больше, и некоторые чиновники получали за каждую более 60 000 долларов. В выборке Пэй средний коррумпированный чиновник заработал примерно 170 000 долларов на продаже должностей.
Но люди вроде Чжана и Сюя – лишь мелкая рыбешка. Когда в 2011 году был арестован министр железных дорог Лю Чжицзюнь, в обвинении фигурировали 350 записанных на его имя квартир и более 100 миллионов долларов наличными. Во многом такой размах объясняется тем, что система высокоскоростных поездов Китая предоставила беспрецедентную возможность для коррупции. Но такие возможности предоставляют и другие сферы растущей китайской экономики. В 2012 году 160 из 1000 богатейших человек Китая были участниками съезда Коммунистической партии. Их общее состояние оценивалось в 221 миллиард долларов, что в двадцать раз больше общего состояния 660 высших государственных служащих во всех трех ветвях власти США – страны, среднедушевой доход в которой в семь раз превышает показатель Китая. И все это не так уж удивительно. Контроль над коррупцией, будь то в государственном аппарате или в системе образования, требует сотрудничества со стороны общества. Государству необходимо доверять людям, которые могут рассказать ему правду, а людям необходимо доверять государственным институтам до такой степени, чтобы рисковать, делясь с государством информацией. Но этого не происходит под суровым взглядом Деспотического Левиафана.
Можно подумать, что проблема в данном случае – это в основном проблема коррупции. Может быть, в Китае просто терпимо относятся к коррупции, несмотря на высокую дееспособность государства? Но такому выводу противоречит не только тот факт, что китайское государство постоянно ведет упорную (и лишь отчасти успешную) борьбу с коррупцией, но и то, что, помимо искоренения коррупции, китайскому Левиафану нелегко даются и другие государственные функции. Говоря о Ливане, мы уже упоминали о том, что, по всей видимости, одна из главных целей уважающего себя государства – сделать общество «читаемым». Это же верно в отношении читаемости экономики. И в самом деле, принимая во внимание тот факт, что комммунистическая партия использует экономический рост как главный аргумент в пользу собственного доминирующего положения, было бы вполне логично сделать вывод о том, что оценки и анализ экономической активности должны быть в числе основных приоритетов партии. Но читаемость, как и контроль над коррупцией, требует сотрудничества со стороны общества. А когда последнее воздерживается от такого сотрудничества, возникают проблемы; не захочет ли бизнес искать убежище в неформальном, незарегистрированном секторе? Не станут ли граждане скрывать информацию о себе от государства, которому они не доверяют? Не станут ли чиновники манипулировать данными, чтобы выслужиться? Ответ на все эти три вопроса – да, особенно в Китае. Вот почему никто в Китае не верит в национальную статистику доходов, и даже бывший премьер Ли Кэцян в 2007 году описывал показатели ВВП страны как «искусственные и ненадежные». Ли предлагал игнорировать официальную статистику и ориентироваться на потребление электроэнергии, объем грузоперевозок и банковского кредитования как на более надежные показатели состояния экономики. Вот что нужно знать о способности китайского государства «прочитать» собственную экономику.
Обуздание Левиафана: доверяй, но проверяй
Из описанного нами образа Обузданного Левиафана складывается впечатление, что это то самое государство, о котором мы все мечтаем и которому можно доверять. Но для того чтобы оно на самом деле было Обузданным Левиафаном, такое доверие должно иметь свои границы. В конце концов, любой Левиафан, обузданный или нет, двулик, как Янус, и деспотизм заложен в его ДНК.
Это означает, что сосуществование с Левиафаном – тяжелый труд для общества, отчасти потому, что он обладает естественной тенденцией увеличивать свою мощь со временем. Сам по себе Левиафан не является актором; говоря о Левиафане, мы, как правило, имеем в виду политические элиты – правителей, политиков или других управленцев, а иногда экономические элиты, пользующиеся непропорционально большим влиянием на государство. Большинство этих элит (а также многие из тех, кто работает в правительственных учреждениях) заинтересованы в увеличении силы Левиафана. Подумайте о бюрократах, которые безустанно работают, предоставляя вам общественные услуги или регулируя экономическую деятельность таким образом, чтобы вы не попали в зависимость от монополий или не стали жертвой хищнического кредитования. Почему бы им не пожелать для себя больше силы и власти? Подумайте о политиках, направляющих Левиафана. Почему бы им не пожелать, чтобы их собственное морское чудище не стало еще более дееспособным и доминирующим? Кроме того, чем более сложной становится наша общественная жизнь, тем больше мы нуждаемся в средствах разрешения конфликтов, в регулировании, общественных услугах и защите своих свобод. И да, чем сильнее становится Левиафан, тем труднее его контролировать. Это эффект Красной королевы в действии.
Но эффект этим не ограничивается. Как мы видели, сотрудничество с мощным обществом может значительно увеличить способность государства. Как только Левиафан обуздан, общество может ослабить поводок и позволить государству расширить сферу влияния, чтобы более эффективно предоставлять гражданам то, чего они хотят и в чем испытывают потребность. Это стратегия «доверяй, но проверяй»: доверяй государству и позволяй ему становиться сильнее, но в то же время и усиливай свой контроль над ним. Когда она работает – как это до некоторой степени происходит в США и Западной Европе, – то в результате наблюдается процесс одновременного усиления государства и общества и их уравновешенного расширения таким образом, что ни одно не доминирует над другим. Когда такой хрупкий баланс работает, Обузданный Левиафан не только прекращает войну всех против всех, но и становится инструментом социально-политического развития общества, привлечения общественности к решению насущных вопросов, построения способных институтов, слома клетки норм и экономического благосостояния. Но только если нам удастся держать его в узде. Только если мы успешно воспользуемся не слишком надежным и предсказуемым эффектом Красной королевы и удержим его под контролем. И это не так уж легко.
Прежде чем перейти к изучению Обузданного Левиафана, полезно будет понять, каким образом и почему возникают государства, как они решают конфликты в обществе и как изменяют экономические условия Отсутствующего Левиафана. Следующая глава посвящена именно этой отправной точке.
Глава 3. Воля к власти
Возвышение пророка
Мухаммед родился в Мекке примерно в 570 году н. э. в купеческой семье, рано потерял родителей и был взят на воспитание дядей. Мекка в то время представляла собой довольно оживленный торговый город, который, по всей видимости, был обязан своей популярностью Каабе – кубической постройке из гранитных блоков, которая изначала была святилищем языческих богов, а позже стала главной святыней ислама. В определенное время года совершалось паломничество в Мекку, что одновременно открывало великолепные возможности для торговли. Со временем мекканские купцы распространили свои связи по всему Аравийскому полуострову и дальше – до Дамаска и других городов Византийской и Персидской империй.
Однако мекканцы, как и жители соседнего города Медина (450 км к северу от Мекки; см. карту 4), по происхождению были кочевниками пустыни, лишь недавно перешедшими к оседлому образу жизни. Это общество не знало государства и централизованной власти, и, как и у многих других безгосударственных обществ, в основе его лежала родовая, клановая система. Мухаммед происходил из клана Хашим, принадлежавшего к племени курайшитов.
Карта 4. Аравийский полуостров: истоки ислама и саудовского государства; исторический город Урук
Приспособиться к новой жизни в городе Каабы кочевникам было нелегко. Традиционная жизнь в пустыне была основана на том, что кланы кочевали, перегоняя свои стада верблюдов и коз на сотни миль в безлюдной пустыне. Между кланами периодически возникали споры из-за источников воды или пастбищных земель, а на их фоне – бесчисленное количество повседневных конфликтов. Но обычно все эти споры разрешались на основе норм и традиций кочевых племен, а когда это не срабатывало – особенно во время конфликтов между разными племенами или кланами, – то одна из групп могла просто откочевать в сторону и занять любой другой участок практически незаселенной местности. Когда же конфликт не удавалось уладить и этим способом, оставалось прибегнуть к кровной мести и возмездию по принципу «око за око» (в некоторых случаях цена за «око», то есть за выбитый глаз, достигала сотни верблюдов).
В городе Каабы жизнь была устроена сложнее, и не только из-за более частых и разнообразных конфликтов, неизбежно возникавших в результате того, что в городе жили рядом представители разных кланов. Новые экономические возможности, появившиеся в результате паломничества и последовавшего за ним расцвета торговли, пробудили в клановом обществе дух индивидуализма и привели к новым конфликтам – и именно в то время, когда клетка традиционных норм начала разрушаться, а прежние связи, которые поддерживали группы кочевников в пустыне, стали ослабевать. Таков был социальный контекст, в котором появился на свет будущий пророк ислама.
Примерно в возрасте сорока лет Мухаммеда начали посещать видения, которые он позже объяснил как откровения, исходящие от ангела Джибриля (Гавриила). Эти откровения, которые позже легли в основу Корана, священной книги мусульман, имели форму афоризмов, побуждавших людей признать новую монотеистическую религию, почитавшую Аллаха в качестве единого истинного бога. Причем речь шла не просто о новой религии, но также о новых общественных нормах – более совершенных, чем деление общества на кланы, подобные клану Хашим. Эти же нормы ставили под сомнение многие проявления новейшего индивидуализма, в том числе одержимость деньгами.
Мухаммед начал проповедовать эту новую религию и призывать окружающих присягнуть новому Богу. Первыми обращенными стали его жена Хадиджа, а также близкие родственники и друзья Мухаммеда. В 613 году он уже открыто проповедовал в городе, но это понравилось не всем. Другие торговые кланы возмущались, что Мухаммед критикует их обычаи и их веру; они подозревали, что на самом деле Мухаммед, возможно, стремится захватить политическую власть в Мекке, в которой в тот момент не существовало центрального правительства. Число сторонников Мухаммеда тоже постепенно росло, ситуация продолжала обостряться, и в 622 году Мухаммеду с группой последователей пришлось бежать в Медину[16 - Строго говоря, в то время город назывался Ясриб. Лишь позже он получил имя Мадинат ан-Наби («Город Пророка»). Сокращенное название Медина означает просто «город». – Здесь и далее примеч. ред.] – это была знаменитая хиджра («переселение»).
Эмиграция из Мекки объяснялась не только растущей враждебностью к Мухаммеду на родине, но и просьбой жителей Медины: они хотели, чтобы Мухаммед помог им решить их собственные проблемы. В Медине, как и в Мекке, в муках рождалось на свет новое оседлое общество. Но Медина, в отличие от Мекки, была не торговым городом, а высокопродуктивным аграрным оазисом. Различные участки этого оазиса принадлежали различным кланам двух племен – аус и хазрадж. Также в Медине проживали три еврейских клана. Кланы окружили свои территории защитными укреплениями и беспрестанно враждовали друг с другом. Противостояние достигло кульминации в битве при Буасе (617), после чего жизнь в оазисе стала напоминать описанную Гоббсом «войну всех против всех».
Некоторые жители Медины выдвинули идею, что Мухаммед – нейтральный чужак, освященный авторитетом своей новой религии, – смог бы стать арбитром в конфликтах и принести мир и порядок в город. В июне 622 года делегация из 75 мединцев прибыла в Мекку, чтобы сделать это предложение Мухаммеду; при этом они поклялись защищать его и новую религию. Мухаммед согласился. Договор между ним и жителями Медины записан в так называемой Мединской конституции, в которой говорится:
Во всем, что между нами различного, следует обращаться к Богу и Мухаммеду.
В сущности, Мухаммеду предстояло принять на себя роль судьи в спорах между отдельными людьми и между кланами. Но как ему исполнять эту роль, если у него нет никакой власти, позволяющей приводить в исполнение законы и заставлять других исполнять его указания? Однако упоминание Бога в Мединской конституции совершенно ясно указывает, что Мухаммед действует не как частное лицо, а как пророк: частью его соглашения с жителями Медины было обязательство последних принять религию Мухаммеда и уверовать в откровение, о котором он учил. И в самом деле, Мединская конституция начинается следующими словами:
Во имя Бога милостивого, милосердного!
Этот документ написан пророком Мухаммедом для верующих из племени курейш города Ясриб и для тех, кто следует за ними, кто присоединился к ним и кто выступил вместе с ними в священный поход.
Эти слова намекали жителям Ясриба (Медины), что они, возможно, получат больше, чем просили. Мединская конституция не просто делала Мухаммеда судьей. Она фиксировала рождение общества нового типа – общества, основанного не на семейных или клановых связях, а на общей религии и зарождающейся централизованной власти, сосредоточенной в руках пророка. Это был конец безгосударственности.
Мухаммед поначалу не занимал никакой официальной должности в системе исполнительной власти, но, начав с этой скромной платформы, он стал быстро возвышаться. Об этом свидетельствуют приведенные выше слова о тех, «кто выступил в священный поход». Что же это за священный поход? В 623 году, через год после хиджры, Мухаммед и пришедшие с ним из Мекки сподвижники-мухаджиры («переселенцы») стали перехватывать мекканские торговые караваны. Подобные грабительские налеты не считались чем-то необычным у кочевников Аравии, но в данном случае они получили иное значение: теперь это были не просто межплеменные стычки, а рейды мусульман против неверных. В 624 году в этих рейдах стали принимать участие не только мухаджиры, но и ансары («помощники») – перешедшие в ислам жители Ясриба. В марте того же года мухаджиры и ансары разбили большой мекканский отряд в битве при Бадре.
Эта битва и последующее сражение при Ухуде повысили авторитет Мухаммеда и укрепили его контроль над Мединой. Теперь у пророка было достаточно власти, чтобы изгнать из города кланы, которые отказывались присягнуть ему на верность (особенно еврейские), и он начал использовать свой религиозный авторитет для реформирования местного общества, изменив правила вступления в брак и получения наследства.
Пусть Мухаммед поначалу и обладал ограниченными полномочиями в разрешении споров, но он строил новое государство, которое традиционные кланы практически не контролировали. Со временем его власть росла – отчасти из-за того, что кочевники пустыни, прослышав об успехах Мухаммеда, приходили в Медину, чтобы принести ему присягу в верности. Другая причина заключалась в том, что «переселенцы» получали определенную долю добычи, захваченной при налетах на караваны.
Сам Мухаммед получал одну пятую этой добычи. Он также постановил, чтобы его сподвижники делали специальные пожертвования (по сути дела, платили налог) в пользу уммы («общины верующих в Бога»); кроме того, он обложил иудеев и христиан особым налогом «за защиту». О растущей мощи и богатстве уммы свидетельствует количество лошадей, которых Мухаммед мог выставить в очередном рейде. В битве при Бадре в 624 году у мусульман было всего два коня. В 630 же году они могли вывести в поле уже 10 000 лошадей.
В 628 году Мухаммед использовал свой растущий авторитет, чтобы организовать и возглавить большой караван мухаджиров и ансаров в Мекку – с официальной целью совершения паломничества. У жителей Мекки это вызвало понятное беспокойство, и они заставили паломников остановиться за пределами города и начать переговоры; было достигнуто соглашение о том, что на следующий год мусульмане снова придут в Мекку, а мекканцы на три дня покинут город, чтобы Мухаммед со своими последователями смог беспрепятственно совершить паломничество.
Пока шли переговоры, Мухаммед собрал своих сподвижников в тени большого дерева и предложил им принести ему присягу на верность до смерти. Эта клятва, получившая название «присяги довольства», стала очередным шагом в строительстве государства в Медине. Как и предполагал Гоббс, Левиафану требуются люди, готовые подчиниться его воле. Именно это сделали жители Медины, согласившись выполнить все, что прикажет Мухаммед. По-прежнему не обладая формальной законодательной или исполнительной властью, Мухаммед, по сути дела, стал правителем нового государства.
Огромный авторитет Мухаммеда подтвердили события 630 года – всего за два года до его смерти. Стремясь как можно больше расширить территорию своего государства и обратить в ислам как больше язычников, Мухаммед организовал военную экспедицию в город Табук на северо-западе Аравии и объявил участие в походе религиозным долгом всех мусульман Медины. Теперь он стал еще и главнокомандующим.
* * *
История о том, как Мухаммед строил новое исламское государство, иллюстрирует некоторые ключевые идеи данной книги. До появления пророка никаких государств на территории Аравии не существовало, там жили лишь племена. Даже в более урбанизированных районах, таких как Мекка или Медина, не было централизованной власти. Это создавало множество проблем, в том числе разгул насилия и отсутствие безопасности. На просторах аравийских пустынь места хватало всем кочевым племенам, но в тесном оазисе Медины или в Мекке – городе священной Каабы – кланам, перешедшим к оседлости, предстояло научиться жить рядом с чужаками. Единственным очевидным выходом было создание централизованной власти. Но как это сделать, не уступив контроль над всеми какому-то отдельному племени или клану?
И тут появляется Мухаммед со своими откровениями, полученными от ангела Гавриила, и мединцы усматривают в новом учении возможность для решения своих проблем. Они приглашают Мухаммеда к себе, чтобы он стал арбитром в разрешении конфликтов между кланами и племенами. Ему и в самом деле удается установить в городе мир, оказав огромную услугу всем обитателям Медины. Но на этом история не закончилась. Хотя Мухаммед и его «переселенцы» поначалу были меньшинством в Медине, численность и богатство мусульманской общины быстро росли, поскольку все больше людей обращались в ислам и делились с общиной частью своего состояния. Так в Аравии зародилась политическая иерархия. В 628 году, когда была принята «присяга довольства», авторитет Мухаммеда в Медине был уже непререкаем. Два года спустя он смог поднять весь оазис в поход на северный город Табук.
За восемь лет мединцы проделали огромный путь. Они согласились подчиниться централизованной власти ради разрешения общественных конфликтов, но при этом они вступили на скользкую тропу образования государства, с которой было уже не свернуть. Мухаммед активно занимался строительством этого государства; отчасти его цель заключалась в том, чтобы сосредоточить власть в своих руках и в руках своих сподвижников, но в процессе этого он не только изменил практики разрешения конфликтов, но и полностью перестроил все общество, его нормы и обычаи. Во всем этом он блестяще преуспел: менее чем за десятилетие Мухаммед заложил основы будущего мощного исламского государства – гигантской империи, которая охватит весь Ближний Восток и положит начало новой впечатляющей цивилизации.
В чем твое преимущество?
Рождение ислама – пример процесса, который антропологи называют «формированием первичного государства» (pristine state formation): построение политической иерархии и того или иного типа централизованной власти на месте, где прежде не существовало ничего подобного. Мы видим на этом примере и критически важные факторы процесса, и сопряженные с ним трудности.
Самая главная трудность (мы уже обсуждали ее в предыдущей главе) заключается в том, что процесс построения государства – это тропа, проходящая по скользкому склону. Причина, по которой во многих догосударственных обществах так и не возникает централизованной власти, заключается именно в том, что в этих обществах уже имелись определенные нормы и практики, которые не только позволяли разрешать возникающие конфликты, но и препятствовали концентрации власти. Как только какому-либо человеку или какой-либо группе удастся сосредоточить в своих руках достаточно влияния для того, чтобы он или они смогли разрешать конфликты и защищать общество от основных угроз, то становится достаточно трудно удержать этого человека или группу от того, чтобы они захватили еще больше власти и начали регулировать поведение общества во всех сферах жизни. Именно это и произошло в Медине.
Жители Медины изначально предполагали, что им удастся построить систему, которая компенсирует некоторые недостатки безгосударственного существования, но при этом они смогут избежать полного подчинения авторитету государства или харизматического лидера. Но им это не удалось – точно так же как это не удалось и некоторым другим поначалу безгосударственным обществам, вступившим на скользкую тропу, не удержавшимся на склоне и свалившимся в объятия доминирующего Левиафана.
Так почему же традиционные нормы и другие средства контроля, разработанные в таких обществах, иногда не срабатывают и не сдерживают строителей государства? Для начала скажем, что существует явление, которое немецкий философ Фридрих Ницше называет «волей к власти»: всегда находятся определенные люди и группы, желающие увеличить свое влияние на других, даже если нормы и не одобряют этого. Именно поэтому даже в самых внешне гармоничных безгосударственных обществах рано или поздно появляются индивиды, которые хотят заполучить больше власти, больше богатства и больше контроля над другими. Но есть также идейные индивиды или группы, желающие получить больше власти, потому что они руководствуются теми или иными идеалами переустройства общества. Многие из таких «выскочек» терпят неудачу, не сумев противостоять существующим нормам и действиям конкурентов, но некоторые все же достигают успеха.
Потенциальные строители государства с большей вероятностью одержат победу и расшатают нормы, которые призваны их сдерживать, если у них будет какое-то преимущество – нечто особенное, что позволяет им легче преодолевать препятствия. Для Мухаммеда таким преимуществом стала религия. У него была собственная религиозная идеология, которая освятила его авторитет в качестве разрешителя конфликтов, а также позволила влиять на последователей, с помощью которых он строил новое общество. Раз появившись и оформившись, эта религиозная идеология стала драйвером неудержимого процесса всё большей концентрации власти.
Другое мощное преимущество – это организационные способности лидера, его умение создавать новые коалиции или более эффективные военные структуры (мы покажем это в следующем разделе на примере образования государства зулусов в Южной Африке). Еще одну возможность – технологическое преимущество – мы обсудим чуть позже в данной главе на примере гавайского короля Камеамеа, который строил свое государство с помощью огнестрельного оружия, доступа к которому не имели его соперники. Во всех этих случаях лидерам помогали также личная харизма и другие источники легитимности – например, происхождение, примерное или даже героическое поведение в прошлом или же просто сила характера.
Последняя важная особенность, характерная для многих примеров формирования первичного государства (история Мухаммеда – один из таких примеров), – это реорганизация общества вслед за появлением политической иерархии. Как мы видели в предыдущей главе, общества без централизованной власти, как правило, организуются с помощью набора норм, регулирующих и контролирующих конфликты – а по сути дела, и все аспекты жизни. Как только запускается процесс образования государства, у строителей последнего появляется стимул уничтожить эти нормы или как минимум преобразовать их таким образом, чтобы они начали служить собственным интересам строителей. И это совершенно необязательно происходит потому, что строители хотят ослабить клетку норм и обеспечить свободу, – а лишь потому, что нормы ограничивают политическую иерархию и стоят на пути к еще большей концентрации власти. Мухаммеду важно было подавить систему кланов, преобладавших в Медине и Мекке, и ему это удалось, поскольку его религиозное учение поставило новую общину верующих выше родов или кланов. А для зулусского короля Чаки, как мы сейчас увидим, важно было прежде всего подорвать авторитет колдунов.
Рога буйвола
