Покоя больше нет. Стрела бога

26 ноябрь 1957,

Ваш преданный слуга

Чарлз Ибе».

Оби напрочь забыл об этом. Нечего удивляться, что теперь Чарлз постоянно заходил в его кабинет переброситься парой фраз на ибо. Этот человек был посыльным в департаменте. Оби спросил, что у него за нужда, и он ответил, что жена только-только родила пятого ребенка. Оби, который обычно носил с собой около четырех фунтов, сразу отсчитал ему тридцать шиллингов и совсем об этом забыл – до сего дня. Он послал за Чарлзом и спросил его на ибо (чтобы не поняла мисс Томлинсон), почему тот не сдержал обещания. Чарлз почесал в затылке и повторил обещание, на сей раз продлив срок до конца декабря.

– Мне будет трудно доверять тебе в будущем, – заметил Оби по-английски.

– О нет, Ога, хозяин. Я не попрошай. Конец месяца плачу. – И перешел на ибо. – У нас говорят, что долг может заплесневеть, но никогда не сгниет. В этом департаменте много людей, но я не пошел к ним. Я пришел к вам.

– Весьма любезно с твоей стороны, – усмехнулся Оби, прекрасно понимая, что собеседник не оценит его тонкой иронии. Так и вышло, не оценил.

– Да, здесь много людей, но я к ним не пошел. Вы мой хозяин, я вас очень уважаю. У нас говорят, малое дерево пристраивается к большому и ползет у того по спине, чтобы пробиться к солнцу. По годам вы юноша, но…

– Ладно, Чарлз. Конец декабря. Если не сдержишь слово, мне придется доложить мистеру Грину.

– Ах! Я сдержишь. Если я подведу моего Ога, куда пойти следующий раз?

И на этой риторической ноте в истории была поставлена точка с запятой.

Оби еще раз просмотрел письмо и, мрачно усмехнувшись, обратил внимание, что изначально автор написал: «Мой просьба на вам всего 30.00 (тридцать шиллинг)», а затем, несомненно, хорошенько поразмыслив, зачеркнул «всего».

Он убрал письмо обратно в ящик, решив посвятить вечер требованию страхового взноса. Тут ничего больше не оставалось, как пойти завтра утром в банк и попросить у управляющего повысить кредитный лимит до пятидесяти фунтов. Ему рассказывали, что высокопоставленному чиновнику, жалованье которого переводится на банковский счет, подобное повышение получить довольно легко. В данный момент все равно больше ничего не придумать. При сложившихся обстоятельствах установка Чарлза весьма здравая. Если не смеешься, то придется плакать. Как будто вся Нигерия построена по этому принципу.

Но никакая доза философии не могла надолго отвлечь Оби от этого письма. «Никто не вправе утверждать, что я расточителен. Если бы я в конце прошлого месяца не послал тридцать пять фунтов на лечение матери в частном госпитале, у меня был бы порядок. Ну, если не полный порядок, то я хотя бы был на плаву. Ладно, выкручусь, – убеждал он себя. – Вначале всегда непросто. Как у нас говорят? Плакать трудно только начать. Не самая веселая поговорка, но верная».

Если бы Прогрессивный союз Умуофии предоставил ему четыре месяца отсрочки, все могло сложиться иначе. Но это уже старая история. Оби помирился с Союзом. Было совершенно ясно, что они не желали ему дурного. А если бы даже и желали, то ведь гнев сородича на сородича, как сказал президент во время примирения, проникает в плоть, но не в кость. Разве не так? Союз очень просил его согласиться на отсрочку в четыре месяца, начиная с сегодняшнего дня, но он отказался, солгав, будто обстоятельства удачно изменились.

А если рассуждать объективно – как если бы речь шла о ком-то другом, не о нем, – разве можно пенять бедным людям за то, что они осудили высокопоставленного чиновника, который, как им показалось, не захотел выплачивать двадцать фунтов в месяц? Они наложили на себя немилосердную дань, собрав восемьсот фунтов, чтобы отправить его в Англию. Некоторые зарабатывали не больше пяти фунтов в месяц. А он получал почти пятьдесят. У них есть жены и дети, которые учатся в школе. У него нет.

После уплаты двадцати фунтов у Оби оставалось тридцать. А очень скоро появится прибавка, она одна будет, как заработная плата у многих. Оби признавал: у этих людей есть своя правда. Но они не знали того, что потрудиться в поте лица, в слезах, дабы их сородич вошел в блистательную элиту, недостаточно. Они должны еще удержать его там. Да, они сделали его членом закрытого клуба, где приветствуют друг друга вопросом: «Вы довольны своей машиной?» Неужто они ожидали, что он станет отвечать: «Простите, но я не езжу на машине. Понимаете, не смог уплатить страховой взнос»? Ведь это означало выкинуть немыслимый фортель. Почти как если бы дух с маской на лице в общине ибо сказал на приветствие посвященных: «Прости, приятель, но я не понимаю твоего странного языка. Я всего лишь человеческое существо, которое надело маску». Нет, это просто невозможно.

Народ ибо с его высокими представлениями о порядочности создал поговорку о том, что нельзя просить человека со слоновой болезнью мошонки заболеть еще и оспой, когда тысячи других не знают и мелких недугов. Несомненно, нельзя. Однако случается. Такой есть мир, – как говорят.

Договорившись в банке о превышении кредитного лимита до пятидесяти фунтов и забежав в страховую компанию, чтобы сразу же их отдать, Оби вернулся на работу, где обнаружил ноябрьский счет за электричество. Распечатав его, он едва не закричал. Пять фунтов семь шиллингов и три пенса.

– Что-нибудь случилось? – спросила мисс Томлинсон.

– А? Нет, ничего. – Он взял себя в руки. – Просто мой счет за электричество.

– И сколько вы расходуете в месяц?

– Этот на пять фунтов семь и три.

– Здешние тарифы на электричество – чистый грабеж. В Англии вы бы заплатили меньше за целый квартал.

Но Оби было не до сравнений. Неожиданный удар после получения письма из страховой компании заставил его осознать реальную финансовую ситуацию. Он прикинул перспективу на ближайшие несколько месяцев и нашел ее весьма тревожной. В конце месяца ему предстоит продлевать водительские права. На год даже не обсуждалось, но продление только на квартал обойдется в четыре фунта. Потом колеса. Может, он и протянет еще месячишко, но, вообще-то, они уже мягкие, как тюбик зубной пасты. Все считали странным, что первые колеса не продержались два или хотя бы полтора года. О покупке новых шин за тридцать фунтов и думать нечего. Значит, придется вулканизировать те, что есть, по одной, начиная с запаски в багажнике. Это снизит стоимость наполовину. Они продержатся не более полугода, так сказала мисс Томлинсон. Полгода – достаточный срок, чтобы ситуация немного выправилась. Никто не обращался к нему в связи с налогами на доход. Это еще впереди, но не в ближайшие два месяца.

Пообедав, Оби принялся вводить меры решительной экономии в квартире. Новый бой, Себастьян, смотрел на него и, наверное, думал, что́ это нашло на хозяина? Обед Оби начал с того, что пожаловался на слишком большое количество мяса в супе.

– Знаешь, я не миллионер, – сказал он.

«Клара, когда сама варит суп, берет в два раза больше мяса», – подумал Себастьян.

– И впредь я буду выдавать тебе деньги на рынок только раз в неделю.

Каждый выключатель в квартире работал на две лампочки. Оби принялся их выкручивать. Теперь правилом стало: один выключатель – одна лампочка. Он часто удивлялся, зачем в ванной и в туалете по две лампочки. Типичное планирование правительства. На бетонной лестнице в парадном вообще не было света, и люди часто сталкивались или поскальзывались на ступенях. А в туалете, где никому неохота разглядывать, чем он там занимается, две лампочки.

Управившись с лампочками, Оби опять обратился к Себастьяну:

– Нагреватель воды больше не включаем. Я хочу принимать холодный душ. Холодильник выключать в семь часов вечера и включать в полдень. Понял?

– Да, сэр. А мясо не запортится?

– Не нужно покупать много зараз.

– Да, сэр.

– Купи сегодня немного. Когда доедим, купишь опять немного.

– Да, сэр. Только вы говорили ходить за рынок раз на неделю.

– Ничего подобного я не говорил. Я сказал, что буду давать тебе деньги раз в неделю.

До Себастьяна наконец дошло.

– То же самое. Вы не дашь мне деньги два раза. Вы дашь мне сейчас один раз.

Оби понимал, что абстрактными рассуждениями многого он не добьется.

Вечером у него состоялся серьезный разговор с Кларой. Оби не хотел рассказывать ей о превышении кредитного лимита, но, едва увидев его, она спросила, что случилось. Он попытался отговориться какими-то пустяками, однако ничего заранее не обдумал, и получилось неубедительно. Клара выуживала из него информацию своеобразным методом: она не спорила, а замолкала. А поскольку, когда они бывали вместе, три четверти времени говорила она, молчание скоро становилось непереносимым. В таких случаях Оби обычно спрашивал ее, что случилось, и это, как правило, служило ей прелюдией к тому, чтобы делать все, что душе угодно.

– Почему ты мне не сказал? – удивилась Клара, когда он изложил ей историю с банком.

– Не было необходимости. Я выплачу кредит в рассрочку за пять месяцев.

– Дело не в этом. Ты просто не считаешь нужным рассказывать мне о своих трудностях.

– Никакая это не трудность. Я бы и не рассказал, если бы ты не надавила.

– Ясно.

Клара пересекла комнату, подняла лежавший на полу женский журнал и стала читать. Через несколько минут Оби с деланой легкостью заметил:

– Невежливо читать, когда у тебя гости.

– Тебе следовало бы знать, что я плохо воспитана.

Любой намек на семью Клары был сопряжен с большим риском и часто приводил к слезам. Вот и теперь глаза у нее увлажнились.

– Клара, – сказал Оби, обнимая ее. Она напряглась как струна. – Клара.

Она не ответила, продолжая машинально перелистывать страницы журнала.

– Я не понимаю, почему ты хочешь поссориться.

Ни звука.

– Наверно, я лучше пойду.

– Наверно.

– Клара, прости.

– За что? Оставь меня, оджаре. – И она оттолкнула его руку.

Оби посидел еще несколько минут, уставившись в пол, а потом резко вскочил.

– Ладно.

Клара осталась сидеть, переворачивая страницы.

– Пока.

– До свидания.

Вернувшись домой, он велел Себастьяну не готовить ужин.

– Я уже сейчас делаю.

– Значит, остановись! – крикнул Оби и прошел в спальню.

Какое-то время он стоял, глядя на фотографию Клары на туалетном столике, затем положил ее лицом вниз и принялся раздеваться. Натянул через голову накидку и вернулся в гостиную за какой-нибудь книгой. Поводил взглядом по полкам, так и не решив, что бы почитать. Наконец остановился на «Сборнике стихотворений» А. Э. Хаусмана. Оби снял книгу с полки и вернулся в спальню. Взяв фотографию Клары, он снова поставил ее на место и лег на кровать.

Оби открыл книгу там, где из нее торчал лист бумаги – обтрепавшийся, потемневший от пыли. На нем было написано стихотворение «Нигерия»:

Благослови, Господь, отчизну,Край ослепительного света,Где, выбрав мирный путь свободы,Предвосхитили мы победу.Да сохранится жизни радость,И чистота сердец, и младость.Благослови, Господь, всех нас,Мужчин и женщин, стар и млад,Страну воздвигнуть на века,Забыть про рознь и диалектыИ помнить только человека.

Внизу стояла подпись: «Лондон, июль 1955 г.». Оби улыбнулся, вложил лист бумаги обратно в книгу и начал читать свое любимое стихотворение Хаусмана «Пасхальный гимн».

Глава 11

У Оби наладились прекрасные отношения с мисс Томлинсон. Бдительность его «мала-мала» стала ослабевать с того дня, как ее очаровала Клара. Теперь он называл секретаршу Мэри, а она его – Оби.

– На «мисс Томлинсон» недолго и язык сломать, – однажды сказала она. – Почему бы не просто Мэри?

– Я сам хотел предложить. Но вы не просто Мэри. Вы совсем даже не просто.

– О! – воскликнула довольная мисс Томлинсон, склонив голову. – Спасибо. – Она встала и присела в ироничном книксене.

Они открыто говорили о многом. Когда не было срочной работы, Мэри обычно скрещивала руки, облокачивалась на пишущую машинку и оставалась в таком положении до тех пор, пока Оби не отрывал взгляд от бумаг. Обычно темой обсуждений был мистер Грин, или, по крайней мере, с него начиналась беседа. А начавшись, могла принять любое направление.

– Вчера я пила чай у Гринов, – рассказывала мисс Томлинсон. – Знаете, очаровательная пара. Дома он совсем другой. Вам известно, что он оплачивает школьное обучение сыновьям своего слуги? Но об образованных африканцах говорит ужасные вещи.

– Да, – кивал Оби. – Интересный случай для психолога. Чарлз – вы его знаете, посыльный – рассказывал мне, что администратор хотел уволить его за то, что он заснул на работе. Но когда история дошла до мистера Грина, он убрал эти сведения из личного дела Чарлза, объяснив, что бедолага, должно быть, страдает от малярии, и на следующий день купил ему квинарин.

Мэри собиралась поместить на надлежащее место еще один кирпичик в предпринятую ими реконструкцию странного характера мистера Грина, как он послал за ней, поскольку нужно было что-то продиктовать. Она только успела сказать, что мистер Грин ревностный христианин, последователь колониальной церкви.

Оби потребовалось немало времени, чтобы признать: как бы мистер Грин ни был ему несимпатичен, он, тем не менее, обладал завидными качествами. Вот, например, его верность долгу. И в дождь, и в жару он появлялся на работе за полчаса до начала рабочего дня и часто оставался намного позднее двух или возвращался вечером. Оби этого не понимал. Перед ним был человек, который не верил в страну и, однако, упорно на нее работал. Может, он просто верит в долг как в разумную необходимость? Мистер Грин постоянно откладывал визит к дантисту, поскольку всегда говорил, что у него срочная работа. Он был похож на человека, перед которым стоит огромная, очень важная задача, и ее нужно выполнить раньше, чем грянет катастрофа. Это напоминало Оби Мухаммеда Али Египетского. Он где-то прочитал, что тот в старости отчаянно пытался модернизировать свою страну, прежде чем умрет.

Глядя на Грина, было трудно понять, в чем состоит его цель. Возможно, независимость Нигерии. Рассказывали, что, когда все думали, будто Нигерия получит независимость в 1956 году, он подал прошение об отставке. Тогда этого не произошло, и мистера Грина уговорили забрать прошение.

Весьма любопытный человек, размышлял Оби, рисуя профили на промокашке. Ему никогда не давались воротники. Да, интересный человек. Конечно, любит Африку, но далеко не всю; он любит Африку посыльного Чарлза, Африку своих садовника и слуги. Наверное, ехал сюда с выпестованным идеалом – принести свет в сердце тьмы, племенным охотникам за головами, устраивающим дикие церемонии и соблюдающим мерзкие ритуалы. И вот приехал, а Африка его обманула. И где только его любимый кустарник с человеческими жертвами между ветвями? Святой Георгий на коне, украшенном попоной, тут, а куда подевался дракон? В 1900 году мистер Грин мог влиться в ряды великих миссионеров; в 1935 году ему, скорее всего, пришлось бы ограничиться пощечинами директорам школ в присутствии учеников, но в 1957 году оставалось лишь чертыхаться.

Оби вдруг осенило, он вспомнил Конрада, которого читал, работая над дипломом. «Тренируя нашу волю, мы можем добиться власти неограниченной и благотворной». Таким был Куртц, прежде чем его поглотило сердце тьмы. Потом он писал: «Истребляйте всех дикарей». Конечно, сравнение хромает. Куртц пал жертвой тьмы, Грин – занимающейся зари. Но их начало и конец тождественны. «Нужно написать роман о драме гринов нашего времени», – подумал Оби, довольный своими выкладками.

Ближе к полудню санитар, взяв на себя роль посыльного, принес ему из больницы маленький пакет – от Клары. У нее был чудесный почерк. Такой женский. Но сейчас Оби о почерке не думал. У него тяжело забилось сердце.

– Можете идти, – сказал он санитару, который ждал ответа.

Оби начал распаковывать пакет и замер – у него задрожали руки. Мэри не было на месте, но она могла вернуться в любую секунду. Он решил отнести пакет в туалет. Затем ему пришло в голову кое-что получше. Оби выдвинул один из ящиков и стал развязывать пакет в нем. Почему-то, несмотря на размер пакета, он знал, что там его кольцо. А еще деньги! Да, пятифунтовые банкноты. Но кольца Оби не увидел. Он облегченно вздохнул и прочитал маленькую вложенную записку:

«Дорогой!

Прости за вчерашнее. Немедленно сходи в банк и закрой кредит. Увидимся вечером.

Люблю!

Клара».

Его глаза увлажнились. Подняв голову, Оби увидел, что на него смотрит Мэри. Он даже не заметил, как она вошла в кабинет.

– Что случилось, Оби?

– Ничего, – ответил он, выдавив улыбку. – Просто задумался.

Оби осторожно свернул пятьдесят фунтов и положил их в карман. Откуда у Клары столько денег? – с удивлением думал он. Конечно, у нее приличная зарплата, и она училась на медсестру не по стипендии какого-то там Прогрессивного союза. Правда, посылала деньги родителям, но это все. Однако даже так, пятьдесят фунтов – большие деньги.

Всю дорогу из Айкойи до Ябы Оби пытался сообразить, как уговорить ее взять деньги обратно. Он понимал, это будет нелегко, почти невозможно. Но для него вопрос стоял, не как взять у Клары пятьдесят фунтов, а как убедить ее принять их обратно, не обидев. Например, можно сказать, что у него будет идиотский вид, если он берет кредит сегодня и возвращает завтра. В банке решат, что он украл эти деньги. Или попросить ее подержать эти фунты до конца месяца, когда они ему действительно понадобятся. Однако Клара может спросить: «Почему бы тебе не подержать их у себя?» Тогда он ответит: «Я боюсь их истратить».

Всякий раз перед трудным разговором с Кларой Оби заранее его продумывал. Но когда доходило до дела, ситуация неизменно принимала иной оборот. Так было и сегодня. Когда он приехал, Клара гладила белье.

– Сейчас закончу, – улыбнулась она. – Что сказали в банке?

– Были довольны.

– Впредь не веди себя, как глупый малыш. Ты же знаешь пословицу про то, как роют новую яму, чтобы засыпать старую?

– Почему ты доверила такие деньги этому сомнительному человеку?

– Ты про Джо? Он мой хороший друг. Санитар.

– Мне он не понравился. А что за пословица про новую яму?

– Я всегда говорила, тебе нужно учить ибо. Это значит залезать в долги в банке, чтобы оплатить страховку.

– Понятно. Ты предпочитаешь вырыть две ямы, чтобы засыпать одну. Взять в долг у Клары, чтобы заплатить банку, чтобы заплатить страховку.

Клара молчала.

– Не был я в банке. Разве это возможно? Разве я мог взять у тебя такие деньги?

– Пожалуйста, Оби, перестань вести себя, как маленький мальчик. Это всего лишь в долг. Ладно, если не хочешь, верни. Да я целый день про это думала. Как будто я лезу в твои дела. Только одно могу сказать – прости. Деньги у тебя с собой? – Клара выставила руку.

Оби взял ее руку и притянул к себе.

– Пойми меня правильно, дорогая.

Вечером они заехали к другу Оби Кристоферу, экономисту. Кларе он постепенно начинал нравиться. Конечно, слишком резвый, но это не такой уж страшный грех. Однако Клара боялась, что Кристофер может оказать дурное влияние на Оби в плане женщин. Ему, похоже, нравилось крутить романы с четырьмя-пятью одновременно. Он даже сказал однажды, что такой штуки, как любовь, не существует, по крайней мере, в Нигерии. Но Кристофер действительно был симпатичным, в отличие от Джозефа – настоящего бушмена.

Как и следовало ожидать, когда приехали Оби с Кларой, у Кристофера была девушка. Клара ее прежде не видела, хотя Оби, наверное, с ней встречался.

– Клара, познакомься с Биси, – сказал Кристофер.

Девушки пожали друг другу руки со словами:

– Приятно познакомиться.

– Клара и Оби… ну, они…

– Молчи, – хотела остановить его Клара.

Но это было все равно что попытаться закончить фразу за заику. Лучше поберечь силы.

– Они… ну, ты понимаешь, – завершил-таки Кристофер.

– Ты все покупаешь новые пластинки? – спросила Клара, просматривая небольшую стопку на одном из стульев.

– Я? В это время месяца? Это Биси. Что я могу вам предложить?

– Шампанское.

– Вот как? Это тебе пусть купить Оби. Я не дотянуться. Я могу сок.

Все рассмеялись.

– Оби, как насчет пива?

– Если мы с тобой разделим бутылку.

– Отлично. А что вы намерены делать сегодня вечером? Пошли куда-нибудь потанцуем?

Оби хотел отказаться, но Клара оборвала его. «С удовольствием», – улыбнулась она.

– Хочу кино, – заявила Биси.

– Знаешь, Биси, нам неинтересно, чего ты хочешь. Решаем я и Оби. Это тут Африка, понимай.

Хороший или ломаный английский Кристофера зависел от того, что́ он говорил, где он говорил, кому и как он говорил. Так пользовались языком, разумеется, большинство образованных людей, особенно в субботу вечером, но Кристофер все же выделялся своим обращением с двойным наследием.

Оби одолжил у него галстук. Это было не очень важно в «Империале», куда они собрались пойти. Но кому же охота выглядеть уличной шпаной?

– Мы все поместимся в твою машину, Оби? У меня уже давно нет шофера.

– Да, поедем вместе. Хотя будет сложно развозить Биси, Клару, потом тебя. Но неважно.

– Ладно, лучше возьму свою, – решил Кристофер.

И он прошептал на ухо Оби, что, в общем-то, не собирался оставлять у себя Биси на ночь, хотя это и без того было ясно.

– Что ты ему там нашептываешь? – спросила Клара.

– Чисто мужское, – ответил Кристофер.

Перед «Империалом» была совсем небольшая парковка, уже заполненная автомобилями. Поездив взад-вперед, Оби наконец втиснулся между двумя машинами. Им руководили несколько слонявшихся по площадке полуодетых мальчишек.

– Дай я смотреть твоя машина! – хором прокричали сразу трое.

– Ладно, только смотреть хорошо, – ответил Оби, не обращаясь ни к кому в особенности. – Запри дверь с твоей стороны, – тихо сказал он Кларе.

– Я смотреть совсем хорошо, сэр! – воскликнул один мальчишка, преграждая путь Оби, чтобы он запомнил его как того, кому после танцев нужно дать три пенса «подачки».

Вообще-то Оби никогда ничего не давал таким малолетним правонарушителям. Но тактически было неправильно заявить об этом сейчас и оставить машину под их присмотром.

Кристофер и Биси уже ждали у входа. Зал, вопреки их предположениям, не был переполнен. Танцплощадка вообще почти пустовала, но только потому, что оркестр играл вальс. Кристофер нашел столик с двумя стульями, и девушки сели.

– Вы же не собираетесь стоять всю ночь, – сказала Клара. – Вели официантам принести стулья.

– Брось, – ответил Кристофер. – Скоро у нас будут стулья.

Не успел он договорить, как оркестр грянул хайлайф. Меньше чем за полминуты танцплощадка заполнилась. Те, кого музыка застала со стаканом пива в руке, либо поставили его на стол, либо быстро допили. Недокуренные сигареты, соответственно социальному положению курильщика, были брошены на пол и затоптаны или аккуратно отложены в сторонку с тем, чтобы докурить потом.

Кристофер обошел три-четыре стола спереди и схватил два освободившихся стула.

– Вот жулик! – усмехнулся Оби, беря один.

Биси крутилась на стуле и подпевала солисту:

Чудное платье нейлон.Модное платье нейлон.Крошку свою порадуй.Ей принеси нейлон.

– Так мы пропустим отличный танец, – заметил Оби.

– Пойди, потанцуй с Биси. А мы с Кларой постережем стулья.

– Пошли? – Оби поднялся.

Биси уже встала, взгляд ее устремился куда-то вдаль.

Ты порадуй свою крошку,Много ей купи нейлона.И тебя она полюбитРаз и навсегда.

Потом опять был хайлайф. Как, впрочем, и большинство танцев. Время от времени, чтобы танцоры могли отдохнуть, выпить пива, покурить, оркестр играл вальс или блюз. Следующий танец, пока Оби и Биси стерегли стулья, танцевали Кристофер с Кларой. Однако скоро Оби остался один – Биси пригласили.

Способов танцевать хайлайф существовало столько же, сколько людей на площадке. Но при системном подходе можно было выделить три. Немногочисленные европейцы танцевали, как в немом кино. Они двигались, словно треугольники в танце, предназначенном для окружностей. Кто-то вообще почти не двигался. Мужчина крепко прижимал к себе партнершу – грудь к груди, бедра к бедрам, – так что хайлайф мог незаметно перейти в другой танец и обратно. И еще была группа активных. Эти танцевали отдельно друг от друга, кружась, извиваясь или выделывая сложные ритмичные движения ногами и туловищем. Будто рабы, которые неожиданно обрели полную свободу. Певец поднес к губам микрофон и запел «Джентльмена Бобби»:

Я играл на гитаре йе-йе,И меня целовала красотка.Опечалился ейный супруг.Отволок ту красотку в сторонку.Не спускайте с них глаз, с ваших жен.Берегите, родители, дочек.За любовью пойдешь хоть куда.Не вините, любезные, Бобби.

Аплодисменты и крики «Бис! Бис!», которыми была встречена песенка, позволяли предположить, что никто и не думал ни в чем упрекать джентльмена Бобби. Да и за что? Играл себе на гитаре свой йе-йе, тихо, спокойно, ненавязчиво, вполне законопослушно, а тут случайная красотка вознамерилась одарить его поцелуями. С какой стороны ни посмотри, невинного музыканта упрекнуть не в чем.