скачать книгу бесплатно
– Товарищ…
Поворачиваю голову в право, к окну, и чуть не роняю челюсть. У закрытого белыми французскими шторами окна присел на подоконник Верховный Главнокомандующий.
Сталин взмахом руки останавливает доклад полковника.
– Вы всё уже закончили?
– Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий.
Сталин протягивает руку за папкой с моим делом.
– Спасибо, товарищ полковник, Вы пока свободны.
Полковник выходит из кабинета, а Сталин несколько секунд рассматривает меня, потом начинает листать дело. Читает быстро, по диагонали. Что-то перечитывает, что-то пролистывает не глядя. Пять минут тишины. Наконец Верховный опять поднимает взгляд на меня. Пауза. Вздох.
– Что скажете, товарищ Брежнев?
От сердца отлегло. Раз товарищем назвал, значит ещё повоюем.
– Простите меня, товарищ Верховный Главнокомандующий.
– За что?
– За то, что мои действия отрывают руководство страны от других дел.
Сталин переглядывается с Бочковым, хмыкает и тихо молвит: – Наглец.
Стою. Молчу.
– Генерал, у Вас голова не кружится? От успехов? – это Сталин произносит, уже пристально вглядываясь в меня.
– Никак нет, товарищ Верховный Главнокомандующий, не кружится.
– А, откуда ж тогда эта папка появилась? – Сталин делает шаг к столу, кладёт на него папку и прихлопывает её сверху ладонью.
– Думаю, что те, кто…, – пытаюсь подобрать слово, – Те, кто доложил о моих действиях, не имеют представления о том, что и как происходит на фронте и за линией фронта, – вроде политкорректно получилось.
– Не имеют? – слегка повышает тон Иосиф Виссарионович, – Я вот не раз сталкивался со случаями, когда командиры отдавали приказ расстрелять врагов. Но что бы за раз, без суда, расстрелять полторы тысячи? Да ещё и чтобы генерал лично командовал-расстреливал – такое впервые…, – и тут же без перехода, – Вам нравится расстреливать, генерал?
– Никак нет, това…
– Так объясните нам свои действия.
Ага, уже раз пять объяснял. Хотите послушать ещё раз? Да не проблема.
– Первое. Все расстрелянные – граждане СССР. Подавляющее число из них дезертировали из Красной Армии, остальные скрылись от мобилизации. Все добровольно пошли на службу к немцам. В документах захваченных нами у их командования есть отметки в их личных делах о том, что все они принесли личную присягу Гитлеру и считаются зачисленными в ряды СС. Вывод однозначный – предатели. Второе. Сообщить трибуналу фронта о пленении этих предателей возможность была. Но тогда надо было бы отправлять все документы по этому делу в штаб фронта. Пока оформим всё на месте, пока самолёт в штаб фронта слетает, пока в трибунале всю эту кипу бумаг просмотрят-рассмотрят – сутки, а то и двое пройдут. В первые часы после пленения, эти полицаи-эсэсовцы были растеряны и деморализованы, но, если бы им дать сутки на то, чтобы прийти в себя, они вполне могли и взбунтоваться. Третье. Практически все бойцы из постоянного состава бригады были задействованы в разведке, устройстве-подготовке засад и подготовке собственно обороны Риги. Выделить из их числа достаточное количество бойцов для охраны целого полка полицаев не представлялось возможным. Четвёртое. Гарнизон собственно города в тот момент состоял из только что освобождённых наших военнопленных. Подразделения из них только формировались. Боевой дух у этих бойцов был высок, но физически они все были очень истощены. Поэтому если их использовать для охраны пленных, то такая охрана должна была быть численностью не менее батальона. Отвлечь с обороны города целый батальон на охрану полицаев в то время, когда на Ригу наступал целый мехкорпус СС? А, вдруг как раз этого батальона и не хватит чтобы удержать немцев? А, если этот полк полицаев-эсэсовцев взбунтуется в то время, когда немцы начнут штурм города? Кроме того, была велика вероятность, что наши бывшие военнопленные не сдержатся и устроят самосуд. Так что у меня не было другого выхода, – прерываюсь на отдышаться, – Разрешите обратиться к товарищу генерал-майору?
– Обращайтесь.
– Товарищ генерал-майор, – оборачиваюсь к Бочкову, – Какой приговор вынес бы трибунал фронта этим полицаям, если бы получил мой доклад по ним?
– Да, какой? – Сталин тоже смотрит на Прокурора Союза.
– Расстрел, однозначно расстрел, товарищ Сталин.
– Ну, вот. Оставить их у себя в тылу я не мог. Некем мне было их охранять. Возможности их переправить на Большую землю в то время у меня не было. Им всё равно был бы приговор – расстрел. Вот я принял решение исходя из обстановки. Как-то так, товарищ Верховный Главнокомандующий.
– Но зачем лично было расстреливать?
– Убить человека, даже врага, даже в бою, в первый раз для большинства людей сложно. Расстрелять полторы тысячи за раз ещё сложнее. Даже если они враги-предатели. В общем я не захотел загружать своих подчинённых. Сам принял решение, сам и исполнил. И лично я расстрелял только десятерых. Эти десять были отобраны из нескольких сотен полицаев-добровольцев вызвавшихся расстрелять своих сослуживцев. Вот они из десяти пулемётов и расстреляли… А я уже потом этих пулемётчиков из немецкого автомата и расстрелял.
– Чем загружать не захотел?
Ага, проговорился. Нет здесь пока такого оборота.
– Ответственностью и душевными терзаниями, – подумал и добавил, – Казнить предателя, я думаю для большинства присутствующих тогда там, не составляло бы труда и не вызвало бы каких-то душевных терзаний. Но полторы тысячи трупов, пусть даже и вражьих… На психику это давит весьма сильно.
– А Ваша психика, генерал?
– Пока не подводила, – вон куда Виссарионович клонит, типо не маньяк ли я, – Вы только не подумайте, что мне это было в радость. С большим удовольствием спихнул бы эту проблему на кого-нибудь постарше должностью, пусть решает и выносит приговор. Но не было там тогда никого из старших. А, на подчинённых я не счёл возможным перекладывать.
– По этому вопросу – понятно. А по немецким военнопленным? Вы и в Ростове раненных немцев возвращали и в Риге вернули их немецкому командованию. Это принципиальная позиция?
– В Ростове все раненные немцы были отправлены во внутрь котла. Через две-три недели они всё равно оказались у нас в плену. А мы сэкономили ресурсы на их содержание и лечение, одновременно нагрузив этими проблемами командование окружённых войск противника. В Риге все раненные немцы прошли через медкомиссию. Отправлены были только инвалиды и тяжелораненые, по которым наши медики дали заключение, что они уже не смогут вернуться в строй. Пусть Гитлер лечит и содержит своих инвалидов. Все способные держать оружие и работоспособные пленные были переданы в НКВД, после подхода к Риге 2-й танковой армии.
– Но на немцев у Вас охраны хватило, хотя их и было несколько больше, чем полицаев.
– Я уже прокурору объяснял. Немцы в плену ведут себя по большей части спокойно. Основная масса устала от войны и понимает, что для них война уже закончилась. Главное для них, что погибать уже не придётся. Ну, поработают в лагерях, а потом война закончится и их домой отпустят. Немцам не грозил расстрел, у них была отличная от полицаев-предателей мотивация. И соответственно для их охраны можно было выделить заметно меньше сил. Реально их охраной были заняты только два взвода. Кроме того, передача в Елгаву эшелона с ранеными немцами прикрывала диверсию. Немцам было сообщено что будет два состава с раненными. Первый поезд прошёл. За ним второй, только вместо раненных он был загружен морскими минами и торпедами. Дистанционным подрывом этого эшелона была разрушена железнодорожная станция Елгава, была уничтожена передовая часть мехкорпуса СС разгружавшаяся там в тот момент и разрушен мост через реку. В результате было почти на двое суток задержано развёртывание немецкого корпуса. А это в свою очередь обеспечило в очень большой части успех обороны Риги.
– Поясните этот момент.
– Немцы скорее всего имели данные о том, что к Риге идёт наша 2-я танковая армия и торопились взять город до её подхода. Соответственно второпях командир немецкого корпуса и наделал множество ошибок, которые в конечном итоге и привели к разгрому и уничтожению корпуса.
– По пыткам – понятно, разобрались, не было их. По радиорепортажу, газете и листовкам – мы внимательно посмотрели и считаем, что это было оправдано и принесло пользу, – тихо и с расстановкой говорит Сталин, – Но, вот меня не покидает чувство, что немцев Вы, товарищ Брежнев, ненавидите всё-таки меньше, чем полицаев. Я прав?
– Да, Вы правы, товарищ Верховный Главнокомандующий.
– Обоснуйте.
– Война закончится. Из Германии надо, хошь – не хошь, будет делать дружественное государство. Не отдавать же её назад капиталистам. И дружить с немцами придётся. И никуда от этого не деться. И лет через пять-десять, после Победы, мы всех пленных в Германию вернём. За исключением, естественно военных преступников, и после того, как они всё ими порушенное восстановят. И приедут эти пленные в страну, которая уже несколько лет как дружит с Советским Союзом. И для СССР выгодно, чтобы эти пленные приехали в ГДР с нормальным, и даже положительным отношением к советским людям и Советскому Союзу.
– ГДР?
…лять. Опять прокол.
– Германская Демократическая Республика – товарищ Верховный Главнокомандующий. Как-то надо для себя будущую Германию от нынешнего Рейха отделять.
– А, почему «демократическая»?
– «Народная» – не подходит, по-немецки это будет звучать практически также как и «нацистская». «Социалистическую» и «советскую» – надо будет ещё им заслужить. А «демократическая» – в самый раз будет.
– Разумно. Но, мы отвлеклись. Полицаи?
– Полицаи – предатели. Предателей не прощают, их уничтожают. Это с врагом можно помириться, на наших естественно условиях помириться. И я очень сильно боюсь, что после войны, тогда, когда мы начнём отпускать пленных немцев в Германию, кто-нибудь у нас по доброте душевной попытается простить и амнистировать предателей.
– После всего того, что они натворили? – это не выдержал Бочков.
– Это сейчас представить невозможно, но пройдёт время, раны заживут, эмоции поутихнут и вполне возможно, что встанет вопрос – вот мы немцев отпускаем, а почему бы и своих оступившихся сограждан не пожалеть? Тем более что преценденты уже были.
– Это когда? – не сразу сориентировался Сталин.
– Амнистия 1921 года[7 - Декрет ВЦИК от 3 ноября 1921 года объявлял амнистию большинству участников Белого движения и разрешал им вернуться домой из эмиграции.]. Того же Слащёва[8 - Яков Александрович Слащёв (29.12.1885 г. – 11.01.1929 г.) – русский и советский военачальник, военный педагог, генерал-лейтенант. Активный участник Белого движения. Воевал против Красной Армии в рядах Вооружённых сил юга России. После освобождения Красной Армией Крыма от ВСЮР, эвакуировался в Турцию. В конце 1921 года по индивидуальной амнистии вернулся в Советскую Россию. Служил в РККА, был преподавателем в военных академиях, репрессиям в последствии не подвергался, хотя крови Красной Армии части и соединения ВСЮР под его командованием пустили много.] простили. Скажут – вот в Гражданскую простили, а почему сейчас нельзя?
– И почему, по-Вашему, нельзя?
– Белые не предатели, – Бочков напрягся, а Сталин в усы улыбается, – Белые были врагами. Они Советской Власти не присягали и соответственно её и не предавали. Но с врагом можно помириться, если он разбит и принимает твои условия. Вот тех, кто принял условия Советской Власти, того и простили. Ещё раз повторюсь – белые не предатели, а враги. Нынешние же полицаи – предатели чистой воды. И прощать их, я считаю, никак нельзя. Ни сейчас, ни через время. Даже через сто лет – нельзя.
– И что? Всех расстрелять? – интересуется Верховный.
– Кто заслужил расстрел – расстрелять. Те, кто нагадил не на расстрельную статью – лет на двадцать пять-тридцать в лагеря, лес валить, дороги строить, в шахтах работать. И что б никакой амнистии! И НКВД предупредить – что б, норму не выполнил – новый срок за саботаж, что б, палец себе порезал – срок за членовредительство. Что б все, кто из этой падали доживёт до конца своего срока – выходили бы уже ничего не могущими развалинами. Вот такое у меня отношение к предателям, товарищ Верховный Главнокомандующий.
– Да, уж, наговорили Вы, товарищ Брежнев, – Сталин оборачивается к Бочкову, – А, комиссары из ГПУ говорили, что генерал Брежнев – враг и безумец. Враги так немцев не бьют, а безумцы таких мыслей не имеют.
– Согласен с Вами, товарищ Сталин, вполне разумные мысли, – это Прокурор Союза говорит, и мне не показалось что он поддакивает, это реально его оценка.
– Ну, что ж, у Прокуратуры ещё есть вопросы к генерал-майору Брежневу?
– Генерал Брежнев действовал в условиях крайней необходимости, и соответственно даже обвинения в превышении полномочий и злоупотреблении властью ему не могут быть предъявлены, – сообщает Бочков.
Уфф. Ура! В общем-то, я особо не сомневался, что так всё и закончится, но всё же неприятно, когда тебе такие предъявы кидают. Время сложное, военное, всяко-разно может повернуться.
Но, блин, Бочков не закончил: – Вполне возможно, что вышестоящий командир генерала Брежнева, сочтёт некоторые его действия правонарушениями. Но это уже всё в рамках Дисциплинарного устава и на усмотрение командования.
Это, что такое? Меня что на губу или в дисбат? Смотрю на Сталина. А Виссарионыч лыбится. И Бочков – тоже. Сговорились. Троллят. Ладно, переживём.
– Раз у Прокуратуры к товарищу Брежневу вопросов больше нет, может быть уже отпустите его со мной? – Виссарионыч жжёт.
– Да, конечно. Товарищ генерал-майор, получите-распишитесь, – Бочков достаёт из массивного сейфа у себя за спиной мои документы, пистолет с кобурой и отдельно магазин с патронами.
Расписываюсь в получении, документы во внутренний карман, пистолет в кобуру, кобуру на ремень. Ремень с портупеей у меня кстати никто и не забирал. Готов.
– Ваши вещи – в приёмной. До свидания, товарищ генерал-майор, если что – заходите на огонёк, – прощается со мной Прокурор Союза.
– Спасибо. Но лучше уж Вы к нам.
Пара секунд на переваривание. И Виссарионыч с Прокурором заржали.
– Посмеялись и хватит. Поехали уже, товарищ Брежнев, а то уже действительно руководство страны время в пустую тратит, – Сталин указывает мне рукой на выход, а сам направляется к стоящей в углу вешалке, на которой ждёт его видавшая виды шинелька.
В приёмной, на массивном кожаном диване, больше похожем на многоместный трон, лежит мой вещмешок и полушубок с мутоновой шапкой-ушанкой. Облачаюсь. Почти сразу из кабинета Прокурора выходит Сталин.
– Пойдёмте, машина ждёт.
Идём по коридорам в сопровождении материализовавшегося то ли адъютанта, то ли охранника. Внутренний двор. Два чёрных брата-близнеца – сто первые ЗИСы. Садимся в один из первых советских лимузинов. Выезжаем из внутреннего двора Прокуратуры, у ворот к нашей машине пристраиваются трёхосный Додж с охраной. Несколько минут и небольшая колонна въезжает в Кремль. Выходим из машины.
– Прогуляемся? – предлагает Сталин. Согласно киваю и иду следом. Неспешная прогулка по немноголюдной территории Кремля. Сталин останавливается, достаёт из кармана трубку, не раскуривая вдыхает аромат впитавшегося в вишнёвое дерево табака, задумчиво смотрит в сторону Замоскворечья.
– Надеюсь Вы сделали выводы из всего произошедшего?
– Так точно, товарищ Верховный Гла…
– Наедине можно короче – просто говорите «товарищ Сталин».
Оппа! Где-то читал что обращение «товарищ Сталин» было допустимо только для рядовых граждан и для людей из личной команды Сталина. Для остальных – обращение сугубо по должности. Это чё? Меня в команду взяли?
– Так точно, товарищ Сталин.
– И какие выводы?
– Думать и не подставляться.
– Вы уже довольно много сделали для страны и народа. И мы очень ценим это. Но есть и обратная сторона Ваших достижений. Вы теперь стали заметной фигурой. И Вас теперь будут рассматривать под микроскопом, будут искать пятна и даже пылинку, прилипшую на Ваш китель, могут раздуть до размеров навозной кучи. Учтите это.
– Учту.
– Там у Вас, по докладу начальника ГРУ, ещё интересная комбинация с Абвером[9 - О внедрении в окружение Шелленберга бывшего командира разведвзвода бригады Брежнева – читайте во второй книге цикла.].
– Так точно.
– И для того, чтобы Шелленберг нашему человеку поверил, мы будем вынуждены всё-таки Вас наказать. По партийной линии. Выговор объявим. Строгий.
– Есть строгий выговор, товарищ Сталин.
– Бригаду в Череповце будете переформировывать в дивизию. Соответственно, по штату дивизии уже свой трибунал положен. Думаю, больше у Вас не должно возникнуть проблем с вынесением правомерных приговоров. Все Ваши представления на награждение будут утверждены.
– Спасибо, товарищ Сталин.
– Не за что. Бойцы бригады заслужили. Вас мы хотели повысить в звании и наградить. Но из-за партийного взыскания, – тут Сталин подмигнул, – Новое звание и награды получите позже. А теперь хотелось бы услышать Вашу оценку ситуации на фронте, – Сталин посмотрел на часы на Спасской башне и добавил, – Кратко.
– В связи с заключением союза с Британией, у Гитлера появятся дополнительные ресурсы. Не думаю, что это быстро повлияет на ситуацию на фронте, но через несколько недель англичане точно появятся на нашем фронте и это может несколько выправить ситуацию в пользу Германии. Поэтому, считаю, что за эти несколько недель необходимо максимально развить уже достигнутые нашими войсками успехи на фронте.
– Где конкретно?
– Максимально возможное продвижение на запад на Украине. В идеале было бы не плохо выйти к Молдавии и взять Киев. Добивание немцев в Латвии, Эстонии и под Ленинградом. Кроме того, продемонстрировать немцам создание ударных группировок в Прибалтике и на Украине, создав угрозу окружения группы армий «Центр». Окружить вряд ли получится, но так как у немцев пока нет резервов для собственного наступления, то они будут вынуждены спрямлять линию фронта и будут постепенно отступать в центре, – делаю паузу, – И вывод из войны Финляндии и Норвегии, с оккупацией всей Скандинавии.
– Почему Скандинавии?
– Англичане могут по старой памяти попробовать высадиться у нас на Севере. Благо там уже и немцы есть. Высадятся и попрут к Архангельску, а от него к Вологде. И объединённый флот Германии и Англии нам нечем нейтрализовать. Так что пока они этого не сделали, надо максимально отодвинуть линию фронта на Севере от наших границ. Идеально будет оккупировать всю Скандинавию.