Текила с кровью

– Долго про вас распрашивали, – он выразительно протягивает “о” в слове “долго” и замолкает, снова утыкаясь в компьютер.

Пожимаю плечами и стараюсь сделать лицо спокойным. Мысленно благодарю себя, что не включила свет. Хотя Михаилу Анатольевичу совершенно необязательно меня видеть, чтобы понимать, в каком я состоянии. Он хорошо читает эмоции людей, работа обязывает.

– Заставили меня откопать те исследования про депрессию. Помните? – он все еще не смотрит на меня.

Я молчу. Еще бы я не помнила. Когда я чудом поймала себя на опасной грани и поняла, что дальше просто не вынесу того разлада, который творится у меня в душе, я вспомнила его лекции про депрессию и тревожность и позвонила Михаилу Анатольевичу с истеричным “Спасите, я схожу с ума!” Несколько часов он исследовал мои панические атаки и общее состояние с помощью психологических опросников, ЭЭГ, МРТ и еще кучи менее громоздких приборов, названия которых я наверняка у него спрашивала, но тут же забывала. Тогда он сказал, что я очень вовремя к нему пришла. Да я и без него это знала. Потому что поймала я себя… .

– Пришлось прочитать товарищу подполковнику лекцию по психологии и психиатрии, – он снова усмехается, еще напряженнее. – Показал им в цифрах, что у вас высокий уровень аутоагрессии, а вот с гетероагрессией наоборот, мухи не обидите. – Он делает паузу. – Без подробностей.

Шумно выдыхаю. Еще не хватало, чтобы Князев или Змей узнали про то, что знает Михаил Анатольевич. Зачем им такой эксперт? Тем более, сейчас я абсолютно в норме. Почти в норме.

– Спасибо, – выжимаю из себя.

Михаил Анатольевич пожимает плечами:

– Да не за что. Чем вы их так заинтересовали?

Неужели Князев ему не сказал про книги? Конечно, не сказал! Зачем бы он разглашал служебную информацию. От этой мысли становится так легко, что я даже нахожу в себе силы пошутить:

– Вы же сами говорили, что я человек, связанный с криминалом.

Михаил Анатольевич смеется – видимо, и ему стало легче от этого разговора. Больше мы тему допроса не продолжаем, тушим компьютеры, одновременно выходим с кафедры и расходимся в разные стороны.

Дома выясняется, что Руслана тоже вызывали на допрос. Разумеется, подробностей дела ему не сообщили и вообще расспросили достаточно мягко. По крайней, напуганным или сильно взволнованным он не выглядит. Честно признаюсь, что не имею права разглашать информацию о деле, но намекаю, что меня привлекли как эксперта. Это его окончательно успокаивает: всего лишь работа, не криминал.

Вечером пишу Князеву, высказываю недовольство тем, что меня не предупредили о том, что они планируют допрашивать моего мужа и моего начальника.

“Это стандартная процедура, Оль, могла бы догадаться, – отмахивается Князев. – И вообще постарайся забыть об этом деле, лучше новую книгу пиши. Мы с Андреем распутаем его”.

Книгу писать в самом деле надо, и даже есть час свободного времени, чтобы погрузиться в нее. Еще неделю назад у меня возникла идея мистического мифологического триллера про городок, в котором я живу. Обстановка располагала: маленькая речушка, два пруда в парке, заросшие ивняком овраги, березовая роща в центре и остатки реликтового леса у северной границы просто кричали о том, что их нужно населить лешими, водяными и русалками. И даже сюжет у меня в голове уже выстроился – тонкая грань древнего мифа и реальности, как сейчас модно. Но мне хотелось сильнее привязать историю к месту, найти какой-то региональный миф, может быть, копнуть даже куда-то в глубь веков, до освоения Сибири, посмотреть, какие народы здесь жили и во что верили. И вытянуть ниточку этого мифа в современность, сплести ее с жизнью сегодняшней. Я ведь умею, я уже делала так в самой первой книге, только не на городском материале. Сейчас мне хотелось сделать грань между мифом и реальностью неуловимой, проницаемой. Мне хотелось попробовать себя в магреализме. Да, это должен был получиться прекрасный магреализм.

Я открываю файл, в котором набрасывала идею, и пытаюсь вызвать то тревожно-сладостное ощущение, которое всегда сопровождает рождение новой истории. Белый электронный лист смотрит на меня кривыми закорючками букв и не вдохновляет.

Не беда, не первый раз книгу начинаю. Выключаю монитор, разглядываю гладкие шайбы баночек с арома-свечами. Я никогда их не жгу – не нравится запах. А вот просто открывать и нюхать люблю. Откручиваю крышечку любимой, вдыхаю аромат под аппетитным названием “Французская пекарня”. Единственная свеча, которую я пыталась жечь. С тех пор к запаху булочек добавились чуть заметные нотки жженого дерева. Иногда это жутко бесит, а в какие-то моменты позволяет добавить в слишком ванильную сцену немного пряной горечи. Но сейчас пекарня кажется мне слишком “пищевой”.

“Пион и роза” тоже не приносят удовлетворения, сегодня они напоминают дешевые духи – слишком сладкие. А “Смородина и мята” слишком кислые.

Иногда я перебираюсь на более бытовые запахи: чайные пакетики, пучки сушеных трав, листья безысходно страдающего у окна громадного лимона, мох в террариуме у улиток. Но сейчас я понимаю, что “домашние” запахи не помогут мне поймать за хвост эту историю.

– Пойдем гулять?

Руслан смотрит на время, на меня, слушает, как стучит за окном холодный апрельский дождь.

– А пойдем, – неожиданно соглашается он.

Глава 5

Окунуться в новую книгу оказывается самым правильным решением: мифы и история Сибирских народов подхватывают меня и уносят в неведомый ранее мир, населенный загадочными существами. Вскоре библиотека моя пополняется десятком научных и научно-популярных книг, а новый файл, бесхитростно озаглавленный “По Сибирским мифам”, – двумя авторскими листами мистической сказки про людей и нелюдей маленького Сибирского городка.

Да, что бы ни говорил мой психотерапевт о том, что эскапизм не лучший способ решения проблем, самым беспроигрышным антистресс-вариантом для меня остается занырнуть в мир собственных фантазий. Впрочем, и от реальности я совсем уж не ухожу – с тремя работами и семьей оторваться от реальности больше, чем на час, редко удается.

Мой творческий запой длится без малого две недели и обрывается жестоко и бескомпромисно. Ни Князев, ни Змей, ни загадочный маньяк в этом не виноваты: просто однажды вечером редактор пишет, что моя новая книга, которой два месяца от выхода из типографии, не продается. Вернее не то чтобы совсем не продается, но крупные сети, на которые издательство делало ставку, выкупать ее отказываются, а без них реализовать даже жалкие полторы тысячи экземпляров не так просто. Конечно, остаются маркетплейсы – вообще-то, не все издательства, особенно, мелкие, имеют возможность предлагать свои книги крупным оптовикам, некоторые всю продукцию реализуют через свой сайт и маркетплейсы. Но это не тот случай.

Новость удивляет и огорчает: на предзаказе издательство убеждало меня, что половину уже выкупили, а на то, что книги нет в магазинах моего города, я по привычке закрывала глаза – до Сибирских просторов мои книги всегда добирались с запозданием в несколько месяцев. Но чтобы их вообще отказывались брать…

Это значит только одно – теперь задача по реализации моих книг с плеч издательства перемещается на мои. За три года в книжном мире я неплохо узнала основные способы продвижения книги: рассылка блогерам, реклама в партнерских группах, ведение авторских соцсетей, совместные чтения. А еще я узнала, что ничего из этого может не сработать. Как не сработали в свое время дорогущие и красивущие книжные боксы, с любовью и трепетом собираемые авторами за деньги, в десятки раз превышающие их скромные гонорары. Я боксы не собирала и мерч по книгам никогда не делала, за исключением открыточек с картинкой обложки, которые заодно служили мне визитками на встречах с читателями. Но все остальное, повинуясь стадному инстинкту, со скрипом пыталась делать. Видимо, простого прилежания недостаточно для того, чтобы книга взлетела. Да чего уж, хотя бы чтобы выплыла на поверхность.

Так или иначе, жизнь снова заставляла отвлечься от того, зачем, собственно, я шла в писательство – от творчества, и заняться делом, для которого у меня не было ни образования, ни желания.

Из Молодежной библиотеки написали сами. Радостно сообщили, что моя книга поступила к ним, и они готовы провести ее презентацию. Эти ребята имели “право первой ночи” – первая презентация моей новой книги всегда проходила у них. У библиотеки были хорошие связи с блогерами и красивый зал с колоннами и гобеленами в старинном здании, и такое сотрудничество меня устраивало. До тех пор, пока в местах моих презентаций не стали находить убитых блогеров с моими книгами в руках. Молодежная библиотека пока ничего не знала о происходящем, но меньше всего я хотела, чтобы кто-то еще погиб.

“Олег Максимович, как все продвигается? Меня зовут на презентацию в библиотеку, и я не хотела бы подвергать кого-то опасности”, – набираю я быстрее, чем успеваю сообразить.

Князев читает тут же и отвечает: “Андрей через час заедет за тобой. Обсудим у него в кабинете”.

Ожидаемо. Неприятно, невовремя, но ожидаемо. Такие вопросы действительно нужно решать лично.

Пишу куратору из библиотеки, что должна посоветоваться со своим продюсером, варю сыну макароны на обед и иду собираться.

В кабинете Змеева меня встречает одно существенное изменение – вернулся на свое место Апостол. Теперь на сидящих на диване посетителей бесстрастно взирал красными глазами белый с розоватым отливом удав.

– Он по тебе скучал, – подходя к террариуму, улыбается Змеев. – И очень хочет на ручки.

Когда-то я любила доставать удава и укладывать его к себе на колени, гладить прохладную кожу, почесывать равнодушную голову, следить за игрой света на длинном теле. Это успокаивало, помогало сосредоточиться. Возможно, сейчас тоже поможет.

Я принимаю из рук Змеева безразличного удава. Кажется, за те четыре года, что я не была здесь, Апостол вырос. По крайней мере, на моих коленях он теперь не умещается даже свернутый в клубок. Удав приподнимает голову и, стремясь расправиться, тянется в сторону Князева. Тот напряженно смотрит на удава, потом встает и переходит подальше о нас. Пользуясь этим, скидываю туфли и вытягиваю ноги на диване, Апостол с готовностью укладывается на них.

– Я так ревновать начну, – смеется Андрей.

Пожимаю плечами и не уточняю, кого к кому. Раньше мы любили играть в такие ни к чему не обязывающие игры, никто не воспринимал их всерьез. Правда, бывший партнер Андрея как-то ляпнул в судебном заседании, что мы любовники. Мы посмеялись, а потом подали иск о клевете и выиграли.

Руслан к таким шуткам относился спокойно: мы были женаты больше пятнадцати лет, никаких претензий друг к другу серьезнее “Почему ты не донес грязные носки до ванны? – А почему ты не вымыла посуду?” не имели, поводов для сомнений другу другу не давали. А после выигранного иска, если какие-то сомнения и были, они окончательно рассеялись. Да и было еще одно обстоятельство, на мой взгляд, абсолютно исключающее саму возможность нашей связи. Не считая того, что Змеев был самодовольной сволочью, которая всюду без мыл пролезет. И Руслан об это знал.

Апостол неторопливо устраивается у меня на руках, Князев еще какое-то время с опаской смотрит на него, потом машет рукой.

– Не понимаю я твоей любви к рептилиям, Оль.

Андрей кашляет, прячет в кулак с трудом сдерживаемый смех. Пусть смеется, мне все равно. Мы здесь не затем.

– Так что, как продвигаются дела? – закидываю голову Апостол себе на плече и с нетерпением смотрю на Князева.

Олег Максимович трет переносицу, смотрит в окно – долго, устало. И я понимаю – они никого не нашли.

– Твоя хвалена Настенька нам ничем не помогла, – наконец произносит он недовольно. – Заладила, что материала недостаточно для сколько-нибудь достоверного вывода. А что нам ее предположения?

Мысленно хвалю Настеньку: не прогибается под хотелки заказчика, знает методики – из нее выйдет хороший эксперт.

– А вы хотите, чтобы она вам заведомо ложное делала? – с вызовом смотрю на Князева. – Методику не дураки писали, знают цену ошибки.

Олег Максимович морщится, отмахивается:

– Да перестань, то я не знаю, как эти методики пишутся. У меня три трупа, Оль. С твоими книгами, – последние слова он произносит с нажимом, словно хочет напугать. Смотрит на меня долгим ртутным взглядом.

Не боюсь, хотя, наверное, было бы логично напрячься. Но я знаю, что никого не убивала, и Князев со Змеевым тоже это знают. Наверное, если они упрутся, то могут повесить это дело на меня. Хотя мотивы и способы будут придумывать долго. Даже ругая какую-то книгу, блогеры все равно подсвечивают ее – кто-то да усомнится в мнении блогера и пойдет читать сам. Хуже, если о книге молчат, как о моей Жар-птице. Даже плохой отзыв лучше тишины. Что угодно лучше тишины. Поэтому убивать блогера, который публично, на двухтысячную аудиторию, разнес твою книгу, было бы глупо. Что до способов… Ох, нет, даже думать об этом не хочу.

– Андрей, дай ей воды, – отворачивается от меня Князев.

Видимо, я все-таки побледнела, потому что Змеев слушает без привычных колкостей и быстро протягивает мне стакан. Покорно выпиваю все до капли. Не то чтобы мне действительно это нужно, но так всем будет спокойнее.

– Она не может вам в обход методики какие-то свои догадки написать, даже если таковые есть, – возвращаю я разговор к Насте.

– А они есть? – Князев быстро поворачивается ко мне. – У вас есть какие-то догадки?

Есть, Олег Максимович, есть. Но давать следствию непроверенную информацию, которая может пустить по ложному следу…

– О конкретной личности нет.

– А не о конкретной? – Змеев ловко подхватывает белоснежный стул, откатывает журнальный столик и усаживается напротив меня. Слишком близко, чтобы я могла хотя бы спустить ноги с дивана. – Дай нам зацепку, Оль.

Апостол, удобно разместившийся на моей груди, поднимает голову и смотрит на Андрея, словно с укором, но Змеев не реагирует. Сидит прямо, крепко стиснув руками спинку стула и широко расставив ноги.

Я обещала Настеньке, что никому не скажу, что это ее догадка. Но цена действительно слишком высока – если бы она знала цену, то сомневаться не стала.

Князев тоже подходит ближе, но не настолько, насколько обычно при допросе. Видимо, Апостол сдерживает его. Удивительно, что такой человек как Князев, может кого-то бояться. Тем более, безобидного удава.

– Ольга, я понимаю, что это только догадка. Возможно, ее мы уже даже отработали… – взгляд Князева снова становится тяжелым. – Но нам важно понимать, что мы ничего не упускаем.

– Это только догадка, не более, – сдаюсь я и достаю блокнот.

Пока Змеев вез меня в офис, мне написала Настенька. Она не любила не решенных задач, в этом мы с ней были схожи. Все две недели тексты, консультацию по которым просил Князев, крутились в ее умной головке, не давая успокоиться. Неделю назад Настенька выступала на конференции в Москве, и один из докладов там был посвящен маркерам психических нарушений в текстах и возможности хотя бы предположить наличие психических отклонений по определенным лингвистическим признакам. В среду после пар мы с ней долго обсуждали этот доклад. Делала его студентка юридической академии, ученица знакомого мне эксперта. Их группа давно ищет способы найти метод постановки диагноза по текстам, и для устной речи определенных успехов они добились. Но с письменной, особенно с такими короткими тестами все по-прежнему было глухо, и даже новый доклад ничего принципиального не добавил. Мы с Настенькой обсудили тогда, что при таких исследованиях нужно смотреть весь комплекс психо-неврологических особенностей личности, по одному тексту вряд ли что-то скажешь. Тогда мы сошлись на том, что, может быть, когда настанут лучшие для научных экспериментов времена, можно будет попробовать заняться такими исследованиями.

Настенька написала мне в тот момент, когда я подходила к машине Змеева, я тогда решила сесть на заднее сидение, чтобы спокойно почитать в дороге.

“Ольга Александровна, а ведь у автора тех записок, которые приносил СК, вполне могут быть какие-то заметные глазу неврологические нарушения, – писала она. – Как думаете?”

Я отправила ей пожимающий плечами смайлик, а сама тут же кинулась искать статьи и тот доклад, о котором мы говорили. Андрей что-то спрашивал, кажется, даже смеялся, мол, писатель, что с тебя взять. Но мысли мои были далеки от писательства. К концу часа, который длилась наша поездка, я написала Настеньке, что она вполне может быть права. Та попросила, если я буду говорить об этом Князеву, не называть ее.

– Смотрите, – я показываю исписанный дерганым почерком лист с фразами из записок нашего маньяка. – Видите вот здесь?

Князев со Змеевым, щурясь, пытаются читать, я несколько минут возбужденно рассказываю им свою теорию, пытаясь объяснить связь между строением фраз и наличием психоневрологических отклонений. Первым не выдерживает Апостол, он сползает с меня и кладет тяжелую голову на блокнот.

– Что, Апостол? – Андрей с усмешкой чешет удава по голове. – Тебе она тоже мозг сломала?

– Оль, давай к сути, – кивает Князев. – Ты хочешь сказать, что нам нужно психа ловить?

Нет, ну можно хоть раз вслушаться внимательно в то, что я говорю?! Почему-то студенты, когда я объясняю, быстро все схватывают, а эти двое вроде неглупые взрослые люди, так почему им так тяжело объяснить?!

Вытягиваю блокнот из-под удава, отбрасываю на диван и выдыхаю. Что толку на них сердиться? Да, для них это сложно. Да, я сама два года вместе со студентами ходила на нейро- и психолингвистику, прежде чем начала что-то понимать.

– К сути. Автор этих текстов может иметь видимые глазу неврологические нарушения.

– ДЦП? – с сомнением спрашивает Андрей. Для него эта тема триггерная, я знаю: близкий друг Андрея страдает ДЦП.

Я качаю головой:

– Сомневаюсь. Скорее всего, у него действительно какое-то психическое заболевание, возможно, мания. Речь у него тоже должна быть необычная, возможно, громкость плавает, скорость большая, тема может скакать. А еще у него могут быть достаточно сильные нервные тики. В любом случае, есть какое-то заметное глазу неврологическое нарушение. По крайней мере, если у него обострение.

Князев выпрямляется, задумчиво смотрит в окно, на Андрея, на мой снова начавший дергаться от перевозбуждения глаз.

– Сейчас у всех обострение, – мрачно заключает он и снова впивается в меня глазами. – Может, у тебя и конкретный подозреваемый есть? Постарайся вспомнить, может, крутился рядом кто-то странный.

Нет, не помню, не знаю. Самым странным было выступление в одной поселковой библиотеке – туда действительно пришли люди с ментальными особенностями, но никто из них особого интереса к моему творчеству не проявил. Да и возраст… Это были в основном дети, которых привели или привезли на колясках родители и бабушки. Я показала им красивые картинки с персонажами, сгенерированные в нейросети, сыграла на гуслях несколько простых мелодий, что-то про русскую культуру рассказала. Потом трепавшая поселок с самого утра гроза, видимо, дорвала-таки провода, и в библиотеке выключился свет, ознаменовав тем самым и конец моей презентации.

– Если бы был, уже бы сказала, – заверяю я Князева.

Тот кивает и уходит к окну курить. Андрей возвращается к письменному столу и утыкается взглядом в ноутбук, естественно, белоснежный. Укладываю поудобнее Апостола, подкладываю подушку под спину и закрываю глаза, пытаясь восстановить в памяти лица тех, кто приходил на мои выступления. Руслан, родители, знакомые писательницы, хотя они на мои мероприятия ходят сильно реже, чем я на их, Лиза. Мысль цепляется за нее. Она училась с нами, но на третье курсе не сдала синтаксис и вылетела и, что называется, пропала с радаров. Встретились мы с ней на книжном фестивале три года назад, и с тех пор она не пропускала ни одного моего выступления. Лиза работала библиотекарем где-то на окраине города, я даже один раз была у них. Это было единственным моим выступлением, на которое не пришел никто. Кроме Лизы. Но никакими нервными заболеваниями она не страдала, тиков или чего-то такого я у нее тоже не замечала. Да и… Вспоминаю высокого мускулистого Лиса и невысокую щуплую Лизу. А ведь с последней презентации они уходили вместе…

– Ладно, спасибо за зацепку, Оль. Проверим, – Князев безжалостно вырывает меня из размышлений. – Когда там у тебя презентация планируется?

Эта мысль подбрасывает меня на диване, я резко распахиваю глаза и усаживаюсь, поджимая под себя ноги. Потревоженный суетой Апостол переводит на меня недовольный взгляд.

– Мы еще ни о чем не договорились, просто мне написали из Молодежной библиотеки, я всегда у них первую презентацию провожу.

Олег Максимович молчит несколько секунд, потом кивает каким-то своим мыслям:

– Хорошо. Как договоритесь, дай знать. Организуем с ребятами тебе полный зал и заодно посмотрим, у кого из твоих почитателей сильнее всего дергается глаз.

Глава 6

Розовые холодные блестки ложатся плотно, под светом лампы отливают то ли серебром, то ли сталью. Марина с опаской смотрит на меня и выключает лампу.

– Ну что, оно?

“Императрицу” я у нее просила еще в прошлый раз, когда прибежала к ней в панике через день после допроса. С трудом отыскав в шкафу флакончик, мы обнаружили, что гель-лак безнадежно закончился. Три недели я напоминала Марине, что в следующий раз мне жизненно необходим этот цвет – мой психотерапевт назвал это гиперфиксацией. И вот сегодня я получила желаемое.

Я рассматриваю ногти, ловлю на них солнце. Что же сказать тебе, Марина? Лак выглядит тускло и слишком холодно, сейчас мне хочется чего-то более теплого.

– А она всегда была такой бледной?

Марина пожимает плечами и поднимается.

– Ну, это твоя “Императрица”, другой у меня не было точно.

Улыбаюсь, чтобы не обидеть Марину, и тоже поднимаюсь.

– Хорошо. Спасибо.

На самом деле проблема не в цвете, и я это понимаю: просто я слишком сильно нервничаю перед презентацией.

Я всегда с некоторой долей превосходства наблюдала за презентациями молодых писателей. Тихие, робкие, они с трудом рассказывали про свои книги и совершенно терялись на редких вопросах читателей и блогеров. Я пришла в книжный мир, имея за плечами опыт преподавания, выступлений на конференциях, защиты диссертации и участия в судебных заседаниях, где задача противоположной стороны – всеми возможными способами доказать несостоятельность твоей экспертизы и тебя как эксперта. В общем, к моменту моей первой презентации я была битая-перебитая публичными выступлениями разной степени жестокости. Нет, конечно, я волновалась первые – и вторые, и третьи – разы. Но я не боялась публики, скорее опасалась показаться слишком официальной и скучной. Немного смущала излишняя свобода формата и необходимость демонстрировать творческий подход, но длилось это смущение недолго. На втором десятке презентаций я научилась улавливать настрой аудитории до того, как открою рот, доставать из кармана что-нибудь неожиданное, если публика начинала скучать и отвлекаться – варган, вистл, гусли, подругу, которая умеет петь, череп собаки или антуражный подсвечник. Словом, я уже научилась держать внимание аудитории столько, сколько требуется, и уверенно выступать даже перед абсолютно пустым залом.