Семь

Год я жил под кайфом. Но потом всё обрушилось. Почувствовав вкус славы, я не заметил, как изменился. Стал заносчивым, грубым. С пренебрежением относился к людям ниже по статусу, хотя, казалось бы, совсем недавно сам был никем. Во мне начала разрастаться чёрная дыра, которая день за днём поглощала меня, не оставляя шанса на спасение.

Я начал искать утешение в более жёстких извращениях – сексе, тяжёлой «дури» и дорогих игрушках в виде яхт и машин, но ничего не помогало. Я задыхался от боли, которая, как стервятник, вырывала куски плоти у раненого зверя и ждала смерти, чтобы утащить к себе в гнездо и раскрошить до костей. Знаешь, музыка – одно из самых сильных орудий в борьбе за душу человека. Она проникает сразу в сердце, минуя разум, и в этом таится главная опасность. Есть поистине гениальные произведения, пронзающие острой иглой и погружающие в диалог с вечным, таинственным и одновременно хрупким смыслом познания жизни. Классика не увядает со временем, потому что наделена сокровенной глубиной, бьющей точно в цель. Она затрагивает самые сложные и тонкие струны души и увлекает за собой на поиски истины. Я же играл музыку, которая рождала в людях духовный нигилизм и поднимала на поверхность низменные инстинкты. Моя сделка включала в себя следующие заражающие постулаты: сотвори себе кумира и бери от жизни всё, что хочешь.

Я был кумиром многих и вдохновлял людей на похоть, разврат, гнев, зависть, глупость, которые скидывали заражённых магическими нотами людей прямиком в пропасть. Я стал причастен ко многим падениям, став «убийцей без ножа». Под мои песни кончали жизнь самоубийством, участвовали в оргиях, напивались и обкалывались до смерти.

Я перестал сочинять песни – за меня их писали. Я чувствовал себя глупой игрушкой в умелых руках кукловода. Сцена перестала приносить радость. Каждый день я мечтал побыстрее сдохнуть. И, наконец, в тридцать семь лет умер от передоза, оставив после себя нелицеприятную биографию с внушительным шлейфом разрушений, пять внебрачных детей, два платиновых альбома и кучу недвижимости, купленной в разных концах света.

Парень замолчал и уставился на огонь. Я висел на волоске от заключения контракта. Почему этот человек появился именно сейчас и окатил меня «ледяной водой», чтобы я очнулся?

К чёрту эту славу, мне нужно двигаться дальше! Но как? Как я теперь выберусь из этого города? Куда бежать? Где искать следующий ключ? Связка, дарованная чудовищем, потерялась. Я нарушил молчание, полюбопытствовав:

– Как тебя зовут?

– Это уже неважно. Ты в городе Тщеславия, и нужно уносить отсюда ноги.

– Но как? Ты знаешь выход?

– Анатас не отпустит тебя просто так. Если ты не подпишешь сделку – от пряников он перейдёт к кнуту. Будет пытать и мучить тебя до тех пор, пока не согласишься на его условия. Он не терпит непокорных. Рок-звезда пошарил в кармане и протянул мне ключ в форме козлиного рога.

– Я однажды выкрал дубликат ключа от города Б у глупого прислужника, сам не знаю, зачем. Мотался с ним без надобности, не находя применения, и вот теперь стало ясно, для чего он был нужен.

– Город Б? Ещё не легче. Какое полное название?

– Даже гадать не придётся, когда в нём окажешься. Там никто не скрывает название.

– Почему ты мне помогаешь? У тебя тоже есть выгода?

– Я натворил много зла при жизни и теперь расплачиваюсь. Немногие живые души залетают сюда, и если у меня получится быть причастным к твоему исцелению, это хоть как-то смягчит бесконечные страдания. Пусть всё получится! Дверь на дне искусственного водоёма мерцает бордовым светом. Как проснёшься, беги без оглядки из замка, ныряй в воду и плыви на сияние.

У музыканта преобразилось лицо. Я протёр глаза, чтобы убедиться, что это не глюк. На меня смотрел добрый голубоглазый мальчишка с ярким румянцем на лице, золотистыми светлыми кудрями и очаровательной улыбкой. Ком подступил к горлу. Музыкант «считал» моё растерянное выражение лица и сказал:

– Ты что, видишь меня мелким, да? Сколько мне лет?

– Лет семь-восемь от силы. Это как?

– Так работает искупление. Я на миг становлюсь чище. В детстве мы все – добрые светлые ангелы с открытыми сердцами, но со временем сами себе обрезаем крылья, чтобы не летать, а ползать.

– Я во сне?

– И да, и нет. Будь осторожен! Он начинает догадываться…

Резкий звук расколотого стекла выдернул меня из сна. Я открыл глаза и увидел перед собой улыбающегося Анатаса.

– Никита! Нельзя так долго спать, нас ждут великие дела. Даю тебе тридцать минут на сборы, и поедем на презентацию твоей новой песни.

– Доброе утро! Да, конечно.

Я старался не думать о том, что было со мной ночью, и, как заведённый, напевал про себя приставучую мелодию со вчерашнего концерта, чтобы «продюсер» не смог прочитать мои мысли. Как только за Анатасом закрылась дверь, я судорожно начал ощупывать себя в поисках ключа. Он оказался в кармане брюк. Дело оставалось за малым. Пробраться к пруду и нырнуть вглубь на поиски.

Я осмотрелся по сторонам. В комнате, украшенной в стиле барокко, царила гиперболизированная помпезность. Витиеватые изогнутые линии, обилие декора и кремовозолотистые оттенки интерьера страстно шептали на чувственном итальянском о том, что здесь живут аристократы, ежедневно купающиеся в изобилии и шампанском. Я привёл себя в порядок и, спрятав ключ в потайном кармане пиджака, спустился вниз.

В лицо ударил тёплый утренний ветер. Круглая жёлтая звезда на ярко-голубом небосводе широко раскидала ослепительно белые лучи. Она мягко обнимала пышные кроны оливковых деревьев, ласковым светом пробуждала к новому дню заснувшие купола хрустальных колокольчиков и резвилась с водной гладью – шустрые солнечные зайчики от её лучей то и дело играли друг с другом в догонялки.

Идиллию прервал чёрный «Rolls-Royce Phantom», подкативший ко мне. Из салона выскочило сто шестьдесят сантиметров недоразумения, на вид лет сорока, с приплюснутым лицом французского бульдога. Хаотично раскидывая коротенькие ручонки в разные стороны, оно экспрессивно заголосило: