Пушкин в Михайловском

Письмо это вошло в «Записку о деле морского флота 2-го ранга капитана Осипа Ганнибала с женою его Марьею Алексеевою дочерью по отце Пушкиною», составленную для доклада императрице исполняющим должность генерал-рекетмейстера[24] А. И. Терским, и послужило важным доводом в пользу Марии Алексеевны. В записке подробнейшим образом, последовательно, с изложением содержания подававшихся обеими сторонами прошений, освещены все обстоятельства дела.

По докладу А. И. Терского 10 января 1784 года Екатерина утвердила окончательное решение: «1-е. Марью Пушкину Осипу Ганнибалу почитать законною женою. 2-е. Учиненный Осипом Ганнибалом второй брак с Устиньею Толстою признать уничтоженным и ее за законную ему жену не признавать. 3-е. За учиненное Осипом Ганнибалом преступление вступлением во второй брак при живой жене его, вместо наложенной на него церковной епитимии, послать его на кораблях в Средиземное море, дабы он там службою и раскаянием своим содеянное им преступление заслужить мог. 4-е. Что принадлежит до прошения Ганнибаловой жены Марии по отце Пушкиной в оставлении ей на прожиток из мужнего имения, то как она в письме своем к мужу ея Осипу Ганнибалу от 18-го мая 1776 года за свидетельством брата ее статского советника Михаилы Пушкина написала, что она от него и от наследников его на содержание свое ничего требовать не будет, то за тем ныне ей при живом ее муже, как на то и закону нет, из имения его ничего определять не следует. 5-е. Назначенную самим Ганнибалом в поданном к ея величеству прошении из доставшегося ему по наследству после отца его четвертую часть недвижимого имения, состоящую близ Санктпетербурга из деревни Кобриной с принадлежащими ко оной части угодьями, отдать в ведомство дворянской опеки, дабы оное употреблено было в пользу и на содержание малолетней Осипа Ганнибала дочери, прижитой с женою его Марьею по отце Пушкиною, как о том в Учреждении, изданном для управления губерниями, XVI главы 215 статье предписано».

17 января 1784 года был подписан указ, а 2 марта передан в Сенат для опубликования и внесения в полный свод законов (№ 15946) с небольшими изменениями: в п. 3 – «отправить на кораблях или фрегатах наших на целую кампанию в Северное море, дабы он службою погрешения свои наградить мог». 8 марта указ уже поступил в Адмиралтейств-коллегию для исполнения.

Осип Абрамович пробыл в плавании всего немногим более двух месяцев. Адмиралтейств-коллегия рапортовала в Сенат об отбытии Ганнибала из Петербурга в Архангельск 16 мая 1784 года, об его возвращении – 3 сентября. Наказание оказалось не столь уж суровым.

«Кампания», которую проделал Осип Абрамович в Северном море, была не совсем обычной. Распоряжение о ее проведении исходило от самой Екатерины II. 19 февраля 1784 года именным указом она повелела Адмиралтейств-коллегии «снарядить суда всеми нужными надобностями, так, чтобы оные по первому приказанию могли в поход отправиться». Основной задачей плавания, подготовка к которому сохранялась в глубокой тайне, являлась демонстрация морской силы у северных берегов Швеции. Участвовавшим в нем судам предстояло отправиться из Кронштадта и Архангельска и, после встречи на широте Нордкапа, совершить совместное плавание в Кронштадт. О. А. Ганнибал находился в архангельском отряде из пяти судов, которым командовал контр-адмирал В. Фандезин. Отряд отправился из Архангельска 29 июня 1784 года, 7 июля пришел к Нордкапу, 4 августа – в Копенгаген, а в первых числах сентября – в Кронштадт. В рапорте Адмиралтейств-коллегии Сенату и 16 сентября об О. А. Ганнибале говорилось, что по окончании кампании «на кораблях через Северное море от города Архангельска сюда прибыл». И на основании этого рапорта Сенат определил, что в отношении него все предписанное именным указом Екатерины исполнено, «следует оставить его в том положении, в каком он до отправления его в вышеписанную на кораблях кампанию находился». Об этом «для ведома» был послан указ в Псковское наместническое правление.

Позже, обращаясь с прошением к императрице в марте 1792 года, Осип Абрамович о своем плавании напишет: «Неумышленное мое во второй брак поступление ваше императорское величество всемилостивейше повелели наградить мне службою: зделать на кораблях ваших целую кампанию в Северное море; оная кампания мною тогда же зделана, о чем и Правительствующему Сенату донесено, который мне объявил, что более дела до меня не имеет, а ехал бы, куда надлежит…»

Незадолго до ухода в плавание, в начале 1784 года, – еще один пример его легкомыслия – он заключил контракт на содержание в течение 12 лет Долговской почтовой станции в Петербургской губернии, близ Луги. Условие контракта, конечно, не выполнил, и впоследствии с него по суду были взысканы значительные суммы. Была продана с торгов деревня Грешнево и произведена опись «хоромного строения», хлеба, скота и прочего в Михайловском[25].

Вернувшись из плавания, Осип Абрамович вновь и вновь обращался к императрице, продолжая ходатайствовать, жаловаться, слезно молить, оспаривая, как несправедливую, передачу на содержание бывшей жены и дочери всех его имений под Петербургом. Неоднократно с прошениями на высочайшее имя обращалась У. Е. Толстая. С особым упорством она защищала имущественные интересы Осипа Абрамовича, не скрывая, что это и ее интересы, так как он должен ей крупную сумму – 27 тысяч рублей, которые якобы передала ему при вступлении в брак в виде приданого «по рядной записи». Своими домогательствами она так досадила двору, что ей было официально через петербургского генерал-губернатора категорически запрещено подавать какие-либо прошения под угрозой сурового наказания.

Еще в апреле 1784 года деревня Кобрино с мызой Рунёво Софийского уезда под Петербургом (110 душ) была взята в ведение Софийской дворянской опеки. Опекунами над малолетней дочерью О. А. Ганнибала Надеждой были назначены ее дяди: со стороны отца – Петр Абрамович Ганнибал, со стороны матери – Михаил Алексеевич Пушкин.

Осип Абрамович пытался по-своему трактовать решение выделить четвертую часть наследства на содержание дочери – не как четвертую часть всего имения, а только деревни Кобрино, ожесточенно отстаивал свои права на мызу Рунёво и «три души», которые якобы выделенную дочери часть превышают. За всем этим опять-таки явно чувствуется рука Устиньи Толстой. И она, и Осип Абрамович в своих прошениях обрушивались с нападками на Ивана Абрамовича, обвиняя его в измене родственным началам и несправедливой передаче опеке 10 тысяч рублей, предназначенных Осипу Абрамовичу. В 1788 году Осип Абрамович даже возбудил по поводу этих десяти тысяч судебное дело против старшего брата, которое тянулось до самой смерти Ивана Абрамовича в 1801 году.

Когда в начале 90-х годов Осип Абрамович вернулся в Псков с намерением служить по выборам и был избран заседателем Верхнего земского суда от дворян, новый псковский наместник X. Л. Зуев выборы его не утвердил, ссылаясь на решение консистории 1780 года. Это окончательно лишало его, не старого еще человека, надежды вернуться к активной жизни в обществе. Он писал в последнем прошении Екатерине: «Позор тот имел в мысли мои такое влияние, что я вскорости получил удар, который на то время лишил меня употребления обеих ног, коими и ныне едва владею».

Все жалобы его и прошения не дали результатов, и последние полтора десятка лет своей нескладной сумбурной жизни Осип Абрамович вынужден был провести в тягостном одиночестве в глухом Михайловском, кое-как управляясь с немалым своим хозяйством, насчитывавшим почти 2 тысячи десятин земли и около 400 крепостных обоего пола.

Но и здесь не знал он покоя по вине все той же Устиньи Толстой. Дорого обошлось ему легкомысленное увлечение коварной вдовушкой. Когда ей стало ясно, что Осип Абрамович как законный муж для нее потерян, Устинья Ермолаевна в январе 1797 года предъявила ко взысканию «рядную запись» на 27 тысяч рублей, выданную ей Ганнибалом при вступлении в брак в январе 1779 года[26]. Весьма маловероятно, чтобы у нее, по происхождению и первому замужеству принадлежавшей к семьям весьма скромного достатка, вообще были такие суммы, и уж совсем невероятно, чтобы она решилась доверить таковые Ганнибалу, зная его характер, а также непрочность сколоченного ею союза с ним, но документ существовал. Вскоре после смерти Екатерины II, запретившей ей подавать прошения на высочайшее имя, Толстая обратилась с челобитной к новому императору, Павлу I. 23 марта 1797 года написал императору и Осип Абрамович. Жалуясь на свою участь – человека, «угнетенного несчастными стечениями в жизни своей», он изложил «чистосердечное признание» во всем, что касалось его имущественных отношений с У. Е. Толстой и просил милостивого решения.

«По несчастию моему бывшая жена моя Устинья Ермолаева дочь, вдова покойного капитана Толстого… сего генваря месяца утруждала ваше императорское величество просьбою о взыскании с меня по рядной, данной мною ей по замужестве, в 27 тысяч рублей. Признаюсь, всемилостивейший государь, что оная действительно мною дана, но не получил за нею приданое ни малой части из означенного числа, коего она по состоянию ее до замужества, кое известно всему Псковской губернии благородному обществу, такового немаловажного количества она иметь никогда не могла, а дана оная из одной моей к ней любви и приверженности; но, оставя все сии дальновидныя исследования, я, живши еще с нею, собственностию моею построил ей в городе Пскове дом, в коем она ныне сама живет и пользуется онаго доходами, под городом купил дачу, устроил оную, доходы оной доставляют ей непосредственно; притом сделано мною ей по ее желанию довольное число бриллиантовых вещей и серебро, доставшееся мне по разделе с братьями по кончине родителя нашего, все мною ей предоставлено, что составит суммою против рядной, и она, признав уже себя удовлетворенною по оной, дала мне в том расписку, чтоб ей по оной с меня никакого взыскания не чинить, о чем неоднократно говорила господину полковнику Александру Максимовичу Вындомскому и артиллерии подпоручику Павлу Ивановичу Неелову. Но во усугубление совершенного моего несчастия, оная ея расписка у меня по бытности моем в ее доме похищена, а она, воспользуясь сим случаем, споспешествующим ее коварству, означенную рядную представила правительству, дабы по оной с меня учинить взыскание, и тем ввела меня до бедственного состояния, в коем я ныне по несчастию нахожусь. Вот истинное мое признание, августейший монарх, моего проступка и обличения ея несправедливого поступка».

По словам Ольги Сергеевны Павлищевой, Осип Абрамович еще «выселил» из Михайловского «душ шестьдесят в пустошь, подаренную им Устинье Ермолаевне». Но документального подтверждения тому нет.

Прошения и У. Е. Толстой, и О. А. Ганнибала были «оставлены без резолюции». Толстая обратилась в суд, и дело тянулось несколько лет, дойдя до Сената. Оно не было закрыто не только после смерти ответчика, но и после смерти самой истицы в начале 1810-х годов. «И с тем умерли, а решимости не получили», – писал Петр Абрамович Ганнибал, когда, как опекун Надежды Осиповны, запрашивал в 1813 году Сенат о состоянии этого дела.

После смерти Осипа Абрамовича (12 октября 1806 года) Михайловское оказалось обремененным множеством различных долгов. Их пришлось «очищать» опеке.

К устройству усадьбы в псковских своих владениях О. А. Ганнибал приступил вскоре же после получения наследства в 1782 году и исподволь все время занимался ею, несмотря на тревожность и суетность своей жизни. Как можно судить по Межевым книгам, Геометрическим специальным планам 1786 года, а также «Книге экономических примечаний Опочецкого уезда»[27], первоначально усадьбу стали разбивать на месте деревни Поршюгово, где проходила проселочная дорога, возле небольшого ручья, и назвали ее Генварское (возможно, по первоначальному имени Осипа Абрамовича – Януарий). К 1786 году здесь уже было возведено несколько усадебных построек и разбит «ирегулярный парк». Но вскоре стало очевидным неудобство этого места – на суходоле, у мелководного, пересыхающего летом ручья – и явное преимущество другого места – в версте-полутора севернее, на высоком лесистом берегу реки Сороти, между двумя озерами, Кучане и Маленец, где находилось селение Устье (такое наименование его встречается даже много позже в письмах Надежды Осиповны), или Зуево. В 1782 году, по свидетельству Осипа Абрамовича, на этом месте «строения никакого не было», кроме одной избы, скотного двора и ветхих амбаров. В конце 1780-х годов здесь выросло сельцо Михайловское (название было дано еще раньше по названию губы) с господским домом, службами и таким же «ирегулярным парком».

Когда в начале 1790-х годов Осип Абрамович вынужден был постоянно поселиться в деревне, местом своего пребывания он, естественно, выбрал Михайловское.

Забот по имению хватало. Но благоустройству усадьбы Осип Абрамович уделял особое внимание. Под его наблюдением она была перепланирована, обновлен господский дом, возведены людские флигеля, где разместилось без малого 40 человек дворни, и другие хозяйственные постройки, разведен фруктовый сад, благоустроен парк – в нем появились новые аллеи, беседки, цветники, были вырыты пруды.

Таким увидел Михайловское в 1817 году Пушкин, а два десятилетия спустя зарисовал псковский землемер И. С. Иванов.

Владелец Петровского

Петр Абрамович Ганнибал, старше Осипа Абрамовича на полтора года (родился 21 июля 1742 года в Ревеле), – единственный из братьев Ганнибалов, связавший свою судьбу не с морской, а с сухопутной артиллерией[28].

Окончив в 1750-х годах Санкт-Петербургскую артиллерийскую школу, служил в различных армейских артиллерийских частях. В 40 лет (ко времени смерти отца и раздела имения) он был полковником, а в 1783 году вышел в отставку генерал-майором. Как пишут его биографы П. В. Анненков, а за ним Н. А. Белозерская, «весьма возможно, что Петр Абрамович достиг бы еще более видного общественного положения, если бы не попался в неприятном деле, в виде растраты каких-то артиллерийских снарядов. Вследствие этого он долгое время состоял под судом и избавился от него только благодаря связям и влиянию своего старшего брата, Ивана Абрамовича. Таким образом, о новой службе помышлять было нечего…». Вероятно, речь шла о халатности со стороны несколько легкомысленного полковника, но никаких документов по этому делу в архивах не обнаружено. В «пашпорте», выданном П. А. Ганнибалу после подачи челобитной об отставке 15 октября 1783 года за подписью князя Г. А. Потемкина, сказано: «Объявитель сего артиллерии Господин Полковник Петр Ганнибал, просящийся поданною на высочайшее ея императорского величества имя челобитною об отставке от службы до получения на оную резолюции отпущен мною в дом ево, состоящий в Санктпетербурге, во уверение чего дан сей пашпорт за подписанием моим и с приложением герба моего печати…»[29]

Как все Ганнибалы, Петр Абрамович обладал недурной наружностью, лицом был смугл, умел расположить к себе общительностью и веселостью, но нрав имел горячий, непокладистый, не без самодурства.

В 1777 году он женился на дочери казанского помещика, коллежского советника Григория Григорьевича фон Данненштерна Ольге Григорьевне. За женою получил в приданое имения в Казанской и Саратовской губерниях.

По-видимому, в Казани Петр Абрамович служил, командовал какой-то артиллерийской частью. Граф А. Г. Бобринский в августе 1777 года писал в дневнике о встречах с Ганнибалом в Казани. 10 августа: «…играла полковая артиллерийская музыка, г-н полковник Ганнибал – негр, брат того, что управляет в Херсоне, человек очень веселый; он был с женою». 15 августа: «Ганнибал пригласил нас в лагерь на артиллерийские маневры». 16 августа: «После обеда мы ездили к Ганнибалу смотреть его полк и видели, как бомбардировали и брали нарочно им выстроенный городок. Тут присутствовала вся Казань, был и путешественник-англичанин»[30].

Доверенность на представление его интересов при разделе имения после смерти отца «артиллерии полковник Ганнибал» заверял в «Казанского наместничества палате гражданского суда».

С Ольгой Григорьевной П. А. Ганнибал имел троих детей – сына Вениамина и дочерей Христину и Александру. Однако «и сей брак был несчастлив». Прожив с семьей девять лет, Петр Абрамович оставил ее и, по выражению Н. А. Белозерской, «поселился в своем наследственном псковском имении, доставлявшем ему возможность безбедного и праздного существования; здесь он зажил жизнью большинства тогдашних провинциальных дворян».

Предполагали, что разрыв с семьей в это время был связан с его увлечением Надеждой Гавриловной Лихачевой, дочерью небогатого псковского помещика, отставного инженер-поручика Гаврилы Анатольевича Лихачева, доброго знакомца братьев Ганнибалов (именно он представлял интересы и Петра, и Ивана Абрамовичей при разделе имения в 1782 году; через него впоследствии получала от мужа содержание Ольга Григорьевна). Петр Абрамович имел дела и с сыном Г. А. Лихачева Петром Гавриловичем – тогда армейским офицером, а впоследствии генерал-майором, героем Отечественной войны, скончавшимся от ран, полученных в Бородинском сражении.

Из деревни Петр Абрамович послал жене письмо, в котором, по ее словам, сообщал свое «желание», чтобы она «к успокоению его не жила более с ним вместе, а получала бы от него с детьми положенное им содержание». Ольга Григорьевна согласилась и поселилась с детьми в принадлежавшей Петру Абрамовичу мызе Елицы под Петербургом. Но хозяйкой здесь она себя не чувствовала – мызой управлял зять Петра Абрамовича Адольф Карпович Роткирх, который относился к ней недружелюбно, во всем ее стеснял. «Содержание», назначенное ей мужем, было ограниченным, хотя и не вовсе скудным, – она получала ежегодно 500 рублей деньгами и провизию натурой, имела свой выезд; особо оплачивались квартира в Петербурге, учителя для детей и содержание слуг. Это далеко от того полного равнодушия, которое проявлял к оставленной им семье Осип Абрамович.

Ольга Григорьевна соглашалась с таким положением до 1792 года, когда узнала от Ивана Абрамовича, что муж намерен продать мызу Елицы и, отобрав у нее детей, отдать их в «панцион». В январе 1792 года она через Г. Р. Державина, бывшего тогда «секретарем у принятия прошений», обратилась к императрице. Обвиняя мужа в нарушении супружеского долга, перечисляя подробно обиды и притеснения, которым подвергалась, ходатайствовала о наложении запрещения на продажу мызы и оставлении детей для воспитания под ее наблюдением, а также об учреждении опеки, через которую она могла бы аккуратно получать положенное «содержание». Несомненно, она знала о существовании опеки над дочерью Осипа Абрамовича и о том, что ее муж был одним из опекунов.

Решением Екатерины Петр Абрамович был обязан выдавать Ольге Григорьевне на содержание семьи 1000 рублей в год; указано было и о «не чинении впредь оскорблений и не отобрании у нее детей». Ольга Григорьевна снова писала императрице, подробнейшим образом обосновывая как минимальную потребную ей сумму 1800 рублей в год. Екатерина через Державина указала, чтобы «Петр Абрамович Ганнибал непременно по мере достатка удовлетворял жену и не доводил бы более жалоб ее до высочайшего престола».

Державин сам пытался уладить спор – вел обширную переписку с обеими сторонами, приглашал Ганнибала к себе, но ничего не добился: Петр Абрамович упорно стоял на своем, отвергая все претензии жены как «нерезонабельные». Он продал в 1792 году мызу Елицы с деревнями, лишив таким образом семью натурального довольствия, и выдавал Ольге Григорьевне на все ее «содержание» 1000 рублей в год, «которое число денег, – по его словам, – с доходами, получаемыми ею из собственных ее деревень (140 душ в Казанской губернии. – А. Г.), превосходят почти то, что оставляет для себя и расходует на воспитание детей». То, что он детей любит и о них заботится, не отрицала и Ольга Григорьевна. Добросовестно выполнял он и свои обязанности опекуна над племянницей.

Человек своего века и своей среды, невысокой культуры, с грубыми армейскими манерами, своенравный, подчас суровый даже по отношению к близким, не говоря уже о крепостных, Петр Абрамович не был, однако, малограмотным дикарем, не знавшим иных интересов, кроме самозабвенного изготовления водок и настоек, каким обычно представляется по рассказу его слуги, а позже михайловского приказчика Михаила Ивановича Калашникова или по написанному им самим началу автобиографии. Он пользовался уважением в губернии, и, вероятно, не только благодаря значительному состоянию и генеральскому чину, но и личным качествам; избирался губернским предводителем дворянства. Живя постоянно в деревне, нередко наезжал в Петербург. Бывал и за границей. Так, 24 января 1800 года (Петру Абрамовичу шел уже 58-й год) в «Санкт-Петербургских ведомостях» в списке отъезжающих за границу значился «Петр Абрамович Ганнибал, генерал-майор, живет в Сергиевской улице, в собственном доме»[31]. Есть свидетельства о его интересе к музыке.

Говоря о малограмотности и нелогичности сохранившегося начала его автобиографии, нельзя не иметь в виду, что оно писано 82-летним стариком (бумага, на которой оно написано, имеет водяной знак 1823), притом страдавшим сильным склерозом (дошедшие до нас его собственноручные письма начала 1790-х годов и по грамотности, и по логичности мысли не отличаются от писем большинства образованных людей того времени). Начало автобиографии представляет значительный документальный интерес. Да и само намерение взяться за перо, чтобы рассказать потомкам о себе, своих близких, событиях, свидетелем которых был, для человека его круга и его возраста, даже если оно было подсказано внуком-поэтом, – явление для того времени примечательное. Это отметил еще П. А. Вяземский при чтении посвященных П. А. Ганнибалу строк в книге П. В. Анненкова «А. С. Пушкин в Александровскую эпоху»: «Ведение записок или же одна мысль вести их уже признак в то время, что он был недюжинный человек. Безграмотность или кривописание были также признаком века, например, у французов, не говоря уже о русских»[32].

Заслуживает внимания и тот интерес, который проявлял Петр Абрамович к истории жизни своего знаменитого отца – ведь именно у него хранилась (перешедшая потом к Пушкину) копия биографии А. П. Ганнибала, написанная на немецком языке его зятем А. К. Роткирхом.

Что касается образа жизни П. А. Ганнибала в деревне, то он, вероятно, действительно мало чем отличался от «жизни большинства тогдашних провинциальных дворян», хотя известно о нем очень мало. П. В. Анненков, сведения которого о Ганнибалах вообще крайне скудны и неточны, писал: «Генерал от артиллерии, по свидетельству слуги его, Михаила Ивановича Калашникова, которого мы еще знали, занимался на покое перегоном водок и настоек и занимался без устали, со страстью. Молодой крепостной человек был его помощником в этом деле, но кроме того, имел еще и другую должность. Обученный через посредство какого-то немца искусству разыгрывать русские песенные и плясовые мотивы на гуслях, он погружал вечером старого арапа в слезы или приводил в азарт своей музыкой». Нет основания сомневаться в достоверности рассказа М. И. Калашникова, как он поплатился своей спиной за неудачный опыт изготовления какой-то новой водки, и в его выразительном замечании, что «когда бывали сердиты Ганнибалы, все без исключения, то людей у них выносили на простынях». Крепостнический быт Петровского отвечал всем нормам времени, был полон жестокости и самодурства.

Взыскательный хозяин, Петр Абрамович, конечно, уделял не меньше внимания управлению имением, нежели изготовлению водок и настоек. Псковские владения его были немалые – согласно Межевым книгам и Геометрическим специальным планам 1786 года, включали 8 деревень, земли пашенной, сенокосной и прочей более 2 тысяч десятин, крепостных, как и у Осипа Абрамовича, не менее 400 душ. К наследственным имениям Петр Абрамович прикупил еще сельцо Сафонтьево в Новоржевском уезде с деревнями Тараскино, Молофеево, Абаканово, Фякино, Кошино, Гербачи и Замошье с 139 мужского пола «душами». В Сафонтьево он наезжал, а с 1819 года жил там постоянно[33].

Сельцо Петровское начало отстраиваться, как мы знаем, на месте деревни Кучане, на берегу озера того же названия, вскоре после получения А. П. Ганнибалом Михайловской губы. Название Петровское дано было тогда же. Планировка усадьбы, разбивка парка производились уже в бытность там Петра Абрамовича, во второй половине 1780-х и начале 1790-х годов.

Дом построили в полуверсте от берега озера – большой, удобный, значительно больше Михайловского, а поодаль – многочисленные хозяйственные сооружения.

Внутреннее убранство дома, можно полагать, было своеобразным. Традиционные штофные обои, большие печи голландских изразцов, старые портреты и картины на стенах, дорогая мебель красного дерева и карельской березы, привезенная из столицы, ковры и гобелены соседствовали с сосновыми скамьями, табуретами и комодами работы крепостных умельцев, с домоткаными половиками и занавесками.

Одним фасадом дом выходил к подъездной дороге и деревне, другим – в парк, где за традиционным зеленым газоном прямо против парадного крыльца начиналась широкая центральная аллея, ведущая к озеру.