За солнцем

И теперь из-за Анкарата над этим домом висит тень судьбы пострашнее прежней.

Нет.

– Этого не будет, – сказал Анкарат.

Братья переглянулись, ответили одним на двоих угрюмым, недоверчивым взглядом. Новый доспех они тоже, конечно, заметили, но смотрели на него не с таким весёлым азартом, как Имра. Смотрели с пристальной жадностью, как прежде – на добычу контрабандистов.

– Послушали уже тебя как-то, – вздохнул Китем. – Верхний город, другая судьба…

– Ну да, – кивнул Шид, уставившись в землю, – конечно. И правда теперь другая.

Злиться на них было бы несправедливо, и Анкарат повторил терпеливо:

– Этого не будет. Я добьюсь для вас места в Страже.

Шид вдохнул, как перед длинным прыжком с крыши на крышу, но Китем остановил его жестом:

– Как думаешь, Гриз? Получится у него? Ты у нас вроде умный.

Гриз потёр запястье под рукавом, улыбнулся чуть скошенно, но ответил серьёзно:

– Он выиграл в Сделке право поступать как решил. Прямо во дворе гарнизона. А в гарнизон его отправил Правитель. Да и Ариш вас знает, ему нужны люди. Так что всё будет, как он говорит.

Как славно, как плавно у Гриза сплелись слова! Как заклинание – и оно подействовало.

В чём-то квартал всё-таки изменился.

Разделительные знаки в земле мерцали оборванно, тускло. Стена, у которой Анкарат и Гриз провели столько времени когда-то, расплетая магию, оказалась проломлена – рубленым полукругом, в котором угадывался контур древних ворот. Преграды между долями квартала теперь исчезли – чего-то Анкарат всё же сумел добиться.

Найти Курда на сизых северных улицах оказалось несложно – тот ошивался с прежними дружками на кособокой площади, той, где когда-то устроили поединок. Весь путь сюда Гриз пытался отговорить Анкарата: если твои давние друзья были так злы, если даже они едва согласились, что ждать от этого типа? Да и лучше бы ты всё обдумал, прежде чем обещать всем подряд место в Страже.

От этих увещеваний Анкарат почти предвкушал битву. Разговоров в этот день получилось и так слишком уж много, в силу слов Анкарат не верил – драка всегда убедительней.

Но Курд драться не захотел. Встретил с радостью! Вручил фляжку с кислым вином, позвал к морю. То шумело где-то в клыках-камнях, проглядывало закатными всполохами между ними, словно сила из жил каньонов затопила мир до горизонта.

Когда всё изменится, решил Анкарат, здесь будет настоящая пристань.

– Я видел, – сказал Курд, – как ты шёл тогда по городу. Всё за тобой горело. Говорят, это каньоны взбесились, но я видел: огонь послушен тебе. Покажи, как ты это сделал!

Значит, больше не тайна, не только Гриз это видит? Даже дышать стало легче.

Подземное солнце обожгло руки, захотелось открыть ладонь, показать – но тут заговорил Гриз:

– Если видел, почему на Скале от всего отказался?

Прозвучало едко и мстительно – но, наверное, справедливо. Гриз имел право на такой вопрос, и Анкарату тоже стало любопытно, что Курд ответит.

Курд вздохнул, посмотрел на скалы. И признался:

– Что сказать? Испугался. Но больше такого не будет. Всё это время думал об этом и могу обещать. Ну так что? Покажешь?

– Если пойдёшь со мной, когда-нибудь покажу.

Курда уговаривать не пришлось.

Жар заката смешался с жаром каньонов, знакомые улицы словно заливало плавленой медью.

– И всё-таки, – рассуждал Гриз, – всё это слишком рискованно. Как ты убедишь Ариша взять их в гарнизон? А эту Печать как получишь? Только ведь начал учиться. И даже если это получится, как же…

Анкарат устал от жары, от холодной тяжести доспеха и нового меча, потому бормотание Гриза уже не злило, а так, едва брезжило вдалеке.

– Гриз, – оборвал, даже не вслушиваясь в новое «как же», – зачем мы всё это начали?

– Мы… – Гриз пожевал губы, сказал тихо, словно себе самому: – Хотели оказаться в Верхнем городе…

– Не знаю, где ты хотел оказаться, а я вот хотел на Вершину! И ещё я хотел изменить жизнь, не только твою и мою. И я это сделаю!

– Ты уже сделал немало. – Голос Ским упал с высоты, переменившийся и протяжный.

Она сидела на краю крыши, свесив с края ноги в сандалиях из тонких прутьев. Её вечерняя длинная тень текла вниз и вниз, впадала в тёмный след сажи. За спиной Ским горело закатное небо – лица не разглядеть, не понять, улыбается или злится. И неважно!

– Нам нужно поговорить.

Ским пожала плечами:

– Хорошо. Поднимайся.

Анкарат махнул Гризу – иди без меня, я скоро – и вошёл в дом.

Ничего не осталось. Ни убежища из полотнищ, ни сада, который Ским так и не успела ему показать. Крыша чернела копотью, и весь дом пах пожаром. Ским так и не поднялась с места, и Анкарат сел рядом с ней на краю. Говорить было сложно. Конечно, Анкарат помнил: когда они виделись в последний раз, Ским плакала, а он обещал, что всё будет хорошо, – а теперь её дом пропах гарью, её взгляд никак не поймать. Потому ещё важней всё сказать верно. С каждым словом Анкарат чувствовал, как его голос становится правдой, обещанием, магической Сделкой без знаков. У него есть план, как поступить. Их квартал станет частью города, Ским сама отправится туда, если захочет, а если нет – и здесь будет не хуже. Всё изменится.

– Зачем? – Вопрос прошелестел совсем близко и тихо. Ским прижалась лбом к его плечу – Анкарат заметил движение, а прикосновение заглушил холод доспеха.

– Что – зачем?..

– Зачем тебе обязательно нужно… что-то менять? Зачем тебе Верхний город? Вспомни, как мы собирались здесь… и потом, у Кшетани… разве плохо нам было? Разве этого недостаточно?..

Ским придвинулась ближе, стиснула его руку горячим, сухим пожатием. Солнце золотило её веснушки, играло с крапинами янтаря в заколках. И правда, совсем как тогда.

Но..

Недостаточно?..

Полуголодного существования в пыли, под тяжёлыми взглядами Стражи, существования с печатью отверженных, на мёртвой земле? Без шанса выстроить другую судьбу или хотя бы уйти отсюда?

– Конечно, – сказал Анкарат, – недостаточно. Ты разве не видишь? Здесь все отсечены от жизни, от солнца. Знаешь, Ским, я… слышу солнце, не небесное… то, которое под землёй, то, что и есть земля, и оно говорит…

– Вот, значит, зачем ты всё сжёг?.. – Зрачки у Ским сузились, губы побледнели, но она не отстранялась, не отпускала его руку, впивалась сильней и сильней. – Солнце тебе сказало?

Заколотилось в висках: как же так! Анкарат рассказывал об этом только маме и Килчу, да и то – давно, в детстве, это было так важно, как Ским могла не понять!

Но сдержался. Сам виноват. Не стоило ей говорить.

– Ским… Всё будет хорошо. Поверь мне.

– О, не волнуйся! – Вдруг отстранилась, вскочила, отступила на шаг, другой – тонкая, хрупкая среди чёрной сажи, под горящим небом. – Со мной всё будет в порядке! И не надо мне… ничего не надо! Обойдусь без тебя! Уходи!

Наверное, Ским очень любила тот сад. Наверное, стоило извиниться. Но что толку в извинениях, обещаниях? Это просто слова. Нужно сделать их правдой.

Тяжёлый клюв портового рычага больше не нависал над морем, развернулся к кварталу. Исполинская его фигура теперь казалась ещё тяжелей, опасней – чудовищная птица изготовилась, чтобы склевать любой из укутанных ночью домов.

В остальном ничего здесь не изменилось. Алая полоса горизонта, чёрные соты улиц – больше неразделённых, но и не слитных, потерявшихся в темноте. Свет знакомого дома не отыскать теперь и отсюда – Атши берегла огонь.

Когда уходили, на самом пороге она вцепилась Анкарату в запястье – стиснула пальцы и вздрогнула, словно бы обожглась.

И обожжённым, сыпучим шёпотом проговорила:

– Ты всё думаешь про эти маленькие преграды, но их много, много по всей земле. Глубже, черней. Ты можешь изменить. Слушай солнце, и только его. Знает, что тебе нужно.

Говорила отрывисто, как в лихорадке, словно вместе с Анкаратом приблизилось что-то, сжигавшее её мысли в каньонах. Гриз замер рядом, смотрел тревожно, свистяще тянул воздух для слов, которые не решался произнести.

– Слушай только солнце, – повторила Атши, а потом Килч окликнул, и они отправились на рычаг.

– Всегда хотел рассказать тебе, – и правда слышалось: эти слова Килч берёг давно, так давно, что сила и смысл их почти истаяли, – как всё устроено. Если бы ты захотел учиться…

– На это у нас времени нет, – перебил Анкарат.

– Действительно. Но чтобы помочь мне, ты должен понимать основные законы и знать о себе.

Говорил он размеренно, словно чертил карту элементов, и протяжно, словно читал заклинание. Речь текла, застывала металлом.

Земля Города Старшего Дома – не просто земля. Не просто сила и свет, который ты слышишь. В этой земле кровь, много крови. Она бежит по сосудам, сосуды сплетаются, питают очаги города. Она узнаёт тех, кто ей близок, и отвергает чужих. В квартале – не только люди, совершившие преступления. Но и те, кого кровь земли отвергла. Так могло произойти и с тобой. Ты мог вырасти таким же, как все, кто родился на этой земле. Но Рамилат поклялась, что так не случится. Принесла клятву, оберегала огонь, который выкрала из Старшего Дома. Не ступала на землю отверженных.

Знаю, ты злишься на то, что я удерживал и восстанавливал чары. Но если бы это делал кто-то другой, всё могло сложиться иначе. Хотя… возможно, так всем было бы легче. Или нет. Не знаю… что она сделала бы, родись ты обыкновенным.

Килч сбился, потёр лоб узловатыми пальцами, словно стирая боль. Заслонил блеснувшие глаза. Море глухо вздыхало во тьме. Ночь сгущалась, квартал стал совсем невидим. Анкарат вдруг понял: не видит до́ма, потому что его больше нет. Некуда возвращаться.

А Килч продолжил.

Но это не важно. Так не случилось. Кровь земли услышала твою кровь. Ты смог позвать её силу, вывести вверх. Знаешь, почему ты это можешь?

– Потому что солнце со мной.

Килч чуть заметно улыбнулся:

– Можно сказать и так.

Земля Города Старшего Дома – не просто земля. И кровь этой земли – не просто кровь. На Вершине она священна. Но в городе, и особенно на нижних Ступенях, – это источник власти. Необязательно того, в чьих жилах течёт эта кровь. Может случиться по-разному. Потому я и просил тебя не звать огонь перед чужими, молчать о прошлом. Теперь прошу только быть осторожным.

Он усмехнулся:

– Насколько сумеешь.

Гриз стоял позади, опершись на балки смотровой площадки, и, кажется, вновь отгонял страх высоты пересчитыванием элементов. И вдруг подался вперёд – наверно, хотел сказать про Ариша. Если это позволить, Килч ничего важного не объяснит, отвлечётся, так и будет бормотать про землю, кровь и повторять предостережения.

– Как всё это поможет изменить квартал?

Килч вздохнул:

– Ты не слушаешь.

– Я не хочу слушать, хочу что-то сделать!

– Ладно. Главное, что ты должен понять: эти преграды – договор между землёй и кровью. Таких преград много. В глубине каньонов лежит борозда темнее и глубже, и за каньонами тоже. Из-за неё никто не может напасть на Город Старшего Дома. Есть они и вокруг других городов, там своя кровь, свои знаки. Неважно. Всё это – очень старая магия, идёт вглубь и вглубь, моё колдовство только её подновляет.

А вот ты… можешь изменить этот договор. Если дотронешься до силы сквозь знаки, кровь земли и твоя кровь зазвучат вместе. Твой пожар нарушил движение в здешних жилах, оно и до того было слабым, спящим. Если хочешь помочь мне, нужно сначала восстановить это течение. Ты готов?

Во рту сохла соль, в голове грохотала кровь. Анкарат слушал Килча, но видел другое. Огромную землю, иссечённую чёрными, древними бороздами. Горькими, разбивающими свет солнца. И своих друзей – тех, кого кровь города не хочет принять просто из-за места рождения.

– Подожди. Ты сказал, моя кровь и кровь земли – одно и то же. Если так, кровь земли не может отвергать тех, кто живёт здесь. Я их люблю, значит, и земля их полюбит, если не будет этих преград.

– Это… это твоё решение. Решение человека. Законы Города старше, и…

– Чушь! Эти законы – тоже решения людей.

Килч замешкался, опустил голову. И проговорил тихо и ясно:

– Да. Ты прав. Всё это – человеческие решения. И часто они несправедливы. И раз ты понимаешь это… будь, пожалуйста, осторожен.

Кровь кипела, шумела. Анкарат оказался прав! Если привести друзей в Верхний город, всё можно изменить. А если Килч покажет, как прикоснуться к сути квартала…

Анкарат бросил Гризу быстрый взгляд: запоминай! Гриз чуть заметно кивнул.

– Мы сюда не осторожничать пришли. Черти' свои знаки, попробую сделать, что ты сказал.

Килч усмехнулся, распрямился, вдруг помолодевший и сильный. Руки его заметались по воздуху, вытягивая из пустоты золотой звон, сверкающие нити. Они складывались знаками элементов – между тьмой небес и земли.

И земля и небо вдруг вспыхнули, зазвучали напевно.

Из молчаливой глуби поднялось солнце, коснулось сердца.

Анкарат вдохнул это солнце – ближе, полнее, чем прежде, солнце бежало в крови, шумело с морем, разливалось на высоте – выше Вершины, выше звёзд и пропасти неба.

На миг он почувствовал: всё возможно.

Вокруг закружились незнакомые города и дороги.

А затем мир вернулся. Чёрные соты квартала оббегал мягкий золотой свет. Ещё не тот, который он представлял, но живительный, чистый.

– Что же, – сказал Килч, – это начало.

Он возвращался сквозь раскалённую рябь знаков. Ритуал закончился, но знаки не отступали.

Такие отчётливые, что почти говорили, стали понятны, и правда: вот огонь, вот земля, вот кровь, а вот – то, что соединяет их вместе. Жилы города горели сквозь землю, вели к гарнизону, очертания сна, увиденного в лихорадке, и очертания этих жил накладывались друг на друга как две карты. Совмещались, перехлёстывались где-то в центре тренировочного двора. Да, там стучало живое сердце, голодное и горячее, но такое понятное. Сила собственных мышц убегала в землю, Анкарат понимал: это наказание от Ариша за слишком долгую отлучку, напоминание о его власти.

Но сердце гарнизона билось так близко! Анкарат вышел на середину двора, туда, где сходился свет башен, где ещё горел сквозь пыль, сквозь сотни шагов, сквозь все прошедшие дни – и так ярко! – прерывистый знак Сделки. Усталость надвинулась весом земли, мир потемнел, гарнизон и небо – всё показалось грудами тёмного камня. Но сквозь камень горели знаки, сквозь землю горело солнце, его свет тянулся сквозь самоцвет к сердцу Анкарата.

Кто ты?

У этого сердца был голос, была и память, слишком далёкая, заглушённая. Голос не пламени, не огненных жил, голос человека – молодого и сильного, мечтавшего защитить свою землю, пронести её пламя дальше и дальше. Его имя давно истлело, развеялось, кости и кровь обратились в прах. Осталось только это стремление.

Огромное – даже сквозь смерть.

– Я – Анкарат. Твоя воля со мной.

Гарнизон потонул в тишине между ударами сердца.

И как когда-то над золотой кровью огненной жилы, Анкарат вытянул меч из ножен, провёл по старому шраму, отпустил пламя.

Огонь, кровь и воля вновь зазвучали вместе, полыхнуло подземное солнце, осветило Анкарата и безымянного человека, чьё сердце дарило пульс гарнизону. И он вдруг распрямился, стряхнул вес земли, встал вокруг и рядом. Смотрел в небо огнями башен, слушал морской ветер и сонный гомон улиц нижней Ступени. Его сердце, такое яркое, в огромном Городе Старшего Дома почти потерялось – искрой в пыли.

– Но так не будет, – сказал Анкарат, – я могу всё изменить.

Тишина похолодела, стала протяжной, печальной.

– Верь мне, – сказал Анкарат.

Никто не ответил.

Кровь уходила в землю, огонь струился с ладони – но мир не мерк, отчётливый, ясный. Сила больше его не покидала.

Значит, поверил.

Знаки Килча рассеялись, больше не полосовали мир, и Анкарат увидел: прямо напротив, в тени навеса, стоял Ариш, тёмный среди теней, неподвижный, из-за мрака безлицый. В ладони поблёскивал круглый камень. Сколько Ариш пробыл здесь, что видел и слышал? Будь здесь Гриз, наверняка бы волновался об этом.

А вот Анкарат не волновался. Смотрел открыто и прямо.

Можешь лишить сознания или убить. Попробуй. Узнай, что ответит земля, – если сможешь её услышать. Если успеешь услышать.

Анкарат не знал, то звучат его мысли или голос самоцвет-сердца.

Глухо прошелестел то ли кашель, то ли усмешка – как змея по песку.

А потом всё стихло.

Ариш отступил. Значит, услышал.

Огонь, кровь и воля

I

– Не спеши, ну, посиди с нами! – Имра вскинул кубок, качнул ближе к чужестранке и сам качнулся следом. Она рассмеялась, отскользнула на пару шагов.

– Нет, не могу, – метнула хитрый серебряный взгляд, – разве что ваш предводитель попросит. Тогда подумаю.

Бежала и пела вода, горели ярко и сладко жёлтые брызги кивары – всё здесь осталось таким, как запомнилось, а чужестранка стала даже милее. Волосы струились шелковисто, свободно, платье осыпали жемчужные капли, и тем же жемчужным блеском мерцали глаза. Поймала взгляд Анкарата – попросишь? – и он хотел было отозваться, но тут Имра в притворной злости стукнул кубком о стол:

– Да ничего же себе! Просьбы простого Стражника тебе, значит, недостаточно?

– Ты не Стражник ещё, – перебил Китем, а Шид подхватил:

– Испытание через полдюжины, так что пей осторожней.

– Когда вы, ребята, постоянно собачились, – пробурчал Имра оскорблённо, – было как-то повеселей.

Курд хохотнул, братья загомонили наперебой, пиная его локтями, чужестранка ускользнула за новым кувшином. Анкарат смотрел на друзей, гордился и не узнавал. Эти свободные, шумные, смелые ребята как будто всегда здесь и жили. Лихорадочный свет каньонов, пыль, голод – всё теперь так далеко.

Да, далеко – но забывать об этом Анкарат не собирался. Даже здесь, в шумной чайной, сквозь плеск воды, сквозь жёлтые всполохи ягод, смех друзей и хмельной шум вина в голове – Анкарат слышал, как в жилах земли движется, бьётся золотой кровоток. Как вытачивают его русла сотни магических знаков. Эти знаки чертили и прежние чародеи, те, что давно сошли в землю чёрной золой, смолянистой кровью, и нынешние – те, кто станет частью земли позже. Об этом обычае Гриз вычитал в маминых книгах. Рассказывая, усмехался скошенной, болезненной улыбкой, спрашивал: как думаешь, Рамилат не решит, что ей нужен такой ритуал? А если решит – моя кровь сгодится?

Хоть Анкарат и помогал Килчу, русло силы квартала оживало чересчур медленно. Килча всё ещё не простили, а значит, подняться в город он пока что не мог. Килч передал маме письмо, Анкарат надеялся, что этого хватит, но на следующий день Гриз рассказал, как мама бросила свиток в огонь, едва мазнув взглядом: если хочет говорить, пусть приходит сам, где он, почему так долго?

Нужно было действовать быстрее.

Анкарат позвал солнце, отогнал спутанный рой знаков. Попытался дотянуться до квартала, хотя бы вспомнить, как звучит там кровоток земли. Но стоило подумать о ничейной земле – всё стихало, кроме стука собственной крови в горле, в висках, под раскалёнными веками…

– Эй! – Прикосновение, лёгкое, как бабочкино крыло, скользнуло по закрытым глазам, потом – по стиснутой в кулак ладони. – Ты, что ли, грезишь?

Анкарат заставил себя очнуться.

Чужестранка стояла рядом, чуть склонив голову к плечу. Смотрела внимательно, серый жемчуг глаз потемнел.

– Просто задумался. – От близости к жилам земли во рту пересохло, Анкарат подхватил свою чашу, выпил залпом.

– И что же, твоего приглашения я не дождусь, предводитель?

– Да чего там, оставайся! – Вино не гасило жажду, нет, только раскаляло кровь, шум и грохот её заглушали мир. Чужестранка опустилась на край скамьи возле Анкарата, положила подбородок на переплетённые пальцы. Приблизился её запах – прохладной воды, лесной тишины, незнакомых цветов. Ребята примолкли, смотрели с восхищённой завистью – Анкарату такие взгляды не нравились, но стали уже привычны.

– Как тебя зовут? – повторил он вопрос из далёкого дня, из времени, когда ещё не знал правду о Килче, Верхнем городе и цене здешней свободы.

– Таэ, – выдохнула чужестранка и зыбко улыбнулась: – Так в наших краях зовут одну печальную звезду. Поздней осенью её свет осыпается с неба, и море от него остывает, становится опасным, горьким и тёмным, как глаза кирентемиш. В середине зимы она горит как осколок льда в темноте. Оживает только весной – для вас это время Рассвета.

Теперь, когда чужестранка говорила долго, Анкарат заметил, какими странными, струящимися стали знакомые слова. И не только знакомые.

– Что такое «кирентемиш»? – спросил он.

– Это проклятье, – ответила серьёзно, и тени вокруг стали резче, черней, черней и огромней – зрачки. – Может разрушить мир.

Подхватила чашу Анкарата, плеснула ещё вина, закружила в ладони, вращая запястьем:

– Видишь? Спокойное море превращается в вихрь, всё что в его волнах, теряет свою суть, меняется навсегда.

Вино в чаше кружилось, повинуясь её движению.

– А что же земля?

Чужестранка задумалась, подбирая слова. А потом произнесла:

– Вся магия, вся жизнь на том берегу – море, – и протянула чашу Анкарату.

Вино и правда оказалось горьким и тёмным, со вкусом незнакомой зимы, отзвуком печали неизвестной звезды. Но оно отогнало жажду, иссушающий голос подземных жил.

– Расскажи ещё, – попросил Анкарат.

– Только не такие страшные сказки рассказывай, – буркнул Курд.

Глаза чужестранки посветлели, голос вновь заструился легко и прозрачно. Она заговорила – о лесах, растущих прямо из воды, об амулетах из ракушек, отгоняющих дурные сны, об изумрудных холмах, высоких, как горы, о людях музыки, что бродят меж этих холмов… Говорила без тоски, почти равнодушно – о том, что устала от зимнего света печальной звезды, чёрных холодных дождей, размытых дорог, городов, в которых нет настоящей власти или порядка, лишь колдовство – морское, лесное, небесное. О том, как горячее здешнее солнце, раскалённое небо расплавили эту тоску, согрели, дали другую судьбу.

Чужая страна в этом рассказе казалась утренним миражом, прозрачным и лёгким, но перед глазами у Анкарата всё кружила, кружила горькая темнота.

– Вряд ли для путешествия такая история – хороший знак, – сказал Курд по пути обратно, – ну, про проклятье.

Впереди дрожали сигнальные огни башен, в шагах отдавался близкий пульс гарнизона.

– Ерунда, – сказал Анкарат, – я не боюсь проклятий, а значит, и вам они не страшны.

Анкарат не стал спрашивать разрешения Ариша, чтобы привести ребят в гарнизон. Просто пришёл вместе с ними. Друзья озирались, рассматривали убранство покоя, в котором Ариш говорил о делах: на стенах карты ближайших улиц города и незнакомых пространств вокруг, стойка с оружием в дорогих ножнах, полки с золочёными кувшинами и чашами. На низком столе по правую руку от кресла – запертая шкатулка. Анкарат знал, что в ней. Красноватый блеск камня, даже невидимый, щекотал сердце.

Неважно.

Анкарат всё равно сильнее.

Поймал пульс гарнизона и заговорил:

– Они нужны мне, чтобы помочь в твоём деле. Им я могу доверять.

Анкарат знал: Ариш пожалеет, что пытался его подчинить. И, похоже, Ариш тоже это подозревал.

Зрачки его сузились, посверкивали, как змеиные клыки.

– Действительно можешь?.. – Голос как шелест в песке.

Имра кашлянул, братья стали переговариваться чуть слышно. До Скалы Правосудия они не встречали Ариша, для них он был настоящий начальник гарнизона, а ещё – свидетель их малодушия. Вопрос Ариша был не для Анкарата. Для них. Их сомнения холодили спину.

Не страшно. Его уверенности хватит.

– Да, – отчеканил Анкарат, – действительно могу.

Ариш помедлил, пробежался пальцами по закрытой шкатулке.

– А вы что думаете, ребята? На Скале Правосудия вы благодарили за возможность вернуться к прежней жизни. Правда готовы от неё отказаться? Не боитесь, что Правитель… не поймёт такой перемены?

– Он поймёт, – Анкарат откликнулся вместо них, – а если нет, я объясню. Они нужны мне.

– Что ж, раз нужны, – усмехнулся Ариш, – пусть остаются. Пусть попробуют.

Велел ребятам подождать во дворе, Анкарата попросил задержаться. Анкарат ждал разговора о квартале отверженных и их крови, непригодной для Верхнего города, ждал угроз, ждал, что придётся вновь слиться с силой гарнизона и попросить его помощи, чтобы удержаться в сознании.

Но Ариш заговорил о другом:

– Ты слишком доверчив. Они тебя предали – там, где люди не лгут. Такие всегда предают снова.

Полыхнул гнев, прогорклый, горячий, захотелось ударить, спорить – но сейчас было не время.