Десять последних желаний

Оно было тёмным, с потрескавшимся лаком, а клавиши слегка пожелтели. Хлоя осторожно коснулась одной из них, и слабый, дрожащий звук прорезал тишину.

– Это лучшее, что я могу предложить, – сказал мужчина, облокотившись на дверной косяк.

– Я согласна, – ответила она, чувствуя, как в груди снова разливается тепло.

Теперь у неё был инструмент. Но хватит ли её, чтобы вернуть себе то, что она утратила?

***Вечерние огни едва пробивались через плотные шторы её комнаты, создавая мягкий полумрак. В углу стояло то самое пианино, тёмное и слегка обшарпанное, но в его форме была какая-то суровая грация. Хлоя провела пальцами по крышке, ощутив шероховатость дерева.

Она села за инструмент, выпрямила спину, будто возвращаясь в детство, когда бабушка строго следила за её осанкой. Медленно открыла крышку, и клавиши встретили её своим пожелтевшим блеском.

– Ну что, давай попробуем, – прошептала она, больше себе, чем инструменту.

На столе лежали бабушкины записи. Хлоя выбрала простую пьесу, которую раньше играла с лёгкостью. Ноты казались до странности знакомыми, но пальцы, напротив, были чужими.

Она нажала первую клавишу. Звук оказался грубым, резким. Хлоя поморщилась, но продолжила. Правая рука дрожала, запинаясь на каждом втором аккорде, а левая будто и вовсе забыла, как двигаться.

Через несколько минут, когда мелодия оборвалась на очередной фальшивой ноте, Хлоя откинулась на спинку стула и прикрыла лицо руками.

«Это же было так просто, – подумала она. – Почему теперь кажется, что я пытаюсь выучить что-то заново?»

Из-за закрытой двери послышался стук.

– Входи, – устало сказала она.

В комнату заглянула мать.

– Я слышала, ты играешь, – сказала она с лёгкой улыбкой. – Знаешь, это звучало… почти как в детстве.

– Почти, – горько усмехнулась Хлоя.

Мать вошла, осторожно прикрывая за собой дверь, и присела на краешек кровати.

– Это нормально, что что-то не получается сразу. Ты столько лет не играла, – мягко сказала она.

– Знаю. Просто… Я думала, что это будет легче.

Мать вздохнула и, словно что-то вспомнив, посмотрела на бабушкины ноты.

– Помнишь, как бабушка говорила, что музыка – это не просто техника? Это чувство. Иногда важно просто играть, не думая о правильности.

Хлоя хмыкнула, но её взгляд всё же вернулся к клавишам.

– Попробуй ещё раз. Не ради результата, а ради удовольствия.

Мать вышла, оставив её одну. Хлоя взглянула на ноты, затем отбросила их в сторону. Она положила руки на клавиши и начала играть без плана, позволяя звукам формироваться сами собой.

Звуки были далеки от совершенства, но они начали складываться в нечто цельное. Простые мелодии всплывали в её памяти, как кусочки давно забытого сна.

С каждым нажатием клавиши она чувствовала, как ржавые шестерёнки её воспоминаний начинают вращаться. Вспышками приходили образы: бабушка, поправляющая её руки; отец, слушающий её игру из соседней комнаты; солнечные лучи, падающие на старое пианино.

Её пальцы замедлились, и мелодия растворилась в воздухе. Она посмотрела на инструмент и ощутила странное чувство – смесь облегчения и надежды.

Музыка не забыла её. Она просто ждала, пока Хлоя вспомнит, как её слушать.

***Зал был освещён мягким светом хрустальных люстр. Ряды красных бархатных кресел постепенно заполнялись. Шорох платьев, негромкие разговоры – всё это сливалось в общий фон, который подогревал напряжение в сердце Хлои.

Она стояла за кулисами, спрятав руки за спину, чтобы никто не заметил, как они дрожат. На ней было простое чёрное платье, в котором ощущалась удивительная лёгкость. «Оно не должно отвлекать от музыки», – сказала мать, когда они выбирали наряд.

В кармане её жакета лежала старенькая записка с пожеланиями бабушки. Хлоя перечитывала её десятки раз, и слова уже отпечатались в её памяти: «Играешь не для них, а для себя. А если играешь с душой, то найдёшь отклик».

Когда объявили её имя, зал затих. Она вышла на сцену под лёгкий шелест аплодисментов. Взгляд автоматически скользнул по первому ряду: мама, отец, сестра, а рядом с ними пустое место – бабушкино.

Она сделала вдох и села за рояль. Клавиши казались прохладными, словно ждали её прикосновения.

Хлоя начала играть. С первых звуков зал наполнился густым, насыщенным звучанием, которое, казалось, проникало в самую глубину души каждого, кто слушал. Это была пьеса, которую она выбрала с особым трепетом, – та самая мелодия из бабушкиных записей, дополненная её собственными импровизациями.

Она играла так, как никогда раньше. Её пальцы скользили по клавишам, выстраивая мелодию, которая отзывалась эхом не только в зале, но и в её сердце. Музыка была не просто звуками – это был её разговор с прошлым, со всеми неисполненными надеждами и маленькими победами.

Сначала она не поднимала головы, но, поддавшись внутреннему порыву, наконец взглянула в зал. Люди слушали, заворожённые, будто каждый звук был частью чего-то большего, чем просто концерт.

К финальной ноте зал разразился аплодисментами. Хлоя поклонилась, сердце колотилось, будто готово было вырваться наружу. Она чувствовала себя живой, настоящей.

Но когда она вновь села за рояль для второй пьесы, в зале стало тише. К её удивлению, люди начали вставать и тихо уходить, не дожидаясь продолжения.

Сначала она думала, что это ей кажется, но вскоре ряды действительно начали пустеть. Она продолжала играть, будто ничего не замечая, но каждый хлопок двери отдавался в её сознании резким звуком.

К моменту, когда она закончила последнюю ноту, зал был почти пуст. Остались только мама, отец, сестра и… бабушка. Она сидела на том самом месте, где всегда мечтала её увидеть, и смотрела на Хлою с лёгкой улыбкой, в глазах которой читалась гордость.

– Спасибо, что пришли, – прошептала Хлоя, чувствуя, как слёзы катятся по её щекам.

В этот момент она поняла, что достигла своей мечты. Но что-то внутри неё сжалось. Она вспомнила слова бабушки: «Музыка – это не для них, а для тебя».

Хлоя опустила крышку рояля, обвела взглядом своих близких и ощутила странное тепло. Они были её публикой, её вдохновением, её домом.

Зал опустел, но для неё остались те, кто всегда был рядом. Это был её настоящий аплодисмент.

Хлоя долго смотрела на зал, словно не веря своим глазам. Бабушка сидела на своём месте, выпрямив спину, как всегда, когда была чем-то восхищена. Лёгкая улыбка тронула её губы, а глаза блестели в приглушённом свете.

Не помня себя, Хлоя встала и спустилась с возвышения сцены, будто притягиваемая невидимой силой. Тишина зала усиливалась каждым её шагом, звук каблуков отдавался гулким эхом.

Когда она подошла ближе, бабушка подняла на неё взгляд, полный тепла.

– Бабушка… – голос Хлои дрогнул, и она застыдилась собственных слёз, чувствуя, как те скапливаются в уголках глаз.

– Ах, милая моя, ты играла так, как я всегда мечтала, – мягко сказала бабушка, её голос звучал негромко, но проникновенно.

Хлоя опустилась на колени перед ней, ловя каждое слово, каждую эмоцию в её голосе.

– Я скучаю по тебе… – прошептала она, будто боялась разрушить это хрупкое мгновение.

– Знаю, – бабушка положила руку на её щёку, и прикосновение оказалось таким тёплым, таким настоящим, что Хлоя невольно зажмурилась, чтобы удержать момент. – Но я всегда с тобой. Всегда была и всегда буду.

Хлоя хотела сказать так много, задать десятки вопросов, но слова застряли в горле. Вместо этого она просто сидела, прижавшись к бабушкиной руке, наслаждаясь этим коротким мгновением.

– Ты уже сделала больше, чем могла мечтать, – тихо сказала бабушка, её голос звучал так, будто он доносился издалека. – Не гонись за чужими аплодисментами, милая. Они приходят и уходят. А вот ты… ты остаёшься.

Хлоя хотела что-то ответить, но её взгляд замер на бабушке. Та улыбнулась ещё шире, глаза стали мягче, и вдруг она начала исчезать, будто её уносил ветер.

– Нет… нет, пожалуйста, не уходи! – Хлоя потянулась к ней, но вместо её руки поймала лишь воздух.

Тяжесть пустоты накрыла её, когда бабушка растворилась полностью. Остались только тени и тишина.

Она огляделась. Зал был пустым. Всё, что осталось, – это мягкий свет прожектора, освещавший её фигуру. Казалось, этот свет подчёркивал её одиночество, превращая огромный зал в холодную, безжизненную сцену.

Хлоя медленно поднялась, чувствуя, как ей не хватает воздуха. Она повернулась в сторону сцены, но даже её рояль теперь выглядел чужим, словно он был лишь декорацией в пьесе, которая закончилась.

Она стояла одна, окружённая тишиной, и думала о словах бабушки. «Ты остаёшься». Но что это значит, если не с кем остаться?

Свет прожектора начал меркнуть, и Хлоя вдруг поняла: это не пустота, это свобода. Она осталась, чтобы начать заново.

В кромешной тьме Хлоя медленно поднялась на сцену, ощущая, как её шаги становятся всё легче. Она взглянула на рояль, на место, где она только что играла, будто это была не она, а кто-то другой. Всё, что происходило сейчас, казалось ей странно знакомым, словно она читала книгу, уже зная её конец, но всё равно не могла оторваться от страниц.

Она опустилась на край сцены, свесив ноги, и посмотрела в пустоту зала. Там больше никого не было – ни бабушки, ни её родителей, ни тех, кто когда-то кричал «браво». Остались только мягкие очертания пустых кресел, затянутые в тени, и слабый шорох ветра, будто где-то далеко открылась дверь.

Её пальцы машинально заскользили по гладкой поверхности сцены, а мысли начали кружить, как осенние листья, неспешно падающие на землю.

Когда она впервые прикоснулась к клавишам, ей было всего семь. Тогда музыка казалась ей чем-то магическим, чем-то, что может исцелять и разрушать одновременно. Её бабушка, единственный человек, кто верил в её мечты без оглядки, тогда сказала: «Музыка – это разговор души».

«Душа», – подумала Хлоя, ощущая, как в груди что-то замирает. Разве она по-настоящему знала, что это значит? Всё, что она делала, каждую ноту, каждое движение пальцев – всё это было ради кого-то другого. Ради бабушки. Ради аплодисментов. Ради мечты, которая так долго жила в её голове, что стала казаться единственной целью её существования.

Но теперь, сидя в этом пустом зале, она впервые почувствовала что-то иное. Не сожаление и не радость, а… спокойствие. Всё, что ей нужно было – это этот миг, эта сцена, эта музыка, которая, казалось, всё ещё звучала в её голове.

«Я сыграла, – подумала она, подняв голову вверх, где свет прожектора таял, будто утренний туман. – Я сыграла так, как всегда мечтала. А это значит, что я смогла».

Слёзы стекали по её щекам, но Хлоя даже не пыталась их вытереть. Она не знала, было ли это счастье или грусть, но это ощущение переполняло её до краёв.

Она посмотрела в зал, в тот момент, когда последний луч света угасал. Её бабушка была права: аплодисменты приходят и уходят. Но те, кто любит тебя, остаются – в воспоминаниях, в музыке, в каждом ударе твоего сердца.

Сцена растворялась во тьме, но внутри Хлои вдруг разгорелось понимание. Одно из её желаний исполнилось. Она прожила целую жизнь – каждый аккорд, каждый шаг, каждую ноту. И хотя это длилось всего несколько мгновений, ей хватило, чтобы понять главное.

Это была не просто музыка. Это была её история. История, которую она сыграла для тех, кто остался в её сердце.

2. Снова побывать в доме бабушки

Хлоя сидела за столом в гостиной, окружённая привычным полумраком своей квартиры. Углы комнаты скрывались в мягкой тени, а на деревянной поверхности перед ней лежал старый альбом, страницы которого хранили следы времени. Пальцы касались края одного из снимков – маленький дом с покосившейся крышей, окружённый яблонями, листья которых всегда казались слишком зелёными, слишком настоящими, чтобы быть реальностью. Дом её детства, дом, который пах пылью, мускатным орехом и печёными яблоками.

Она никогда не была склонна к излишней сентиментальности, но этот снимок пробудил в ней почти болезненное чувство утраты, будто кто-то открыл давно запертый сундук воспоминаний. Ей казалось, что она вновь слышит стук деревянных половиц, когда босые ноги бегут по коридору, смех бабушки, звучавший из кухни, где всегда кипела какая-то невидимая жизнь. Хлоя чувствовала запах лаванды, исходивший от пледа, которым бабушка укрывала её по вечерам, и аромат чёрного чая, насыщенного сладкими специями.

Она взяла фотографию, прищурившись, чтобы лучше разглядеть детали. Там, за крыльцом, бабушка сидела в своём любимом кресле-качалке с улыбкой, полной теплоты. Это был тот редкий момент, который можно назвать совершенством: дом, бабушка, бесконечное небо над их головами. И в этом совершенстве было что-то болезненное – напоминание о том, что такие моменты ускользают, как вода сквозь пальцы.

В её памяти дом всегда был островком безопасности, маленькой вселенной, где ничего не могло пойти не так. Именно там Хлоя впервые узнала, что значит быть любимой, что значит принадлежать месту, которое принимает тебя без условий. Вспомнилось, как она играла в саду, прячась за старым дубом, в то время как бабушка хлопотала у окна. Или как они пекли вместе пирог, и тесто липло к её пальцам, а бабушка лишь смеялась и подсказывала, как правильно раскатывать его.

И всё же теперь, сидя за этим столом, она понимала: её воспоминания были лишь осколками, а целое давно утеряно. Бабушка умерла три года назад, и с тех пор в жизни Хлои появилась странная пустота, которую она не могла заполнить ни работой, ни новыми знакомствами, ни даже книгами, которые она любила.

Фотография словно звала её обратно. Дом, оставшийся где-то в глубинах её памяти, казался ей чем-то недостижимым, мифическим. Но в то же время желание увидеть его снова становилось всё сильнее, заполняя каждую её мысль.

Она отложила фотографию в сторону, но чувство, которое она пробудила, не отпускало. Хлоя медленно поднялась и подошла к окну. Внизу, на улице, шумел город – машины, сирены, голоса. Она смотрела на этот хаос и чувствовала себя оторванной, будто весь этот мир, такой яркий и живой, был где-то далеко от неё.

«Как же я давно там не была», – подумала она, прижав ладони к стеклу. Мысль посетить дом бабушки появилась внезапно, но укоренилась с какой-то пугающей скоростью. Возможно, это было глупо. Возможно, этот дом уже давно продан, заброшен, уничтожен. И всё же Хлоя чувствовала, что должна вернуться.

Вернуться, чтобы вспомнить. Чтобы увидеть всё снова, в последний раз. Чтобы вновь почувствовать то тепло, которое она утратила. Она не знала, что именно ищет – утешение, ответы или просто возможность вернуться в те дни, когда жизнь казалась проще.

И всё же где-то внутри неё зародилось странное чувство, словно дом ждал её так же, как она ждала встречи с ним. Словно это было не просто желание, а что-то большее.

За окном вечер медленно опускался на город, растворяя яркость дня в размытой серости. Хлоя всё ещё стояла у окна, хотя время, казалось, утекло мимо неё, как вода по камням в ручье. Она думала о доме бабушки – о том, как его стены хранили звуки, запахи и даже эмоции, которых больше нет в её жизни. Этот дом был чем-то большим, чем просто место; он был якорем, точкой отсчёта, откуда началась её история.

Она отвела взгляд от окна и вернулась к столу. Фотография всё ещё лежала там, подсвеченная мягким светом настольной лампы. Отчего-то она не могла отвести от неё глаз – будто маленький прямоугольник бумаги стал порталом, открывающим путь в прошлое.

Хлоя снова взяла её в руки и вгляделась в детали: ветка яблони, почти заслоняющая крышу, узкая тропинка, ведущая к крыльцу, и старые ставни, которые всегда скрипели на ветру. Все эти мелочи, такие обыденные в детстве, теперь казались ей символами чего-то утраченного.

Она помнила, как часто мечтала вернуться туда, но её планы всегда срывались – работа, заботы, бесконечная череда повседневных обязанностей. Но теперь, держа в руках это напоминание о прошлом, она почувствовала, что больше не может откладывать.

Словно по инерции, она взяла телефон и начала искать информацию. Поисковая строка услужливо подсказывала адрес, который Хлоя набрала, руководствуясь памятью. Дом, судя по всему, ещё существовал, но его фотография на сайте недвижимости вызвала у неё смешанные чувства. Там был тот же фасад, та же яблоня на переднем плане, но что-то изменилось. Это был не тот дом, который она знала, не тот, что жил в её воспоминаниях.

Она замерла, пальцы застыли на экране телефона. Её сердце билось чуть быстрее, чем обычно, а в груди разлилось тёплое, но тревожное чувство. Дом всё ещё был там, но принадлежал ли он ей?

Вопросы роились в её голове: кто там живёт теперь? Узнает ли она те стены, те комнаты, которые когда-то были её маленьким миром? Но был и другой вопрос, более важный: сможет ли она найти там то, что потеряла?

Хлоя встала, чувствуя странное возбуждение, смешанное с каплей страха. Её рука машинально потянулась к сумке, лежавшей на стуле, и она вдруг поняла, что готова отправиться прямо сейчас. Она знала, что это порыв, возможно, необдуманный, но этот импульс казался ей единственно верным.

Вещи собирались быстро: ноутбук, несколько тёплых вещей, старый дневник, который она давно не открывала. Всё это перекочевало в её сумку за считанные минуты, а вместе с этим – и её решимость.

На пороге своей квартиры Хлоя остановилась. Её взгляд ещё раз задержался на фотографии, которую она аккуратно положила в передний карман сумки. Она выключила свет и вышла в ночь, полную звуков – шум машин, редкие голоса, шорохи листвы под ветром.

Уже на улице она почувствовала, как её охватывает странное спокойствие, почти уверенность. Это было не просто желание посетить дом бабушки – это было больше. Словно она интуитивно понимала, что этот шаг изменит что-то важное в её жизни. Такси довезло её до вокзала. Полусонный город мелькал за окном, и Хлоя позволила своим мыслям дрейфовать, пока машина двигалась сквозь ночь. Внутри неё просыпались воспоминания, как давно забытые мелодии. Она думала о том, как бабушка рассказывала ей сказки, сидя в кресле у камина, или как они вместе играли в карты, смеясь над её наивными попытками понять правила.

Всё это казалось такими яркими, почти осязаемыми. Но чем ближе она приближалась к вокзалу, тем отчётливее понимала: эти воспоминания – не просто прошлое, это её настоящее. Она едет не к дому, а к самому себе, к тому, что осталось за дверями времени.

Поезд уже стоял у платформы. Внутри было пусто, как в фильме, где все герои исчезли, оставив одну лишь главную героиню. Хлоя устроилась у окна, глядя на проплывающие мимо огни ночного города.

В это мгновение она почувствовала, что начала возвращаться. Не к бабушкиному дому, а к той Хлое, которую потеряла.

Поезд остановился с мягким скрипом, и Хлоя ощутила, как её сердце забилось быстрее. Она спустилась с последней ступеньки вагона на платформу, чувствуя под ногами прохладный бетон. Воздух здесь был другим, не таким, как в городе: он был густым, насыщенным запахами мокрой земли, увядающих листьев и едва уловимой сладости, исходящей от далёких садов. Этот запах словно мгновенно перенёс её назад во времени, когда, будучи ребёнком, она с упоением бегала по этим самым улицам, пока бабушка смотрела на неё издалека, улыбаясь.

Дорога к дому была знакомой до боли, но сейчас казалась чужой. Улицы, когда-то такие оживлённые, будто погрузились в глубокий сон, и только редкие светлячки фонарей освещали пустую мостовую. Дом бабушки находился на окраине, вдали от центральной площади и шума. Каждый её шаг отдавался в ночной тишине приглушённым эхом, а мысли кружили, будто листья, опавшие с деревьев.

Когда дом появился перед её глазами, Хлоя остановилась, не осмеливаясь подойти ближе. Вот он – почти такой же, как она его помнила: старые деревянные ставни, облупившаяся краска на дверной раме, и та самая яблоня, раскинувшая ветви, словно приветствуя её. Всё это было как на фотографии, но реальность оказалась острее.

Хлоя шагнула вперёд, чувствуя под ногами мягкую траву. Она остановилась у калитки, которая заскрипела, будто пытаясь заговорить с ней. Взгляд её упал на тропинку, ведущую к крыльцу. Это был тот самый путь, по которому она бежала когда-то, держа в руках плетёную корзину с яблоками, или возвращалась из леса с охапкой цветов. Сейчас же всё казалось застенчиво замершим, как будто дом не ждал её, а боялся.

Её пальцы слегка дрожали, когда она нажала на ручку двери. Она отворилась с лёгким усилием, выпуская навстречу волны застоявшегося воздуха, пропитанного старостью и чем-то неуловимо знакомым. Хлоя сделала шаг внутрь, её каблуки гулко застучали по дощатому полу. Внутри всё было почти так, как она помнила: тот же выцветший ковёр, который бабушка когда-то называла «подарком из столицы», деревянный стол, покрытый скатертью с узором в виде жёлтых подсолнухов, и старинные часы на стене, которые застыли на каком-то неведомом времени.

Каждая деталь была острой, словно кусок разбитого стекла, и её взгляд метался, жадно вбирая всё, что казалось знакомым. Она подошла к шкафу в углу комнаты, распахнула дверцы и увидела посуду, заботливо выставленную в ряд: чашки с трещинами, но каждая из них была частью её воспоминаний. Она провела пальцем по краю одной из них, и её охватило чувство, похожее на лёгкую дрожь, будто она касалась не вещи, а самой памяти.

Хлоя направилась в следующую комнату, ту, где раньше стояло старое бабушкино кресло. Оно всё ещё было там, обтянутое той же самой выцветшей тканью. На его подлокотнике лежал плед – тот самый, в который бабушка кутавалась зимними вечерами. Хлоя медленно опустилась на край кресла, не смея занять его полностью, словно боялась нарушить невидимые правила.

Её взгляд задержался на полке с книгами. Эти книги были её детством: сказки, которые бабушка читала вслух, пока Хлоя устраивалась на ковре у её ног. Она подошла ближе, провела рукой по корешкам и достала одну из них. Страницы пожелтели, а запах бумаги смешался с ароматом времени. Она открыла книгу и увидела в углу титульного листа знакомый аккуратный почерк: «Для моей Хлоечки, с любовью. Бабушка».

Это было как раз в тот год, когда они с бабушкой собирали букеты в лесу, а затем сушили цветы, чтобы оставить их между страницами. Хлоя открыла несколько страниц – между ними лежала тонкая веточка лаванды, ставшая ломкой, но всё ещё сохранявшая свой аромат. Она поднесла её к лицу, вдохнула этот едва уловимый запах и почувствовала, как глаза наполнились слезами.

Она оглянулась. Дом был пуст, и эта пустота стала особенно ощутимой, когда свет, пробивающийся из окна, начал меркнуть. Казалось, само время остановилось внутри этих стен, и Хлоя оказалась пленницей не только прошлого, но и собственного сердца.

Тогда она услышала шёпот ветра за окном, будто дом говорил с ней. Ей казалось, что стены, тропинки, ветви яблони – всё это пыталось сказать ей что-то важное. Что-то, что она пока не могла понять, но знала: это откроется ей, когда она будет готова.

Хлоя сделала ещё один шаг вперёд, вглубь дома, туда, где когда-то была кухня. Там, за дверью, должно было быть ещё что-то, ещё одна тайна, которую ей предстояло открыть.

Хлоя замерла на пороге кухни, как будто ей не хватило смелости переступить эту невидимую черту. Эта комната была сердцем дома, его центром, который соединял всё воедино. Здесь тёплый запах свежеиспечённого хлеба смешивался с мягким потрескиванием дров в плите, а шумное воркование чайника было похоже на разговор старого друга. Сейчас же тишина, царившая здесь, казалась почти ощутимой, будто воздух застыл, ожидая её первых шагов.

Она вошла, неосознанно замедлив движения, и её взгляд тут же скользнул к столу у окна. Всё было почти так, как она помнила, но что-то едва уловимо изменилось. Скатерть, раньше такая белоснежная, была слегка выцветшей, а на её краях виднелись следы времени – нити, выбившиеся из ткани. На подоконнике всё так же стояли горшки с цветами, но их листья были сухими, словно хозяева давно покинули дом, оставив его наедине с памятью.

Хлоя подошла ближе, её пальцы коснулись деревянной спинки стула, на котором когда-то сидела бабушка, не спеша помешивая варенье. Её образ внезапно всплыл перед глазами: старенький фартук с вышивкой, мягкий голос, шутки, которые всегда звучали так буднично, но запоминались навсегда.

Она потянулась к шкафу у стены, где раньше хранились баночки с травами и специями. Вскрыв одну из дверей, она обнаружила полупустую полку, на которой стояли стеклянные банки. Одна из них была заполнена до половины засушенными лепестками ромашки. Хлоя сняла банку, осторожно открутила крышку и вдохнула запах – это был тот самый аромат, который всегда ассоциировался у неё с бабушкиным вечером: травяной чай, убаюкивающий теплотой.

Её взгляд задержался на плите, рядом с которой висел зачернённый от времени ковшик. Она подошла ближе, положила руку на его деревянную ручку, и тут же перед её мысленным взором всплыла сцена из прошлого. Она, маленькая девочка, стоит на кухне, тянется к столу, а бабушка с улыбкой пододвигает ей чашку с горячим какао.