скачать книгу бесплатно
Товарищ и однокашник Ю. Афанасьева легендарный подводник П. Д. Грищенко в те роковые июньские дни тоже находился в Либаве. Но Петр Денисович успел вывести свою ставшую вскоре знаменитой подводную лодку (минный подводный заградитель «Л-№3») в море.
П. Грищенко вспоминал:
«Корабль его уже полгода как пришел в Либаву на ремонт. Тогда же Афанасьев высказал свое сомнение: гнать корабли из Ленинградской базы на ремонт больше чем за тысячу километров в Либаву, которая находится в сотне километров от фашистской границы, – это по меньшей мере неразумно. Но эти вопросы не в компетенции командиров кораблей. Это уже стратегия…»
Незадолго до начала судебного заседания Грищенко случайно встретил Афанасьева в Таллинне, в штабе флота. Встретил и с трудом узнал друга. Еще недавно пышущий здоровьем, всех поражавший красотой и гордой осанкой, Афанасьев «сейчас как-то обмяк, смотрел он, казалось, куда-то в сторону».
Грищенко спросил с тревогой:
– Что случилось? Почему ты здесь?
Афанасьев тихо-тихо, сквозь слезы, поведал другу о своей беде:
– Я ведь теперь подследственный. Через два часа в малом зале меня будет судить ревтрибунал. Но верь мне, я не виновен. Так и передай нашим однокашникам – Юрий Афанасьев не виновен. Он выполнял приказ командира Либавской военно-морской базы.
Протянув Грищенко обе руки и почти рыдая, Афанасьев прошептал:
– Прощай дружок, не поминай лихом.
– За что же, Юрий? Я не верю.
– Да никто не верит, кроме прокурора и комфлота. Доказать не могу, приказ был дан мне лично по телефону: «Назначаю вас, товарищ Афанасьев, старшим по уничтожению всех кораблей, стоящих на ремонте, а также приказываю взорвать склады боеприпасов и топлива. Срок исполнения – немедленно. По выполнении приказа – явиться в штаб базы и доложить мне лично.
В тех же воспоминаниях П. Грищенко приводит слова Афанасьева о том, что на очной ставке с ним Клевенский это отрицал: «Такого приказа, – заявил он следователю, – я не давал. Акт уничтожения базы – это самовольство, паникерство и трусость самого Афанасьева»[57 - Морской сборник, №6, 2001. с. 76.]
После этого судьба командира эсминца была практически решена.
Суд состоялся 19 июля 1941 года и был скоротечным. Как и предписывалось по законам военного времени. Председательствовал на процессе председатель трибунала флота диввоенюрист В. Колпаков.
Прокурор был суров. В голосе металл. Каждая фраза припечатывает, обличает, не оставляет надежд на объективную и взвешенную оценку происшедшего:
– В тяжелую годину корабли так нужны флоту. А вы их взорвали!
Подсудимый пытался говорить спокойно, аргументируя свою позицию:
– Знаю, что нужны. Очень нужны. Но из двух зол приходилось выбирать меньшее. Хуже было бы, если бы корабли достались врагу. Вспомните, как поступили моряки-черноморцы в восемнадцатом году, когда белогвардейцы зажали их в Новороссийске. Мне так же, как и черноморцам, нелегко было поднять на фок-мачте корабля сигнал: « Погибаю, но не сдаюсь!». Мне было приказано: взорвать корабли, склады боеприпасов, продовольствия и топлива. Я горжусь, что успел вовремя выполнить приказ, и тем самым корабли и склады не попали в руки врагу. История меня оправдает.
В последнем слове подсудимый заявил:
– Я сказал всю правду. Трусостью я не страдаю. Прошу хоть рядовым бойцом, но отправить на фронт[58 - Показания цитируются по надзорному производству Главной военной прокуратуры №8549—55 по делу Афанасьева Ю. М., с.23.].
Трибунал не внял этой просьбе, приговорив Ю. М. Афанасьева к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение 29 июля 1941 года. Место захоронения Афанасьева неизвестно.
Так кто же он, Юрий Афанасьев, – герой или преступник?
Мнений на сей счет было высказано немало. Причем, с течением времени их меняли на диаметрально противоположные и конкретные люди, и ведомства, причастные к делу о взрыве эсминца «Ленин».
Трудным оказался путь к истине, нелегко давался вывод, к которому сегодня пришли практически все – решение Ю. М. Афанасьева было единственно верным.
Эти три слова – «единственно верное решение» – сегодня можно встретить на страницах мемуаров известных флотоводцев, в том числе и тех, от кого мог зависеть совсем иной исход дела[59 - Кузнецов. Н. Г. Курсом к победе. Воениздат. 1989. с.13; Трибуц В. Ф. Балтийцы вступают в бой. Калининград. 1972. с. 57.]. К сожалению, приходится констатировать, что В. Трибуц так и не нашел в себе мужества сказать правду до конца, покаяться в том, что большая доля вины за смерть героя лежит на нем.
Те же слова содержатся в подробном заключении Главного штаба Военно-морского флота от 2 февраля 1956 года: «…действия командира эскадренного миноносца „Ленин“ в сложившейся обстановке следует признать правильными»[60 - Надзорное производство ГВП по делу Афанасьева Ю. М. с.22—24.].
На основании выводов морских специалистов Главная военная прокуратура составила свое заключение и 19 мая 1956 года высшая судебная инстанция отменила приговор в отношении Юрия Михайловича Афанасьева, прекратив дело за отсутствием в его действиях состава преступления.
2. «Корабль считать погибшим»
Этой фразой из боевого приказа командующего Северным флотом вице-адмирала А. Г. Головко была поставлена последняя точка в истории эсминца «Сокрушительный». Из семи эсминцев, с которыми Северный флот встретил войну, «Сокрушительный» был одним из самых известных. С первого дня войны и до момента его гибели эсминцем командовал орденоносец капитан 3 ранга М. А. Курилех.
На счету командира и его команды имелось несколько боевых побед. Так, сопровождая 29 марта 1942 года конвой PQ-13, «Сокрушительный» вступил в сражение с обстрелявшим его немецким эсминцем типа «Редер» и нанес ему повреждения в районе второй трубы. Историки отмечают, что этот бой занимает особое место в истории морских баталий Великой Отечественной войны, поскольку это был единственный случай, когда советский надводный боевой корабль столкнулся и одержал победу над кораблем противника такого же класса. А 8 мая того же года в районе губы Ара эсминец «Сокрушительный» был дважды атакован немецкими самолетами, но, благодаря слаженным действиям личного состава, ему не только удалось избежать попаданий авиабомб, но и сбить один бомбардировщик. Всего же, менее чем за полтора года войны «Сокрушительный» сбил 6 самолетов врага[61 - Два из них – совместно с другими кораблями.], уничтожил артобстрелами около 2000 солдат и офицеров противника и мог бы стать вторым на Северном флоте гвардейским эсминцем. Мог бы. Но не стал.
Удача изменила Курилеху 20 ноября 1942 года. При сопровождении вместе с лидером «Баку» конвоя PQ-15, наши корабли из-за сильного шторма потеряли друг друга из виду и вскоре оба получили повреждения. На лидере оказались затопленными носовые отсеки. А на «Сокрушительном» в районе 178—180-го шпангоутов появилась трещина, и через несколько минут корма оторвалась и затонула вместе с шестью матросами[62 - В мемуарах А. Г. Головко – «кормовая часть отвалилась по 173 шпангоуту».]. Корабль с переломанными гребными винтами оказался в критической ситуации. Прибывшим к месту катастрофы эсминцам «Урицкий», «Куйбышев» и «Разумный» пришлось в тяжелейших условиях проводить спасательную операцию. С терпящего бедствие корабля удалось снять 191 человека.
После того, как эсминцы, проводившие спасательные работы, ушли в базу для дозаправки топливом, на «Сокрушительном» осталось 13 матросов, командир БЧ-3 старший лейтенант Г. Е. Лекарев и старший политрук И. А. Владимиров. Они затонули вместе с эсминцем, до конца выполнив свой воинский долг.
Надо сказать, что в исторической литературе сведения об общем числе погибших моряков разнятся. На сегодняшний день в списках, составленных поисковиками, приводятся фамилии 36 человек.
Вскоре после произошедшей трагедии состоялось заседание военного трибунала Северного флота, на котором капитан 3 ранга М. А. Курилех за проявленную трусость был приговорен к высшей мере наказания.
В конце ноября 1942 года адмирал А. Г. Головко сделал в своем дневнике запись, которую позже воспроизвел в мемуарах: «Курилеха придется отдать под суд. Это, бесспорно, трус, личность без стыда и совести… Курилех ушел с корабля 47-м, следом за ним заместитель – Калмыков и артиллерист Исаенко. Все – честь, совесть, долг затмила боязнь за свою жизнь. Ну что же, суд воздаст должное им»[63 - Головко А. Г. Вместе с флотом. Воениздат. 1960. с. 146—148.].
О том, что трибунал «воздаст должное», тогда ни у кого сомнений не было. Еще до суда, на заседании партийной комиссии при политуправлении Северного флота командир эсминца М. А. Курилех «за проявленную растерянность и трусость, за позорное и недопустимое для советского офицера поведение, выразившееся в уходе командира в числе первых с терпящего бедствие корабля» был исключен из партии[64 - Цит. по – Шигин В. В. Правда о «Сокрушительном». Морской сборник. №6—10. 2008.].
Между тем, вины командира в гибели эсминца установлено не было. М. А. Курилеху и другим, осужденным вместе с ним офицерам, вменялась одна и та же статья Уголовного кодекса – это статья 193—23 УК РСФСР (оставление погибающего военного корабля).
Известно, что корабли этого класса изначально предназначались для Балтийского моря и по своим мореходным качествам совсем не подходили для Баренцева моря. Они получали повреждения и при более слабых балтийских штормах. Поэтому каждая их встреча с суровым северным морем была сопряжена с большим риском. Вместе с тем, ни у кого не возникло сомнений в том, что Курилех грубо нарушил корабельный устав. Он покинул гибнувший корабль, вместе с другими осужденными, в первых рядах.
В книге капитана I ранга В. Шигина приведены бытовавшие среди ветеранов флота три основных версии поспешного оставления Курилехом эсминца: был пьян и, струсив, бежал; был серьезно болен, а потому матросы перенесли его на эсминец «Куйбышев»; и, наконец, – члены экипажа насильно переправили командира на другой корабль, не спрашивая его согласия[65 - Шигин В. В. Правда о «Сокрушительном». Морской сборник. №6—10. 2008.].
Сам М. А. Курилех на следствии и в судебном заседании трибунала объяснял этот свой шаг болезненным состоянием. Но его доводы не были приняты судом во внимание.
Интересные заметки о последнем походе «Сокрушительного» оставил машинист-турбинист эсминца П. И. Никифоров, отмечавший, что командир сказался тогда больным и был бережно, на руках, переправлен краснофлотцами на эсминец «Куйбышев». В госпитале, куда Никифоров попал после спасения, кто-то высказал мысль попросить у командующего флотом другой корабль и продолжать воевать на нем вместе со старым командиром. В этой связи решили направить Курилеху приветствие, написать которое и вручить адресату поручили Никифорову. В своих заметках он писал:
«В этот момент никто из нас не вспомнил очень важную статью Корабельного Устава о том, что командир с гибнущего корабля должен уходить последним. За то, что подготовил приветствие, меня вызвали к следователю, и я – единственный из матросов – присутствовал в качестве свидетеля на заседании военного трибунала. Оно проходило в Полярном при большом стечении офицеров. Приговор гласил: командира корабля капитана 3 ранга Курилеха и командира БЧ-2 капитан-лейтенанта Исаенко – расстрелять, старпому Рудакову и замполиту Калмыкову определить меру наказания – лишение свободы на 10 лет каждому, командира БЧ-4 Анисимова, доктора Иванова, командиров БЧ-1 Григорьева и БЧ-5 Сухарева направить в штрафной батальон на фронт»[66 - Сборник «Гангут». №7. 1994.].
Этот суровый приговор прозвучал 13 декабря 1942 года. А через месяц, когда жалобы осужденных были отклонены, расстрельный приговор в отношении капитана 3 ранга М. А. Курилёха и командира БЧ-2 капитан-лейтенанта И. Т. Исаенко был приведен в исполнение. Судимость с остальных сняли досрочно, с помощника командира эсминца О. И. Рудакова – в июле 1943 года. А в 1944-м он вернулся в Полярный, продолжил службу помощником командира эсминца «Громкий», затем – командиром эсминца «Доблестный». В 50-е годы Рудаков стал контр-адмиралом…
Адмирал А. Г. Головко писал в своих мемуарах:
«История с Курилехом – единственный случай на Северном флоте…, поступок Курилеха больше, чем личная трусость; это преступление командира, презревшего свой долг – священный долг: думать не о себе, а прежде всего о корабле и людях. Немало горьких размышлений вызвала у меня, да и не только у меня, история с Курилехом. Как говорится, ведь не бывало таких у нас в роду. То есть не было на Северном флоте ничего подобного с первой минуты войны. Анекдотический случай с бывшим командиром одной из „малюток“ Лысенко, допустившим ошибки в счислении, вышедшем в подводном положении к скалистому берегу Териберской губы и полагавшим в панике, будто противник вытягивает лодку магнитами на поверхность, не может идти в сравнение с поступком Курилеха…»[67 - Головко А. Г. Вместе с флотом. с. 151.].
Полагаю, не очень корректно писать об анекдотичности этого случая, поскольку он был квалифицирован военными юристами как тяжкое преступление, а его виновник – командир подводной лодки М-172 старший лейтенант Д. М. Лысенко был осужден военным трибуналом Северного флота. О чем, естественно, А. Г. Головко умолчал. Кроме того, адмирал «забыл» рассказать еще об одной истории, связанной с командиром подлодки Щ-422.
Лодка М-172 под командованием Д. М. Лысенко 11 июля 1941 года вышла в поход из Полярного в направлении к северо-востоку от острова Кильдин. Это был первый боевой поход «Малютки», ставший для ее командира последним.
Тридцатилетний Д. М. Лысенко действительно оказался неопытным командиром, вел себя в походе неуверенно, не мог точно определить курс и местонахождение лодки. Когда пошла вторая неделя похода, подводная лодка именно по этим причинам напоролась на прибрежные камни в Териберской губе. Из-за неумелых действий Лысенко, скомандовавшего «Полный вперед!», положение еще ухудшилось. После очередного удара о камни, началась паника. По показаниям очевидцев Лысенко в этой ситуации окончательно растерялся и совсем потерял способность управлять кораблем. Команду на всплытие отдал уже его помощник. В результате аварии носовая часть лодки оказалась существенно повреждена.
По окончании похода старший лейтенант Д. М. Лысенко был арестован, а затем предан суду военного трибунала. 3 августа 1941 года состоялся суд. Военный трибунал Северного флота приговорил Лысенко по ст.193—17 п. «а» УК РСФСР на 7 лет исправительно-трудовых лагерей. Вероятно – с отсрочкой исполнения приговора. Более точных сведений у автора не имеется, поскольку не удалось обнаружить приговор по этому делу. В исторической литературе отмечалось, что Лысенко был приговорен к расстрелу. К сожалению, автор в первом издании книги «Война на весах Фемиды» также допустил эту ошибку. На самом деле, Д. М. Лысенко не расстреляли и в исправительно-трудовой лагерь не направляли. После списания с подплава он занимался охраной рейдов Йоканьгской военно-морской базы, а в 1942—1944 годах служил минным специалистом частей Волжской и Каспийской военных флотилий.
В июне 1942 года военный трибунал Северного флота приговорил к расстрелу командира подводной лодки Щ-422 капитана 3 ранга А. К. Малышева. Однако командующий Северным флотом адмирал А. Г. Головко не написал об этом в своих мемуарах.
3. Почему память подвела адмирала Головко?
В истории с А. К. Малышевым до сих пор не все ясно. Официально он числится погибшим в результате воздушного налета 4 сентября 1942 года и похороненным на воинском кладбище в гор. Полярном. По другим данным – расстрелян по приговору военного трибунала Северного флота…
В отличие от Лысенко, капитана 3 ранга Малышев был опытным подводником. Он открыл боевой счет на Северном флоте – добился первой официально подтвержденной победы над врагом, потопив 12 сентября 1941 года транспорт «Оттар Ярл»[68 - Бывший норвежский пароход «Ottar Jarl».]. Это произошло в третьем боевом походе Щ-422, в районе Тана-фьорда. Торпеда была выпущена по команде Малышева с дистанции около 5 кабельтовых. В тот же день, ближе к вечеру, подлодка Малышева выпустила еще одну торпеду – по каботажному пароходу «Танахорн». Спустя много лет было точно установлено, что и эту цель Малышев поразил. Но торпеда по неизвестной причине не взорвалась.
После этого командира Щ-422 стала преследовать полоса неудач. Сначала ему пришлось досрочно возвращаться на базу, поскольку ударом незакрепленной переборочной двери раздробило во время шторма три пальца. В следующем походе Малышев безуспешно атаковал ряд транспортов противника и только 26 января 1942 года сумел расстрелять из 45-мм пушки норвежский мотобот «Морильд» и пленить его команду. Но на следующий день вновь промазал, не сумев поразить торпедой вражеское судно. А затем сам был атакован эсминцем Z-24 и вновь прервал поход, так как от удара глубинной бомбы оказались повреждены гирокомпас и балластная цистерна подлодки.
Историки обратили внимание, что в этом походе А. К. Малышева, видимо, не случайно сопровождал комдив капитан 2 ранга И. А. Колышкин, которому как раз в эти дни присвоили звание Героя советского Союза. Видимо, уже тогда что-то настораживало командование в поведении командира Щ-422. Правда, по возвращении из этого похода Малышева все же наградили орденом Ленина. Но подозрений с него не сняли. Они усилились, когда в двух последующих походах Щ-422 не провела ни одной удачной атаки и оба раза вновь досрочно возвращалась на базу.
Адмирал Колышкин писал в мемуарах по этому поводу:
«В июне, возвратившись из похода с Шуйским, я с изумлением узнал, что, пока мы были в море, Малышева отстранили от командования лодкой.
До сих пор мне нелегко отдать себе отчет, что случилось с этим командиром. В январском походе он, по моим наблюдениям, без опаски вел поиск и атаки, не проявлял растерянности, когда лодка камнем летела вниз под аккомпанемент взрывов глубинных бомб. Но после Малышев несколько раз выходил в море и возвращался с неизрасходованными торпедами, хотя, вероятно, израсходовать он их мог – «Щ-422» имела встречи с противником. Комиссар лодки старший политрук Дубик, превосходно знавший командира, не мог отрицать, что его действия при встречах с врагом носили печать чрезмерной, труднообъяснимой осторожности. В июне Малышев вышел в море с новым комиссаром – старшим политруком Табенкиным. Через несколько дней Табенкин дал радиограмму в базу с просьбой отозвать лодку. У командира явно ничего не клеилось. Как объяснить все случившееся? Возможно, январский поход с его свирепыми бомбежками, а затем гибель нескольких лодок морально надломили этого недостаточно твердого человека. Впечатление, которое произвели на подводников первые боевые потери, не следует преуменьшать. Однако подавляющее большинство командиров и краснофлотцев сумело овладеть своими чувствами, и неудивительно, что в крупном коллективе все же оказался человек, который так и не смог пережить потрясения»[69 - Из бездны вод: Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников. М. Современник. 1990. с. 416—417.].
Итак, Колышкин считал, что Малышев надломился, стал осторожничать, не смог пережить потрясения…
Серьезное потрясение, перенесенное Малышевым еще до начала войны, было связано с другой подлодкой – Щ-424, на которой он служил тогда старпомом. 20 октября 1939 года на выходе из Кольского залива, у мыса Летинский, Щ-424, под командованием К. М. Шуйского, столкнулась с рыболовецким траулером РТ-43 «Рыбец». Удар в левый борт «щуки» был такой силы, что она буквально через несколько минут затонула на большой глубине. 32 моряка, находившиеся в лодке, погибли. Спастись удалось лишь нескольким подводникам[70 - По одним данным спаслось 10 чел., по другим – 7 чел.] – тем кто был на мостике, в том числе К. М. Шуйскому и А. К. Малышеву. Последний в сложившейся критической ситуации предлагал командиру более безопасное расхождение правыми бортами, но, Шуйский продолжал действовать в соответствии с правилами судовождения. В результате, ситуация вышла из-под контроля, на лодке началась паника. Краснофлотцы перестали выполнять команды Шуйского и даже не доложили ему о пробоине.
Следствие пришло к выводу, что находившиеся на мостике командиры, в том числе Малышев, не приняли необходимых мер к удержанию лодки на плаву и спасению 32 моряков. К. М. Шуйскому и капитану траулера А. П. Дружинину предъявили обвинение в умышленном потоплении подлодки. Военный трибунал, рассматривавший это дело 7 декабря 1939 года, также пришел к выводу, что вина командира лодки и капитана траулера является обоюдной. Оба были приговорены к высшей мере наказания[71 - В январе 1940 г. приговор в отношении К. М. Шуйского был изменен – расстрел заменен 10 годами лишения свободы, а в декабре 1941 г. он был «временно освобожден из-под стражи для участия в боевых действиях флота» и с марта 1942 г. стал командовать подводной лодкой Щ-403.]. Военком политрук Кондаков был осужден на 10 лет лагерей, лоцман лейтенант Соколов – на 6 лет лагерей. Малышев же отделался дисциплинарным взысканием, наложенным на него командующим Северным флотом[72 - Химаныч О. Сталинский «бандит» в Молотовске». Северная неделя. 2001.].
Эту трагедию Малышев, безусловно, помнил всегда. И старался действовать так, чтобы не повторить ее. Поэтому и осторожничал. Но только ли этим можно все объяснить? Вряд ли. Его поведение в последнем восьмом походе[73 - В этот поход Малышев ушел не в июне, как пишет Колышкин, а еще 21 мая.] во многом объясняется неприязненными отношениями, которые с самого начала сложились у него со старшим политруком А. Е. Табенкиным. Нормальные отношения с ним и не могли сложиться, поскольку Малышев понимал – для каких целей приставлен к нему представитель политотдела флота. Сам Табенкин тоже не скрывал, что его задача – пристально наблюдать за командиром.
В походе А. Е. Табенкин скрупулезно фиксировал, как Малышев отказался от проведения атаки по обнаруженной 31 мая немецкой субмарине, а 2 июня – по конвою противника. Малышев, в свою очередь, относился к инструктору политотдела с нескрываемой издевкой.
После похода Табенкин написал донесение, явившееся основанием для возбуждения уголовного дела и ареста Малышева. В нем он обвинил его в преднамеренном выводе гирокомпаса из строя и проявленной трусости.
Надо сказать, что на необоснованные обвинения в трусости подводники реагировали весьма болезненно. Один из них, командир подводной лодки С-15 капитан 3 ранга А. И. Мадиссон, по этой причине застрелился в Полярном 24 февраля 1944 года. В предсмертной записке он указал, что не может «перенести позорных кличек „трус“, „шкура“ и т.д., которыми забросали старшие товарищи при возвращении с моря»…
По документам, сохранившимся в Северном флотском военном суде (опись судебных производств военного трибунала Северного флота №789386с), Алексей Кирьянович Малышев числится за номером 408, как приговоренный 28 июня 1942 года по статье 193—21 п. «б» УК РСФСР (самовольное отступление начальника от данных ему для боя распоряжений, при наличии особо отягчающих обстоятельств) к высшей мере наказания.
Других данных в суде нет. Уголовное дело в отношении А. К. Малышева на 33 листах в 1967 году было сдано в архив ВМФ СССР. Надзорное производство по этому делу уничтожено по истечении срока давности.
По некоторым сведениям, расстрельный приговор не был приведен в исполнение, поскольку осужденный А. К. Малышев погиб 4 сентября 1942 года при бомбардировке Полярного.
Командующий Северным флотом А. Головко, безусловно, знал о суде над Малышевым. Не мог не знать. Однако не написал об этой истории в своих мемуарах, поскольку, вероятно, понимал, что расстрельный приговор Малышеву был несправедливым. Такого мнения придерживались многие его сослуживцы и ветераны Северного флота: «Нелепым и несправедливым был приговор военного трибунала Северного флота – расстрел – по отношению к капитану 3 ранга Малышеву… Тяжело переживали в бригаде случившееся»[74 - Сорокажердьев. Не вернулись из боя. Мурманск. 1991. с. 61.].
Между тем, данными о реабилитации А. К. Малышева автор не располагает.
Капитан 3 ранга А. К. Малышев – не единственный из подводников, приговоренных военными трибуналами к расстрелу.
4. 8 августа 1941 года
Этот день в истории подводного флота – особый. Мрачный и тревожный.
8 августа 1941 года начальником Главного политического управления ВМФ армейским комиссаром 2 ранга Роговым была издана директива, предписывавшая решительно пресекать на флоте факты трусости и паникерства.
В директиве приводились примеры проявления трусости, в том числе среди подплава. Упоминался командир подводной лодки П. С. Дронин, расстрелянный по приговору военного трибунала. Это произошло на Черноморском флоте. А на Балтике в этот день был приведен в исполнение расстрельный приговор в отношении командира подлодки С-8 капитана 3 ранга М. С. Бойко.
В первом же боевом походе, 26 июня 1941 года, в непосредственной близости от С-8, шедшей в надводном положении, был замечен, по утверждению командира, перископ немецкой субмарины. М. С. Бойко не решился пойти на таран или произвести стрельбу, так как из-за короткой дистанции это было небезопасно. Под предлогом разрядки аккумуляторов он приказал возвращаться на базу в Усть-Двинск, где заявил, что в море больше не пойдет, так как к войне не подготовлен. Это стоило капитану 3 ранга жизни. М. С. Бойко был арестован и 8 августа 1941 года расстрелян по приговору военного трибунала. Его действия следствие, а затем и суд квалифицировали как трусость, проявленную в бою.
Кроме него на Балтийском флоте были осуждены к расстрелу капитан-лейтенанты А. Ф. Маркелов и В. В. Максимов.
В донесении политотдела бригады подводных лодок КБФ начальнику Главного политического управления ВМФ «О боевой деятельности бригады подлодок» от 28 октября 1941 года отмечалось:
«а) Командир ПЛ Щ-308 Маркелов и военком Орлов, переходя на ПЛ из Кронштадта в Ленинград, посадили лодку на мель, своими силами сняться с мели не могли и должных мер не приняли. Испугавшись обстрела ПЛ фашистской батареей, вызвали буксир, сняли с ПЛ команду и сами ушли, т. е. бросили боевой корабль, проявили беспримерную трусость. Оба исключены из ВКП (б) и судом Военного трибунала приговорены к расстрелу.
б) Командир ПЛ Щ-406 капитан-лейтенант Максимов во время бомбежки фашистской авиацией Кронштадта испугался, бросил ПЛ, самовольно уехал в Ленинград, где и пропадал около 2-х суток, т.е. по существу дезертировал. Свое преступление объяснил так: «Хотел последний раз повидаться со своей сестрой». Исключен из ВКП (б) и осужден Военным трибуналом к расстрелу»[75 - Цит. по книге – Подводник №1 Александр Маринеско. Документ №2.16.].
Суд над капитан-лейтенантом В. В. Максимовым, самовольно оставившим часть 22 сентября 1941 года, чтобы попрощаться с эвакуирующейся сестрой, состоялся 24 ноября 1941 года. Во исполнение приговора военного трибунала он был расстрелян. А вот А. Ф. Маркелову повезло. Его дело было пересмотрено и применена отсрочка исполнения приговора. С ноября 1941 года Маркелов продолжил службу военным комендантом транспорта «Аурания».
На Балтике попал под трибунал и командир легендарной подводной лодки Щ-307 капитан-лейтенант Н. И. Петров, открывший в годы войны боевой счет подводников-балтийцев. 10 августа 1941 года он первым на флоте потопил двухторпедным залпом немецкую субмарину U-144.
Рубка советской подлодки Щ-307 в настоящее время экспонируется в музее на Поклонной горе. На рубке написано имя командира – «капитан-лейтенант Петров Н. И. 1939—1941».
В действительности Николай Иванович Петров принял эту лодку под свое командование в январе 1941 года. А 22 октября того же года по приговору военного трибунала Ленинградского фронта он был осужден на десять лет лагерей за пораженческие настроения и систематическое пьянство. Находясь в заключении, Н. И. Петров скончался. По некоторым данным, он объявил голодовку и умер от голода.
17 января 1975 года приговор в отношении Н.И.Петрова был отменен и дело прекращено за отсутствием состава преступления.
На Черноморском флоте печальную участь М. С. Бойко разделил командир подводной лодки Щ-205 капитан-лейтенант П. С. Дронин. В упомянутой директиве И. В. Рогова от 8 августа 1941 года не раскрывалось содержание совершенного им преступления: «Командир подлодки „Щ-205“ ЧФ капитан-лейтенант Дронин проявил позорную трусость и не выполнил боевого приказа. Дронин расстрелян…».
В чем же выразилась трусость командира подводной лодки?
22 июня 1941 года П. С. Дронин вывел свою «Щуку» в первый боевой поход, с задачей занять боевую позицию в районе мыса Сфынтул-Георге (Олинька), недалеко от румынского городка Сулина, и при обнаружении противника уничтожить его. Однако Дронин указанный район так и не занял. Ему назначили другой район, но он нанес на карту только восточную его часть – наиболее удаленную от коммуникаций противника.
9 июля Щ-205 вернулась в Севастополь. Проверка штурманских прокладок и журнала боевых действий показала, что «Щука» не дошла до определенной командованием позиции. По некоторым данным, Дронин пытался заставить командира БЧ-1 подделать кальки похода. Но тот отказался это сделать.
П. С. Дронин был арестован, обвинен в трусости и невыполнении боевого приказа. Вскоре состоялось заседание военного трибунала, по приговору которого он был расстрелян. Судя по информации, отраженной в личном деле П. С. Дронина, это тоже произошло 8 августа 1941 года, то есть в тот же день, когда на Балтике был расстрелян М. С. Бойко и подписана И. В. Роговым суровая директива о пресечении трусости и паникерства.
5. Судьба лейтенанта Германа
Подавляющая часть советских войск, оборонявших в 1941 году Моондзунский архипелаг, погибла или попала в плен. Эвакуировать с Эзеля (Сааремаа), Даго (Хийумаа) и других островов удалось не более 700 человек. Тогда как в плену оказалось почти 13 тысяч чел. Кроме того, около 200 чел. добрались до Швеции и были там интернированы. В их числе – экипажи двух советских тральщиков, командиры которых, по версии следствия, в сентябре 1941 года составили заговор и преднамеренно ушли в Швецию до приказа об общей эвакуации[76 - Всего в 1941 г. в Швеции были интернированы 4 тральщика – №№82, 85, 87, 89. На них находилось около 150 чел., более половины – комсостав.]. Хотя еще была возможность прорваться на остров Ханко, путь до которого был в два раза короче, чем до шведского острова Готланд.
Следствие установило, что главными заговорщиками были исполняющий обязанности командира 8-го дивизиона тральщиков капитан-лейтенант И. П. Теплицкий, командир тральщика «ТЩ-82» старший лейтенант Г. В. Иванов и командир тральщика «ТЩ-89» лейтенант П. Н. Криволапов. Выступившие против побега политруки И. Ф. Акулов (с «ТЩ-89») и В. И. Яковлев (с «ТЩ-82») были убиты.
В декабре 1944 г. репатриированные шведскими властями бывшие военнослужащие Балтийского флота были арестованы управлением контрразведки «Смерш» НКВМФ, в том числе – «заговорщики».
20 сентября 1945 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила организаторов побега на основании статей 58—1 п. «б», 58—8 и 58—11 УК РСФСР[77 - В 1989 г. Пленум Верховного суда СССР переквалифицировал деяния командиров тральщиков на ст. 193—2 п. «д» УК РСФСР. Командир тральщика «ТЩ-82» Г. В. Иванов, вероятно, был осужден заочно. Он не был репатриирован в СССР. Весной 1946 г. по требованию советской стороны в Швеции проходило судебное разбирательство над 5 советскими моряками, в т. ч. Г.В. Ивановым. В результате все обвиняемые были оправданы по причине фальсификации обвинения. В частности, капитан-лейтенант Н. Ф. Басуков не мог находиться в числе заговорщиков на борту тральщика, т.к. прибыл в Швецию спустя две недели.] к расстрелу, остальных – к различным срокам лишения свободы[78 - Христофоров В. С., Черепков А. П., Хохлов Д. Ю. Контрразведка ВМФ СССР. 1941—1945. Вече. 2015.].
Как уже сказано, большинство защитников Моондзунского архипелага оказалось в немецком плену. Мы расскажем об одном из них. Он был сметлив умом, жизнерадостен, физически крепок. Носил звучную, с налетом поэтической мистификации, фамилию Герман, которая могла свидетельствовать о принадлежности к аристократическому роду. Но был выходцем из крестьян белорусского Полесья. Он мог бы стать адмиралом. Но успел получить только первое и единственное в его жизни офицерское звание – лейтенант советского Военно-морского флота.
Севастопольское Военно-морское артиллерийское училище Матвей Герман окончил в июне 1941 года. Был откомандирован в распоряжение штаба Балтийского флота, где уже вовсю полыхало зарево войны.
Командир огневого взвода 317-й отдельной батареи 1-го Балтийского укрепрайона, расположенного на острове Эзель, лейтенант Герман с честью выполнил свое предназначение – храбро воевал, держал оборону острова. А когда фашисты ее прорвали и высадились на Эзеле, он взорвал орудия и вместе с матросами стал с боями прорываться из окружения. Однако был ранен и попал в плен…
В общем, обычная для того времени история, каких немало. Молодой моряк по существу даже не успел увидеть Балтийского моря, слиться с ним воедино, почувствовать себя неотделимой частицей морского сообщества. Вместо палубы и уютных кают-компаний, уже тогда в сентябре 1941-го, ему были уготованы на долгие годы тюремные нары и лагерные бараки. Сначала немецкие, а потом и наши.
