скачать книгу бесплатно
– Есть, есть, – с тонкой усмешкой, вместо Натальи Андреевны, ответил Вадим. Представляя, как будет поражена Татьяна, увидев нечто подобное его собственной «каютке». А уж апартаменты Ларисы, где сам он никогда не был, но кое от кого слышал отзывы, привели бы госпожу Тарханову в полное изумление. Что-то в этом роде имела в виду и Наталья, успевшая узнать о проблемах гостьи и представлявшая, на собственном опыте[29 - См. роман «Одиссей покидает Итаку».], терапевтический эффект внезапной реализации заведомо неисполнимых желаний.
– Смелее, смелее, Таня, – поощрил её Воронцов. – Полностью растормозите воображение. Просто из любопытства. Представьте себя богом, размышляющим, сумеет ли он создать неподъёмный для себя камень.
Татьяна посмотрела на Ляхова и Майю, пытаясь сообразить, в чём подвох. Вадим улыбался сочувственно и поощрительно, а подруга сама находилась в её положении, не понимая, о чём идёт речь.
– Я не знаю… Все самые шикарные номера кавминводских отелей, санаториев и частных вилл я видела. Работа у меня была такая, – сочла нужным пояснить, – признаться – ничего за пределы воображения выходящего. – Слегка подумала и решилась. А что? Если хозяева перед ней подобным образом вопросы ставят, деревенщиной воображают, она ответит. Пусть сами потом выкручиваются. – По слухам, есть в Париже отель «Риц», а в нём апартаменты для арабских шейхов, в сутки – дороже хорошего автомобиля. Как? Можете предложить? Допустимо?
Воронцов коротко рассмеялся и, подняв глаза к подволоку[30 - Подволок – по-флотски любой потолок на судне. Точнее – нижняя зашивка, деревянная или металлическая, вышерасположенной палубы.], процитировал: «Что отварные порционные судачки?! Дешёвка это, милый Амвросий. А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенная раковыми шейками и свежей икрой?»[31 - М. Булгаков. «Мастер и Маргарита».] – Впрочем, пусть будет так. Всегда можно переделать. Пойдёмте?
Лифт опустил их тремя палубами ниже. Человеку непривычному тишина и пустота корабельных коридоров, где должна была бы кипеть жизнь (по проекту прототип «Валгаллы» принимал на борт две тысячи пассажиров и нёс такое же количество команды и обслуживающего персонала), должна была показаться зловеще-пугающей. Или – наоборот. Сейчас на пароходе находилось чуть больше двадцати живых людей и полсотни андроидов.
Воронцов указал на вторую от площадки дверь.
– Входите…
Татьяна перешагнула высокий комингс и замерла, непроизвольно ахнув. То, что она небрежным и недоверчивым тоном попросила, распахнулось за стандартным тамбуром.
Огромная гостиная, устланная прекрасными коврами, круглый стол посередине, украшенный причудливыми деревянными кружевами и перламутровой мозаикой. Кожаные кресла и диванчики вдоль переборок, обтянутых парчой. Большие окна, полузадёрнутые шёлковыми шторами.
Живые, незнакомо и тонко пахнущие цветы в высоких расписных вазах.
Над столом – золотая люстра с сотнями хрустальных висюлек в несколько рядов.
Из гостиной вправо, отделённая фигурной аркой, вела анфилада столь же роскошных комнат. От обилия золота отделки и огромных зеркал невозможно было сообразить, сколько там помещений на самом деле. Бесконечная, сияющая и многократно пересекающаяся перспектива.
За левой аркой виднелся широкий коридор, тоже застеленный ковром, хоросанским, исфаганским – кто его знает? Ворсистым, зелёным, с ярким жёлто-красным орнаментом. Вдоль блестящей вишнёвым лаком переборки – ряд глухих, но украшенных искусной ручной резьбой дверей.
– Это что? Всерьёз? На самом деле? – От изумления и даже некоторого испуга у Татьяны пересохло во рту. В московских царских дворцах она видела и не такое, но там всё было естественно. Соответствовало времени и месту. Но здесь!
Пусть это хорошо подготовленный экспромт-сюрприз, можно допустить и такое. Только как Воронцов мог догадаться, что именно взбредёт ей в голову, если за секунду до вопроса она сама не представляла, о чём пойдёт речь?
Майя считала себя более подготовленной к чудесам «Валгаллы» и Форта Росс, Вадим ей кое-что рассказывал, однако демонстрация могущества «старшего брата» произвела впечатление и на неё.
С лёгкой усмешкой, демонстрируя выдержку и способность принять любые чудеса как должное, она сказала:
– Чересчур аляповато. Кич, как на Западе выражаются.
Наталья Андреевна молча кивнула головой. Более неразговорчивой женщины Майя давно не видела. Хотя при её внешности и положении могла бы Ларисе дать сто очков вперёд.
Воронцов снова хохотнул.
– Что заказывали, дорогие гости, что заказывали. За шейхов я не отвечаю. У каждого свои вкусы… Но копия – один в один.
Майя, иронизируя над «кичем», одновременно испытывала что-то вроде ревности. Татьяне, значит, предложили заказать жильё по вкусу, а ей – нет. Придётся довольствоваться тем, что Ляхов без неё выбирал? Хорошо, хорошо…
– Шейхи – понятно, где им культуры набраться? – Майя потянула подругу за руку. – Посмотрим, как там у шейхов, – и начала обход апартаментов.
Вернувшись обратно в предназначенный для ужина салон, Татьяна погрузилась в глубокую задумчивость, из которой её с трудом выводили точно рассчитанные вопросы Натальи.
Майя с Ляховым и Воронцовым предпочли выйти на палубу, в тень стоящего на кильблоках моторного катера.
– Итак? – спросил Дмитрий.
– Я поражена, – первой ответила Майя. – Не знаю, как вы такое делаете, но для Татьяны – в самый раз. С её характером и комплексами этой «каютки» хватит, чтобы снова осознать себя личностью, а не несчастной жертвой обстоятельств.
– Какая жертва? – удивился Воронцов. – Мало я знаю женщин, в тридцать лет получивших то, что у неё имелось даже до появления здесь. Не хочу показаться грубым, но не зажралась ли ваша протеже?
Тон у него получился весьма неодобрительным. На самом деле, у всех, считай, рыцарей «Братства» к тридцати годам в жизни не случилось ничего подобного. Да и перспективы радужными не казались. А тут – на тарелочке с голубой каёмочкой…
– Вам не понять, Дмитрий Сергеевич, – тихо ответила Майя. – Последний год – конечно. Повезло. И случилось столько всякого… А двадцать девять предыдущих вы не берёте во внимание?
– Думаю, терапия пойдёт успешно, – прекратил их рассуждения Ляхов. – Месяц полной изоляции от собственных комплексов и земной ноосферы повлияют благоприятно. Морское путешествие, желательно – изнурительные тренировки. Как с тем красавчиком у Джека Лондона, которого капитан заставил драить наждаком якорную цепь… Тем более, как говорил мне Александр Иванович, у вас найдётся возможность приставить к ней психотерапевта такого класса, что мне и не снилось…
– Причём желательно женщину в годах, с первого взгляда подавляющую своим авторитетом и квалификацией, – вставила Майя, живо представив Прасковью Ильиничну, только в белом халате и с фонендоскопом на шее.
– И это без вопросов. Завтра с утра и найдём…
Искать Воронцову никого не требовалось, любой андроид немедленно был готов к названной функции, однако он считал, что сегодня должен состояться лёгкий и непринуждённый вечер по случаю прибытия дорогих гостей. Потом Татьяна выспится в своих апартаментах «а ля Тысяча и одна ночь», а утром или через три дня – видно будет, от чего её лечить, и стоит ли вообще, как в циничной врачебной шутке[32 - «Ну что, будем лечить, или пускай живёт?»].
Девочки вернулись из своих кают, восхищённые не меньше Татьяны, но без её комплексов. Вся их недолгая жизнь прошла в казарме (как её ни назови), они и вообразить не могли, что каждой достанется столько свободного, абсолютно индивидуального пространства, оснащённого виденными в кино или вообще невиданными достижениями цивилизации.
Примерно так себя почувствовали на борту «Валгаллы» белые офицеры после эвакуации, трущоб Константинополя и жуткого галлиполийского концлагеря[33 - См. роман «Бульдоги под ковром».].
За столом каждую обслуживал личный стюард. Капитан парохода, его жена (милейшая женщина) и все остальные относились к гостьям со всей внимательностью и нелицемерной заботой. Сейчас Дайяна, Лихарев, другие инструкторы казались бывшим курсанткам совершенно чужими и далёкими людьми, новая встреча с которыми представлялась чем-то пугающим и глубоко неприятным. Невыносимым даже.
Подавали жареных бекасов, сегодня только подстреленных в окрестных холмах, всевозможные паштеты и салаты, «морских гадов» в ассортименте, от крабов до трепангов, тушённых с рисом и специями, бокалы наполнялись тончайшими лёгкими винами. И никто не сказал юным красавицам, что сегодняшний вечер – первый и на очень длительный срок последний. Завтра начнётся суровая служба и питание из «матросского бачка», кстати, по вкусу и разнообразию тоже намного лучше того, чем их кормила Дайяна.
– Если ты не против, – предложил Воронцов, когда настало время покурить, – я приглашу достаточное количество офицеров с «Изумруда», чтобы они заняли девушек и женщин танцами и ни к чему не обязывающим флиртом. Парни очень соскучились по свежим лицам. А мы с тобой в другом месте поговорим серьёзно.
– Зачем – ни к чему не обязывающим? – удивился Вадим. – Пусть господа офицеры проявят себя как раз в способности изобразить обязывающие отношения, а там посмотрим, у кого из девчат какая психологическая устойчивость. Я ведь боевых «валькирий» из них мечтаю сделать, раз мы на «Валгалле» находимся, а кто иначе себя осознает – пусть будут счастливы на ином поприще.
В голове у Вадима гудел ветер свободы (захочу сейчас – тут и останусь, и гори огнём Академия и флигель-адъютантские аксельбанты!), сильно раскрученный запахом моря и приличной дозой коньяка.
Воронцов его понимал, сам чувствовал себя похоже, впервые очутившись в Замке, том, настоящем. От службы отказался ради новых возможностей, а главное – шанса переиграть прошлое. Не с Отечественной войной, а с самим собой. Не сумел вовремя, в лейтенантские двадцать три года, убедить любимую в том, что только он ей нужен всерьёз, а тут предложили попробовать снова. Тебе тридцать пять, ей тридцать один, она готова полюбить тебя нынешнего. Ты – готов? Или до пенсии будешь перед сном мусолить очередную упущенную возможность.
Дмитрий выбрал предложенный вариант. Безусловно, выбор был совсем не прост. Но он его сделал. И с тех пор ни разу ни о чём не пожалел[34 - См. роман «Одиссей покидает Итаку».].
– Надеюсь, так и получится, – примирительно сказал Дмитрий. – Если даже какая-то из девушек увлечётся сегодня «не знавшим слов любви» лейтенантом, с начала Великой войны не сходившим с мостиков эсминца, артиллерийских площадок «Валгаллы» или пехотных окопов Крыма – хуже никому не станет. Не думаю, что Дайяна воспитывала своих боевых кошечек в стиле «Кирхе, киндер, кюхе»[35 - Церковь, дети, кухня (нем.).].
– А кто её, хозяйку, знает? Вдруг у них через раз: одним первые «три К», другим – вторые[36 - Три «К» для немецких мужчин: «Кайзер, криг, канонен» (Император, война, пушки).], – возразил, как специалист психологических войн, Ляхов.
– Так тем более! Ты с женой и подругой поживёте недельку-другую и всё сами увидите. Я своих мнений никогда никому не навязывал. Иногда, признаться, – Воронцов вдруг изобразил на лице мечтательность, – не хватало самоконтроля, чтобы удержаться от слов: «А я что говорил?!», – сказанных прямо в лицо адмиралу, явственно для всех севшего в… лужу. После вполне квалифицированного предостережения этого не делать.
– Ах, как здорово! – восхитился Ляхов. – Всю жизнь аналогичная у меня с вашей ситуация. Папаша мой, натасканный в аппаратных играх человек, с детства предупреждал – ничего ты со своей дурацкой натурой в жизни не добьёшься. Защищай докторскую диссертацию и после того неси любую пургу студентам. Те поймут и даже одобрят. Иной способ карьеры для тебя заказан.
– Умный у тебя был папаша. Зря ты его не послушал. Но теперь уж нечего делать. Давай исходить из текущих возможностей… Недельку ты у меня здесь посидишь, отдохнешь и постепенно разберёшься, в чём смысл твоей тамошней жизни. Мы твои варианты обсудим, после чего придём к чему-то среднему. Затем – примешь окончательное решение. До тех пор с вашими жёнами и племянницами поработаем, для общей пользы и удовольствия. Устраивает?
– Да, Дмитрий Сергеевич, – впал Ляхов в телячий восторг уважения к старшему товарищу, – я ведь ничего другого и не хотел…
– Отлично, – вдруг посерьёзнел адмирал, – отлично, что ты так хорошо меня понял. Одна беда – не полностью и не до конца. Видишь ли, тут такая штука. Все мои друзья и твои тоже сейчас застряли в очень трудных временах и позициях. Посылка в виде эти прелестных девчонок – отнюдь не признак успеха и благополучия. Есть мнение, что совсем наоборот. Сразу три войны им вести приходится, англо-бурскую (но это пустяк в сравнении со всем остальным), испанскую гражданскую, и межпланетную на нескольких фронтах с до сих пор не понятыми аборигенами стопроцентно чуждой нам Земли-2. Там вообще мрак. Враги атакуют и в прошлом, и в параллели тридцать восьмого года, которая теоретически не существует, да ещё и постоянно высаживают десанты на Валгалле-Таорэре. Они и сбили флигер с Лихаревым и девушками. А в одной стычке Новиков получил такую психическую контузию, что едва-едва выкарабкался…
Ляхов представил себе то, о чём сказал Воронцов. Ему самому довелось поучаствовать лишь в одном эпизоде этой непонятной и бесконечной войны внутри и между реальностей. А «братья» на ней – как на работе.
Странно и безнадёжно, если задуматься. А куда денешься? Он сам – человек военный. От природы, по праву рождения. «Наше дело – стрелять и помирать, если придётся. А за что и когда – государь Император знает». Попробовал вспомнить – а когда-нибудь за всю писаную историю его Россия (и все параллельные тоже), сама начинала хоть одну войну? Просто так, из любви к искусству или в поисках «лебенсраум»[37 - Жизненное пространство (нем.).]. Нет, не вспомнилось, хотя историю учил хорошо, и в гимназии, и особенно в Академии. Или оборонялись, или в очень редких случаях заступались за обиженных, вроде болгарских «братушек», замордованных до последней крайности агрессивными соседями армян и грузин. Ничего не получая взамен, кроме раскиданных по всему свету солдатских могил и тайной ненависти с камнем за пазухой со всех азимутов.
Так на хрена нам этот крест? России как таковой и «Братству» в частности.
Так он и спросил Дмитрия Сергеевича. В принципе, зная ответ, просто для душевного успокоения.
Тот смотрел на полковника внимательно, постукивая чашкой трубки по ладони.
– Не слышал такой стих? Впрочем, откуда? У вас этот поэт не состоялся.
«Что защищать? Заржавленные пушки,
Две улицы то в лужах, то в пыли,
Косые гарнизонные избушки,
Клочок не нужной никому земли?
Но всё-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?
Он горсточку земли растёр рукою:
Забытая, а всё-таки земля.
Дырявые, обветренные флаги
Над крышами шумят среди ветвей…
– Нет, я не подпишу твоей бумаги,
Так и скажи Виктории своей!»[38 - К. Симонов. «Поручик».]
– Доходчиво? Насчёт «заржавленных пушек», конечно, под горячую руку сказано, такого в армии не бывает, а остальное – сам суди. С самого первого дня нашей эпопеи выбора не было ни у кого, ни разу. Да хоть свой личный опыт возьми. Начиная с перевала имелась у тебя в жизни достойная альтернатива? Вот сейчас, ты думаешь, она появилась…
Вадим удивился, как точно просчитал Воронцов его настроение.
– Ничего не появилось. И не появится. Сей крест мы на себя возложили добровольно, раз и навсегда. Поздно молиться: «Да минует меня чаша сия». Христа не миновала, нас – тем более.
Воронцов снова несколько раз сильно потянул трубку, запыхал, разжигая почти погасший огонь.
– Таким образом – в любом варианте незачем без толку дёргаться. Что будет – то и будет. Сам понимаешь – я тебя не гоню. Живи, сколько душа просит. Любому солдату нужен отпуск с фронта. Мы с тобой ещё многое успеем обсудить. А уж потом… Если согласишься – вернёшься в Москву, и начнём работу. Как я её вижу – сейчас не скажу. Сам, надеюсь, догадаешься. Нет, я тебя не брошу, – счёл нужным уточнить он, когда дым из «Петерсена» пошёл, как надо. – Просто – взрослеть пора…
Слова эти в первый момент показались Вадиму странными. Куда уж, казалось бы? Столько он успел пережить, увидеть, повоевать. Потом сам, без подсказки, сообразил. Взрослеть – не стать старше на год или два. Перейти в иное качество. Из куколки – в имаго[39 - Имаго (лат.) – окончательная стадия индивидуального развития живого организма.]. Сначала был обычным, ничем не примечательным человеком. Каким-то образом оказался причислен к послушникам, кандидатам в рыцари «Братства». А теперь – или (когда командиров рядом не осталось) сам первый выскакивай на бруствер с винтовкой наперевес, или…
– Я всё понял, Дмитрий Сергеевич, – ответил Ляхов. – Желающего судьба ведёт, нежелающего – тащит, как говорили древние. Но давайте сегодня на этом закончим. Я тоже хочу принять участие в общем веселье.
– Как водится. Не смею препятствовать. Только последнее – чтобы было о чём подумать на досуге. Александр Иванович – наставник и рекомендатель твоего брата Фёста. Если хочешь – я буду твоим. Для баланса. Ловушка, чем бы она ни была – явление неразумное. И когда карты хорошо перетасованы, шестёрки объявлены тузами и наоборот – связность системы вполне способна выйти за пределы механического анализа.
– Не совсем понял, – осторожно ответил Вадим, хотя уже начал догадываться.
– Разочаровываешь. Тогда совсем просто. Фёст будет жить и действовать по логике и в стиле Шульгина. Ты – по своей, с учётом манеры Воронцова. В итоге выйдет трудно алгоритмируемый коктейль. Как тебе?
– Гениально, Дмитрий Сергеевич, – без тени лести ответил Ляхов. – При таком раскладе сам чёрт ногу сломит, не говоря о какой-то Ловушке…
– Вот и ладно. А теперь, как на старом флоте принято: «Команде песни петь и веселиться».
Ляхов думал, что состоявшийся у него с Дмитрием Сергеевичем разговор и был тем «серьёзным», что Воронцов подразумевал. Но нет. Серьёзный начался гораздо позже.
Сначала к вываленному на правый борт «Валгаллы» парадному трапу подошёл командирский катер с «Изумруда». Из открытой задней каретки с достоинством поднялись девять лейтенантов и мичманов во главе с кавторангом Белли. Все в белых кителях, брюках и туфлях, при золотых погонах и кортиках на чёрных муаровых лентах. По традиции кают-компании крейсера – в тёмно-красных шёлковых носках и с того же цвета платочками, уголком торчавшими из карманов кителей.
Взошли на палубу, дружно отдали честь встретившему их на шканцах Воронцову, но смотрели поверх и правее адмиральской головы. Уж больно неожиданным было зрелище.
Что адмирал приглашает всю кают-компанию (за исключением трёх неудачников четвёртой вахты) на ужин, командир сообщил, но о том, зачем и почему вдруг – не обмолвился.
Потому как сам не знал. Воронцов любил делать подчинённым сюрпризы. Предпочтительно – приятные. Жаль, не всегда получалось. Зато сейчас получилось в полной мере.
Вот вам, господа офицеры, «пенители морей», подарочек. Тремя палубами выше, вдоль планширя выстроились девять девушек. Невообразимой прелести. Красивые лица, роскошные волосы, открытые платья… Жаль, что фальшборт скрывает то, что ниже пояса. Но ведь ненадолго?
Откуда это чудное виденье?
– Господа, – звучно обратился адмирал к бело-золотому строю. – Направление вашего внимания мне очевидно и понятно. Но прошу уделить толику и мне.
Офицеры вытянулись, согласно уставу, «поедая начальство глазами», а Белли из-за спины всем сразу показал кулак.
– К нам прибыли гости, точнее – гостьи. Для отдыха и доступных развлечений. В течение сегодняшнего вечера я прошу уделить им настоящее флотское внимание. Ужин, танцы, приятные беседы и всё такое. Время мероприятия как такового не ограничено. Соблюдение распорядка службы оставляю за капитаном Белли.
Ясное дело, адмирал не смог обойтись без очередной иезуитской выходки. То есть предоставил Владимиру решать – позволить прибывшим на «Валгаллу» офицерам гулять «до упора» или в положенное время обеспечить смену вахт. Только, значит, у кого-то (у троих подвахтенных) завяжутся интересные отношения – и извольте. Катер у борта, пожалуйте вниз. Четыре часа кукуйте на мостике, занося в журнал положение крейсера относительно якорной цепи, и любуйтесь в бинокли на палубу такого близкого парохода. Смотрите, как отстоявшие своё товарищи обнимают девушек, только что обнимавших вас. И нет гарантий, что завтра получится то, что начало получаться сегодня.
Неразрешимая антиномия: «Что лучше – ждать и не дождаться или иметь и потерять?»
Казалось, раз плюнуть Воронцову приказать «Изумруду» пришвартоваться борт к борту – и никаких проблем.
А вот нет! Служба мёдом казаться не должна. Даже в этом странном мире. Или – именно в нём.
– Есть, ваше превосходительство! – чётко ответил Белли, мгновенно прокрутивший в голове все вышеназванные варианты.
– Приятно слышать, – сделал совсем простецкое лицо Воронцов. – В таком случае – вольно. На меня внимания разрешаю больше не обращать. Я даже китель сейчас сниму. Если вдруг потребуется обратиться – Дмитрий Сергеевич, и никак иначе. А лучше бы и не потребовалось. Моя супруга сейчас всех друг другу представит – и отдыхайте.
Всё ещё скованные дисциплиной и неясностью обстановки офицеры двинулись к трапу. Однако – многозначительно переглядываясь. С понятным всем нормальным мужчинам намёком: если я на какую глаз положил, ты уж не мешай, пожалуйста. Только когда явно подальше пошлёт – тогда твоя очередь.
Наталья, перед тем как начать процедуру знакомства, указала, куда сложить кортики. Для непринуждённого общения, тем более танцев – атрибут явно лишний.
Воронцов выбрал для уединения с Вадимом весьма удобную точку – кормовой выступ балкона Солнечной палубы. Снизу их заметить очень трудно, особенно в наступающей ночной тьме, а ярко освещённая площадка Шлюпочной, на которую открывались двери предназначенного для вечеринки салона – как на ладони. И видно и слышно.
– Дмитрий Сергеевич, – спросил Ляхов перед тем, как Воронцов начнёт свою тему, – зачем вы пригласили девять офицеров, а не семь?
– Неужто взревновал, полковник? – Дмитрий поднял руку и неизвестно откуда возникший вестовой наполнил бокалы терпким хересом. – Вроде врач, психолог, командир-единоначальник, – оценка прозвучала скорее разочарованно, чем иронически. – Как-то вас в вашем мире… недоучивают, что ли? Куда уж проще? Семь мичманов и лейтенантов перессориться должны, что ли? Они у нас ребята воспитанные. В танцах и прочих беседах две дамы постоянно остаются лишними. Из вежливости пригласишь, а в это время товарищ перехватит ту, что тебе больше других интересна. И так далее. Затем – вашей Татьяне терапия нужна? Пусть ею для начала бравый мичманец займётся. А твоя Майя чем хуже? Была такая песня в моей молодости: «Стоят девчонки, стоят в сторонке. Платочки в руках теребят. Потому что на десять девчонок по статистике восемь ребят…» Или девять, не помню точно. От тебя так и так не убудет, а ей – молодость вспомнится…
Возразить было совершенно нечего. Однако – не совсем та психология у адмирала. Правда что – из другого мира человек. Близкого – но другого.
Пока Воронцов объяснял Вадиму, каким образом тому следует вести себя в отношениях со своим двойником-аналогом, в обеих нераздельно-неслиянных реальностях, и каким образом можно будет использовать окончивших стажировку на «Валгалле» девушек, банкет внизу набирал обороты.
Майя через Анастасию передала остальным, что все боевые инстинкты до утра следует забыть. Любое действие кавалеров воспринимать исключительно как знак симпатии и восхищения. Но – без крайностей. Если у кого вдруг и появятся «чувства» – сохранить на будущее. Жизнь не сегодня кончается. И не завтра, скорее всего.
