скачать книгу бесплатно
Не надо, дядя Андрей!
Марта Зверева
Брат моего отчима пообещал перед его смертью, что позаботится обо мне. Он в два раза меня старше, он жестокий и властный, и он меня бесит! А я бешу его. Только мне некуда деться, а у него очень специфические методы укрощения восемнадцатилетних нахалок.Содержит нецензурную брань.
Марта Зверева
Не надо, дядя Андрей!
В оформлении обложки использовано изображение с бесплатного стока Pixabay по Simplified License
Лиза
0.
Я всегда была несносной. Неуправляемой. Непочтительной. Родительским кошмаром. Вот как начался мой подростковый возраст, так и превратилась из милой улыбчивой девочки в исчадие ада. Стала краситься как шлюха, одеваться как с помойки и дерзить родителям.
Так говорила мама.
Говорила.
Она перестала со мной справляться, когда мне исполнилось одиннадцать. Отец бросил нас, как только я родилась, и она собиралась растить меня одна. Но тут требовалась жесткая мужская рука, и она приняла предложение старого поклонника. Исключительно ради моей пользы.
Отчим был не злой, и даже по-своему меня любил, хотя временами и правда действовал жестковато. В тот теплый летний день мы собирались все вместе поехать на шашлыки. Я обожала такие поездки, пляшущий огонь в мангале, мясо с привкусом дыма и жареный на костре хлеб. Даже помогла маме замариновать мясо, хотя обычно от меня было не добиться помощи. И предвкушала прекрасный день!
Именно поэтому отчим оставил меня дома в наказание за нарушение комендантского часа. Пару дней назад я слишком увлеклась поцелуями со своим парнем и опоздала на полчаса. И сколько ни орала, что уже совершеннолетняя, он свое решение не изменил. Как всегда.
Его упрямство и моя несносность спасли мне жизнь.
Они попали в аварию уже на обратном пути. Если бы тот ублюдок, что столкнул их машину с трассы, так что она врезалась в дерево, остановился и вызвал «Скорую», все могло бы сложиться иначе. Совсем-совсем иначе. Я бы выхаживала свою мамочку всеми силами, наплевав на свою несносность и неуправляемость! Я бы стала самой лучшей дочерью, поняв, что могла лишиться ее! Я бы даже помирилась с отчимом, убиралась бы в квартире, не шлялась вечерами. Бросила бы своего парня, что давно пора было сделать. Я бы сделала все-все-все, если бы она осталась в живых!
Но врачи прибыли слишком поздно, и в больнице мама и отчим прожили всего несколько часов. Не знаю, какими угрозами и посулами отчим прорвался к маме, хотя сам был при смерти, но она взяла с него обещание заботиться обо мне. Но и сам он прожил немногим дольше, только успев передать этот долг своему брату.
Мне тоже звонили, но я обиделась и выключила телефон еще с утра. Целый день просидела дома, а к вечеру ушла гулять, чтобы назло всем вернуться как можно позже. Сидела на трубах теплоцентрали в парке за пустырем и дулась, что вот они едят вкусные шашлыки, пьют вино и смеются, а я тут одна! Никто меня не любит!
В тот момент, когда умерла мама, какая-то птица пронзительно крикнула с небес, и у меня защемило сердце от боли, словно в него вошла толстая цыганская игла. Я скорчилась, глотая теплый воздух ртом и слепо глядя в пустоту и глупо думала, что вот, теперь мама пожалеет, что не взяла меня с собой.
Я была наивная идиотка восемнадцати лет, солнечное дитя, которое мама ограждала от всех бед. Я еще не знала, что моя счастливая жизнь уже закончилась.
1.
Я не помню ничего с того момента, как мне открыли дверь незнакомые люди, когда я вернулась домой к полуночи и до того, как бросила горсть земли на крышку гроба. Кажется, я так страшно кричала, что мне сразу вкололи успокоительное, потом еще и еще, держа меня все это время в мутном тумане, из которого я ничего не видела и не слышала. Наверное, я куда-то ходила и что-то ела, садилась в машины, стояла со свечой на отпевании и наверняка увидела дядю Андрея впервые именно в те три дня.
Но не запомнила ничего.
Вздрогнула, когда мягкие комья земли выскользнули из моей руки и застыла на краю могилы, разом очнувшись, словно в моей крови не было лошадиной дозы лекарств. Принялась озираться по сторонам, пытаясь понять, как я сюда попала, споткнулась и чуть не съехала по укрытому брезентом склону прямо вниз, на мамин гроб.
Вскрикнула и забилась, когда меня жестко перехватили за живот, подняли и отволокли в сторону чьи-то суровые руки. Услышала голос: «Еще укол!» и пискнула:
– Нет, не надо!
Обернулась и увидела его.
Короткий ежик волос, жесткое волевое лицо со сжатыми в нитку губами и глазами цвета гречишного меда, белая, вопреки всем традициям, футболка, отрывающая руки, полностью покрытые татуировками в виде черных языков огня, ремень с массивной пряжкой, вытертые черные джинсы.
Цыганская игла, все еще торчащая в моем сердце, провернулась, заставив его сжаться и нанизаться на его еще плотнее. В животе вспыхнул ледяной огонь страха. Мне показалось, что этот человек сделает мне что-то плохое, еще хуже того, что уже случилось, хотя моя вселенная и так распалась на куски.
Он взял меня за руку и, хмурясь, всмотрелся в глаза:
– Лиза, ты понимаешь, что происходит?
– Понимаю, – ответила я, хотя не понимала совершенно ничего. – А вы кто? И откуда меня знаете?
Он тяжело вздохнул, прикрыл глаза и сжал губы еще плотнее. И постоял так несколько секунд, как будто сдерживал себя, чтобы не начать орать.
– Меня зовут Андрей Калашников. Я брат твоего отчима. Ты можешь звать меня дядя Андрей. Теперь я твой опекун.
– Я совершеннолетняя! – я попыталась выдернуть руку. Какой еще брат? Какой еще опекун?!
– Тебе предстоит пять лет учебы в университете и ты пока не готова жить одна, – очень терпеливо и медленно объяснял он, но в глазах разгорался огонек раздражения. – Брат попросил меня позаботиться о тебе, пока ты не встанешь на ноги.
– Не надо обо мне заботиться! – я рванулась сильнее, но крепкая рука сжала меня так, что завтра наверняка останутся синяки. – Я сама все могу!
– Ни у тебя, ни у меня нет выбора, – жестко сказал он, удерживая меня так, что я не могла даже двинуться. – Я пообещал брату перед смертью, а такие обещания надо исполнять. А тебе просто некуда идти. Так что выпрямись и веди себя прилично, после поговорим подробно.
Я просто взбеленилась! С чего он взял, что я должна его слушать?! Я даже отчима не слушала, если мама не вынуждала меня! А совсем левого мужика тем более не буду!
Дернулась, раз, другой.
Но дядя Андрей перехватил и вторую мою руку и мы оказались в опасной близости друг от друга. Он оскалил зубы и прошипел мне в лицо:
– Я сказал, веди себя прилично!
– Перебьешься! – я плюнула ему в лицо.
Моя мамочка умерла, а какой-то ублюдок будет диктовать мне, что делать!
Раздражение в его глазах сменилось на ярость, но выражение лица дяди Андрея моментально стало ледяным. Он развернул меня спиной, перехватывая под живот и оглянулся.
– Где этот чертов врач!
Но я не стала дожидаться, пока меня снова накачают наркотой. Он встал в очень удобную позу, в которой было так удобно размахнуться коленом и влупить каблуком прямо в пах!
Он выпустил меня буквально на мгновение, глухо хекнув и согнувшись, но я воспользовалась им, чтобы рвануть с кладбища со всех ног!
2.
Каблуки черных туфель вязли в черной кладбищенской земле, узкая юбка мешала бежать, но я не останавливалась, пока совсем не потерялась среди одинаковых аллей, пересекающихся под прямыми углами. Тут было тихо, только шумел в листве высоких тополей ветер и метались солнечные пятна по серым и черным надгробьям.
Никто за мной не гнался. Не знаю, почему. Вряд ли взрослый мужчина мог не догнать девушку в истерике и на каблуках. Наверное, ему было все равно. Теперь на меня всем все равно, мамочки больше нет.
Может быть, я плакала эти три дня, пока меня не было в мире, но я не помню. Я села на корточки, привалившись к ограде могилы и разрыдалась. Мама, мама, мама…
Как я буду без тебя? Кому я буду самой невыносимой заразой? Неуправляемой дрянью? Кто еще отшлепает меня по губам за мат?
Отругает за мусор в комнате?
Почему я не могла один-единственный день вести себя хорошо, чтобы поехать с вами, а не оставаться тут одной?
Так я сидела довольно долго, пока не начало вечереть и не начал накрапывать дождик. Густая грязь поплыла, мокрые волосы прилипли к лицу. Нельзя было больше здесь оставаться, надо было что-то решать.
Домой я вернуться не могла. Там больше нет мамы, и все стало страшным, чужим. И тот чужой мужчина тоже наверняка ожидает меня там. Не хочу.
А куда? У меня с собой вообще ничего не было. Ни ключей, ни денег, ни даже телефона. Все осталось в машине, наверное. Или еще где-то. У юбки нет карманов.
Кое-как я нашла выход из этого города мертвецов, к тому времени окончательно промокнув и извозившись в грязи. Впрочем, это было все равно не видно в темноте. Я дошла до остановки автобусов, надеясь попросить кого-нибудь одолжить мне денег или телефон. У кладбища люди должны быть отзывчивыми. Правда я не знала, куда ехать и кому звонить. Но тут мой взгляд упал на табличку с номерами автобусов и я узнала один из них. Он шел как раз мимо дома моего парня, Миши.
Я обрадовалась. Вот и выход! Он же наверняка позволит мне остаться. Или хотя бы обсохнуть и решить, что делать дальше.
Вошла в автобус через заднюю дверь, не заплатив, но водитель, видимо, сжалился и не стал меня высаживать. Так и доехала, а потом дошла до пятиэтажки, где жил Миша с родителями.
3.
Миша открыл дверь и очень удивился. Изумился даже. Осмотрел меня с головы до ног и обратно. Открыл рот, закрыл рот.
И наконец родил:
– Привет.
Представляю, как я сейчас выгляжу. Вся в черном, в грязи, мокрая и тушь наверняка потекла. Неудивительно, что он так смотрит.
Но мне правда некуда идти.
– Привет, Миш… Можно я у тебя обсохну? Родители против не будут? – я заглянула в дверь, думая, что надо поздороваться.
– Родоки в дом отдыха умотали. Я один, – он посторонился, пропуская меня. – Вали в ванную сразу, грязь не тащи.
Пока я грелась под горячим душем, он принес мне махровый халат своей мамы, а мои грязные шмотки закинул в стирку. Я не отдала только трусики, постирала их сама руками и повесила на перекладину под ванной. Буду уходить, заберу.
В тепле и сухости я почувствовала себя намного лучше. В сердце все равно была огромная кровоточащая дыра, маму уже не вернуть, и эта боль будет со мной вечно. Но хотя бы холодный дождь не добавлял мне страданий. А голова была рада очиститься от успокоительного.
Миша был на удивление заботливым. Усадил перед телевизором, принес плед и горячую еду. Сам ничего не ел, только пил пиво. Предложил и мне. Я сделала несколько глотков, чувствуя, как расслабляются мышцы, напряженные во время бегства с кладбища. Сердце потихоньку оттаивало, я начала всхлипывать.
Миша обнял меня за плечи и привлек к себе. Я не выдержала и разрыдалась, уткнувшись ему в грудь.
– Ну ты чего? Чего сырость развела? – грубовато спросил он.
– Я так одинока… – всхлипнула я. – У меня никого нет. Совсем никого не осталось!
– Ну ты что, ты что? – он прижал меня сильнее и поцеловал в мокрые губы. – У тебя есть я.
Я обняла его и тоже поцеловала. Может быть, хотя бы он останется у меня от прошлой жизни. Даже позволила себе на секундочку помечтать о том, что он заберет меня себе, мы поженимся и мне не нужно будет даже встречаться с моим новым опекуном. Только забрать у него ключи от квартиры. И жить там вдвоем.
Правда Мише тоже надо учиться…
Но тут его руки стали настойчивее. Поползли вниз, задирая полы халатика.
Он уже не первый раз пытался перейти от поцелуев к чему-нибудь посерьезнее, но раньше делал это робко, просто предлагая. Но я не могла же прямо на трубах отопления за пустырем лишиться девственности!
А сейчас…
– Миш, не надо, Миш…
Но он уже целовал мое лицо жарко и часто, присасывался к шее и вообще был лихорадочно возбужден, глаза горели, руки подрагивали.
– Миш!
– Ну ты чего? – как-то бездумно, с пустыми глазами, повторял он. – Ты чего, Лиз?
– Не надо… – попросила я, но он все равно завалил меня на диван. Халатик, под которым ничего не было, распахнулся сам. Он только спустил трусы и потеребил рукой меня между ног.
– Я с тобой… – выдохнул он мне в шею.
Он пытался попасть членом в меня, но я зажималась и не позволяла. Для него это тоже был первый раз, а я не знала, стоит ли сопротивляться.
Вдруг мы и правда могли бы пожениться? У меня нет никого роднее Мишки, я не хочу его отталкивать.
Он взял свой член рукой, а другой прижал мое бедро к дивану. В глаза он больше не смотрел и не целовал. Только сопел, пытаясь его вставить.
А я перестала сопротивляться. Мне вдруг стало все равно. Какая разница. Не сейчас, так потом.
Боль была несильной, только ноющей, как при месячных. Я закусила губу, вцепилась в мерно двигающиеся плечи Мишки и подалась бедрами вверх. Он заработал своим поршнем быстрее. Но не прошло и трех минут, как охнул, дернулся и упал на меня сверху.
А потом начал снова целовать мое лицо и говорить:
– Спасибо! Спасибо!
4.
Мне стало противно. Он выскользнул из меня и откинулся на спинку дивана, довольно улыбаясь.
– Миш, – сказала я тихо. – Ты меня изнасиловал.
– В смысле? – удивился он. – Ты ж сама пришла!
– Я разве за этим пришла? – горько спросила я. За чем? За утешением, за теплом. За чувством, что кому-то нужна.
Ну вот. Нужна.
– Не за этим? Сама сказала, что тебе одиноко. Родоков дома нет, чего еще? Разве ты не на это намекала? – как-то агрессивно сказал Миша. – Или ты как эти, которые потрахались, а потом заяву катают? Так у меня денег нет, взять с меня нечего!
