скачать книгу бесплатно
Если бы Карзубого, который валялся возле толкана вместе с грязным пидором, увидели в таком положении блатные, не миновать бы ему парафина. Но угловому повезло. С несвойственной ему прытью он отскочил в сторону от Люськи и затих возле нар.
Константин перешагнул через ползущего под ногами Киселя, подошел к угловым нарам и сбросил с них барахло, оставшееся после Карзубого. Это могло означать только одно – в камере новый хозяин.
Прежде чем сесть, Панфилов поднял с пола коробок спичек, достал из кармана обломок сигареты и закурил. Такого наслаждения ему давно не приходилось испытывать. Табачный дым, словно живительный кислород, вливался в легкие, сердце, отчаянно бившееся о едва зажившие ребра, стало постепенно затихать.
Константин обвел взглядом камеру. Да, надо бы забрать куртку. Он направился к своим нарам, и в этот момент Люська, окончательно струхнув, кинулся к двери и в ужасе заколотил по ней кулаками.
– Помогите! Помогите!
Спустя несколько мгновений в коридоре послышались ленивые шаги дежурного по коридору. С наружной стороны лязгнуло железо, открылся намордник. Показалась недовольная физиономия вертухая:
– Чего орешь, пидорюга?
Люська сразу отпрянул, как будто увидел перед собой оскаленную волчью пасть.
– Я… это… – залепетал он.
– Чего это, бля?
Люська в страхе обернулся и, встретившись глазами с тяжелым взглядом Панфилова, пробормотал:
– Помощь нужна, гражданин начальник.
– Какая тебе помощь? – брезгливо сказал вертухай. – Жопу вазелином смазать, что ли?
Люська суетливо озирался, не зная, что ответить. Карзубый, Сирота и Кисель кое-как заползали на нары, а Шкет с переломанным носом так и валялся в углу.
– Тут… тут человек на пол упал, – наконец выдавил из себя Люська и показал пальцем на Шкета.
– Летуны, значит, объявились? – заржал дежурный. – Не хрен дрыхнуть.
– Как же так, гражданин начальник?
– Заткнись, – прошипел Карзубый. – Сами справимся.
– Слышал? – гоготнул вертухай и тут же захлопнул намордник.
После окрика Карзубого и ухода дежурного Люська затих и забился в угол, заняв свое привычное место. Однако стоило Константину бросить на пол камеры окурок, толстяк тут же вскочил, подобрал чинарик, несколько раз поплевал на него и бережно отнес к параше.
После этого в камере на несколько мгновений воцарилась полная тишина, прерываемая лишь тяжелым сопением блатных. Сирота сидел на нарах, низко опустив голову и засунув руки между ног. Карзубый, которому досталось меньше других, занял место на дальних нарах и время от времени бросал на Константина злобные взгляды. Кисель, очухавшись, подполз к Шкету и принялся приводить его в чувство.
– Слышь, ты живой, а?
Кисель начал трясти его за плечи. Наконец Шкет открыл глаза. Его испачканное кровью лицо тут же скривилось от боли.
– Где эта сука? – просипел он, шаря рукой вокруг себя по полу.
– Ты чего? – обалдело спросил Кисель.
Шкет выдернул у него из-под ноги заточенный черенок ложки и попытался встать.
– Ты че, ты че? – перепуганно воскликнул Кисель и вырвал оружие из рук приятеля.
Он отшвырнул железку в сторону, несмотря на то что Шкет дергался и хныкал:
– Я его все равно подпишу. Он у меня еще…
– Заткнись, придурок. Ты что, не видишь, он же… ломом опоясанный.
Кисель расстегнул у себя рубашку, оторвал кусок ткани и сложил тряпку наподобие салфетки.
– Дай сюда рыло.
Шкет неохотно подчинился. Кисель приложил тряпку к его кровоточащему опухшему носу, пару раз промокнул кровь, потом сказал:
– Держи сам.
– Долго держать?
– Долго, пока не скажу.
– Может, сначала в воде помочить?
– Ты еще скажи – поссать, – обозлился Кисель. – Держи, пока не скажу, что можно снять.
– Можешь сразу холодной водой намочить, – сказал Константин. – Опухоль быстрей сойдет.
Обитатели камеры посмотрели на Панфилова с таким видом, как будто перед ними был Иисус Христос. Даже Сирота поднял голову, чтобы бросить на ломом опоясанного полный муки и ненависти взгляд.
Люська раскрыл рот, попытавшись что-то сказать. Но, глянув на Карзубого, мгновенно передумал.
Кисель оторвал еще один кусок ткани от рубашки, подошел к крану в углу возле параши, намочил тряпку водой и вернулся к Шкету.
– На, приложи, – сказал он.
Шкет поменял тряпицу. Кровь из переносицы течь почти перестала. Физиономия была покрыта подсохшими красновато-бурыми пятнами.
В коридоре за металлической дверью послышались шаги. Люська тут же засуетился.
– Я знаю, это подавала идет! – обрадованно воскликнул он.
Подавалой на тюремном жаргоне называется доктор.
– Он поможет, я не зря стучал.
Послышался звук поворачиваемого в замке ключа, распахнулась дверь. На пороге стояли два конвоира.
– Панфилов, на выход.
А вот этого никто, в том числе и Константин, не ждал. Дело-то шло к вечеру.
– В чем дело? – спросил он, опуская ноги на пол.
– На допрос, к следователю, – рявкнул вертухай.
– Какой допрос? Поздно уже.
– Молчать! Руки за спину, на выход!
Надев куртку, Константин привычно сложил руки за спиной и вышел из камеры. Допрос так допрос, выбирать не приходится.
После того как дверь за спиной захлопнулась, камера наполнилась разговорами.
– У, сука, – прошипел Шкет, – я ему этого не прощу. На блатного руку поднял.
– Сиди ты, – мрачно протянул Кисель, – это же псих, он тебе враз шею сломает.
– Ни хрена, – горячился Шкет, – ночью глотку ему порву, падле.
– Тут по-другому надо.
– Как это – по-другому?
– А так. Смотрящему надо маляву передать.
– Кому? Толику Рваному?
– Ага.
– Ну ты сказанул, – тяжело подняв голову, вступил в разговор Сирота. – Толик Рваный психов не трогает.
– А ты почем знаешь? – недоверчиво спросил Кисель.
– Знаю, – огрызнулся Сирота. – Вон у Карзубого спроси.
– А че, Карзубый, верно Сирота сбацал?
Поверженный авторитет с угрюмым видом провел ладонью по голому черепу.
– Плюнь на лысину. Рваный сам такой.
– А что же делать? – уныло протянул Кисель. – Ждать, пока он всех нас тут не замесит?
Повисла угрюмая тягостная пауза.
– Кокану маляву надо отогнать, – сказал наконец Карзубый.
Кисель растерянно взглянул на сокамерников.
– Так ведь они с Толиком Рваным… это… вроде как на ножах.
– А твое какое дело? – возразил Карзубый. – Оба они авторитеты. Ты блатной, к кому хочешь, к тому и иди.
– Толик Рваный говорит, что Кокан – сухарь.
– Не нам решать. Кокан Бутыpской тюрьмой признан. Что тебе еще надо?
– Толик Рваный говорит, что в Бутыpке сейчас лаврушники, своих сухарей одного за другим лепят. Мы же вроде как славяне… своих признавать должны.
– Захлопни пасть! – обозлился Карзубый.
– Ты чего? – понуро протянул Кисель. – Это же не я. Это хата базарит.
– А ты и лопухи развесил. Мало ли что базарят. Садись за маляву.
– А чего я?
Глаза Карзубого полыхнули бешеным огнем. Еще час назад в этой камере не то что Люська, блатные не смели ему перечить. Теперь все изменилось.
Карзубый угрожающе встал, замахнулся на Киселя пятерней с растопыренными пальцами.
– Ты че, ты че? – перепуганно завопил Кисель. – Я же просто так, мне не в падлу.
Восстановив свое пошатнувшееся в глазах сокамерников реноме, Карзубый опустился на нары.
– Может, лучше сами подляну на подляну устроим? – спросил Шкет.
Из-за тряпки, прикрывавшей лицо, голос его звучал глухо, будто из могилы.
– Тебе мало? Так я добавлю.
Кисель извлек из-под наp огрызок карандаша и клочок бумаги.
– Чего писать-то?
– Погоди, дай минуту подумать, – сказал Карзубый, наморщив лоб.
Потом он неожиданно выпалил:
– Падла, псом меня обозвал. Я что, мент поганый? Нет, за это надо платить… Пиши: «Мир дому твоему, Кокан…»
Глава 4
– Я смотрю, у вас конфликты начались. – На губах капитана Дубяги поигрывала легкая улыбочка.
Этот вопрос вывел Константина из состояния рассеянной задумчивости. Уже несколько минут он сидел на стуле перед следователем, ожидая, пока Дубяга закончит дописывать какую-то бумагу.
Вначале он нервничал, ему хотелось спросить: «Зачем вызывали, гражданин начальник? Чтобы мурыжить перед собой, как пацана?»
