banner banner banner
Один среди «тигров»
Один среди «тигров»
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Один среди «тигров»

скачать книгу бесплатно

– Я тут недалеко копну видел, – подсказал Бабенко, и все сразу с интересом посмотрели на него. – Жиденькая такая копешка, но на пятерых хватит. Уж больно на лапнике неудобно лежать. Я понимаю, что на жердях без лапника еще хуже, но…

– Как же пехота про копну не узнала? – насторожился Логунов. – Ладно, под мою ответственность, Семен. Дуйте с Русланом за сеном. А мы с Колей пока брезент на входе закрепим и соорудим коптилку.

По уставу в боевой обстановке механику-водителю и наводчику отлучаться от танка запрещено, но Логунов прекрасно понимал, что никакой атаки сейчас со стороны немцев не будет. Да и командир роты придет не скоро. Пока они там, на КП полка, все разговоры переговорят, пройдет не меньше часа.

Бабенко с Омаевым возвращались со второй порцией сена, когда их окликнул какой-то солдат:

– Эй, гвардейцы, что это вы таскаете? Сено, что ли? Никак, корову с собой на буксире за танком привели?

– Борщ из щавеля будем варить, – отозвался механик-водитель.

– Ну-ну, сказочники! – ухмыльнулся солдат и вдруг остановился, вглядываясь в лицо Бабенко.

Когда танкисты прошли мимо него с завернутым в брезент сеном на плечах, он шагнул следом. Голос пехотинца изменился. Теперь он не балагурил, а глаза его стали серьезными.

– Семен?.. Сеня… Бабенко!

Механик-водитель обернулся, медленно опустил свой тюк на землю и пригляделся. Солдат был старше него лет на десять. Что-то неуловимо знакомое было в его лице, взгляде, голосе, интонациях. Война? Завод в Харькове? Институт? Нет, нет… А солдат тем временем подошел вплотную и посмотрел танкисту в глаза.

– А ты не изменился, Сенька, – тихо и с грустью сказал солдат. – Повзрослел, конечно, вон седина в висках. Но сам все такой же, как и мама твоя. Всегда вы обо всех заботитесь, всем стараетесь помочь. Смотрю, вот и сейчас сено несешь. На лежанку своим товарищам?

– Остап! – узнал наконец солдата Бабенко. – Вот так встреча! Я бы тебя сам не узнал. Ты вот изменился за эти годы.

– Да не, я все тот же, – резко рубанул рукой Остап. – Говорю, что думаю, делаю, что считаю правильным. Меня и на фронт брать не хотели. У меня же ранение было, помнишь? А потом, когда в Москву перебрался, в ополчение попал. И нашу часть после двух месяцев боев перевели в состав кадровой. Вот так… А ты, я смотрю, в танкистах? Так техникой и увлекаешься?

– Слушай, Остап, – Бабенко взялся руками за пуговицу на гимнастерке собеседника, – ты у своего командира, может, и отпросишься. А я механик-водитель, мне нельзя отлучаться. И так нарушил, отлучившись за сеном.

– Хорошо, – согласился земляк. – Где твой окоп? Я через часок приду. Посидим, побалакаем.

Бабенко вернулся к своему танку и долго стоял в окопе перед бруствером, глядя на нейтральную полосу впереди. Логунов понимал, что с Семеном что-то творится, но подходить не стал. Бабенко был всегда человеком открытым и общительным, разговаривать с ним было легко и просто. Он сам расскажет, что у него на душе, что его беспокоит. Но сейчас Бабенко стоял в стороне от друзей и молчал, глядя вдаль. Такого за ним раньше не водилось.

– Василий Иванович, – Бабенко наконец подошел к командиру танка, – слушай, тут ко мне земляк придет сейчас. Ты не против, если мы посидим в сторонке, пообщаемся? Больше двадцати лет не виделись. Он даже матушку мою знал. Соседями были в поселке, где я рос.

Логунов вытащил из-под брезента, которым была застелена его постель на лежанке, фляжку, потряс ею в воздухе, прикидывая, сколько в ней содержимого, и протянул ее Бабенко.

– Держи. Только не увлекайтесь – завтра подъем до рассвета, бой будет нешуточный. Там тушенка есть, хлеб, лук. Возьми, если надо.

Остап пришел, когда начало темнеть. Они уселись под бруствером на пустые патронные ящики, плеснули в котелок водки и молча выпили. И только потом, закусив луком и тушенкой прямо с ножа, начали говорить. Закурили.

– Я знал, что ты так и пойдешь по технической линии, – начал Остап. – Тебя и в поселке все к тракторам тянуло да к генератору. Где работал-то эти годы?

– Сначала в Харькове в артели по слесарному делу. Потом учиться пошел, окончил институт. А перед войной уже работал на харьковском заводе инженером-испытателем.

– Ух ты! – улыбнулся в темноте Остап. – Это где «тридцатьчетверки» делали? Ну ты молодец, добился своего! А на фронт, значит, добровольцем пришел? Небось отпускать не хотели с завода, бронь давали?

– Так и есть, – кивнул Бабенко. – Завод эвакуировали, сколько смогли, а я – на фронт… Я в тридцать пятом приезжал, когда матушку хоронили, но тебя уже не было. Ты как? Женился, есть ли дети? Работал где?

– Я-то? – Остап затянулся в последний раз «козьей ножкой», бросил окурок на землю и затоптал его каблуком сапога. – Я, брат, учительствовать хотел, да меня по партийной линии стали выдвигать – мол, надо воспитывать молодежь. В Москву посылали учиться на партийные курсы, а после них я по распределению попал на Урал… Скажи, Семен, ты про Оксану ничего не слыхал?

Остап задал вопрос поспешно, как будто боялся, что забудет его задать. И эта поспешность поразила Бабенко. И сразу ему стало понятно, о какой Оксане идет речь. Нахлынуло, защемило в груди, а ведь не вчера дело было. Два десятка лет с хвостом прошло, а все, оказывается, живо еще. Семен думал, вспоминал. Мысли всякие были на этот счет, но он понимал, что не нужен Оксане. Ни к чему это ей. Тем не менее первая любовь закружила его, тогда еще паренька, и в душе след оставила.

– Как она, не знаешь? – спросил Бабенко, чувствуя, что голос выдает его волнение, но справиться с собой он не мог. – Я когда приезжал, ее не было. Я и спрашивать не стал. Подумал, что не стоит.

– Да, ты прав, конечно, не стоило, – согласился Остап и налил по третьей. – Не получилось бы у вас ничего, это уж точно.

– Ну, давай за Оксану тогда, – печально улыбнулся Бабенко. – Пусть у нее все будет хорошо.

– Нет, – неожиданно возразил Остап и медленно покачал головой. – У нее сын родился, Сеня. Хороший парень. Был. Погиб в сорок первом. А Оксана, как похоронка пришла, слегла. У нее воспаление легких случилось – простыла во время дождя, когда заводи с эшелона ставили. Так и не поднялась. Так что… помянем, Сеня. Молча и не чокаясь.

Митинг был в самом разгаре, страсти накалялись. Поселок Выпасное, расположенный неподалеку от Харькова, насчитывал уже больше двух сотен домов, разросшись за последние двадцать с лишним лет после того, как там поставили мельницу, устроив запруду. Потом рядом с мельницей появились кузни и постоялый двор, где путники могли отдохнуть, перековать лошадей и починить свои возы и тарантасы. Старенькую церквушку, стоявшую здесь с незапамятных времен, восстановили всем миром, зачинщиком этого события был молодой батюшка Иннокентий. Но потом свершилась революция, и покатилась по необъятным просторам страны гражданская война. Почувствовав своеволие, ощутив поддержку большевиков, самые низшие слои, самые бедные, решили, что они теперь будут править миром. Править по-своему, без учителей и советчиков. А кто главный советчик в селе? К кому всегда приходят за помощью и поддержкой в трудную минуту? Конечно, к священнику! Нашлись люди, решившие сменить ориентиры. Горластые, жаждущие повиновения и власти, считавшие себя вправе менять не только свою жизнь, но и жизнь других людей.

– Люди, побойтесь Бога! – громко кричал отец Иннокентий. – Не Богом ли благословлены вы при рождении? Не именем ли Его крещены? Не с Его ли напутственным словом уйдете вы в мир иной?

– Хватит дурманить народ, попы! – орали в толпе люди с раскрасневшимися от самогона лицами. – Сами править будем своей жизнью! Большевики нам теперь указ, а не попы!

– Люди добрые, никогда церковь не стремилась к власти над людьми! Она есть покой в душе, и светлые мысли ваши…

– Твою мать! – проорал кто-то сзади, и в окна церкви полетели камни. Со звоном разбилось стекло.

Женщины плакали, верещали маленькие дети. Церковный сторож Матвеич, хромая на единственной ноге и стуча по камням деревянным самодельным протезом, вышел перед мужиками, размахивая клюкой.

– Я оставил ногу в галицких полях! Кто меня попрекнет, что я не от плоти и крови? Посрамитесь!

Брошенный кем-то камень угодил старику в живот, и он, согнувшись пополам, упал. Часть мужиков кинулась к инвалиду, но еще большая часть ринулась к церкви. Отец Иннокентий упал, сбитый с ног, мелькнула какая-то тряпка, бутылка керосина. По деревянной стене начал расползаться огонь, вылизывая сухое дерево, ставни и резные наличники. Истошно закричала баба, воздух разорвали хлесткие выстрелы наганов. Многие побежали с площади.

Когда люди расступились, в отблесках адова огня, пожиравшего церковь, остался лежать отец Иннокентий, упрямо выставивший вверх кадык и черную как смоль бороду. Из виска струилась яркая кровь и стекала на камни и песок. И там, смешиваясь с грязью, становилась темной.

Сеня Бабенко смотрел на убитого, на его кровь, на то, как она менялась, пока мать за руку не утащила его домой. А вечером скрипнула дверь, в горнице раздалось шушуканье. Сеня отодвинул занавеску и увидел Оксану, младшую сестру отца Иннокентия, молодую двадцативосьмилетнюю женщину. Оксана закрывала ладонями лицо и трясла головой. Платок сполз с ее головы на плечи, волосы были растрепаны.

– Ничего, дитятко, – шептала мать, прижимая к себе Оксану. – Время такое, страшное. Никуда не уходи, живи тут. Не дам я тебя в обиду. Все перемелется – мука будет. Жить надо все равно, даже после такого. Оставайся у меня, прокормимся.

Глава 2

Алексей стоял на броне танка и смотрел на горизонт впереди. Там, за полем, за лесом, – вражеские позиции. Но там еще и земля его Родины, которую помял, затоптал сапожищами ненавистный враг. И этот враг еще силен, он еще тужится сломить сопротивление Красной Армии. Но лейтенант Соколов уже понял, что бить фашистов он умеет. И что вся армия, весь народ не склонили головы, не бежали, а достойно приняли удар в 41-м. И теперь близок момент, когда враг будет сокрушен. «Погоним, прогоним», – шептал Алексей.

– По машинам! – раздавались неподалеку голоса командиров взводов.

Экипажи занимали свои места. Рядом в танковом окопе «Зверобоя» угрюмый Бабенко обходил свою машину, осматривая катки и гусеницы. Что он мог рассмотреть в темноте, непонятно. И вообще какой-то Семен Михайлович не такой в последнее время. Омаев с Колей Бочкиным чему-то посмеиваются, поправляют маскировочную сеть над башней. Логунов подошел к командиру и встал рядом, поглядев на нейтральную полосу.

– Ну что, сегодня многое решится?

– Многое, если не все, – согласился Соколов.

– А ведь я замечаю, что фриц в последнее время не такой. Выдохся он. Ты заметил, командир, что и возраст поменялся в вермахте? Раньше какого возраста был средний солдат у них? Двадцать пять – тридцать лет. Матерые, Европу прошли. Наглые, самодовольные. А теперь у них полно пацанов по восемнадцать лет и мужчин старше сорока. Что это значит? Не надо быть великим стратегом, чтобы понять: у них ресурсов не хватает, и людских в том числе.

– Просчитались они, – согласился Соколов. – Уверены были, что мы лапки поднимем уже через два месяца. Ни техники у них не было, рассчитанной на войну в зимних условиях, ни одежды, ни нефти для производства горючего. А его надо очень много для такой войны. И запала у них уже нет. Ты помнишь того гауптмана, которого мы по пути сюда взяли в плен? В сорок первом они грозились сбрить всех под корень, чтобы и следа от советского народа не осталось. А теперь жизнь вымаливают, навоевались. Думали, мы слабые, с нами будет легко справиться, как с Францией и Польшей.

Лейтенант Соколов и старшина Логунов о многом догадывались, просто опираясь на свой опыт и наблюдательность – второй год все-таки на передовой, в самой гуще боев. Догадывались, хотя и не знали, что многие немецкие генералы были против проведения операции «Цитадель». Не было у групп армий «Центр» и «Юг» достаточных сил для такой масштабной операции. Не было превосходства ни в людях, ни в артиллерии, ни в танках, ни в авиации. Были подозрения, что произошла утечка информации, и советское руководство уже осведомлено о планах Германии на этом участке фронта… Но бойцы не знали и о том, что фюрер настаивал на этой операции, не слушая своих генералов и фельдмаршалов. Гитлер чувствовал, что упускает инициативу, что наступает крах, и пытался всеми силами отсрочить свой конец. Гитлер не знал, не хотел знать и верить в то, что после нового поражения его армия уже не оправится. Фанатичная вера в собственный гений снова подвела фюрера. И сегодня, 5 июля, первыми разорвут ночную тишину отнюдь не немецкие орудия.

В 2 часа 20 минут ночное небо взорвалось огнем, всполохи осветили низкие облака – с закрытых позиций начала бить тяжелая гаубичная артиллерия. От грохота сразу у всех заложило уши. А потом торжествующе взвыли «Катюши», и небо прочертили дымные следы сотен реактивных снарядов. Для врага это было ошеломляюще. Советская артиллерия нанесла свой удар всего за десять минут до немецкой артподготовки. Ударили и по артиллерийским позициям, и по штабам, и по колоннам, развернувшимся для наступления. Атака была страшна своей неожиданностью.

Алексей стоял на башне своего танка и с восторгом смотрел на разгорающееся зарево на западе. Там снаряды крушили и уничтожали врага, неся ему смерть и ужас. И было в этом ощущении некое упоение. Злость и радость смешались, заставив душу ликовать, а кровь – кипеть от желания самому кинуться в бой.

А потом повисла тишина. И все, кто был не на передовых позициях, замерли в ожидании. Что же будет дальше? Враг сокрушен? Последует приказ идти в атаку самим? Но каждый командир и красноармеец понимал, что удар, каким бы сильным он ни был, не сможет уничтожить всех врагов. Бой неизбежен. Но каким он будет? Какой урон нанесет фашистам?

Небо разгоралось утренним светом и расплывалось тишиной. Алексею показалось странным, что еще не запели первые птицы. Даже в траве не шуршала мышь и не бегали юркие ящерки. Алексей не отдавал себе отчета, что еще рано для птиц, просто мозг в данную минуту не выносил тишины. Это была страшная тишина в ожидании смерти – большой смерти, смерти тысяч людей. И эта тишина висела в воздухе, выматывая, заставляя нервы напрягаться до предела. Соколов посмотрел на наручные часы – стрелки показывали 4.35 утра.

И тут случилось неожиданное. Воздух снова разорвал грохот выстрелов сотен орудий, по небу с торжествующим ревом понеслись реактивные снаряды «Катюш». Снова огонь и смерть обрушились на головы фашистов. Советская артиллерия нанесла второй удар по немецким войскам.

Алексей надеялся, что немцы не станут атаковать после таких ударов, но атака все же началась, запоздав, как выяснилось позднее, на два с половиной часа. Силы у фашистов еще имелись. Глупо было надеяться, что справиться с врагом будет легко.

Когда немцы начали свою артподготовку, Соколов поспешно забрался в башню «Зверобоя». Земля дрожала и стонала от разрывов. То и дело по броне стучали отлетавшие комья земли и камни, отброшенные взрывами вражеских снарядов. Алексей приник к перископу. Скоро враг пойдет в атаку. «Куда будет нанесен наиболее сильный удар? Все ли я предусмотрел? – думал молодой лейтенант. – Но система обороны полностью продумана, а в атаке от меня и моих танкистов просто требуются мужество, меткость и храбрость. Вот и все. Ничего не изменить. Теперь только сражаться».

Соколов почти никогда не смотрел на часы в такие минуты. Какая разница, сколько продолжается артиллерийская подготовка? И когда разрывы смолкли, он снова отбросил люк и по пояс высунулся из башни с биноклем в руках. Так и есть, немцы перешли в наступление. На краю поля появились темные силуэты – шли легкие танки и бронетранспортеры. И было их много – на первый взгляд, около сотни. «Что-то слабовато, – подумалось Соколову. – Знают ведь, что у нас противотанковые орудия стоят на прямой наводке, бронебойщики в первой линии окопов. На что рассчитывают? На то, что артподготовка уничтожила большинство сил?» Он посмотрел на передний край полка. Да, слишком много воронок среди окопов, много разрушенных ходов сообщений и стрелковых ячеек. А вот и позиции орудий: одно разбито, второе на боку, у третьего дымится орудийный дворик.

А немцы уже разворачиваются для атаки. Вперед, взревев моторами, устремились легкие танки, стреляя на ходу. Почти следом за ними, на расстоянии порядка двухсот метров, пошли бронетранспортеры с пехотой. Алексей понял, что враг не сошел с ума, он просто сменил тактику. Следом за танковыми и пехотными подразделениями из-за леса вышли «Тигры». А вот и самоходные орудия «Фердинанд». И снова эти странные новые немецкие танки, очертаниями похожие на наши «тридцатьчетверки» наклонной броней и формой башни.

«Тигры» и «Фердинанды» не пошли вперед. Они остались у самой кромки леса и начали бить оттуда по окопам, по огневым точкам. Бой разгорался. Передний край обороны ожил и поливал свинцом наступающих фашистов. Вот встал один танк, вот загорелся другой. Третий закрутился на месте с разбитой гусеницей. Еще минута, и кто-то из бронебойщиков подбил его, угодив патроном в моторный отсек. Машина вспыхнула, из люков полезли немецкие танкисты в черных комбинезонах. Двоих срезали пулеметчики, остальные укрылись за танком.

Соколов наблюдал, как танки его роты ведут огонь, каждый в своем ответственном секторе. Вот немецкие танки стали сбавлять скорость – не стали подходить ближе к окопам. Вперед бросилась пехота под прикрытием бронетранспортеров, но ее тут же прижали ружейным и пулеметным огнем. Немцы залегли. Было видно, как солдаты ползают в поисках естественного укрытия. Среди живых и убитых пляшут земляные фонтанчики от пуль. Кто-то начал окапываться.

До 41-го года, да и в 41-м еще, фашисты атаковали, надежно прикрываясь броней. Впереди шли танки, расстреливая с ходу огневые точки обороняющихся, утюжили их гусеницами, а потом в окопы врывалась пехота и добивала оставшихся в живых, тех, кто еще не отступил. Но с Красной Армией так не получилось. Советские солдаты не отступали, они умирали там, где стояли. В ход шли гранаты и бутылки с зажигательной смесью. И если противотанковую гранату, а тем более связку гранат до танка не получалось добросить, советские солдаты выползали вперед, дожидались танк перед окопами и просто бросались с гранатами под гусеницы. Таких потерь в танках в столкновении с пехотой Германия еще не знала. А когда на вооружении Красной Армии появились еще и противотанковые ружья, тактику пришлось менять. Теперь вперед шла пехота, защищая свои танки от бронебойщиков, а танки шли следом, стараясь своим огнем расчистить путь пехоте. И теперь еще новое изобретение: легкие танки атакуют с пехотой, поддерживают ее непосредственно при соприкосновении с обороняющимися, а средние танки бьют с предельных дистанций, не подставляясь под огонь противотанковых пушек и бронебойных ружей. Такого Соколов еще видел. И этой тактике надо было противопоставить что-то свое.

А еще надо как-то сбить темп атакующих немцев. Пехота залегла, это хорошо, но когда выйдут вперед легкие танки и бронетранспортеры, она снова поднимется.

Фугасный снаярд разорвался у самого бруствера. Алексей, укрывшись за крышкой люка, почувствовал тяжелый удар – массивный осколок! Еще несколько снарядов упало возле танковых окопов. Кажется, немцы поняли, что за неуязвимые орудия выбивают их танки, разглядели башни «тридцатьчетверок»! Укрытый в окопе танк очень трудно поразить, но рано или поздно немцы пристреляются и начнут выводить из строя машину за машиной. Этого допустить нельзя, надо маневрировать, менять позиции.

Мощный рывок, и первые танки начали утюжить передовые окопы на правом фланге. Завязалась рукопашная схватка. Соколов хорошо видел, как несколько бронебойщиков побежали по ходам сообщения на правый фланг, туда же направились расчеты пулеметов. «Нет, – подумал Алексей, – этим их не удержать. Еще полчаса, и атакующие танки выйдут во фланг обороне, а потом и в тыл». Он приказал Омаеву связаться с КП полка.

– «Третий», я – «Зверобой».

– «Зверобой», даю «Третьего», – ответил связист, и в шлемофоне загрохотало так, что Соколов чуть не оглох. Но через шорохи, хрипы и гром разрывов он все же расслышал:

– «Зверобой», у тебя ноги ходят?

– Так точно! Разрешите помочь третьему батальону?

– Правильно понял, «Зверобой», – одобрительно прозвучал голос командира полка. – Ликвидировать прорыв!

Теперь главное – быстрота и точность выполнения приказа. Соколов был уверен в своих командирах, опыт и слаженность во время боя уже не раз давали свои плоды. Решение пришло в голову мгновенно. Рельеф местности позволял выполнить задачу, используя фактор неожиданности. Если отвести танки назад, то в пыли и дыму, которые частично скрывают позиции полка, передвижение будет незаметно. Уйти за спинами 3-го батальона на крайний фланг, а дальше опушка леса прикроет атакующие «тридцатьчетверки» от «Тигров» и «Фердинандов». Главное – не выскакивать перед ними в поле, оставаться под прикрытием леса.

– «Коробочка-один», я – «Зверобой», – связался Соколов по рации с командиром 3-го взвода. – Играешь в партере. Переносишь огонь на головные в прорыве, когда я выйду на галерку. «Коробочка-два» и «Коробочка-три» – за мной! Исходная – в квадрате семьдесят шесть на линии ориентиров восемь и двенадцать. Повторяю: на линии ориентиров восемь и двенадцать.

«Зверобой» пошел назад, выползая по аппарели из своего окопа. Развернувшись на месте, танк пошел назад за третью линию окопов между блиндажами. Четыре танка двух взводов выползли, развернулись и ушли следом за своим ротным командиром. Взрывы вспыхивали то тут, то там. Немцы били частым плотным огнем по окопам. Вполне можно было ожидать и второй атаки на центр обороны. Значит, надо торопиться. Смежными ударами, маневрируя, немцы могут прорвать оборону и выйти в тыл дивизии. Конечно, командование предполагает и такой вариант развития событий, наверняка есть и резервы, и дополнительные противотанковые силы, но все равно прорыва нельзя допускать ни в коем случае.

В густом кустарнике, изрытом промоинами и овражками, «тридцатьчетверки» развернулись в одну линию. Соколов хорошо видел, как идет бой на позициях третьего батальона. Пехотинцы подожгли гранатами и бутылками с зажигательной смесью уже пять танков, в окопах идет рукопашная, но немцы развернули в наметившийся прорыв дополнительные силы. Еще десяток танков, и группа бронетранспортеров пошла на этот фланг. Вот их и надо отвлечь первому взводу сильными огнем. Он тут же передал командиру открыть огонь по задним танкам – пусть у противника возникнет ощущение, что он атакован с двух сторон.

– Вперед!

Развернувшиеся в линию пять «тридцатьчетверок», набирая скорость, пошли вперед, ломая гусеницами кустарники и молодые деревца. Вместе с тем два взвода остановились и сделали залп по задним машинам фашистов, подходившим в район прорыва позиций пехотного батальона. Два танка остановились как вкопанные, еще один вспыхнул, как факел. Со вторым взводом Соколов повернул в тыл атакующим немцам, которые уже утюжили окопы, а третий взвод сделал еще залп. Вместе с ним со стороны центра начали стрелять три танка первого взвода.

Не прошло и пяти минут, как все десять танков были подбиты. Бронетранспортеры попятились назад, немецкая пехота стала разбегаться. Падали и падали под пулеметным огнем солдаты в ненавистных чужих мундирах. Немецкие танки не выдержали и стали отползать с линии окопов. Атака захлебывалась. Пять советских танков, зайдя с тыла, расстреливали врага в упор. Одна за другой начинали дымить вражеские машины. Подоспевшие с других позиций бронебойщики добивали бронетранспортеры, били в подставлявшие бока вражеские танки. Пехота бежала, а вслед ей били пулеметы – это поднялись в контратаку бойцы поредевшего батальона.

Поле перед окопами третьего батальона было уставлено дымящимися и горящими немецкими танками и бронетранспортерами, дым разносило ветром, накрывая тела убитых врагов. И в этом дыму можно было еще успеть сделать что-нибудь важное.

– «Коробочка-два», «Коробочка-три», слушай приказ! Встаете между подбитыми танками в дым и стреляете по «тиграм» на опушке. Бейте по гусеницам, по ходовой, сбивайте их с катушек. Выскочили из дыма, выстрелили, и сразу назад, прячетесь за подбитыми немцами, уходите в дым.

Подтвердив, что они поняли установку, два взвода развернулись и остановились среди уничтоженных немецких танков. Соколов опустился в башню и закрыл люк, прижавшись лицом к нарамнику перископа.

– Ну что, ребята, – переключившись на ТПУ, сказал он. – Теперь и мы поиграем в кошки-мышки, только в одиночку. Слушайте меня! Семен Михалыч, через лесок идешь напрямик. Там в конце, у опушки, будет балка с покатыми склонами. Через нее немцы не пройдут. Выведете нас к этой балке, а потом – налево к опушке. Выйдем как раз в бок к «Фердинандам» и «Тиграм». Запоминайте. Первый выход у мыса на опушке. Видите его на карте? Логунов, покажи Бабенко… Три выстрела бронебойными, потом назад и вправо на двести метров к балке. Еще три выстрела, и возвращаемся к своим. Все понятно?

– Так точно, – задумчиво ответил за всех наводчик. – Сделаем. Только ты, Семен, постарайся сразу машину ровно поставить на «короткой». Тут будет каждая секунда на счету. Немчура тоже стрелять умеет. А против «Фердинандов» в лобовую нам не устоять. Да и у «Тигров» стоят зенитные пушки – восемьдесят восемь миллиметров!

– Я тебя подводил хоть раз? – тихо отозвался Бабенко.

– Вытащите нас назад, – не столько приказал, сколько попросил Алексей. – Сделаем как надо, и закончится на сегодня у немцев атака. Если сегодня не пройдут, то не пройдут уже никогда.

– Что с вами делать, дети мои, – усмехнулся Бабенко. – Вытащу. Хоть раз я вас не вытаскивал?

Интонация механика-водителя Соколову не понравилась. Что-то сжалось внутри от его слов. Вдруг подумалось, что Бабенко хоть и старше всех, но ему ведь едва за сорок лет. Он не намного старше Логунова. Но как-то изначально, с момента появления в экипаже Семена Михайловича, все приняли его искреннюю отеческую заботу. И что-то с Бабенко в последнее время происходит неладное. Опыт войны Алексею подсказывал, что многие люди предчувствуют собственную смерть. Как часто перед боем он видел у бойца потухший взгляд, апатию или вот такую грусть и тоску в глазах. Хотя у Бабенко была в глазах не тоска, а вина. Что-то он такое вспомнил из своей жизни, какие-то новости получил, и это резко изменило его настроение. Ведь всегда он был добродушным, улыбчивым, невозмутимым…

«Не о том думаешь, командир, – остановил сам себя Соколов. – Сейчас бой, рискованная операция!»

– Вперед! – приказал он и, откинув крышку люка, высунул голову из башни.

Поле гудело и грохотало. Отойдя с этого фланга, фашисты усилили нажим на другом – теперь немецкие самоходки переместились на левый фланг полка. И тут же две их машины встали. Вон и «Тигр» загорелся, получив снаряд в борт.

Соколов посмотрел на свои танки. Экипажи действовали умело. Танки выскакивали из дыма то по одному, то по два, останавливались и делали по два выстрела, а потом снова уходили в дым, в летящую в воздухе копоть от чадящих немецких танков.

Сработало! Первыми остановились «Тигры», затем развернулись в сторону «тридцатьчетверок» и «Фердинанды». Сделав несколько выстрелов, немцы замерли, не видя противника. Но «тридцатьчетверки» не показывались. Немцы стреляли вяло, скорее просто наугад.

Вдруг вспыхнул у них танк, который раньше стоял и просто дымил. Снаряд от самоходки угодил в моторный отсек, и танк взорвался. «Тридцатьчетверка», прятавшаяся за немецким танком, осталась цела. Соколов мысленно похвалил экипаж за умелые действия.

И тут же ему пришлось прикрыть люк и спрятать голову. «Зверобой» вошел в лесок и пошел зигзагами, выбирая дорогу и по пути ломая кусты и тонкие деревца. Урчал двигатель, трещали ветки и тонкие стволы, лязгали гусеницы. «Зверобой» шел и шел вперед, не сбавляя скорости, лишь разворачиваясь на узких и сложных местах. Теперь нужна была вся внимательность. Здесь можно нарваться и на немецкую пехоту, и на немецкие танки.

Фашисты тоже замыслили обходной маневр через лес. Они еще не знают, что это им ничего не даст.

Наконец впереди замаячил долгожданный ельник. Когда танк прошел просеку и можно было определить на глаз расстояние до оврага, Алексей сверился с картой и дал команду:

– Бабенко, приготовиться к повороту. Логунов, огонь бронебойными по готовности. Позиция для первого выстрела – через сто метров. Бабенко, больше чем на полкорпуса из леса не выходить.

Все, еще пара минут, и он, лейтенант Соколов, ничего не сможет изменить. Все теперь зависит только от работы экипажа. Вмешиваться со своими приказами – лишь мешать действиям танкистов. Он может отдать только один приказ – отходить. И оценить ситуацию, когда это будет необходимо, следует как можно точнее. И наблюдать за общей обстановкой вокруг.

Пригибаясь в люке, чтобы его не задело ветвями деревьев, Алексей смотрел вперед, оценивая расстояние. Бабенко снова показал себя мастером своего дела.

– Вася, выхожу на «дорожку», – послышался сдавленный голос Бабенко, работающего рычагами. – Готовься.

– Бронебойным! – тут же приказал наводчик.