скачать книгу бесплатно
– Хочу тебя пригласить.
– Куда?
– На мой день рождения! – Василий распахнул халат и показал бутылку вина.
– Ого! – покачала головой Татьяна. – Говорят, что хванчкара – любимое вино товарища Сталина! Слушай, а ты ведь врешь! Я смотрела твою карточку, у тебя осенью день рождения. И не сочиняй, пожалуйста, что это ошибка в метрике или что тебя в детстве украли цыгане. – И она засмеялась, красиво закинув голову и блестя ровными белыми зубками.
Ивлиев на миг залюбовался девушкой, гладкой кожей на шее, завитком волос возле розового ушка.
– Нет, все иначе, Танечка, – сказал он с легкой ноткой грусти в голосе. – У меня есть и еще один день рождения. День, когда я родился второй раз. Точнее, чудом не погиб. Это еще на фронте было. За это мы с тобой тоже выпьем. И за здоровье товарища Сталина.
Татьяна ждала его в ординаторской в полночь, когда в коридорах было тихо, все больные давно спали, дежурный персонал закончил свои текущие дела в виде заполнения карточек, больничных форм, уборщицы протерли полы и полили цветы на подоконниках. Девушка даже сняла свой халат и осталась в цветастом ситцевом платье, которое очень шло к ее зеленым глазам. Сбросив марлю со стола, она объявила, что это ее личный вклад в их тайное мероприятие. Из представленного на столе угощения к вину подходили разве что только яблоки да шоколадка в яркой обертке. А вот соленые огурцы, вареная картошка и квашеная капуста как-то не очень сочетались с тонким вкусом вина.
Скоро щеки у Татьяны порозовели, глазки заблестели, и она явно начала дуть губки, что ухажер даже не пытается приобнять ее, взять за руку или, на худой конец, начать говорить комплименты. Ведь девушки ходят на свидания с парнями, чтобы услышать в свой адрес много лестного и приятного. А Василий все больше о фронте рассказывал да о своем детстве в Иркутске. А потом у девушки вдруг стали закрываться глаза. Она виновато прикрывала рукой рот, пытаясь скрыть зевоту.
Когда Таня опустила голову на руки, сложенные на столе, Василий посидел еще немного, поигрывая спичкой в зубах, потом позвал девушку, потрепал по руке. Поднявшись, обошел стол и, взяв Таню за голову, повернул ее лицом к себе. Девушка спала и не реагировала на прикосновения. Он улыбнулся с довольным видом, дунул Татьяне шутливо в лицо и, подхватив под колени, поднял ее на руки. Оглянувшись, нашел взглядом застеленную белой простыней медицинскую кушетку и положил Татьяну на нее. Смотреть на спящую девушку было приятно, но, увы, времени было в обрез.
Накрыв Татьяну второй простыней и поправив ей волосы, Ивлиев выглянул в коридор. Кабинет главного врача находился здесь же, через дверь от ординаторской. Нащупав в кармане изготовленный ключ, он тихо вышел, притворив за собой дверь. Ключ без звука вошел в замочную скважину. Поворот, и он свободно провернулся в замке. Ивлиев порадовался, что удалось изготовить такой точный дубликат. Еще поворот, и дверь открылась.
Свет Василий не стал включать и прошел к столу в темноте. Так, вот и телефон. Единственный в больнице телефон, имеющий выход на «межгород». Через пару минут в трубке послышался бодрый мужской голос:
– Управление НКВД по Львовской области. Слушаю вас.
– Капитан госбезопасности Ивлиев. Доложите начальнику управления, что по пути к месту службы я был ранен. Нахожусь в районной больнице города Котляр.
– Понял вас, товарищ капитан. – Голос дежурного стал глуше, видимо, он уже что-то стал записывать в журнале. – Ранение серьезное? Вам нужна помощь?
– Нет, не серьезное. Помощь нужна, потому что мне пришлось в лесу спрятать служебные документы и личное оружие. Естественно, что моей личностью с огнестрельным ранением уже заинтересовались местные органы милиции.
– Все понял, товарищ капитан. Завтра помощь будет.
Когда за окном стало светлеть небо, Татьяна что-то простонала вполголоса, потянулась и с удивлением посмотрела на лежавшего рядом с ней Ивлиева. На кушетке вдвоем было тесно, и как Василий умудрялся не упасть, примостившись на самом краешке, было непонятно. В голове у девушки сразу пронеслась буря мыслей и воспоминаний. Точнее, обрывков воспоминаний. Она осторожно проверила себя рукой под платьем и прислушалась к ощущениями. Нет, Вася не воспользовался тем, что она уснула. Нет, ничего между ними не было, она бы сейчас почувствовала.
И сразу беспокойство сменилось чувством нежности к этому странному человеку. Вон какой благородный. И не ушел в палату, вроде как защищал ее всю ночь, оберегал своим телом. Красивый, мужественный, фронтовик. А может, и жаль, что ничего между ними не было этой ночью.
Девушка благодарно и с нежностью опустила голову на плечо спавшего рядом с ней мужчины.
– Ты что? – тут же проснулся Ивлиев и поднял голову, почувствовав, что нательная рубаха на его плече намокла. – Танюшка, ты чего ревешь?
– Дура я, вот и реву, – в обычной женской манере веско и без всякого объяснения заявила девушка, шмыгая носом. – Дура, что связалась с тобой, дура, что вот лежу, а нас могут увидеть или догадаться, что у нас тут с тобой было.
– Да не было у нас ничего такого, – нахмурился Ивлиев. – Посидели, отметили мой день рождения, а потом ты уснула. Утомилась, наверное, ведь второе дежурство у тебя подряд. Не спишь совсем.
Таня села на кушетке, свесив ноги, и обиженно надула губы, поправляя волосы и одергивая платье на груди. Василий провел рукой по ее плечу, глядя снизу вверх, и сказал с улыбкой:
– Ну что ты, глупая. Я чудесно к тебе отношусь, ты просто замечательная девушка, и я никогда бы не обидел тебя.
– Все, иди! – сухо ответила Татьяна. – Посидели, вина выпили, и хватит баловства на этом. Иди, а то больные увидят. Позора еще не хватало мне здесь.
– Хорошая ты девка, – рывком садясь рядом с ней на кушетку, огорченно проговорил Ивлиев. – Хорошая, но дура!
– Какая уж есть, – дернула плечом медсестра и встала, набрасывая на плечи белый медицинский халат.
Вздохнув, Василий подошел к двери, отпер ее ключом и прислушался. Потом, высунув голову, осмотрел коридор и, убедившись, что там никого нет, выскользнул из ординаторской. В палате все спали, и только Микола поднял взлохмаченную голову и сонным голосом осведомился:
– Ты че не спишь-то, Васек? По бабам, что ли?
– Какое там, – изобразив стенания, ответил Ивлиев. – С животом мучаюсь. Нажрался вчера яблок немытых, всю ночь из сортира не вылезаю. Сил нет уже…
Утром Татьяны в больнице не было. Ивлиев сидел в парке и думал, что повел себя с девушкой не совсем правильно. Надо было как-то поласковее, что ли. Обнадежить. Неважно, что надежды бы не сбылись, но хоть не чувствовала бы себя дурой. Девка она симпатичная, честная и из хорошей семьи. Отец у нее главный инженер на шахте. Как теперь с ней отношения восстанавливать? Отношения, хмыкнул Ивлиев и вернулся мысленно к своим проблемам. Ладно, в управление сообщил, милиция не особенно наседает. Надо как-то документы и оружие возвращать, а то ведь под трибунал можно угодить. Там такие дядьки сидят, им до лампочки ситуация, в результате которой произошла утеря документов.
После обеда прибежала медсестра, окинула взглядом полупустую палату и наклонилась к Ивлиеву, лежавшему с газетой на кровати:
– Больной, пройдите срочно в кабинет к главному врачу. Аркадий Семенович должен уехать, а перед отъездом он хотел вас осмотреть.
Ивлиев насторожился. Какой осмотр, когда утром был обход, был дежурный врач. Рана почти зажила, температуры нет, аппетит – дай бог каждому. Сложив газету и не показывая торопливости, он встал с кровати, запахнул больничный халат и, шмыгая по полу тапочками, поплелся в коридор. Возле двери кабинета главврача прислушался. Оттуда раздавались два мужских голоса. Так, кажется, все же милиция взялась основательно. Хотя за окном милицейского «воронка» он не увидел. Значит, не арест.
– Разрешите, Аркадий Семенович? – четко, по-военному произнес Ивлиев, входя в кабинет.
Высокий крепкий мужчина лет пятидесяти в просторном летнем костюме обернулся у окна и стал оценивающе смотреть на Ивлиева. Аркадий Семенович засуетился, убрал какие-то бумаги в стол и, поднявшись, подошел к своему пациенту.
– Ну, вот, собственно, для этого я вас и позвал, Ивлиев. Этот товарищ из… э-э, ну, он сам представится, захотел с тобой побеседовать. Я вас оставлю и скажу, чтобы вам не мешали.
Когда доктор вышел, мужчина неторопливо подошел к Ивлиеву, посмотрел ему в глаза, сжал сильными руками его плечи, обнял и тихо проговорил:
– Ну, здравствуй, Василий! Не ожидал меня увидеть, а?
– Не ожидал, Олег Николаевич, – признался Ивлиев и наконец расслабился. – Ребята рассказывали, что вы, раненный, остались тогда прикрывать отход отряда. Все считали вас погибшим. А меня потом перебросили в Прибалтику.
– Живой, как видишь! Удалось выкарабкаться. Но это все потом, Вася, а сейчас давай о главном. Я ведь теперь возглавляю здешнее районное отделение НКВД. Тебя, собственно, в мое распоряжение и направляли. А потом ты куда-то запропастился. Я уж и не знал, что думать. В указанный срок не явился к месту службы, вестей нет. А тут звонок из области о тебе. Вот я и прилетел.
– Значит, это вы меня к себе выпросили из армии? – с усмешкой сказал Ивлиев. – А я-то думаю, что за перетасовка такая.
– Да, Вася, я тебя вытребовал, – стал серьезным Горюнов. – Обстановка здесь сложная. Меня назначили сюда, потому что я много раз сталкивался с оуновцами и здесь, и в Белоруссии. А твой опыт борьбы с «лесными братьями» в Прибалтике очень пригодится. Да и вообще, ты оперативник от бога, таких поискать еще. А мне опытные кадры до зарезу нужны. Давай по порядку: что с тобой произошло в дороге, а то у меня отрывочные сведения из больницы да из местной милиции.
– Я на попутке ехал. Километрах в тридцати отсюда нарвались мы на банду. Они машину остановили и заставили в лес свернуть. Водитель неопытный, растерялся парень. Одним словом, его убили сразу, а меня не успели. Двоих я сразу положил, а потом ноги в руки и деру оттуда. Когда убегал, еще двоих, кажется, подстрелил. Обидно, когда уже совсем оторвался от них, меня вот шальной пулей в руку. Как мог, перевязал, остановил кровь, отлежался, а когда опасность миновала, стал выбираться. Слаб был, документы и пистолет в лесу спрятал. Боялся, что не выйду оттуда, не хотел, чтобы эти узнали, кто я такой. Кажется, вышел к дороге, где меня кто-то на машине и подобрал. Очнулся уже здесь. После операции.
– В больнице кто-то знает, что ты из НКВД?
– Никто.
– А твой звонок? Из области сообщили, что твой звонок был отсюда, из кабинета главврача. А он, как мне показалось, мужик дотошный, аккуратный.
Ивлиев засмеялся и вытащил из кармана сделанный им дубликат ключа от кабинета.
– А почему вы так расспрашиваете? Не доверяете моей оперативной смекалке?
– Доверяю, Василий. Но я должен быть уверен, что никто здесь еще не знает, что ты наш сотрудник. Сейчас твоя ценность именно в том, что тебя никто не знает в лицо. Учти это.
– Хорошо, Олег Николаевич. А что за обстановка здесь такая? Я, конечно, сводки читал, представление кое-какое составил себе, но я ведь всегда Украину знал как добрую, певучую, улыбчивую и хлебосольную республику. Сколько ребят с Украины со мной служило, да и бывал тут еще до войны.
– Ты не смешивай восточные области и западников, что присоединены были в 39-м. Тут за годы войны очень многое поменялось. Все эти годы велась работа по воспитанию ненависти к Советскому Союзу и всему русскому. Националисты же немцев встретили с распростертыми объятиями.
– Да, я помню про батальон «Нахтигаль» и про действия УПА здесь, в Западной Украине.
– Боюсь, что помнить мало. Ты совсем ничего не знаешь, Василий. Вот, почитай очерк Ярослава Галана. Он называется «Чему нет названия». Почитай, почитай. Это не пропаганда, это свидетельства очевидца, человека, который все это видел, прошел за эти годы.
Удивленный Ивлиев взял листы бумаги, которые протянул ему Горюнов, и стал читать:
«…четырнадцатилетняя девочка не может спокойно смотреть на мясо. Когда в ее присутствии собираются жарить котлеты, она бледнеет и дрожит, как осиновый лист. Несколько месяцев назад в Воробьиную ночь в крестьянскую хату недалеко от города Сарны пришли вооруженные люди и закололи ножами хозяев. Девочка расширенными от ужаса глазами смотрела на агонию своих родителей. Один из бандитов приложил острие ножа к горлу ребенка, но в последнюю минуту в его мозгу родилась новая идея: «Живи во славу Степана Бандеры! А чтобы, чего доброго, не умерла с голоду, мы оставим тебе продукты. А ну, хлопцы, нарубайте ей свинины!..» «Хлопцам» это предложение понравилось. Через несколько минут перед оцепеневшей от ужаса девочкой выросла гора мяса из истекающих кровью отца и матери…»
– Прочитал? Вот, Василий, с кем мы тут имеем дело, – сухо сказал Горюнов и закурил.
– А кто такой этот Галан?[1 - В октябре 1949 года Ярослав Галан все же из-за своей гражданской позиции и активной деятельности против национализма на Украине был зверски убит во Львове. Ему нанесли одиннадцать ударов «гуцульским» топориком. В Саратове именем Ярослава Галана была названа улица. Сейчас это улица Провиантская.] – хмуро спросил Ивлиев.
– Журналист. Не все его линию одобряли, но во многом с ним нельзя не согласиться. А человек он известный, публичный. После присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР в сентябре 1939 года работал в редакции газеты «Вiльна Украiна», руководил литературной частью, писал очерки и рассказы об изменениях в воссоединенных западных областях УССР. А во время войны работал в редакциях фронтовых газет, был радиокомментатором на радио им. Т. Шевченко в Саратове, спецкором газеты «Советская Украина». В 43-м издал сборник военных произведений «Фронт в эфире». Я читал и скажу тебе, что перо у него сильное. И главное, что он всегда осуждал украинских националистов: всяких бандеровцев, мельниковцев, бульбовцев. Осуждал и осуждает их именно как пособников нацистских оккупантов.
– Понял вас, Олег Николаевич. Готов приступить к своим служебным обязанностям. Какова задача?
– Задачу я тебе поставлю сложную, Василий. У всех у нас она сложная. Нам в кратчайшие сроки нужно нейтрализовать и уничтожить националистическое подполье в своем районе. Перед каждым районным и областным управлением стоит такая задача. И насколько мы с ней справимся, настолько быстро мы очистим Западную Украину от этой нечисти. Ты должен, не афишируя своей принадлежности к НКВД, внедриться в ряды подполья, дать себя завербовать. Это программа-максимум, оптимальный, так сказать, результат. Ну а реально нам нужно выйти на подполье, ниточки в руки получить, тропинку к ним.
– Понял, товарищ майор. Завтра представлю свои соображения и примерный план действий. Затем мне понадобится информация об арестованных на нашей территории немецких агентах и наших предателях. Отдельно познакомиться с делами пособников.
– С этим мы тебя познакомим, – перебил капитана Горюнов. – Я тебе хочу один совет дать. Приглядись, подумай, походи вокруг да около. Речь идет о твоем предшественнике, капитане Ковтуне.
– А что с ним?
– Его не так давно убили. Убили при не совсем ясных обстоятельствах.
– Ну, тогда просветите. Думаю, что здесь мелочей не может быть, если убит офицер НКВД.
– Видишь ли, Василий, Дима Ковтун был пьяницей, бабником и разложившимся типом. Тут скрывать не стану. Держать его мне приходилось лишь потому, что кадровый голод у меня был, и у моего предшественника тоже. А если уж совсем быть честным, то и работником Ковтун был неплохим. Но мне пришлось бы от него все равно избавляться. Начальство заставило бы.
– Олег Николаевич, вы так много говорите, что у меня невольно возникает мысль, что вы оправдываетесь или что здесь что-то не так.
– Не так, Вася, не так! – заявил Горюнов. – Убит был Ковтун в квартире своей любовницы, и убит был вместе с ней. Но что-то мне подсказывает, что тут надо еще порыться, подумать.
– Хорошо, давайте адрес и данные на эту любовницу. Мне и карты в руки.
Глава 3
Начальник уголовного розыска Бондаренко вырос перед Ивлиевым как из-под земли. Насмешливые глаза оперативника с признаками хронической усталости смотрели внимательно и как-то выжидающе. Понятно, нужна «легенда». И Ивлиев никак не должен и близко быть сотрудником НКВД.
– Это вы Степан Иванович? – спросил Василий, приветливо протягивая Бондаренко руку. – Спасибо, что приехали, время на меня потратили.
– Фронтовое братство, я же понимаю, – покивал Бондаренко головой. – Догадываюсь, что вам не безразлична судьба и участь вашего товарища.
– Ну, нет, – грустно улыбнулся Ивлиев, поняв, что это проверка. – Не фронтовое. Я так понял, что Вадим в территориальных органах все это время прослужил. Это я на фронте, на «передке», четыре года. Мы с Вадиком выросли вместе, понимаете. Он для моей матери как второй сын. Потерялись мы в 41-м с ним, даже адреса моего у него не было, а у меня – его. Вот, узнал случайно через кадры НКВД. А тут такая беда. Погиб, значит.
«Легенда» была изложена хорошо, и, кажется, ушлого опера она удовлетворила. Он-то мало что знал о погибшем Ковтуне. Разная, так сказать, ведомственная принадлежность. Но все равно возникала какая-то неприятная мысль, что органы внутренних дел как-то не очень любили органы госбезопасности. Или это Ивлиеву только показалось? Но настороженное отношение все же улавливалось. И эта проверка с «фронтовым братством». Но вот теперь снова возникала в разговоре ситуация, которая могла родить и новые подозрения у Бондаренко.
– Так что вы хотели узнать о Ковтуне? – спросил он. – Много не знаю, только то, что в результате следствия выяснилось. Мы же с ним в разных, так сказать…
– Я понимаю, – кивнул Ивлиев. – Все же расскажите, что знаете. Мне в НКВД сообщили, что Вадима убили чуть ли не в постели любовницы, из ревности, что ли.
– Если быть точным, то он ночевал у женщины, утром они готовились завтракать, а в этот момент вошел человек с пистолетом и застрелил обоих. Да, она была любовницей вашего друга, но следствие еще не закончено, и результата пока тоже нет.
– А правда, что Вадим вел в последнее время такой уж разгульный образ жизни? Вино, бабы? Что свидетели рассказывают? Знаете, Степан Иванович, не очень верится в это. Я знаю… знал Вадима достаточно хорошо.
– Правильные у вас сомнения, – кивнул оперативник. – Я думаю, что и начальство Ковтуна не очень верило в его образ жизни. Хотя они могли и не все знать о его похождениях.
– Может, не из ревности его убили? – осторожно спросил Ивлиев.
– Может, – коротко ответил Бондаренко. – Все может.
– А эта женщина? Она что собой представляет? Может, у Вадима серьезные намерения на ее счет были?
– Не уверен, хотя не исключено. Ирка Кириенко бабой была независимой. Мужики у нее были и до Ковтуна. Думаю, что он был у нее просто очередной. Хотя могла и перебеситься и согласиться выйти за него замуж. Теперь уже не спросишь, а подруг у Ирки отродясь не было. Мы, конечно, работаем по ее прежним связям, но там личности не уголовного пошиба, хотя исключать нельзя. Остальное, извините, тайна следствия. Знаете, что я вам еще напоследок скажу? Может, у вас на душе спокойнее будет. Из соседей Ирки Ковтуна пьяным никто никогда не видел. Не было там разгульных пьянок и других признаков морального разложения. Это мое личное мнение о вашем друге.
Расставшись с Бондаренко, Ивлиев побрел по парку, закурив папиросу. С материалами следствия, которые имелись на сегодняшний день, его познакомил Горюнов. Состоявшийся только что разговор имел целью выяснить особое мнение начальника уголовного розыска, если таковое имело место. Он руководил оперативными мероприятиями по делу об убийстве Ковтуна и Кириенко, и то, что написано в деле, могло отличаться от его личного мнения. И он снова подтвердил косвенно, что Ковтун мог делать вид, что ведет разгульный образ жизни и таскается по бабам.
Ивлиев успел пообщаться с соседями погибшей Ирины Кириенко до разговора с Бондаренко. Он отметил одну важную деталь, которую почти подтвердил ему начальник уголовного розыска. Соседки знали, что любовник Ирки – сотрудник НКВД. Откуда они это знали, если Ирка ни с кем теплых и тесных дружеских отношений не поддерживала? Все ее считали порядочной стервой и держали дистанцию. Ирка похвалиться не могла, не в ее это стиле. Напрашивался далеко идущий ответ: Ковтуну нужно было, чтобы в окружении Ирки узнали, что он работает в НКВД. Целью, насколько начальство хорошо знало своего сотрудника, не могло быть пустое бахвальство и позерство.
Значит? Значит, Ковтун выманивал кого-то на себя, как на разложившегося пьяницу и бабника капитана НКВД? И, видимо, он что-то не рассчитал. На контакт, на вербовку никто не пошел. Его просто застрелили, а заодно и Ирку. Почему? Разве для националистического подполья не ценна фигура офицера НКВД? Почему убили? Почему не завербовали, почему не использовали в своей работе? Вопросы, вопросы, вопросы. Значит, надо подробнее порыться вокруг убитой Кириенко. Раз Ковтун ее использовал как любовницу в оперативных целях, а в этом Ивлиев уже не сомневался, следовательно, через нее он хотел выйти на подполье или иностранного разведчика. В той ситуации, которая создалась на Западной Украине, это одно и то же. Антисоветское подполье все стали бы использовать как прикрытие в своей шпионско-диверсионной деятельности. Да и давно уже используют.
Хромой Осип чинил обувь и до войны, и во время войны. Все знали, что он принимал заказы и от немецких офицеров, только никто старика не осуждал. А может, думали, что он связан с партизанами, подпольщиками? Ивлиев этот вопрос задавал, но Осип, по данным НКВД, не проходил ни по одному делу об измене Родине или пособничеству оккупантам. Старик выживал как мог, кормился своим ремеслом. Главное, что он своим вреда не наносил, не выдал никого, хотя знал, где прятался бывший участковый милиционер и секретарь из райисполкома, тетя Аля. Ивлиева Осип интересовал потому, что жил он за стенкой от покойной Ирины Кириенко. Чинил туфли, менял набойки, в том числе и ей. Значит, общались.
В пивном подвальчике Василий вытащил из кармана пиджака две больших сушеных рыбки, постучал ими друг о друга и, положив на газетку перед Осипом, весело спросил:
– Ну, по кружечке за знакомство?
– По кружечке, так и идти даже не стоило, – возразил старик. – Больше башмаков стопчешь.
– Намек понял, – засмеялся Василий. – Ограничивать себя не будем.
Осипу он изложил ту же «легенду», что «скормил» и начальнику уголовного розыска. Старые друзья, можно сказать, еще с детства. Война разбросала, потерялись, а когда судьба вроде могла свести снова, выяснилось, что один погиб. Осип понимающе хмурил загорелый лоб с белой полосой от кепки, которую он надевал во время работы на площади козырьком назад. Его прокуренные коричневые пальцы ловко разделывали соленую рыбу. Он успевал и полоски рыбы в рот кидать и пережевывать, успевал и пивка хлебнуть, и новому знакомому ответить.
– Лично-то я с твоим дружком знаком не был. Видал, когда приходил, несколько раз видал его. Обходительный такой мужчина, вежливый и веселый. Все он с Иркой шутил да подначивал ее. Жалко мужика, но тут уж ничего не попишешь. Кому война кончилась, а кому она еще ох сколько кровушки попортит. А иному вон – и пулю припасла, проклятущая эта война.
– Кто его мог убить, а, дядя Осип?
– Кто ж их разберет, – вздохнул старик. – Может, и бандиты, которые золотишко из Иркиной сумочки вытащили или из комода. Не знаю уж, где она его хранила. Может, старый полюбовник приревновал.
– А может, еще кто? – уловил незаконченность мысли Ивлиев. – Вы еще что-то хотели сказать?
– Ишь ты! – засмеялся Осип. – Тебе бы в той самой НКВД работать, вот бы ты всех врагов со своей хитрецой и переловил. Догадливый. Хотел, хотел. Только не знаю, с какого конца начать. Я ведь милиции не сказал ничего. Что, мол, напраслину наговаривать, а вдруг обознался? Затаскают потом, а людей уже не вернешь. Да и сами дознаются, на то они и уголовный розыск. Правильно я говорю, Василь?
– Может, и правильно, – сделав несколько больших глотков из кружки, согласился Ивлиев. – Так вы мне-то скажите. На кого вы еще подумали? Кто еще мог убить моего друга с вашей соседкой?
