Древние тени: Путь Красной Шапочки

Зуфар Хабибуллин

Древние тени: Путь Красной Шапочки

Свет сквозь жалюзи

Утреннее солнце вяло пробиралось сквозь пыльные горизонтальные жалюзи, отбрасывая полосатые тени на половицу, захламлённую пустыми бутылками из-под виски, стопкой вчерашних газет и парой носков, один из которых подозрительно напоминал тряпку для обуви. В воздухе стоял запах дешёвого табака, выдохшегося, как и сам хозяин квартиры.

Телефон зазвонил резко и неуместно, будто кто-то схватил мир за грудки и встряхнул. Мужчина на кровати вздрогнул. Он открыл один глаз – тот, который не залип, – и, пошарив рукой по тумбочке, нащупал трубку.

– Алло, – прохрипел он, голосом, будто смазанным сигаретной смолой.

В трубке было короткое молчание, а потом – голос. Женский, чёткий, без намёка на колебание:

– Детектив, вам нужно приехать. У нас исчезла девушка.

Он потер лицо ладонью, сел, хрустнув позвоночником, и бросил взгляд на будильник. 7:42. Слишком рано, чтобы кого-то искать. Слишком поздно, чтобы проспать весь день.

– Вы ошиблись номером. Пропавшие – не моя зона. Я по части убийств, грабежей, и людей с ножами в глазах. Позвоните в управление, пусть отправят Эванса.

– Мы знаем, кто вы, – сказала она. Голос остался всё таким же ровным, но что-то в нём дрогнуло, почти неуловимо. – И именно вы нам нужны. Срочно.

Он замер. В такие моменты голос на том конце провода начинает жить отдельно. Он словно простукивает по груди, вбивая гвозди тревоги. Что-то в интонации не дало повесить трубку. Что-то в этих словах – “именно вы нам нужны” – прозвучало не как просьба, а как приговор.

Он потянулся за сигаретой, но понял, что пачка пуста. Как и он сам.

Он поставил трубку, не дослушав про адрес. Просто положил её обратно, как будто она весила слишком много. Как будто от звука в трубке исходила радиация.

В комнате было холодно. Или, может, это он был холодный внутри. Он сидел на краю кровати, глядя в пол. Между дощечками чернели щели, и в какой-то момент ему показалось, что оттуда тянет сыростью. Не той, которую можно почувствовать кожей, а той, что просачивается в кости.

На улице проехала машина. Где-то вдалеке просигналил школьный автобус. А он сидел. И думал.

Опять кто-то исчез. Опять что-то случилось. И что? Завтра исчезну я – и что? Мир не рухнет. Газеты напишут три строки. Люди покачают головами. Потом пойдут пить кофе. Всё как всегда.

Он потянулся к столу, где вчера оставил сигареты. Пустая пачка. Он вывернул её, заглянул внутрь, будто надеялся, что сигарета может возникнуть из ничего, как фокус. Как чудо. Но чуда не было. Как и давно уже не было ощущения, что в мире что-то связано между собой. Всё было отдельно. Разрозненно. Как страницы разных книг, перепутанных типографией.

Он встал, неуклюже, с кряхтением, как будто двигался не он, а кто-то, кто давно умер, но ещё не понял этого. Шлёпая босыми ногами по полу, пошёл на кухню. Зажёг плиту, поставил чайник. Вода в нём звенела. Как стекло.

Пока вода грелась, он смотрел в окно. За окном был обычный город. Только слишком пустой. Слишком немой. Как будто весь мир замер в предвкушении чего-то… неправильного. Или, может, мир всегда был таким, просто он раньше не замечал.

Пропала девушка, – снова вспомнились слова из трубки. Сколько им лет? Семнадцать? Восемнадцать? Все они одинаковые. Розовые волосы. Пластиковые наушники. Селфи в туалетах. А потом – исчезают. И все такие удивлённые.

Но в этот раз голос звучал иначе. Не было паники. Не было истерики. Был… холод. Как будто тот, кто говорил, уже давно знал, что это произойдёт. И просто ждал нужного момента, чтобы позвонить.

Он налил себе кофе, чёрный, как нефть. Без сахара. Потому что в мире, где пропадают девушки, не должно быть сахара. Только горечь. Только кофе. Только пустота.

Он подошёл к шкафу, надел рубашку, мятую, как и всё его существование. Потом куртку. Потянулся к кобуре – рука замерла в воздухе. Зачем брать оружие, если ты не знаешь, против чего оно?

Он вышел в коридор. Захлопнул дверь. И даже не услышал, как она закрылась. Потому что в голове уже пульсировал адрес, которого он не запомнил, но почему-то знал.

⸻

Он завёл машину, мотор закашлялся, словно не хотел просыпаться, словно чувствовал, что лучше остаться здесь, в безопасности, за стенами старого города, подальше от того, что ждёт впереди.

На улице было по-осеннему серо, хотя календарь говорил, что весна. Воздух казался тяжёлым. Не просто влажным, а будто пропитанным чем-то другим – старой пылью, невыветрившейся тоской.

Детектив ехал медленно. Он не спешил. И не потому, что не хотел быть там – просто что-то внутри него знало: когда он приедет, назад пути не будет.

Город плавно стёрся за спиной, уступая место редким домам, а потом и вовсе – лесу. Дорога вилась меж деревьев, узкая, старая, покрытая мелкими трещинами, словно сетью морщин. На обочинах валялись листья – сухие, прошлогодние, хотя они не должны были здесь быть. В лесу было тихо. Неестественно тихо. Даже птицы не пели. Только шелест шин и ровный гул мотора.

И тут он заметил первое.

Слева от дороги – куст. На нём что-то висело. Красное. Он притормозил. Слишком ярко, чтобы быть частью природы. Это была… ленточка. Атласная. Красная, как кровь. Свежая. Кто-то повязал её не больше часа назад.

Он выдохнул, тронулся дальше. Сердце чуть ускорило ритм. Он сказал себе, что это просто совпадение. Кто-то играл свадьбу. Или праздновал день рождения. Или… чёрт знает.

Через несколько километров он увидел второе. Указатель. Старая деревянная табличка, покосившаяся от времени. На ней выжжены буквы:

GRANNY’S COTTAGE – 3 MILES

Он усмехнулся. Какой-то придурок из местных решил поиграть в сказку. Или шутка дорожников. Но потом подумал – кто делает такие таблички из дерева? Кто вообще использует слово granny?

Туман стал гуще. Не резкий – он стелился низко, аккуратно, как будто кто-то очень тщательно выкладывал его кистью по холсту дороги. Машина вплыла в него мягко, как в молоко. Фары прорезали плотный воздух, но видимость упала до нескольких метров.

Он притормозил ещё немного. В тумане звук мотора казался чужим, как будто он ехал не по дороге, а по чужой памяти.

Справа мелькнуло что-то ещё – на секунду – может, дерево, может, скульптура, а может… фигура? Плащ? Красное пятно среди серого.

Он остановился. Смотрел в зеркало. Пусто. Фары высвечивали только туман и сучья.

– Чёрт, – пробормотал он. – Пора завязывать с кофе по утрам.

Он снова поехал. Ещё медленнее. Как будто сам лес просил об этом.

Пропала девушка.

Где-то глубоко внутри него стало холодно. И не от тумана. Это было другое. Старое, знакомое чувство. То, что шепчет: «развернись». То, что говорило ему, когда он стоял на границе между расследованием и бездной: «не лезь дальше».

Но он продолжал ехать

Детектив припарковался на обочине, у самого края леса. Дальше шла тропинка, петляющая вверх по склону. Дом стоял на холме, из камня и дерева, с покосившимся крыльцом и тусклой лампой у двери, которая мигала, будто моргала ему.

Туман уже рассеивался, но в воздухе всё ещё чувствовалась влага. Он закрыл дверь машины, медленно вдохнул. Слышно было только, как кто-то перекрикивается у дома – полицейские, натянувшие жёлтую ленту по периметру.

Он прошёл мимо ленты, показал жетон. Молча. Его и так узнали.

– Рад вас видеть, детектив, – сказал один из офицеров, – странное дело… девушка просто исчезла. Комната была заперта изнутри.

– Где бабушка? – спросил он.

– На веранде. В шоке. Но внятно говорит.

Он прошёл по старым доскам, скрипнув ступенькой. Бабушка сидела в кресле-качалке, укрытая пледом. В её глазах не было слёз. Было что-то другое – усталость, как у тех, кто слишком многое пережил, чтобы удивляться.

– Вы – детектив? – спросила она. Голос был хриплым, но чётким.

– Да. Расскажите, что случилось.

– Я проснулась, как всегда, около шести. Захотела приготовить завтрак… позвала её. Моя внучка, Лили. Но она не ответила. Я постучалась. Дверь была заперта. Потом… я услышала, как за окном кто-то прошёл. Быстро, почти бесшумно. Я подумала – может, она вышла через окно. Но окно было закрыто изнутри.

Он молчал. Смотрел на старуху, на её пальцы, дрожащие от холода или от чего-то ещё. Потом кивнул и пошёл в дом.

Дом был тёплый. Пахло мёдом, сухими травами и чем-то старым, как в антикварной лавке. Комната Лили была на втором этаже. Офицер уже стоял у двери.

– Никто не входил, – сказал тот. – Всё как было.

Детектив зашёл. Обычная комната подростка. Пледы, мягкие игрушки, книги. Но взгляд сразу упал на стену.

Рисунки.

Много. Почти десятки. Акварель, карандаш, уголь. Девочка в красном капюшоне. Девочка в лесу. Девочка рядом с огромной, смутной тенью. Волк. Но не животное – что-то человекоподобное. Слишком большое. Слишком… разумное. Глаза – красные точки на бумаге. Некоторые рисунки были датированы. 2020. 2019. 2015. Самый первый – 2011. Ей тогда было, может, семь?

Он взял один, самый мрачный. На нём девочка стояла у окна. А за окном – волк. Лицо волка было частично человеческим. Ужасно, но невозможно оторваться.

Он спустился вниз, сел рядом с бабушкой.

– Вы видели её рисунки?

– Да… с детства она рисовала. Всегда одни и те же образы. Волк, лес, красная шапочка. Я думала, это просто… игра. Детская фантазия.

– Откуда это у неё?

Бабушка долго молчала. Потом ответила.

– Вы не поверите, конечно. Никто не верит. Но я в детстве тоже рисовала волка. И мою мать тоже мучили эти образы. Все женщины в нашей семье… с детства рассказывали один и тот же сон. Про лес. Про домик. Про волка. Про девочку в красном. Мы считали это просто семейной легендой. Странной, но безвредной.

– Вы думаете, это связано с исчезновением?

Она посмотрела на него внимательно. Почти проницательно.

– А вы не думаете? Эти рисунки. Эти сны. Она была… как будто частью чего-то, что началось задолго до неё. Иногда, знаете, я заходила в её комнату ночью, когда она спала. И слышала, как она говорит во сне. «Он зовёт меня». «Он ждёт меня в лесу».

Детектив почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он посмотрел на рисунок в руке, потом снова на бабушку.

– Бред, – сказал он, почти шепотом.

– Ага… – кивнула она. – Я тоже так думала. До сегодняшнего утра.

Он вышел из дома, щурясь от тусклого утреннего света. Солнце пыталось пробиться сквозь остатки тумана, но туман был упрям. Всё вокруг – обесцвеченное, как старая фотография: трава, дом, деревья – будто потеряли насыщенность.

У крыльца стояли двое офицеров. Один из них курил, держа сигарету в руке, как что-то украденное. Второй записывал что-то в блокнот, но при его приближении отложил ручку.

– Нашли что-нибудь? – спросил детектив.

– Почти ничего. Ни следов взлома, ни отпечатков, кроме хозяйских. В комнате – одно запертое окно, входная дверь – цела. Собаки потеряли след сразу за домом.

– Странно, – пробормотал он и посмотрел по сторонам. – А задний двор?

– Пойдёмте, покажу.

Он прошёл за офицером мимо дома, по мокрой, хрустящей под ногами траве. Возле дальнего края двора, прямо у кромки леса, стоял ещё один полицейский, присев рядом с чем-то в траве.

– Что это?

– Посмотрите сами.

Он нагнулся. Среди травы – кусок ткани. Бархат, кажется. Тёмно-красный, почти чёрный от влаги. Он приподнял его за край в перчатке. Рваный, как будто за что-то зацепился.

– Нашли в шести метрах от дома, – сказал полицейский. – Ещё следы. Вот тут.

Он встал. Следы были едва различимы. Как будто кто-то прошёл босиком по росе. Лёгкие вмятины в земле, слишком маленькие для взрослого человека.

– Детские?

– Возможно. Но не совпадают с обувью пропавшей девушки. Она носила кеды сорок первого. А это… меньше. Гораздо меньше. Может, совпадение. Может, не её следы вовсе.

Он выпрямился, посмотрел вглубь леса. Всё было неподвижно, и всё же что-то в этом пейзаже вызывало тревогу. Не страх – напряжённость, как перед грозой.

– Что с записями камер? – спросил он.

– Здесь нет камер. Ни у дома, ни в округе. Ближайшие – на трассе, километрах в восьми.

Он выдохнул.

– Хорошо. Я поговорю с бабушкой ещё раз.

⸻

Он вернулся в дом. Бабушка всё ещё сидела на крыльце, но взгляд её был немного другим – будто она тоже что-то почувствовала.

– Я хотел бы задать вам ещё несколько вопросов, – сказал он, садясь напротив.

– Конечно, детектив. Всё, что поможет найти Лили.

– Расскажите мне про её родителей.

– Мать умерла, когда Лили была маленькой. ДТП. Отец… ушёл. Я его почти не знала. Мы не общались. С тех пор Лили живёт со мной.

– А друзья? Кто с ней общался?

– В школе у неё было пару подруг, но последние месяцы она вела себя замкнуто. Много рисовала. Часто говорила с кем-то по телефону, но никогда не говорила с кем.

– Вы не смотрели её переписку? Не замечали странных звонков, ночных сообщений?

– Я старалась не лезть. Но однажды… – она замолчала. – Она говорила, что ей снятся сны. Про лес. Про голос, который зовёт её. Я думала, это возрастное. Подростки часто уносятся в фантазии.

Он молчал. Легко было списать всё на подростковую психику. Слишком легко.

– А до этого? Были случаи, похожие?

Бабушка посмотрела в окно, как будто прислушалась к прошлому.

– Знаете, – сказала она, – в нашем посёлке ходила легенда. Давняя. Про девушку в красной накидке, которая исчезла в лесу и так и не вернулась. Потом её видели снова – через много лет. Такая же, не постаревшая. И снова исчезла. Говорят, она возвращается каждые несколько десятков лет. Только никто не знает, зачем.