скачать книгу бесплатно
В сером пальтишке и сапогах
Мама на сон меня перекрести
Пусть он исчезнет недетский страх
Пусть пустыри и погосты пусть
Где-то когда-то потом потом
Пусть будет речка и наш роддом
Мама я скоро к тебе вернусь
Если зажмуриться столько звезд
Мимо заборов и гаражей
Ветер меня подхватил и нес
Я этой дорогой летал уже
В метро слушаю плеер и смотрю на мониторы. Там реклама и гороскоп. Я не верю в них, но читаю. Свой, родных, близких. Папе на этой неделе стоит отдохнуть. Маме звезды советуют встретиться с друзьями. Я на всех читаю, на тех, кто со мной и кого нет уже. Девочка, слышишь, не подписывай там никаких бумаг на этой неделе. И пусть хоть там тебе повезет встретить свою половину. Пусть там повезет. Дружище, ты там береги себя, ладно. У нас пишут, что Овнам не стоит влезать в конфликты на этой неделе. Ну, и как быть с этим? Натыкаться каждый раз на их номера в телефоне, читать гороскопы на них… Вы аккуратней там… Пусть там повезет…
Говорить хочется. Говорить, говорить, говорить. Не пустоту заполнить, а чтобы слышали тебя, вот так хочется. Можно не отвечать, можно даже не смотреть, но слышать нужно. Можно даже не голосом, можно буквами, письмами можно. Такими бумажными письмами на листочках из тетради, где красная полоса с краю. Да, лучше письмами, они вещественные, к ним вернуться можно. Или голос свой записать, просто наговорить на диктофон и голос свой отправить человеку, если доступен он. Если под рукой есть средства связи. Если нет его уже, если адресат выбыл или данный вид связи недоступен для абонента, тогда письма. И все скажешь там, и прощения попросишь, если есть за что. Всегда есть за что… Слышишь меня? Мы не говорили с тобой совсем, были рядом, так мы считали, и не говорили. Я ничего не знал про тебя, ты про меня ничего не знала. Только даты рождения и социальные статусы. Теперь я знаю дату твоей смерти. А ты, наверное, знаешь дату моей. Не надо, не говори мне. Я читаю твой гороскоп в метро. Я езжу мимо твоей работы и смотрю тебя на остановке. Я пишу тебе письма. Темы выбираю методом случайных чисел. Пишу в столбик, что бы я хотел рассказать тебе, бросаю кубик от игры нашей детской и пишу письмо на эту тему. Часто выпадает «Рассказать сказку» и «Прочитать стих». Пусть там повезет…
Та, что приходит во сне, не целуется,
Просит взять ее силой.
Шепчет: «Будь жестче, милый…»
Я бегу от нее… Осень, улица,
Лица, слякоть, фонарь повесился,
Облаков винтовая лестница…
Крик: «Держите его, он – вор!»
Я ныряю в ближайший двор,
Никого… Сердце страхом полнится…
Где спасенье мое? Бессонница,
Где ты? Та, что во сне моем,
Хочет силой… Дверной проем
Поглощает мой силуэт…
Коридор… Я иду на свет,
Слышу детский далекий плач…
Бог, счастливым меня назначь,
Чтобы смог этот плач унять…
Где же мать его, вашу мать?
Тише, тише, смотри – окно,
За окном крутит Бог кино…
Интересно тебе? И мне
Интересно кино в окне…
Человек бежит. Осень. Улица.
Он напуганный, жалкий, хилый…
У него отбирает силы,
Та, что приходит во сне…
И не целуется…
Позвонили в домофон, так это непривычно в родительской квартире. Кто может к тебе прийти, если никто не знает, что ты здесь, в своей точке А? Ответить не успел, ну и ладно. Хожу по комнатам, смотрю на почти забытые, но родные вещи. Книги, книги, книги. Стенка, на которую мы с сестрой бросали фантики от конфет, конфеты были всегда в большой хрустальной вазе в стенке. Стенка казалась высокой тогда. Люстра. Обычная, советская, на три рожка. Лег на пол, смотрю на нее, такое знакомое ощущение. Оказывается, я столько времени в детстве смотрел на нее, чего-то думал, мечтал. Мечтал, что уеду в большой город. Сейчас я сбежал из большого города сюда, лежу на полу, смотрю на люстру и думаю, как хорошо здесь, как спокойно. Наверху, как и тридцать лет назад кричит Колька. Он всегда пьет и кричит низким хриплым голосом: «Кто сказал, что земля умерла? Нет, она затаилась на время». Безвременье. Только мне не тревожно больше от его крика. Колька отчаянный, его закрыла в квартире жена, и он спустился с пятого этажа по вентиляционной трубе. У меня, кажется, целая жизнь прошла, а он снова про землю.
Заведи юлу
Пусть она кружит
На пустом полу
Лужи да ножи
Во дому пустом
Черная вдова
Старым помелом
Тянет из угла
Паутины лен
Писем пустоту
За окошком клен
На своем посту
Тень его пластом
Из угла во тьму
Я в дому каком
Вот ведь не пойму
И юла вот-вот
В лужу или нож
Мир наоборот
На меня похож
На полу пустом
На пустом полу
Лишь тоска кругом
Заводи юлу…
В соседней квартире жил хромой часовщик по кличке Луноход. Он чинил часы, пил, угощал нас ирисками. Он не закрывал квартиру, дверь была всегда приоткрыта. Когда я проходил мимо, меня тянуло зайти, посмотреть, как живет Луноход. По ночам я слышал за стенкой, как тикают и бьют часы в его квартире. Мне казалось, что их там огромное множество, самых разных часов. Один раз я был в его квартире, я услышал, как кто-то стонет, и вошел. Луноход лежал на полу, охватив руками живот, и стонал. Но я не смотрел на него, я смотрел по сторонам. Я никогда не видел столько часов в одном месте, такой сгусток времени. И он, часовщик, этим временем владеет, распоряжается, чинит его. Стали бить часы, громко, неожиданно, я выбежал. Сказал взрослым, они сходили к нему, вызвали скорую. Домой Луноход уже не вернулся. Его похоронили через несколько дней, и я больше не слышал часов. Я смотрю в окно, там те же дома, березы, тополя, только все скукожилось, стало блеклым каким-то. Пусть все начнется сначала, пусть радость будет, и восторг пусть, и любовь, и счастье. А в двенадцать ровно наступит нулевая точка, если поймать ее, то можно начать все сначала. Я думаю, можно…
Лето – убывающая Луна.
Лето – пустое зеркало за спиной.
Эти слова мои для тебя одной.
Там, далеко-далеко, ты в ночи одна.
Здесь я в июльскую полночь вхожу один,
Жду, небо бросит звезды под ноги нам,
Пусть украшают наш горизонт гардин…
Пусть пустота попрячется по углам.
Девочка, я спешу совершить с собой
Мне неизвестный ранее ритуал…
Я ожидаю поезд… Перрон, вокзал,
И бесконечность неба над головой…
Я беззаботный, юный, спешащий вдаль,
Мне беспричинно хочется жить и жить…
Только теперь откуда взялась печаль,
Мальчик, похожий внешне, скажи, скажи…
Девочка, ты прости, если что не так,
Я был с тобою честен… Любил, люблю.
Жаль, что поспешно август теснит июль…
Ветер полощет неба линялый стяг —
Шторами, их несет горизонт гардин…
И пустота не пылью в углах легла…
Я бесконечно в полночь вхожу один…
Лето… Луна и звезды… И зеркала…
Пусто без тебя, слышишь?! И радио это шумовое, чтобы пустоту заполнить. Едешь в метро, грохочет вокруг, люди не смотрят друг на друга, в телефоны уткнулись. Ты глаза закрываешь – и дома уже. Открываешь подъездную дверь, вызываешь лифт, который очень долго едет к тебе, входишь в него, нажимаешь кнопки и думаешь, как хорошо. Сейчас ты придешь домой, а там тебя ждут. Ждут и любят. И тепло стает, и ты много всего хотел сказать своему человеку. Хотел тогда, когда в метро ехал. А потом уже не скажешь, потому что так всегда бывает. Послушай звуки метро, вспомни, что ты сказать хотел…
Вой, но выкладывай слово «вечность», Кай.
Это твой смысл и спасение – привыкай
к слову и к состоянию глыбы льда.
Вечность, малыш, не кончится никогда.
Кай, нет ничего надежнее пустоты. Ты
лишь на четверть прежний, успел остыть.
Сердце ещё не успело обледенеть…
Сердце живое – тогда ты живой на треть.
Мой, но приёмный, красивый и дерзкий сын,
неуязвимость возможна, когда ты совсем один.
Нет ни любви, ни жалости… есть печаль —
вечность, в которой нам никого не жаль.
Кай, принимай как данность холодный лёд.
Видимый мир замерзнет, и боль пройдёт.
Герда тебя забыла – и ты забудь.
Чувствуешь, как твоя холодеет грудь?
Вот оно – состояние глыбы льда.
Вечность, малыш, не кончится никогда.
Тот, кто бросает кубики наши, слышно меня? Если нет любви, тогда зачем всё? Как в этой пустоте жить? Если эгоистически, из самолюбия, то да, цель есть. Нужно как-то так постараться, чтобы было, что сказать потом в ритуальном зале. Даже не это. Ведущая найдет что сказать. Или ведущий. Пусть у меня ведущий будет. Пусть не так, как в загсе будет. Пусть не бывшая регистраторша меня в последний путь провожает. Это не правильно, когда бывшие тетеньки из загса на тот свет напутствуют. Я дважды был на подобных мероприятиях, и мне два раза было жутко. Видавшая виды тетя пафосно сообщает живым о заслугах мертвого и в какой-то момент, особо грустный, когда сказано уже всё, когда уже его закроют крышкой и мы не увидимся больше на этом свете, она вдруг понимает, что не может объявить танец молодых, и тогда тетя особо печально и бесконечно возвышенно сообщает друзьям и родственникам, что сегодня бесконечно скорбный для них день и они будут помнить его всю оставшуюся жизнь, предлагает совершить круг вокруг гробика, под торжественного и печального задроченного Моцарта с его реквиемом.
И мы идем вокруг гробика, в котором лежит удивленный происходящим усопший. Какой фарс, товарищи! Какой театр абсурда!
И мы идем по часовой стрелке, именно так нам навелела тетя в красном платье и черной ночнушке поверх. Мы идем по часовой стрелке, вперед идем, мы живые. Наши стрелочки не остановились еще, нам нужно дальше бежать от гробика этого. Мы живые, нам нужно бегать. Короче, не будет у меня такой тети, пусть дядя будет. Пусть будет артист, с красивым голосом поставленным. Пусть будет пьющий артист с голосом поставленным. И чтобы он был бритый, как я, и в очках. Вроде бы я сам над собой тут. И пусть прочтет чего-нибудь смешное, пусть пафосно прочтет смешное мне, чтобы совсем абсурдно было. Чтобы в такую минуту, нихера не смешную, вдруг, народу хохотать захотелось. Пусть так будет. Если уж ритуал, то пусть такой будет, наоборот. Я всегда наоборот, и пусть так будет. Зато все это мероприятие запомнят. Или пусть мим будет. Или клоун, или фокусник. Или они все вместе пусть будут. Но чтобы бритые и в очках. Словно это много меня вдруг стало. Я им заплачу, я напишу им, что делать. И вот я лежу такой и верю им. Пусть кукольник с моей куклой ходит среди людей. Пусть мим изображает меня смешного, а клоун – грустного. Пусть фокусник раздает платки, пусть бесконечно вынимает из кармана гирлянду разноцветных платков. Народу же много будет, чтобы всем хватило. А мим пусть пузыри надувает воздушные. Артист читает пусть, и каждому при выходе эту речь на память выдают, как программки театральные, и в ней диск с моим голосом. И когда грустно станет, поставишь диск этот и вспомнишь мой обряд наоборот и поймешь, что все хорошо. Что нужно бежать и быстро бежать, и непременно по часовой. Живым только по часовой можно.
Да, пусть фокусник еще кубики раздает, пусть вытаскивает их из-за уха каждого моего гостя. И каждому гостю ролечку, ролюшку написать предварительно, до того как залечь. Пусть такой костюмированный бал будет. Чтобы каждый понял или не понял, какую он роль в моей жизни сыграл. Чтобы красиво было, празднично. Пусть не очень весело, но необычно, не так, как всегда это бывает. Напишу роли, разошлю почтой, а дальше на вашей совести исполнить или нет волю усопшего. Кто не спрятался, я не виноват. Шутка, товарищи, не паникуйте. Я веселюсь, видите, весело мне. Нельзя себя сдерживать, мы всю жизнь так. Вообще, жизнь – это фокус какой-то, не понятно, откуда она берется и куда уходит. В затею с бульоном жизни я не верю. Фокус! В каждом конкретном случае рождения, оно вроде понятно. Но только вроде. На самом деле ни фига не понятно. Фокус. Метод случайных чисел, так кубик выпал, так звезды сошлись. Или так фокусник решил, иллюзионист. Иллюзия и фокус.
Да забейте, я просто так это говорю. Мысли бурным весенним потоком. Что-то очень простое сказать хотел. Такое простое, что сказать вслух стыдно, поэтому вот это всё нагородил, чтобы скрыть простоту. Так что, дорогие гости, вы после меня методом случайных чисел. Пусть так будет.
И музыка какая-нибудь. Нет, не нужно музыки. Пусть будет что-то такое, обычное. Ведь это обычное дело, что мы умираем. Не знаю, урчание холодильника, звук воды капающей, чайника закипающего, бормотание телевизора или шум улицы, метро пятого года. Пусть будет то, что мы не замечаем вовсе. Или ветер и деревья, или снега скрип, или дождь. Все же ожидали Моцарта, или в моей концепции что-то веселое, аккордеон французский легкий. А тут будет шум, мол, жизнь продолжается, все естественно, товарищи. Бежим дальше вокруг по часовой, в соответствии с чьим-то методом случайных чисел.
Конец
2015 г.
CAFE «МАФЕ»
музыкальная комедия
Импровизированная сцена маленького провинциального кафе. Сколоченный из фанеры подиум выкрашен черной краской. На него светят лампы с отражателями на шнурах из «Икеи». На подиуме стоит пюпитр, барный стул, микрофонная стойка. Рядом с подиумом ширма, она подсвечена настольной лампой, к ней тянутся шнур от микрофона.
В кафе пусто. Слышно, как звенят тарелки на кухне.
За ширмой сидит мужчина, видно его тень. Она наливает из пузатой бутылки в пузатый бокал, нюхает содержимое, пьет. Взял телефон, набирает номер. Достал сигарету, закуривает.
МУЖЧИНА. Лара, аллё, на. Это не Лара, это Алена? Привет! Лара, это я! Узнала? Как узнала? Юмор это, да. Придешь сегодня? Я весь вечер на сцене… Спешел фо Лара! Секс, драгс энд рок-н-ролл! Шашлык-машлык, коктейли, всё такое… Я даже спою для тебя Митяева, если захочешь… Куда тебя пригласили? В сауну? Ты пользуешься популярностью, Лара. Последний раз предлагаю тебе! Ну, я бронирую столик? Чего? Да пошла ты…
Пьет из фляжки. Смотрит в телефон, набирает номер.
МУЖЧИНА. Добрый вечер. Могу я услышать, Виолетту? Это Виолетта? Не узнал тебя – богатой будешь. Какие планы на вечер? Может, мартини и немного музыки? Приглашаю, да. С меня мартини и песни, с тебя твоя сексуальность и проведенная вместе ночь? Я не намекаю, я открытым текстом. Гуляю, да… Могу себе позволить. Приглашаю вас на свой сольный вечер, мадам. Все песни только для вас! Можете заказывать. «Шансоньетку»? Да легко! Что еще? «Вальс Бостон»? Не вопрос! Только давай на берегу договоримся, что ты не будешь ночью кричать, что нужно домой, «вызови мне такси!». Когда? Да ты всегда так делаешь… Не правда, не оставалась ты ни разу. Засыпал, да… И что из этого? Но я же один просыпался, тебя не было рядом? Как много тех, с кем хочется уснуть, как мало тех, с кем хочется проснуться, Виолетта! Это про тебя! Осчастливишь сегодня? Перезвонишь? Хорошо, только я начинаю скоро. Целую в шейку! (Смотрит в телефон.) Динамо! Виолетта, ты динамо-машина. Попьет, поест, песен послушает, и такси ей еще вызови. Вот… Кристина – стопудовый вариант. Кристина Игоревна? Добрый вечер. С вами говорит продюсер Севы Соловьева. У него сегодня презентация новой сольной программы в кафе, я обзваниваю людей из VIP-списка. Очень ждем вас. (Смеется.) Привет, Кристиночка. Нет, еще трезвый. Приходи – спою тебе Лепса и Михайлова. Всё, на сегодня обязательная программа выполнена – пою, что хочу. Представляешь, часов в пять заруливает в кафе такой скромно одетый узбек, в костюме таком обычном, в рубашечке. Говорит официанту, что плов кушать хочет и чтобы ему тридцать раз спели «Как упоительны в России вечера». Официант ко мне: «Сделаешь, Сева?» Я фонограммку в интернете качнул – и вперед. Он кушает плов свой и слушает. Разе на шестом двести водки попросил. Пьет, ест и слушает. А я пою. Потом хотел перекурить. Спрашиваю: «Уважаемый, я перекурю и продолжим?» А он улыбнулся так по-доброму, зубы свои золотые показал и говорит: «Пой, уважаемый, потом покуришь». Я разе на десятом слова путать начал, думал бросить уже, послать его. А он купюры новенькие из кармана пиджака достал и на стол положил. Приезжай, Кристина. Чего потом? Да ничего, плов доел и ушел. Я с кухней деньгами поделился и решил сегодня на заказ не работать больше. Нет, для тебя спою, что попросишь. Мы же ко мне потом! Чай, кофе, потанцуем. Водка, пиво, полежим! Да без намеков я. Просто настроение хорошее. Приедешь? Ладно, чего я тебя уговариваю, не маленькая… Захочешь, я тут…
Завершает звонок, набирает номер.
Бабы – зло. Не понимаю их, то Маша, то не Маша, то дам, то не дам, то дам, но не вам. (Набирает номер.) Алло, Борис Михайлович? Вас беспокоит начальник службы безопасности банка «Возьми деньги». Вы у нас взяли в долг. Когда вернете? Почему вы молчите, Борис Михайлович? Мы знаем ваш домашний адрес! Боря, не напрягайся – это Сева! Я со второго номера звоню, дорогой! Напрягся? Да ладно! Реально не узнал? Да буду, куда я денусь! Если так дальше попрет, то пошью костюм с отливом и в Ялту.
Мужчина высунулся из-за ширмы, смотрит в зал.
Прости, дорогой. Там уже клиент подошел. Приедешь? Вот молодца! Всё, до встречи, дорогой!
Пьет из фляжки. Выходит на сцену.
МУЖЧИНА. Добрый вечер, дорогие друзья. Сегодня у нас не совсем обычный вечер. Я не работаю сегодня на заказ. Сегодня только для друзей, только для вас звучат песни Севы Соловья, Всеволода Соловьева. Я очень рад, что вы пришли провести вечер в нашем уютном кафе. Я буду петь что-то для души. Не знаю, как определить жанр собственного творчества, пусть этим занимаются критики, не буду отбирать у них хлеб. Я не бард. Я не люблю бардовскую песню. Барды – это что-то про палатки, про костры, про комаров, про крепкую мужскую дружбу после литра водки. Я про другое. Немного шансона, что-то от Высоцкого и Вертинского, что-то от русского рока. Я, моя душа, мой голос и моя гитара… Мы весь вечер для вас…
Сегодня будет вечер посвящений. Так получается, что за каждой песней стоит какая-то история, человек какой-то. Поэтому я буду вам маленько рассказывать, чтобы понимали, откуда у песни ноги растут.
Не помню точно, что я пел в детстве, помню, как у меня началось с гитарой. Сидели как-то за бутылкой мой дед и отец. Сидели, выпивали, говорили о важном. Тут толи водка закончилась, толи темы для разговоров, короче, посмотрели на меня оба – и дед сказал: «Надо парня куда-то учиться отдавать». Отец возразил: мол, художественную школу парень закончил, в спортивную секцию ходит, с него хватит. Тогда дед напомнил отцу, что у того на стене гитара пылится: вот пусть парень на ней играть выучится, опять же инструмент покупать не нужно. На том и порешили. Мы пришли домой, отец снял со стены гитару и вручил мне со словами: «Это гитара, она как женщина – с ней аккуратно надо». Стер рукой пыль с женщины, сыграл мне начало песни про колокола и вручил инструмент. По его взгляду я понимал, что варианта не научиться играть у меня нет. Я принес гитару в свою комнату, посидел с ней чуть-чуть, повесил ее на стену и лег спать.
Снилось мне, что надо мной стоят дед и отец и смотрят так пристально, а я сижу с гитарой и не могу настроить ее, кручу колки, дергаю струны, и мне стыдно. Наутро я пошел в библиотеку и взял там самоучитель игры на шестиструнной гитаре.
Самоучитель оказался мутным, там учили играть нотами, а ноты надо было еще научиться читать. Короче, дело оказалось серьезным и не решалось скоро.
Через какое-то время я узнал, что в школе открылся кружок игры на гитаре, и направился туда. Высокий мужчина с усами, прораб со стройки, придирчиво оглядел гитару, сказал что-то вроде «хорошие дрова» и настроил мой инструмент. Я был счастлив. В кружке я научился играть песню про «лыжи у печки стоят», про «солнышко лесное» и про то, как «люди идут по свету, им вроде немного надо», что-то про прочную палатку и про путь. Тут мой интерес иссяк, и я увлекся какими-то другими важными пацанскими делами.
Вспомнил я про гитару, когда настало время дружить с девочками. В школе парни организовали ансамбль и что-то играли на электрогитарах, а девочки каждую репетицию собирались под окном этой репетиционной комнаты и таяли. Я был в очках, худой, с торчащими ушами и понимал, что просто так дружить с девочками у меня не получится. Тогда я взял заработанные летом в лесхозе деньги и пошел в музыкальную школу. Меня прослушивал Борис Иванович. Сложно его описать. Он носил бородку, эспаньолку, волосы до плеч, джинсы и пиджак фактурной ткани. Еще у него на правой руке были длинные ногти. Когда он слушал мою, с позволения сказать, игру, он всегда начинал протирать листья у лимона, который рос в его кабинете в большой кадке. Я понимал, что лимон явно в иерархии Бориса Ивановича важнее меня. Да и ладно, главное – научиться играть модные песни, и все девчонки мои. Короче, за пару лет я научился играть «Я буду долго гнать велосипед», «Вальс Бостон», «Бродит вечер по лесным дорожкам», пару романсов и «Клен ты мой опавший». На этом мое обучение завершилось, я понял, что готов, да и Борис Иванович, протирая лимон, сказал мне: «Всеволод, думаю, что мне вас больше нечему научить». На этом мы расстались.
Мода на песни менялась с дикой скоростью, возникли «Любе» и «Ласковый май», параллельно появились записи Цоя. Я услышал Цоя и понял: вот… Вот это круто! (Читает стихи.)
май нэйтив таун изент ладж,
энд изент смол, и все такое,
там школа, корефанов трое,
там «Magna», «Royal» и «Orange»…
там детство – ивы и река…
в хрущевке песни под гитару,
и высь светла и высока,
и все сдавали стеклотару…
и были счастливы, бикоз,
там «нАчать» было и «углУбить»,
там был заветный кубик-рубик
и миллионы алых роз…
там был волшебный «Wind of Change»,
влюбленность первая-вторая,
и девственность девичьих плеч,
там Стелла, Оля, Зоя, Рая…
там чудо – видеосалон,
и Цой живой, и Хой в почете,
и мы не в погребальной роте
с друзьями, время – не Харон
тогда и там… теперь и тут,
иные мы, май таун нэйтив —
форевер! ай эм вэри эктив,
