скачать книгу бесплатно
Вбегает молодой корникуларий.
Молодой корникуларий (задыхаясь). Цезарь, Луций Антоний перешел Рейн!
Общее смятение.
Занавес.
3
Скромный домишко примерно в дне пути от Рима.
Примостившись у порога, Дион пишет. Мессалина стирает белье.
Мессалина. Слушай, Дион, шел бы ты в дом. По-моему, у тебя нос заложен.
Дион (не отрываясь от работы, бормочет). Все она знает.
Мессалина. Как же мне не знать, если ты сопел всю ночь.
Дион (не отрываясь от работы). Соглядатай ты, а не жена. Чем прислушиваться ко мне, спала бы.
Мессалина. Заснешь тут… В этом доме каждая половица скрипит.
Дион. Скажи спасибо, что хоть его удалось найти.
Мессалина. До ближнего поселения три часа ходьбы.
Дион. Ничего, прогулки полезны для тела.
Мессалина. Вот и ходил бы. Ему б только согнуться крючком да выводить буквы.
Дион. Месса, можешь ты помолчать?
Мессалина. В этакую дыру загнал нас со своим правдолюбием. Ну что, открыл ему глаза?
Дион. Пора бы тебе знать, ни одно слово не пропадает.
Мессалина. А вот мы с тобой пропадем. Есть-то ты хочешь, несмотря на любовь к истине.
Дион. Что ты скажешь, опять она спугнула мысль!
Мессалина. Ничего, у тебя их хватит – ровно столько, чтоб нас совсем погубить.
Дион. И когда издадут закон, запрещающий браки? Столько бессмысленных законов, а разумного – ни одного!
Мессалина. Вот уж бы ты развратничал тогда, бесстыдник.
Дион. Месса!
Мессалина. Думаешь, я не видела, как ты пялил глаза на всех женщин в тот вечер!
Дион. Месса, до того ли мне было?!
Мессалина (всхлипывает). У тебя на все есть время, кроме жены. Верно сказал император, что на мораль ты плюешь.
Дион. Ну и ступай к своему императору, раз ты с ним заодно. Мир отравлен предательством.
Мессалина (плача). Уж и весталки ему понадобились, распутнику. Хоть бы весталок оставил в покое.
Дион. Дай-ка мне валек, сейчас я тебя проучу.
Мессалина. Спасибо цезарю, что послал тебя от греха подальше. Сразу видно, он думает о семье. А ну попробуй только подойди… (Поднимает валек.)
Дион (возвращаясь на место). Можешь беситься хоть до утра – слова от меня не дождешься.
Пауза.
Мессалина. Похудел ты, Дион.
Дион. Ничего я не похудел.
Мессалина. Щеки совсем ввалились.
Дион. Подумаешь, горе!
Мессалина. Один нос на лице…
Дион. Хватит и одного.
Мессалина. На ночь я натру тебя настоем из сухих трав. (Помолчав, не без кокетства.) Дион, а я очень изменилась?
Дион. Увы, ничуть.
Мессалина. Грубиян ты, хоть и поэт.
Пауза.
Смотри-ка, кто-то идет.
Дион. Что тебе до того?
Мессалина. Все-таки интересно.
Показывается человек в плаще, наполовину скрывающем его лицо. Он ступает осторожно, поминутно озираясь.
Прохожий. Вот дом, в который, должно быть, редко заглядывают. Не можете ли вы приютить меня, добрые люди?
Дион (не оборачиваясь). А кто ты такой?
Прохожий. Человек.
Дион. Ого, как ты занесся. Да знаешь ли ты, что человек это больше, чем цезарь?
Прохожий. Теперь знаю, Дион. (Отбрасывает плащ.)
Мессалина. Силы небесные?!
Домициан (меланхолично). Да, это я.
Дион. Не объяснишь ли, что все это значит?
Домициан. Скрыться мне надо, дружок, вот какие дела. Исчезнуть, растаять, словно и не было меня вовсе. Луций Антоний Сатурнин, разрази его гром, может через два дня появиться в Риме. Сложная ситуация, братец ты мой, напряженная обстановка. Да и неблагодарных людей в наши дни развелось предостаточно, – того гляди, получишь кинжал меж лопаток, а то и другую какую-нибудь неприятность. Мало ли охотников найдется отличиться перед Луцием за мой счет. Одним словом, приюти меня, друг, покамест гоняются за мной недоброжелатели. Людям известно, что был у нас спор, у тебя-то меня искать не станут.
Мессалина. Вот как ты заговорил, чудеса да и только! Выгнал моего мужа взашей и называешь это спором.
Домициан. Женщина, каждый спорит как может.
Мессалина. Будь я Дионом, приняла б я тебя, как ты его принял, невоспитанный человек!
Домициан (обидевшись). Дион, если ты хозяин в своем доме, прикажи ей не вопить так, точно ее плетьми стегают, – в Риме слышно!
Мессалина. Дион, если ты мужчина, не разрешай каждому встречному оскорблять твою жену!
Домициан. Дион, сатирики лежачих не бьют. А в тебе, голубка моя, рассчитывал я найти больше участия. Что поделаешь, озверели люди, совсем в них теплоты не осталось.
Мессалина. Какое участие хотел ты во мне найти? Я семейная женщина.
Домициан. Дион, заткни ей рот и объясни, что жена поэта должна что-то и днем соображать.
Мессалина (всплеснув руками). Бессовестный, откуда тебе знать, какова я ночью?!
Домициан (с досадой). Прости меня, женщина, за то, что я тебя похвалил.
Дион. Ну, тихо. Не пристало вам ссориться, как менялам на Большом Рынке. Оставайся, никто тебя не тронет. Мессалина, дай нам вина.
Мессалина (ворчит). Благодаря его милостям вина-то осталось на самом донышке. (Уходит.)
Домициан. Терпеливый ты человек, приятель, что и говорить.
Дион. Чтобы быть нетерпеливым, у меня мало возможностей. Ладно, Домициан, садись.
Входит Мессалина с вином, кружками и сыром.
Мессалина. Лакайте его, не видеть бы мне вас обоих, беспутные. (Уходит.)
Домициан. Не устает же она!
Дион. Сыра все-таки она нам дала. Будь здоров.
Домициан. В добрый час. (Пьют и закусывают.) Хорошо у тебя, братец ты мой. Ты, видно, сердит на меня, а по чести сказать, должен мне быть благодарен. Прислушайся только, какая тишина, какая умиротворенность! Что наши жалкие заботы перед лицом природы? И зачем мне, скажи на милость, императорский венец, если есть на свете такой ветерок, такое солнышко, кружка вина и круг сыра? Эх, если бы Луций Антоний, дурачок этот властолюбивый, понял, что не нужно мне от него ничего, кроме неба да воли. Правь, идиот, коли тебе этого так хочется. Я уж своего хлебнул вдосталь. Но ведь ему голову мою подай, несмышленышу этому, вот что скверно.
Дион. Ах, Домициан, как мудр человек в несчастье!
Домициан. Не всегда, разумный ты мой, не всегда. Опыт необходим человеку, пожить ему надо среди людей. Я ли не был несчастлив в юности своей, на Гранатовой улице? Благодаря сквалыге-отцу моему, божественному Веспасиану, и ханже-братцу моему, божественному Титу, бывало, что и голодал я, приятель, вел нищенский образ жизни, можно сказать. И о чем же я тогда думал, спроси-ка меня? А все о том, как я порезвлюсь, когда стану цезарем. Ну вот, стал я цезарем, слава Юпитеру. Много же радостей я узнал.
Дион. Сам виноват. Ты мог сделать людей счастливыми, а значит – и самого себя.
Домициан. Каких людей, сатирик ты мой? Каких? Я сатир не пишу, а уж их знаю лучше твоего. Все они, как один, неверны, корыстны, суетны. По-твоему, мало я сделал добра? Кто, скажи мне, навел в суде порядок? Кто между тем укрепил нравы? Может быть, не я, не Домициан? А кто был первым врагом кровопролития, даже быков запрещал приносить в жертву? Наконец, ответь по совести, кто, как не я, отказался от наследств, если завещатель оставлял потомство? Все это факты, хозяин ты мой, одни только факты. И чего ж я достиг подобным великодушием? Завоевал уважение, приобрел друзей? Нет, приятель, люди не доросли до гуманности, и неизвестно, когда дорастут. Поэтому правителей, расточавших мало наказаний, следовало бы назвать не добрыми, а удачливыми. Вот папаша мой, божественный Веспасиан, строил из себя доброго дяденьку, а сам был скуп, как последний торгаш, даже нужники обложил налогом, уж не зря его звали селедочником. А ведь как его превозносят! Братец мой, божественный Тит, общий любимчик, красавчик этакий, не брезговал наемными убийцами. Простака Авла Цецину пригласил к обеду, угостил на славу, и только тот встал из-за стола, как его и прирезали. Так за что ж брата славят, правдолюбец ты мой? Уж не за то ли, что он беднягу накормил напоследок? Нет, приятель, не твори добрых дел, а натворил – скрывай их.
Дион. Вижу, цезарь, что ты отменный софист. Только не думай, что ты убедил меня. Ты вот жалуешься мне на людей, но какие же люди те, кто тебя окружают?
Домициан. Новое дело, кто же они?
Дион. Отбросы общества, вот кто. Сам подумай, кого ты к себе приближаешь? Льстецов без совести, деревяшек без мысли. Что они могут? Кланяться, угодничать, дрожать? Зависеть от твоего настроения? Клеветать на друзей? И в этих куклах ты ищешь человеческое, а не найдя, торжествуешь?
Домициан. Но ведь мне же с ними жить, в конце-то концов! Где мне других-то взять?
Дион. Не изворачивайся, цезарь, как раз другие тебе не нужны. Другие возражают, а зачем тебе возражения? Другие говорят правду, а от правды уши болят. Другие думают, а ты не любишь, когда люди думают. Это ведь не их дело, не так ли?.. Другие… Зачем тебе другие, когда есть ты?
Домициан (упрямо). Все неблагодарны, все до одного. Ну, объясни-ка, если ты такой умный, почему хатты кинулись помогать дурачку этому Антонию? Кто они были? Варвары, дикари… Может быть, не я приобщил их к культуре?
Дион. До чего простодушны завоеватели! Покоряют народы и уверены, что те их благословляют…
Домициан (махнув рукой). Кажется, и в самом деле правду говорят христиане. Все суета, все тлен. Из праха вышли мы и в прах обратимся, разложившись на элементы. И власть – прах, и слава – прах.
Дион. Подожди причитать, кто-то сюда скачет.
Домициан. За мной, за мной… Пронюхали, негодяи. Этакая неудача, приятель, пришел все-таки последний мой час.
Дион. Спрячься внутри, я попытаюсь сбить их со следа.
Домициан. Ну и ну, – один нашелся человек, и тот сатирик! (Скрывается в доме.)
Дион (кричит). Месса, запомни, у нас никого не было и нет!
Мессалина (выходит). Сначала убери эти кружки, а потом учи меня.
Уносит кружки в дом. Стук копыт совсем рядом. Слышно, как всадник спешивается, привязывает коня, наконец он показывается, это – Сервилий.
Дион. Вот уж кого не ждал, так не ждал!
Сервилий. Здравствуй, друг. Очень у тебя мило. Так и должен жить поэт.
Дион. Ну и живи так, что тебе мешает?
Сервилий. Во-первых, обязанности перед обществом. Во-вторых, я сказал – поэт, но не человек. Человек как раз так жить не должен.
Дион. Смотря какой человек.
