скачать книгу бесплатно
И Люся. Повесть
Евгения Зольцман
Повесть или цикл миниатюр – решать читателю. «И Люся» – это сюжетные или просто анекдотические ситуации – иногда грустные, иногда забавные и парадоксальные – как будто вырванные из мыслей главной героини и представлены без купюр…
И Люся
Повесть
Евгения Зольцман
Редактор Равиль Айткалиев
© Евгения Зольцман, 2018
ISBN 978-5-4490-4541-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ВДОХ
Люся
Люся
Два раза в неделю Люся ходит в театр, съедает килограмм шоколада и трижды бывает в косметическом магазине. Люся любит хороший парфюм, шоколад и мужчин.
Бабушка всегда говорила, что приличные мужчины ходят в театр, а не в ночные клубы «трясти ягодицами». Бабушка была медиком и, видимо, достаточно разбиралась в ягодицах – Люся поверила.
Три звонка… Коньяк в антракте… Возвращение домой на троллейбусе… Кажется, бабушка ошибается, но неважно, Люся верит, что все еще будет хорошо.
Утром она приготовит омлет на двоих, сварит кофе и подъедет к школе на шикарной машине. Директриса, как бы невзначай, заметит на педсовете: «Это кто же тебя, Ростоцкая, привез?». Люся отведет глаза и внушительно произнесет: «Брат. Двоюродный».
Кузен заедет за Люсей еще несколько раз и исчезнет. Потому что Люся усвоила еще одно бабушкино правило: «мужчин надо менять время от времени, как перчатки после осмотра».
Опять начнутся походы в театр, троллейбусы и неписаные истины из старого медицинского справочника.
Шоколад
«Одинокие женщины потребляют на 70% больше шоколада, чем замужние, – сказала статистика. Белого, молочного, темного, горького, с орехами, изюмом, вафельной крошкой, коньяком, бейлисом и амаретто. Но Люся любит горький, без всяких наполнителей и желательно отечественный.
Темный – слишком сладкий, в молочном – мало какао, а белый – и шоколадом-то назвать язык не поворачивается.
Орехи, изюм и вафли есть бабушка, но в чистом виде и желательно с чаем. Немного коньяку Люся сама не прочь выпить, тем более в хорошей компании горького шоколада. А напитки сомнительного качества в конфетах – уж извините. «Организм —храм и предпочитает натурпродукты», – опять всплывает в голове у Люси.
Десять плиток на неделю – ее прожиточный минимум.
Одинокие женщины потребляют на 70% больше шоколада, чем замужние… Странно, видимо, Люся выпала из среднестатистических норм, потому что с каждым новым кавалером количество поедаемых сладостей только возрастает.
Люся нервно копается в кондитерских запасах («хороший хирург всегда припасет спирта»). Вот она! «Горький шоколад. Содержание какао более 70%».
Духи на полочке
С парфюмерией отношения у Люси складываются сложнее: в отличие от мужчин и шоколада духи Люся предпочитате французские, и не на разлив, а из магазина прямых поставок.
«От женщины должно пахнуть парижским воздухом, а не формалином и спиртом», – говорила другая Люсина бабушка. Люся не понимала к чему такие сложные обороты, но послушно следовала наставлениям.
В театре трудно разобрать, тот или иной аромат: не будешь же каждого обнюхивать в антракте. А вот возле гардероба на выходе – совсем другое дело. Здесь Люся чувствует себя настоящей охотницей (Дианой двадцать первого века), или охотничьей собакой, идущей по следу.
Чаще всего, чутье, доставшееся от бабушек, не подводит Люсю, но почему-то наблюдаемый объект оказывается со спутницей или спутником.
Вдыхая, Люся берет у гардеробщицы шубку и шляпу. Приехав домой на троллейбусе, добавляет еще граммов сто пятьдесят коньяку, берет духи с полочки и засыпает на диване в вечернем платье.
Интер
Люся давно заметила, что слова, имеющие с своем составе «интер», не то, чтобы странно звучат, но странным образом путаются в сознании. И если подумать… Если очень хорошо подумать, имеют что-то общее.
«Интернет, интернат, принтер, интерн, интердевочка».
Люсина подруга говорит, что ее слишком далеко заводят ассоциации.
«Ас», «соц»: ассорти, социум… ум, уникум…»
Кто-то недавно сказал, что у Люси милый интерьер.
«Ах да, ведь это так называется!» – вспоминается Люсе.
Кресла, телевизор, гарнитур в кухне. Но больше всего Люся любит окна. Особенно открытые. Светло, и свободно дышится. Люся и небо – один на один. до лета, пока в их отношения не влезут назойливые мухи и комары.
А вчера к Люсе на диван приземлилась мышка, летучая. Люся выпустила мышку и проплакала всю ночь. Не из жалости – мышка травм не получила… Люсе стало обидно, что эта «зубастая гадость» (Люся так не думала, но сказала) может вот так залетать в чужие окна и, наверняка, знает все ее секреты.
«Но ничего… хорошо, что мышки только пищат, а не разговаривают».
Сны
Люсе снится, как она прыгает с Эйфелевой башни и парит над Елисейскими полями, где странные знаки, оставленные пришельцами, напоминают надписи: «Франция для русских». Coco…», «От женщины должно пахнкть прижским воздухом». Бабуля…», или что-то в этом роде.
Иногда, так: Люся на больничной кровати. Кругом баночки, трубочки. Люся неизлечимо больна. Ей незачем больше жить. Люся вскрывает вены скальпелем, причем – повдоль, так надежнее. Сечение больше. Кто-то бьет Люсю по лицу: «Проснись. Приличные мужчины ходят в театр, а не в ночные клубы «трясти ягодицами»! Организм – храм и предпочитает натурпродукты! Парижским воздухом, а не формалином и спиртом!..». Люся не слушает, она взлетает и парит над Елисейскими полями, где появляются новые надписи: «Хочешь жить – живи, как хочешь ты!» Люся».
Люся просыпается и, хотя знает, что видит одни и те же сны вот уже… лет, не может вспомнить, о чем они. Люся садится и пишет…
Дневник
«Вчера опять была в театре. Господи, как мне надоели эти фанатичные театралы. Прости, Господи, ты, наверное, сам любишь театр? А как же иначе! (Зачем только спрашиваю?!) Нет, ну у тебя понятно – цель великая! Ты же не занимаешься поиском мужчины с годовым доходом в сто тысяч (если такие вообще ходят в театры!). Прости, отвлеклась. Так вот. Я не прошу многого – дай хоть раз вспомнить, что мне снилось… Пиши. Заходи. Ну, конечно, если выкроишь минутку-другую. Дура! Я – дура!!! А все-таки – заходи…».
Пиши…
Бог пришел. Они курили и пили кофе. Собирались в театр, но его закрыли на ремонт. С мая по ноябрь. Люся помнит, что жизнь – театр, или игра…
«Да разве в бубликах счастье? – вдруг сказал Бог. – Прости, я о своем. Давно выпечки не ел».
«Оказывается, и у низ наверху свои проблемы, А я думала – меня на полгода жизни лишили. А что шесть месяцев без театра, когда Он вечность без сдобы!».
(Почти) Post scriptum
«Горький шоколад. Содержание какао более 70%… Три звонка… Коньяк в антракте… Это кто же тебя… Не формальном…»
Люся не слушает, она взлетает и парит над Елисейскими полями, где появляются новые надписи: «Хочешь жить – живи, как хочешь ты!» Люся».
ȅ
ЛЮСЯ И ДНИ
Ритуалы
Люся слышала, что женщины не бывают серийными убийцами. И вовсе не потому, что они менее жестоки и менее склонны к подобным нарушениям психики. Люся уверена: все потому, что женщины гораздо более фантазийны и непредсказуемы: им просто было бы скучно соблюдать определенные правила и ритуалы.
Вот, например:
«Он удивляется: зачем мне новая сумка? Да затем, что не люблю я повторений – из недели в неделю, да что там – изо дня в день, в одних и тех же ботинках, в одном и том, же пиджаке, с одним и тем же галстуком, заботливо затянутом мною утром на воротничке. И где интрига? Нет, он определенно маниакально педантичен и последователен. Вот вам и ответ. А природная агрессия – она здесь точно ни при чем».
Правда, есть ритуалы, которые Люся свято чтит – поздний подъем по субботам и крепкий кофе по утрам. Чтит потому, что это не рутина, а скорее – некая инициация.
«Субботнее утро начинается с двенадцати, любое другое – с эспрессо. Или не начинаются вообще – ни то ни другое!».
Книги
Черные одежды, щетина, страндартный силуэт в тумане бокового зрения… и снова к полке.
«Наверное, это знак излечения, когда перестаешь узнавать того, с кем меньше года назад месяц не вылазил из постели», – думает Люся внимательно рассматривая Его уже у кассы.
– Не узнала тебя. Смотрю, какой-то бородатый мальчик, – конфузится Люся.
– Да ты что?! – хмыкает Он и выходит из магазина.
«Суббо-о-о-о-тнее утро, – протягивает Люся в мыслях, – если бы вчера за кофе, то и не увидились». Люся улыбается, выходит, надеется, но… Его нет.
«Значит, к лучшему», – думает Люся, допивая кофе и проваливаясь в очередную книгу. До понедельника.
Призраки
В городе третий день туман, трамваи не ходят. «Наверное, трамвайные „усы“ боятся повышенной влаги, а может, вагоновожатые боятся заблудиться на рельсах». Если бы не погода, Люся подумала бы, что это заговор против нее лично. Приходится брать такси.
В молочной завесе город-призрак разрождается внезапной толпой. Вторник. Люся надевает очки.
– Зачем? – спрашивает водитель, вскидывая брови вместе с головой в характерном движении.
– Что, зачем? – будто не понимая, переспрашивает Люся.
– Очки? Солнца нет. Да и неприлично разговаривать с человеком так! – с сознанием уязвленной гордости заявляет водитель.
«Как так? Что неприлично? Да и кто он вообще такой?» – хочет прорваться вся накопленная за последние месяцы усталость. Но Люся побеждает: она вздыхает и спокойно произносит: «Глаза болят…»
Разговор окончен. Работа, замерзшая ночью кошка, сны… Следующая остановка – четверг. Люся выходит на стрекот трамвая – туман не ушел, но тяжеловесный усач все же неуверенно выполз из депо.
«А все налаживается, – думает Люся, садясь на конечной и надевая очки. Глаза действительно болят, но отчего?
«Может, от нагрузки, может, просто больно видеть».
Самоубийцы
Люся закрывает глаза – просыпается. В том же такси. Угрюмый водитель. Очки на глазах. Водитель бубнит под нос что-то про туманных монстров, то и дело выскакивающих на дорогу.
– Самоубийцы! А ты виноват потом – убийство по неосторожности.
«Да уж, где грань между этой самость и чужой волей?» – снова задумывается Люся и вспоминает недавние сводки, озвученные директрисой: «19 миллионов попыток, 4 миллиона – удачных. Критический пик – среда».
«Непонятно, почему не понедельник, хотя… 2 будних дня прошли и 3 еще впереди – не каждый выдержит. Боже, о чем это я! Не лучшая тема, чтобы язвить. 19, 4 – удачных, ах да, и «мы на четвертом месте в мире» – она сказала это так, как будто есть, чем гордиться. Хотя для директора школы, наверное, нормально озвучивать любую статистику, в которой государство упоминается на лидирующих позициях, преувеличенно торжественным голосом.
Каторжники
Люсе никогда не нравилась метафора с граблями – ну это по поводу одних и тех же ошибок. Она рассуждала так: «Мы как каторжники или цирковые лошади ходим или бегаем, по кругу или арене – неважно. Важно, что мы также как и они бесправны в своем выборе. Мы, конечно, говорим: нет, больше никогда. А потом даем второй, третий… пятый шанс. Себе, тебе, Ему…»
Он опять позвонил после полугодового молчания, точнее – сразу после встречи в магазине. Он рассказывал… Люся не слушала. Она устала.
«Больше никогда!» – пообещала себе Люся и выключила телефон. До пятницы, точнее – до следующего утра.
Выходные
Ну вот – они начинаются опять с кофейного ритуала. Выходные… Опять… стоят трамваи («Да и кому они нужны в выходные!»), болят глаза, а Люся надевает очки в надежде быть неузнанной.
Он обязательно позвонит. Не сегодня – значит, еще через полгода. «Мы – каторжники, – повторяет Люся и обещает. – Больше никогда!»
«19 миллионов, 4 – удачных». И зачем тогда все…
ЛЮСЯ И СОБЫТИЯ
Точка восстановления
Люся собирает в памяти вчерашний вечер. Она точно помнит, как шла из гостей, но удивлена обнаружившимся на плите супом, своим нарядом из футболки на три размера больше, сломанным ногтем и перегоревшей лампочкой в ванной («Нет ну ноготь сломала о дверь машины, когда поехали за добавкой. Лампочка?.. Я решила душ принять, а она вспыхнула и тут же погасла, причем вместе с моей надеждой освежаться перед сном», футболка осталась от Пети, заходившего в субботу и облившегося пивом) и обрадована вовремя отключенным телефоном – пришедшее наутро сообщение сводилось к: «Хочешь? Напиши. Буду!»
«Странно было бы обнаружить утром рядом с собой еще и его. Да и перед Ликой неудобно – брат. Хотя вопрос: чья это была идея»
Люся любит своих подруг, но не терпит сводничества, наливает зеленого чаю, берет телефон.
Вопрос с супом остается невыясненным.
Багажный терминал
Самолет послезавтра, но чемодан уже собран и находится в предвкушении четырехчасового перелета. Люся не спит. Тоже в предвкушении, правда, сорокаградусной жары, которую она будет наблюдать из кондиционируемого помещения, и очередной конференции, «посвященной поиску новых проблем в нашем и без того проблемном образовании.
