Инαя тοчκα зρения – зαгαдκα

ζώκα | Κα50

Инαя тοчκα зρения – зαгαдκα

«Данный рассказ – это психологическая драма, исследующая темы одиночества, жестокости и несправедливости. Текст содержит тяжёлые, травмирующие темы, которые могут вызвать у некоторых читателей сильные эмоции и переживания»

Возрастное ограничение 18+

*Всем персонажам 18 и более лет. Все персонажи вымышленные, все совпадения с реальными людьми, живыми или умершими, случайны*

Глава I – Собачка

58 год. Эры Сёва. Япония.

Воздух на кухне был густым, пах варёным рисом и влажным деревом. Серый свет раннего утра пробивался сквозь бумажное окно, рассеиваясь в потёках на стене.

-Ещё чаю? – Голос матери был плоским, без интонации. Она не смотрела на меня, её руки механически двигали палочками.

Я кивнула, пододвигая пустую чашку. Мой взгляд скользнул по лицу отца. Он уставился в газету, его пальцы оставляли жирные отпечатки на пожелтевшей бумаге. Тишину нарушал только стук чашек и его тяжёлое дыхание.

-Опять цены на рыбу выросли – пробурчал он, не отрываясь от чтения. – Совсем жить не на что.

-В сезон дождей всегда трудно – отозвалась мать, ставя передо мной миску с супом. Пар на мгновение скрыл её усталое лицо.

Я не стала ничего говорить. Не было сил. Каждое утро было копией предыдущего. Тот же запах, тот же свет, те же фразы. Я просто наблюдала, как пар от моего супа поднимается к потолку и растворяется в серой штукатурке.

Собравшись, я вышла из дома. Воздух снаружи был не легче, он обволакивал, как мокрая ткань. Дорога в котогакко тонула в тумане.

(kōtō gakkō – котогакко – Старшая школа)

– Сегодня будет особенно скучно – бубнила я себе под нос, спускаясь по замшелым ступенькам.

– Рика заболела. Целый день не с кем будет слово промолвить.

Мысли текли вяло, как вода в придорожной канаве. Уроки, взгляды учителей, тихий шепот одноклассников, всё это было частью одного большого, бессмысленного ритуала.

На обочине, у края леса, что всегда казался мне тёмной, неподвижной глыбой, что-то пошевелилось. Я остановилась. Из тумана вышла большая собака, породы, южнорусская овчарка. Она была худая, с влажной, свалявшейся шерстью. Смотрела на меня умными, но пустыми глазами. Наверное, она бездомная, или ее плохо кормят.

Я медленно протянула руку, ладонью вверх. Не знаю, зачем. Может, хотелось почувствовать что-то живое, тёплое, что нарушит это оцепенение.

Собака обнюхала пальцы. Её дыхание было горячим. А потом резкая, огненная вспышка боли. Клыки впились в тыльную сторону ладони. Я вскрикнула и отшатнулась. Собака, не издав ни звука, развернулась и скрылась в чёрной чаще леса, словно её и не было.

Я стояла, сжимая окровавленную руку. Капли падали на серую землю, образуя тёмные, почти чёрные пятна. Боль была острой, реальной. Единственной настоящей вещью за весь этот день.

Дверь в медицинский кабинет была приоткрыта. Я постучала костяшками пальцев здоровой руки.

– Войдите – раздался спокойный голос.

Медсестра, женщина с усталым лицом и добрыми глазами, сидела за столом. Увидев мою окровавленную ладонь, она тут же встала.

– Что это с тобой?

– Собака… укусила – выдавила я, снова ощущая во рту привкус железа от крови.

Она бережно взяла мою руку и повела к раковине. Холодная вода обожгла рану, заставив вздрогнуть, но тут же притупила боль.

– Бродячая? – спросила медсестра, аккуратно промывая разорванную кожу.

– Не знаю, выглядела как бродячая..

Медсестра вздохнула, и в её вздохе была вся та же знакомая усталость, что и в глазах той собаки.

– Бывает – тихо сказала она, нанося на рану жгучий йод. – Заводят собак, а потом выгоняют их на улицы, что с этими людьми не так.

– держись, сейчас перевяжем.

Она бинтовала мою ладонь мягкими, уверенными движениями. Повязка была чистой, белой и казалась единственным оплотом порядка в этом хаосе.

– Не запускай. Будешь чувствовать, что воспаляется, сразу ко мне.

– Спасибо – прошептала я.

В школе всё было именно так, как я и предполагала. Пустота. Её парта стояла у окна, и солнечный луч, пробившийся сквозь тучи, падал точно на нее. Уроки тянулись бесконечно. Я смотрела на повязку на своей руке и думала о собаке. О её глазах. В них не было злобы. Была лишь такая же безысходность, что витала над всей этой деревней.

Глава II – Алая кепка

Последний звонок прозвучал как приговор. Я медленно собрала вещи, чувствуя, как тяжесть школьного дня сменилась тяжестью предстоящего пути домой. Та же дорога, те же лица, тот же ужин. Мысль об этом вызывала тошнотворную пустоту в желудке.

Воздух сгустился, стал еще более влажным и холодным. Туман, не рассеявшийся за день, теперь висел плотной пеленой, сокращая видимость до нескольких шагов. Звуки приглушались, мир затянуло ватой. Я шла, уставившись в землю под ногами, на мокрые камни дороги.

Вдруг сквозь пелену тумана передо мной выросла фигура. Я чуть не вскрикнула, отпрянув. Это был мужчина. На нем была простая рабочая одежда, а на голове кепка. Алая, кричащая кепка, самый яркий цвет, что я видела за весь этот серый день.

-Девочка, прости, не напугал? – его голос был на удивление спокойным, даже мягким.

Я молча покачала головой, все еще не в силах прийти в себя.

-Я ищу свою собаку – продолжил он. – южнорусская овчарка. Не видела её? Белая, худенькая. С утра убежала в лес, до сих пор не вернулась.

Сердце ёкнуло. Я машинально сжала свою перевязанную руку.

–Видела…– выдавила я. – Утром. Она меня… укусила.

Мужчина в красной кепке наклонился ближе, его лицо выражало искреннюю озабоченность.

–Правда? Покажи. Ох, прости ты меня, прости тысячу раз! Она никогда ни на кого не кидалась. Должно быть, что-то её сильно напугало.

Он казался таким расстроенным, таким добрым. В его глазах читалось беспокойство и за собаку, и за меня. В этом мире равнодушия его участие казалось глотком теплого воздуха.