Русская наследница

скачать книгу бесплатно


Пашкин развернулся и пошел к машине. Ему было над чем подумать. Он гнал свой «БМВ», зло стиснув зубы и лихорадочно соображая.

Итак, три года назад она родила. Может, не три, чуть позже, это не имеет значения. Пашкин был далеко… Родила, значит, и оставила в роддоме. Славненько. Теперь появились деньги, а вместе с ними – материнские чувства. Забавно. Но все это – цветочки. Его интересует – кто отец?

Четыре года назад он загремел на зону и оттрубил бы три года, если бы не амнистия. А она-то! Письма писала душещипательные! Поддерживала морально! Посылки присылала… Ждала. И за это время умудрилась выносить ребенка, родить его тайно, так, что в родном городе муха об этом не узнала! Какова?! А? А он был уверен в ней! Предполагал, что знает Катьку как облупленную! Конечно, если бы в городе знали о ее беременности, ему нашептали бы обязательно. Без проблем! Так ведь никто! Ни сном ни духом! И с зоны встретила его этакой женой декабриста. Верной подругой. А почему? Потому что деньги его нужны были!

А когда богатство нежданное из-за бугра поманило, про наследника нагулянного вспомнила. Теперь его, Виктора, хочет выбросить, как отслужившую перчатку, а средства вкладывать в больного ублюдка! Пашкин услышал, что скрипит зубами. Впервые в жизни ему приходилось действовать не напролом, а хитрить и прятаться. Это не его стиль. Руки чесались и требовали мордобоя. Ну, ничего, всему свое время. То, что бывшей любовнице подобные выкрутасы не пройдут даром, не вызывало сомнений. Уж он устроит ей Америку, может не сомневаться.

* * *

Заведующая детским центром Ирина Львовна была с Катей предельно корректна. Но после инцидента на детской площадке не сумела скрыть своего недовольства. Она пригласила горе-мамашу в свой кабинет и велела принести им чаю.

– Я понимаю ваши чувства, милая Катерина Ивановна, но… мы должны быть очень осторожны, – увещевала она, капая в стакан с водой корвалол. – Вот, выпейте.

– Извините меня. – Катя по-настоящему испугалась, что теперь ей запретят видеться с сыном. – Он упал, я испугалась… Я не хотела!

Она судорожно всхлипнула.

– Ну что вы, – смягчилась заведующая и села на мягкий диван, рядом с Катей, подчеркивая этим неофициальность беседы. – Вас можно понять! Вы совсем недавно узнали, что ваш ребенок жив, искали его по всем инстанциям, нервничали…

Катя кивала, нервно теребя поясок белого больничного халата.

– Он такой, он такой… – попыталась улыбнуться она, но слезы градом покатились из глаз, и Катя стала искать платок.

– Безусловно, он славный малыш, – согласилась Ирина Львовна. – Хорошо развивается, любопытный, умный. Но мы не должны забывать, что он – сердечник. Его нельзя волновать.

– Да, да, конечно! – поспешно согласилась Катя и виновато взглянула на заведующую. Та удовлетворенно кивнула.

– Ну, я думаю, впредь вы научитесь контролировать себя и все будет хорошо.

Заведующая похлопала Катю по руке и поднялась. В этот же момент в дверь постучались. Медсестра вкатила сервировочный столик. Ирина Львовна принялась разливать чай. Только теперь Катя смогла оглядеться. Кабинет очень уютный. Мягкая мебель, телевизор, два телефона на большом письменном столе. Аккуратная светлая стенка. Тюлевые занавески на открытом окне мягко колышет ветер. Тишина и покой.

– Угощайтесь, дорогая. Выпейте чаю. У детей сейчас обед, и у вас есть возможность попробовать то, что ест ваш сын, – предложила Ирина Львовна, и Катя обратила внимание на сервировочный столик. Здесь лежали бутерброды с красной и черной икрой, нарезанная ломтиками ветчина, сыр, маленькие свежие булочки, масло, джем.

Катя невольно покачала головой, а заведующая самодовольно улыбнулась.

– Да, детей мы кормим хорошо, даже очень. Возможно, они едят даже то, чего не видят сейчас дети в семьях, в среднеобеспеченных семьях у нас в России. Ведь у нас особый контингент. Эти дети, как правило, не подлежат усыновлению, поскольку им необходимо дорогостоящее лечение и соответственно уход. Разве что иностранцам удается иногда усыновить нашего ребенка. Но мы неохотно идем на такой шаг. Вы понимаете… Все это очень сложно…

– Значит, мне не разрешат взять мальчика домой… сейчас? – сделала вывод Катя.

Заведующая положила себе в чашку две ложки сахара и стала помешивать.

– Терпение, Катерина Ивановна, и еще раз терпение, – неопределенно ответила она. – Посудите сами: у мальчика слабое сердце. Любая ситуация способна спровоцировать рецидив. Это просто чудо, что он вообще выжил, когда появился на свет. Конечно, благодарить надо профессора Цвигура. Он делает уникальные операции. И лично я вам советую, как врач, повторно оперироваться только у него.

– Это необходимо? – пересохшими вдруг губами прошептала Катя.

Заведующая деловито кивнула, разрезала булочку и положила туда сыр и, секунду помедлив, ветчину.

– Это обязательно. Недавно его смотрел кардиолог из Москвы и сделал такое заключение. Операция безумно дорогая, к тому же после Цвигура вряд ли кто-то за это возьмется.

Заведующая откусила от булочки и глазами напомнила гостье про чай.

Катя не могла думать про еду. Первый же кусок обречен застрять у нее в горле. Она сидела, прямая как статуя, и не сводила глаз с Ирины Львовны. Та, тщательно прожевав, спокойно продолжала:

– Так что пусть все идет, как мы договорились: вы спокойно работаете, делаете свои дела, готовитесь к отъезду, навещаете мальчика. Он привыкнет к вам, как к любой няне, и для него тогда не станет стрессом перелет в Америку с вами… А после операции вы будете всегда с ним рядом, и тогда уж он про нас не вспомнит, а будет знать только вас.

Заведующая мягко улыбнулась и подвинула Кате чашку:

– А вот если вы, голубушка, будете продолжать так волноваться по каждому поводу, боюсь, у вас не хватит сил вырастить сына…

Катя попыталась ответить заведующей улыбкой и даже приняла из ее рук чашку с остывшим чаем.

– А можно… я еще раз взгляну на него, перед тем как уехать?

– После обеда их уложат спать, и я разрешаю вам зайти к ним в спальню. Но только прошу вас – без эмоций и недолго.

Катя с готовностью закивала.

После обеда и купания трехлетки быстро уснули. Катя сидела на детском стульчике напротив кроватки сына и с замиранием сердца смотрела на его сонное личико: упругий блестящий носик, длинные мохнатые реснички, вздрагивающие во сне, полуоткрытый розовый рот.

Она рассматривала его так, как любая мать рассматривает новорожденного, впервые принесенного на кормление. Вот он вытащил из-под простыни свой кулачок и разжал его. Катя с жадностью осмотрела каждый пальчик, форму ногтей, трогательные ниточки-перетяжки на запястье. Она боялась разбудить его своим пристальным взглядом, но оторваться не могла. Она не растила его, не кормила грудью, как другие, но без удивления, словно так и должно быть, обнаружила в себе новые, неведомые доселе чувства. Вот она держит на ладони всю свою жизнь. И эта жизнь ничего не стоит для нее в сравнении с жизнью этого крошечного существа. Она не задумываясь отдаст свою – за его. С другой стороны, значимость ее жизни несоизмеримо возросла: она нужна ему. От нее зависит его будущее. От этой мысли ей стало холодно.

Все то время, когда она ходила беременная, родила, потом долго болела, казалось давно отодвинутым в задний ящик памяти и забытым. Ни одна живая душа не знала об этом, поэтому и сама Катя тоже, казалось, все забыла. Она поняла, что помнит, когда ей стал сниться этот сон. Он начинался всегда одинаково: она шла по красивому зеленому лугу, такому, как у них в Семеновке. День был солнечный, теплый. Во сне она чувствовала ногами прикосновение мягкой травы. На пригорке стояла церковь. Во сне у Кати было удивительное чувство покоя и счастья, которое если когда и было в жизни, то Катя его не помнит. Она подходила к вершине пригорка и видела расстилающийся от подножия простор. Вдруг внизу, среди яркой зелени она замечала белую точку. Постепенно точка начинала приближаться, двигалась к ней наверх. Вскоре Катя явственно видела, что это ребенок. Она начинала волноваться за него: добежит ли? Ведь здесь так высоко… Она что-то кричала ему сверху и не слышала своего голоса. Она подбадривала его, звала к себе. И ребенок бежал по крутому склону, падал, карабкался. А она почему-то не могла спуститься вниз и помочь и потому стояла и переживала за него. Ждала. Много раз на этом сон обрывался, и Катя просыпалась в своей общаге с тяжелым гнетущим чувством в душе.

А в последнем сне ребенок добежал и вцепился в ее подол своими ручонками. Тогда она и решила поехать и разыскать, где он похоронен.

Оказалось, это он живой звал ее! За последний месяц она прошла огни и воды, прежде чем найти его. И все же – нашла.

Мальчик чмокнул во сне губами, повернулся на бок и подложил кулачок под щеку. Из-под простыни высунулась поцарапанная коленка. Катя улыбнулась этой коленке и поправила простыню. Почему-то именно сейчас ей пришел на память тот самый день…

В тот день был суд. И Виктора приговорили к трем годам заключения. Катя сидела в зале суда и слушала такие вещи о нем, о которых не подозревала. Каждое обвинение, выдвинутое против Виктора, больно ударяло ее в грудь, и Кате казалось, что скоро ей нечем станет дышать. А Пашкин был внешне спокоен, и, глядя на него, Катя невольно подумала, что судьи знают о нем не все и именно этим он особенно доволен. В зале было полно его друзей, многих Катя не знала. Были и его знакомые женщины. Катя была чужой в этой компании. В полном смятении она покинула здание суда. Домой она шла пешком через весь город. Думала. О чем? Сейчас уже не вспомнишь. Ей хотелось побыть одной, разобраться в том хаосе, который творился в душе. Наверное, поэтому она не сумела справиться с замешательством, когда увидела Юнина. Он сидел на лавочке возле общежития и явно дожидался ее. На нем был безупречный костюм. Вообще Славка выглядел шикарно: весь сиял успехом и комфортом. В руках он держал огромный букет белых роз. Катя поймала себя на мысли, что испытывает те же ощущения, как в юности, когда внезапно обнаруживала Юнина дежурящим у ее подъезда. Смесь досады и удовлетворения. Сложное чувство. Впрочем, Катя довольно быстро справилась с собой – взяла свой всегдашний беззаботно-насмешливый тон, который существовал у нее специально для общения с Юниным.

– Боже, Славик, какой ты красивый! – защебетала она, открывая дверь своей комнаты. – По делам приехал, наверное? Как твой бизнес?

Юнин неторопливо прошел в Катину комнату, огляделся, сел в кресло и стал смотреть на Катю. Он не стал ей подыгрывать, не поддержал ее тон, и она поняла, что Юнин изменился.

– Я бабушку хоронить приехал, – буднично бросил он, и Кате стало неловко оттого, что она сама об этом не догадалась. Ведь слышала же, что Славкина бабушка умерла, но как-то не связала это событие с ним. Даже не подумала, что Юнин прилетит из Америки на похороны.

Славка достал из своей сумки бутылку вина, какие-то сладости, фрукты.

Катя положила салфетку на журнальный столик, поставила тарелки и бокалы. Она не могла не думать о том, что Виктор сейчас там, а она тут. Пьет вино в обществе мужчины. Да, теперь Славка выглядел мужчиной. Его подбородок обрел жесткость, был гладко выбрит и надушен дорогим одеколоном. В облике Юнина появилось что-то чужое, американское, и он, конечно, показался Кате бесконечно далеким от той жизни, которую вела она. И все же это был он, Славка Юнин, ее давний воздыхатель, и то, что он не забыл ее, было приятно.

Вспомнили школу, посмеялись. Об общих знакомых можно говорить бесконечно.

– Расскажи о себе, – попросил Юнин.

Катя отрицательно покачала головой.

– Лучше ты о себе.

Юнин пожал плечами.

– Моя жизнь – работа. Она сплошь из ступенек, ведущих вверх. Ставлю цель, добиваюсь, ставлю новую цель. И так – каждый день.

– И какова твоя цель на сегодняшний день?

Юнин помолчал, сверкая своими пронзительно-синими глазами, и сказал:

– Увезти тебя с собой.

Катя почувствовала, как вино приятно растекается по телу горячей волной.

– Ты до сих пор не женат?

– Я не женюсь ни на ком, кроме тебя.

Катя улыбнулась, головой покачала:

– Не боишься холостяком остаться?

– А ты… не боишься всю жизнь – вот так?

Катя поднялась и отошла к окну. Отвернулась от Славки. Она прекрасно поняла, что он имел в виду: ее неустроенность, одиночество, неопределенность положения. Вот что она увидела глазами Славки Юнина. Главное, возразить было нечего. За окном темнело.

– Уже поздно.

Славка поднялся и отошел к двери. Катя хотела открыть ему, протянула руку, Славка взял ее за локоть. Он как-то мягко спрятал ее локоть в своей теплой ладони, и этот невинный жест что-то затронул в ней.

– Хочешь остаться? – просто спросила она. Славка кивнул. Тогда она закрыла дверь на ключ и повернулась к нему.

Их близость была полна нежности, которой Катя до сих пор не знала. Ей было уютно в теплом кольце его рук. Когда он под утро уснул, она лежала без сна и думала. Она позволила своей фантазии сделать финт – перенести себя на другой континент. Она видела себя в просторном двухэтажном доме с белой лестницей наверх, как в мексиканских сериалах. Дом ее украшали вазы с цветами, красивейшие настольные лампы и различные светильники. Из окна были видны бассейн с голубой водой и кусты роз. Она поднялась в детскую – там, среди множества ярких игрушек, сидели два ее малыша. Для удобства ее фантазия подбросила двойняшек: пухлых, розовых и довольных. Поиграв с воображаемыми детьми, Катя отправилась в свою комнату. Здесь ее ожидало море косметики, а в шкафу теснились вешалки с платьями. Все может быть именно так, Юнин все для нее сделает. На него можно положиться…

А утром позвонил Витька:

– Мне разрешили один звонок, – быстро говорил он в трубку. – Я хочу, чтобы ты знала: я люблю только тебя! Ты мне нужна. Ты слышишь? Все остальное – чушь. Только ты. Мне нужна только ты, поняла? Сегодня меня увозят. Я хочу, чтобы ты ждала меня, слышишь?!

– Да, да! – прокричала она в трубку, но там уже звучали гудки.

Когда она обернулась, увидела Славкины глаза.

– Ты едешь со мной? – Голос его прозвучал необычно жестко.

– Нет, – ответила Катя.

Глава 8

Филипп Смит уже бывал в России, но снова, едва ступив на эту землю, был охвачен чувством искреннего недоумения, которое посещало его всякий раз, когда он бывал здесь. Он, например, не мог взять в толк, почему на многочисленных бензозаправках, усеявших трассу, нет туалетов. А если деревянная будка с дыркой и имеется, то, как правило, на ней висит внушительный замок и табличка с надписью, из которой Филипп мог сделать вывод, что это элитное заведение предназначено исключительно для обслуги. Когда он спросил об этой метаморфозе шофера такси, тот ничего вразумительного ответить не смог.

От Москвы из-за нелетной погоды Филиппу пришлось ехать поездом, и он вдоволь насмотрелся на эти бескрайние ничьи просторы, поросшие разнотравьем, запущенные, полуразрушенные деревни с покосившимися избами в диком соседстве с краснокирпичными особняками в несколько этажей.

«Зачем строить особняк в таком неприглядном, необустроенном месте? – недоумевал Филипп, вглядываясь в картину за окном. – Не разумнее ли выделить район для богатых особняков? Неужели местное население не коробит подобное соседство? Неужели состоятельному человеку не больно и не стыдно видеть ежедневно нищету малоимущих? Странно. Весь мир добровольно делится на престижные районы и районы для бедных. Россия же, как нарочно, выпячивает свои болячки, чтобы те были заметнее, все смешивая. Филиппу доводилось бывать в некоторых семьях, видеть тесноту квартир, и теперь, обозревая эти никем не востребованные земли, он недоумевал: почему народ живет в тесноте? Почему нет компаний, которые бы строили и сдавали бы людям жилье, чтобы каждая семья могла снять квартиру по своим средствам, а не ходить друг по другу в душных неудобных клетках? Ведь кругом столько места. Россия отнюдь не Япония…

Филипп ничего не мог понять в устройстве этой огромной безалаберной страны, но не мог и оставить свои попытки понять, поскольку Россия была интересна ему. Особенно – люди. Сейчас, сидя в такси, преодолевая последние десятки километров до Октана, родного города Станислава Юнина, Филипп пытался разговаривать с таксистом, но – безуспешно. Тот как воды в рот набрал. Филиппу ничего не оставалось, кроме как смотреть в окно, но мелькающие там картины отнюдь не радовали глаз. Все то же тесное соседство лачуг с особняками, кичливая безвкусица построек, люди, рассевшиеся вдоль дороги в надежде что-нибудь продать, бесчисленные шашлычные и беспорядочные перелески, сплошь загаженные из-за отсутствия придорожных туалетов. Нелепый замкнутый круг. Внезапно шофер молча свернул с трассы в один из таких перелесков и остановил машину.

– Просвежиться не хочешь, американец? – обернулся водитель и кивнул в сторону леса. Филипп прекрасно понял подтекст слова «просвежиться» и отрицательно помотал головой. Шофер пожал плечами, неторопливо вылез из машины и побрел к деревьям.

Прошло минут пять, шофера не было. Филипп выбрался из машины – размяться. День выдался солнечный, теплый. Тишину леса нарушал только близкий шум трассы. Обилие ярко-желтых одуванчиков несколько примирило Филиппа с несовершенством российских дорог, и он широко улыбнулся. Все-таки жизнь прекрасна. Он представил лицо адвоката своей бывшей жены Деборы, который наверняка заявится к нему в офис именно сегодня, выдвинув новые предложения, касающиеся раздела имущества. И вот ему сообщают, что Филиппа нет в офисе. Нет в Нью-Йорке! Нет в Америке! Хэлло, Дебора!

Филипп усмехнулся. Он так устал от бесконечных претензий супруги, что последнее время общался с ней исключительно через адвоката. Но адвокат, ничем не похожий внешне на Дебору, неизменно вызывал у Филиппа ассоциацию с бывшей женой, и сей факт начинал раздражать. Поэтому управляющий компанией «Юнико» был рад возможности исчезнуть из поля досягаемости Деборы – улететь в Россию.

Когда из лесочка вместо шофера вышли двое парней, Филиппу стало не по себе: он сразу понял, что они не пройдут мимо. Машинально оглянулся и увидел третьего, обходящего машину сзади. Мысли роем пронеслись в голове, вытолкнув из общей массы одну, наиболее реальную: «Им нужны деньги. Отдай».