Вечный. Черный легион

скачать книгу бесплатно

«Результат, когда погибнут все…» Юджин сбросил одежду и пошел в душевую кабину, скоро идти на ужин, а он вновь и вновь прокручивал в голове фразу наставника. Как странно, ни он, ни Беннинг даже не попробовали представить себе сценарий, в котором конкуренция двух противостоящих друг другу кланов не предусматривала тотального уничтожения соперника. Кто и когда, на каком этапе и как установил это правило и накрепко зафиксировал его в голове? Юджин, уже сидя в столовой и медленно ковыряясь в тарелке, наполненной отборным рисом, перемешанным с поджаренными кусочками сочного мяса, вспомнил, что шершни никогда не уничтожают улей полностью, их задача грабить, а не убивать. Пчелам от этого не намного легче, но приведенный наставником пример приобретал в этом ракурсе совершенно иную окраску…

Коммуникатор Юджина пискнул принятым вызовом, и он непроизвольно активировал линию контакта. Голограмма Беннинга выглядела гораздо ярче и не рябила, как два часа назад.

– Хочу тебя поздравить. Ты больше не послушник, а монах-курсант второго круга. Доедай ужин и возвращайся к себе. Я жду тебя в твоей келье.

Юджин одним глотком опрокинул в себя полстакана компота, вскочил с лавки и собрался было со всех ног припустить в жилую секцию, но потом осадил себя и вышел степенно, как это подобает человеку в его новом статусе, важно шлепая по плитам коридора кожаными подошвами сандалий.

– Ух ты!

На его кровати лежало несколько аккуратных свертков. Там были новая бледно-оранжевая кашая, короткий обоюдоострый клинок и ножны вместе с нательными ремнями, к которым пристегивалось оружие. Беннинг отвесил ему легкий дружеский подзатыльник и приказал переодеваться.

– Утром вылетаешь на Репнек, это твой новый лагерь для монахов второго круга. Мне он хорошо знаком, и кураторов там тоже знаю. Поверь, там будет еще интереснее, чем здесь. В этом лагере готовят бойцов Ордена…

Юджин сбросил серую накидку и начал аккуратно подгонять на себе ремни.

– А ты боец? В смысле, солдат? Ты бился с врагами?

Наставник помог подтянуть «сбрую» на спине и подал ножны.

– А ты сомневаешься? Орден не ведет регулярных войн, но работа для монаха, владеющего боевыми навыками, всегда найдется.

Мальчик закончил одеваться и, сделав пару шагов туда-сюда, упал в упор лежа, вновь подпрыгнул вверх, скрутил сальто и наконец замер перед наставником, убедившись, что одежда не мешает движениям.

– А далеко лететь?

– Да нет. В соседнюю систему Парма, через ее астероидный пояс и пространственную аномалию…

Юджин медленно раскрыл рот и, не веря своим ушам, захлопнул его, громко щелкнув зубами.

– Лететь в космос?! Лететь на швертджампере…

Посвящение

Сея-Урта-Нага-Флоо придирчиво рассматривала претендента на посвящение через полупрозрачное панорамное стекло смотровой комнаты и наслаждалась видом его обнаженного, покрытого рельефными мышцами тела. Даже если сравнить его с каждым из тех, кого она «посвятила» или кому успела «посвятить» себя на протяжении всех своих нескольких сотен жизней, мальчик был хорош. Лет двадцати – двадцати двух, наверное…

Она легко вспорхнула с антикварной позолоченной кушетки и, шлепая босыми пятками по теплому гранитному полу, подошла к стоящему в углу огромному зеркалу в литой бронзовой раме. Шелковый полупрозрачный халатик скользнул с плеч и с шелестом опадающей листвы, обнажающей голые сучковатые ветви деревьев, упал к ее ногам.

Не то чтобы было чем особенно гордиться, но неплохо для этого сорокапятилетнего тела. В былые годы, точнее сказать, в былые эпохи где-нибудь на невольничьем рынке Северной Америки ей бы не дали и тридцати. Длинные упругие черные волосы, скрывающие высокий лоб, узкое тонкое лицо, чуть тронутое косметикой, плотно сжатые губы, прекрасная высокая грудь с небольшими розовыми сосками, узкие бедра, покрытый легким темным пушком лобок, длинные прямые ноги… Все это добро, возможно, послужит ей еще не один год, в конце концов не факт, что сразу родится девочка. В прошлой жизни пришлось рожать три раза, прежде чем удалось достичь нужного результата. Правда, никакого удовольствия от секса тогда она не испытывала. А сегодня все должно было сложиться по-другому, она это знала, чувствовала, помнила. Подняла и резко встряхнула серебряный колокольчик. Мелодичный звук, активирующий внутреннюю циркулярную связь во дворце, звенящим перекатом наполнил смотровую залу.

– Стацин! Свежих фруктов и бокал воды…

Вагнер оделся в чистое белье, еще пахнущее озоном клинингового реактора. Старый немой монах со сморщенным, словно прошлогодний клубень картофеля, лицом, который встретил его возле входа в храм богини и с тех пор неотступно следовал за ним по пятам, жестом пригласил пройти из душа в следующее помещение храма. Он передал гостю прозрачный бокал с водой, и Вагнер сделал несколько глотков. Вкус у напитка был терпкий, чуть кисловатый и прекрасно утолял жажду. Старик, махнув рукой на барельеф с изображением юной красавицы, окутанной воздушным покрывалом из облаков, протягивающей посетителю белоснежную руку, дал понять, что настало время молитвы. После чего «картофельный клубень» шаркающей походкой скрылся за огромной двустворчатой дверью, все полотно которой было покрыто фресками сцен из жизни бессмертных.

Стацин вот уже более ста лет бессменно занимал пост Тени богини. Как и когда он лишился языка, знала, наверное, только она сама, поскольку древнее этого сморщенного старика во дворце не было никого. Сея родила его пять поколений назад, он был первым ребенком ее тогдашнего тела и, как многие ее дети мужского пола, стал монахом, а со временем занял свое место среди посвященных. Оставив претендента в молельне, он сноровисто прошуршал в покои матери (с одной стороны) или, может быть, пра- (несколько раз) праправнучки (с другой) и поспешил выполнить ее распоряжение. Если кого-то в Ордене и можно было назвать посвященным в самой полной мере, так это его. Потому что такое количество родов, которые он принял на своем веку, не привидится даже опытному акушеру. Сколько ему было лет? Может, сто семьдесят, может, сто восемьдесят… По крайней мере, никому и никогда не приходило в голову спрашивать его об этом. Сам он родился в смутные времена Конкисты, когда Алые Князья перли на человечество, как голодный крот на запах тухлятины. Но, может, этот факт и сыграл в его судьбе роковую роль, определив на тот пост, который он занимал уже столь долго. Ведь тогда никакого Ордена не существовало и в помине…

– Все готово? Он выпил настой?

Сея, стараясь не запутаться в подоле длинной ритуальной накидки, вскарабкалась на трон, венчающий собой мягкое, пружинящее под ногами огромное ложе, усыпанное свежими лепестками цветов. Стацин коротко кивнул, вытащил из кармана допотопный инфракрасный пульт и нажал на кнопку. Где-то под сводами зала зазвучала тихая музыка, больше напоминающая обычные лесные звуки – смешение шелеста листвы, щебетания птиц и тихого журчания лесного ручья.

– Ну, запускай!

Двустворчатые двери, ведущие в центральный зал храма, распахнулись перед продолжавшим стоять на коленях Вагнером. Он поднялся и, уверенно преодолев длинный коридор, вошел в зал. Размеры помещения поражали. Монахи Ордена не привыкли к столь грандиозным и вычурно украшенным сооружениям, всю свою сознательную жизнь стремясь к рациональной простоте, но жилище богини не могло выглядеть иначе. Золото, дорогие меха и массивные скульптуры заполняли огромный купольный зал. Макушка купола была прикрыта не то силовым полем, не то прозрачным стеклом, на таком расстоянии было не разобрать, и оттуда по всему залу разливались теплые, ласковые лучи полуденного светила. В самом центре этого великолепия на нелепом монументальном троне, вырезанном из монолитного куска желтого в розовых прожилках мрамора, восседала обмотанная какой-то воздушной тканью женщина. Она несколько минут пристально смотрела на вошедшего монаха, остановившегося на почтительном расстоянии, потом вытянула вперед тонкую руку, почти так же, как на фреске в молельной комнате, и поманила мужчину к себе.

Пятнадцать лет, все время, которое Вагнер провел в пределах Ордена, он боролся с собственными эмоциями, подчиняя их разуму, и достиг в этом немалых успехов. Но здесь, в центре мира, его мира, он чувствовал, как ничтожны его усилия. Он физически ощущал, как в его кровь выбрасываются десятки, сотни различных химических соединений, как они штурмуют его сознание, как переворачивают волю и взрывают разум. Он даже не понял, как оказался подле основания трона богини и как его руки осмелились коснуться лодыжки ее обнаженной ноги, а губы прильнули к теплой бархатистой коже. Сея, медленно разматывая и сбрасывая с себя ритуальный шарф, сползла с каменной глыбы трона на мягкое ложе, схватила монаха за гладкую, идеально выбритую голову и, прижимая к груди, теряя равновесие, потянула мужчину на себя. Ее дыхание участилось, и из горла вырвался хрип, не имеющий ничего общего с ее обычным тонким, но глубоким меццо-сопрано.

– Иди ко мне…

Стацин, проверив качество оцифровки видеоряда, бросил не слишком заинтересованный взгляд на пульсирующий клубок живой плоти, образованный двумя обнаженными телами. Те то сливались, то отталкивали друг друга на широком ложе, усыпанном раздавленными бледно-фиолетовыми лепестками ночного уворотня и тонко выделанными белоснежными шкурами северной шумихи. Старик вышел из операторской. Похоже, как минимум неделю богиня будет занята делом, требующим от ее окружения только своевременной кормежки и напитков, восстанавливающих силы. Морщинистое лицо монаха искривилось в ироничной улыбке, и он плотно прикрыл за собой металлическую звуконепроницаемую дверь кабинета. Его губы пошевелились, будто он хотел что-то сказать, если бы не отсутствие языка во рту. Впрочем, сенсоры систем наблюдения и интерпретации прочитали по губам только одно слово: «Ведьма!»

Ведьма

Сея, точнее ее первое земное воплощение по имени Альда, появилась на свет в далеком одна тысяча триста тридцать девятом году от Рождества Христова в провинциальном Пуатье как раз накануне будущих сражений великой войны, которую потом историки уважительно обзовут Столетней. Кто-то может заметить, что средневековая Европа, один из материков планеты Земля, была не самым лучшим местом для формирования личности маленькой пиктонской девочки. Но именно это место Сея помнила лучше всего. И именно это время вспоминала с нежностью, несмотря на злую судьбу и скорую кончину своей предтечи. Простая деревенская жизнь, пусть по колено в грязи, пусть с постоянными мыслями о пропитании, была прекрасна. Детство закончилось быстро, а юность еще быстрее. Когда Альде исполнилось восемь, от чумы умерли ее отец и трое старших братьев. Ее мать, оставшись с двумя детьми на руках, вынуждена была с утра до позднего вечера работать прачкой, и Альда разрывалась между помощью матери и присмотром за четырехлетним братом. Девочка по какой-то чудесной случайности избежала повсеместной оспы и к пятнадцати годам превратилась в местную красавицу. Даже бедность и полуголодное существование не могли отвратить от нее заинтересованных взглядов молодых мужчин, особенно не привыкших отказывать себе в удовольствии и гордо называющих себя рыцарями – «защитниками всех униженных и оскорбленных».

В конце сентября крестьяне не бедствовали, им было чем оплатить работу прачки, и ранним утром Альду и ее мать можно было застать возле небольшого омута, образовавшегося на крутом повороте жиденькой речки, скорее даже бойкого ручейка. Утоптанная тропинка, позволяющая путнику спуститься к ручью, и стала, наверное, той последней чертой, ступив на которую Альда, несущая на плечах длинное коромысло с ведрами, наполненными выстиранным бельем, нос к носу столкнулась с оруженосцем сэра Уильяма де Браоза, спешащего вниз с тяжелым глиняным кувшином за плечами. Оруженосец присвистнул и, сбросив с плеч пустой кувшин, ухватил девушку за волосы и потащил наверх. Сэру Уильяму, прикрывающему намедни левый фланг отряда, которым командовал сам Черный Принц, в тот же день пленивший Иоанна Второго, пару раз хорошо прилетело палицей прямо по металлическому забралу. И теперь он, время от времени чуть не падая со своего седла, возглавлял скромный обоз из четырех телег, доверху нагруженных захваченным на поле боя скарбом, и направлялся в сторону Ла-Рошель с единственной целью не растерять по дороге ничего ценного. Слуга выволок растрепанную, орущую и царапающуюся девчонку из кустов сочного репейника и швырнул к ногам лошади своего лорда. Уильям одобрительно кивнул и жестом показал, чтобы девушку связали и заткнули рот. Спотыкающаяся и мычащая от горя мать, пытавшаяся ухватиться руками за стремя лошади английского рыцаря, получила наотмашь ножнами по лицу и, скорчившись от боли, выплевывая выбитые зубы, упала в придорожную пыль…

Богиня обладала феноменальной памятью, но даже она уже не помнила (а может, просто не хотела?), о чем она просила святую Радигонду, покровительницу Пуатье и окрестных местечек, когда в редкие праздничные дни бросала робкие взгляды на соседских деревенских мальчишек. Может быть, она просила о рыцаре? Статном, сильном, красивом, в блестящих доспехах и на боевом коне? Поверьте, судьба всегда исполняет все наши желания, поэтому будьте внимательны и осмотрительны, когда высказываете их вслух. И тем более осторожны, когда обращаетесь при этом к Всевышнему…

Обоз сэра Уильяма, добравшись до Ла-Рошель, был вынужден задержаться там на пару недель. Черный Принц – Эдуард Вудсток, вырезав на поле боя при Пуатье значительную часть дворян, приближенных к французскому трону, и захватив в плен самого короля Иоанна, заключил с разгромленными французами очередное перемирие. Корабли, отплывающие с материка на остров, были переполнены добычей – победители спешили увезти награбленное домой. Каждый день задержки заканчивался вечерними пьянками, кутежом и мордобоем (в смысле дуэлями), то есть никому не нужными, но неизбежными дорожными расходами. Молодая девица оказалась в этой ситуации очень кстати, и ожидание корабля позволило рыцарю не просто приятно провести время, но и снять ненужное в его возрасте и положении напряжение. Мигрень, случившаяся после контузии, больше не донимала, и он готов был предстать перед своей супругой графиней Эммой Беатрисс де Браоз во всем своем блеске и величии. Эмма, в свою очередь, слыла женщиной разумной и не требовала от мужа большего, чем мог бы от него потребовать ее дядюшка-епископ или даже сам Черный Принц, но то, что преданному и доблестному мужу позволено на войне, не может быть позволено в ее постели. Однако вернувшийся домой рыцарь не собирался забывать о молодой француженке и продолжал периодически захаживать на кухню, куда ту определили посудомойкой. Супруга была не на шутку рассержена. Нет, Эмму не терзало чувство ревности, но упорно расползающиеся по дворцу слухи о пристрастии графа негативно сказывались на ее собственном реноме. Через полгода этих мытарств, в очередной отъезд сэра де Браоза в Лондон ко двору его величества Эдуарда Третьего, «наглая посудомойка» была объявлена ведьмой и признана виновной в колдовстве и заговорах, в частности в чародействе в отношении самого графа. Несмотря на настоятельные требования Беатрисс немедленно казнить это дьявольское отродье, дядюшка графини, епископ, настоятельно порекомендовал сначала обезобразить ее лицо и бросить в подземелье замка. Тому были две причины. Во-первых, казнь кого-либо в графстве в отсутствие графа последний мог трактовать как измену, а во-вторых, ведьма оказалась беременной. Конечно, под пытками она призналась во всем, в чем ее обвиняли, по крайней мере, отчаянные крики и мольбы на дикой смеси двух языков пытавшие ее приспешники божии трактовали именно так, как того требовала графиня. Сэр Уильям, вернувшись во дворец, не был особенно удивлен произошедшим и, побеседовав с дядюшкой Эммы наедине более трех часов, полностью подтвердил легитимность предпринятых супругой мер.

Альда скончалась при родах через три месяца сидения на цепи в подземелье замка и под пристальным взором охраны дворца. Новорожденная девочка была на редкость молчалива и, в отличие от других грудных младенцев, уже по истечении первой недели пребывания на этом свете умудрялась очень внимательно рассматривать своими карими газами все, что творилось вокруг нее. Кормилицей ей назначили молодую полнотелую повариху, молока которой хватало и на собственного ребенка, и на приблудную ведьмину дочь. Впрочем, малышку кухарки жалели, все прекрасно понимали суть произошедшего и смерть ее матери называли не иначе как избавлением от мук, посланных несчастной Всевышним за чужие грехи. Уже в четыре года молчаливая и внимательная Кэтрин помогала кухаркам и профессионально ориентировалась не только в съедобном, но и в несъедобном. Летом работницы выходили в леса, прилегающие к замку, где собирали ягоды и полезные травы. Малютка удивляла женщин своими познаниями в свойствах лесной растительности, а также безошибочно находила медоносные пчелиные дупла. Граф с графиней нажили двойню и уже забыли о неприятностях, накликанных на их родовое гнездо сэром Уильямом. Казалось, мир вокруг будет вечно благоухать счастьем и благоденствием, но это был всего лишь очередной мираж.

Как-то утром замок огласился визгливыми криками оруженосца сэра Уильяма. Заглянув в спальню к графу с целью забрать ночной горшок благородного рыцаря, тот наткнулся на хладный труп своего господина, который валялся на каменном полу в неестественно скрюченной позе, с выпученными глазами и запекшейся коричневой пеной на плотно сжатых губах. Его благоверная супруга возлежала на перине с изодранной простыней в окоченевших руках. Причину произошедшего установить не удалось, поговаривали, однако, что сам дьявол явился ночью в замок и прибрал к рукам хозяев. На отпевании в небольшой часовне, толкаясь между любопытной челядью и приезжими родственниками, маленькая Катерина пустила скорбную слезу и шепотом по-французски прошипела себе под нос:

– Жаль графа. Господи, как ты мог так быстро избавить этого урода от мучений? Они со своей супругой были достойны большего…

Совещание маленьких старцев

Стацин на цыпочках, шурша накидкой, поднимающей с каменного пола облачка пыли, прошел в сторону кухни. Его присутствие здесь было совершенно необязательно, поскольку цех полностью автоматизировали, и даже доставка готовых блюд и химический анализ поступавших продуктов осуществлялись без привлечения человеческого персонала. Тем не менее Стацин еще сто лет тому назад так привык заходить в бывшую пробочную перед каждой подачей пищи наверх, в купольный зал, что время от времени забредал сюда в задумчивости. Однако сегодняшнее посещение кухни, не охваченной сенсорами наблюдения и интерпретации образов системы охраны внутреннего периметра дворца, было неслучайно.

– Что теперь?

Длинная кашая насыщенного оранжевого цвета, похожая на висящий в прихожей на вешалке дождевик, пошевелилась в темном углу, в том самом, из которого донесся настороженный глухой голос секретаря Совета посвященных. Монах Уроп был несколько моложе Стацина, но разрыв в возрасте в десять лет никак не влиял на разницу в их жизненном опыте. Стацин положил ладонь левой руки себе на горло, и вживленный в его предплечье коммуникатор произнес механическим голосом, оставляя равные паузы между сказанными словами:

– Да ничего. Все как обычно. Неделю будет трахаться, потом объяснит мальчику его роль в своем новом проекте и отправит куда подальше, чтобы не путался под ногами… Она всегда умела совмещать приятное с полезным.

Стацин аккуратно пододвинул к себе высокий стул и, опираясь на подлокотники, втащил свое тело на сиденье.

– Распространить нашу систему воспитания на отпрысков правящих элит в центральных мирах конгломератов и тем самым обеспечить скрытое влияние Ордена на новое поколение будущих сильных мира сего – смело, но вполне предсказуемо. Ты ведь сам видишь, что все наши потуги экономической экспансии до сих пор не дали того результата, на который мы рассчитывали. Иметь конкурентоспособный продукт, как сырьевой, так и интеллектуальный, совсем не значит выйти с этим продуктом на рынок, сложившийся и хорошо оберегаемый главными его игроками. «Свободная конкуренция» как и «равные возможности» – обычный миф для обывателей. На деле рынок – это закрытый и самый охраняемый клуб, куда нет хода не только простакам снизу, но и авантюристам со стороны. Но при этом сотням молодых монахов придется покинуть пределы Ордена. Это приведет не просто к ослаблению контроля над ними, а к формированию совершенно нового поколения нашей элиты. Как она решилась на этот самоубийственный шаг, сам не понимаю. Что она потом с ними делать будет? Резать, что ли?

От одной этой мысли Стацин зябко передернул плечами. Как бы вульгарно ни звучало, но с нее станется. Это он понимал, пожалуй, лучше, чем кто-либо другой.

– Сформируется дефицит квалифицированной молодежи внутри системы, на этом фоне Матери придется положиться на Совет посвященных во многих вопросах управления Орденом. Это наш шанс постараться все изменить или наконец избавиться от нее самой!

Уроп инстинктивно придвинулся вплотную к собеседнику. Он был отпрыском другой богини и одним из тех, кто был знаком с древними документами архива, спасенного монахами после смерти двух последних вечных матерей, уничтоженных Сеей. Он же вместе со Стацином вот уже более тридцати лет вынашивал план избавления Ордена от его бессмертной ведьмы.

– Эта тварь мне не мать! Но это так, к слову. Ты хоть раз за всю свою длинную жизнь мог уличить ее хоть в одной значительной ошибке? Все ее «промахи» рано или поздно оборачивались глубоко продуманными и прекрасно подготовленными последствиями. Поверь мне, Совет ей больше не нужен. Чем больше мы тянем время, тем меньше остается у нас шансов на успех. За последние сто лет она обложилась системами безопасности так плотно, словно это не дворец, а приграничный бастион. И если еще двадцать лет назад ее увлечение интеллектуальными системами выглядело смешным, то теперь я понимаю, как глубоко заблуждался. Система безопасности, система наблюдения и интерпретации, система индивидуального обучения и контроля – все это туфта для молодых посвященных. Эта ведьма давно преступила древний закон и создает персонифицированный искусственный разум. Неужели ты этого не видишь? Нужно было еще при последнем перерождении объявить ее Обретшей Последнее Бессмертие, а ребенка утопить в бассейне.

Стацин убрал ладонь с шеи и демонстративно постучал пальцем по своему лбу. Устало отодвинулся от излишне эмоционального друга, проверил, насколько плотно закрыта дверь в комнату, и только потом снова поднес руку к горлу.

– Сколько человек сейчас сидит перед тобой? А сколько входит в Совет посвященных? Самому молодому советнику едва исполнилось пятьдесят, но у каждого за плечами не только университеты большого мира. Ты ведь не хуже меня понимаешь, что будет после убийства богини: они пожмут тебе руку, а потом публично казнят либо вообще отдадут на растерзание во второй или третий круг, где монахи порвут тебя на клочки как отступника. Советникам, как и всем еще живущим, не нужны конкуренты. Они, как, впрочем, и ты сам, привыкли быть избранными и не видят причин менять свои привычки. Смешно наблюдать за «почками», которые надеются улучшить организм, удалив из него «сердце». Ты зациклился на ведьме, а чего ты хочешь на самом деле? Власти? У тебя ее мало? Тебе претит ее попечительство? Не желаешь ли поинтересоваться у нашей «паствы», у «овечек» с Гернетона, ты сам-то им нравишься? Или, быть может, под твоим руководством Совет сделает их жизнь более счастливой? Брось…

Стацин вытер выступивший на лбу пот и, бросив на собеседника грустный взгляд, скривил на изрезанном морщинами лице ироническую улыбку.

– Богиня более пятисот лет умудрялась водить за нос не только свору жадных и голодных до власти сыновей, но и гораздо более опасных для нее ныне почивших «подруг» Хлою и Эстампу. Три тысячи лет она из воплощения в воплощение вырабатывала механизмы защиты как от внешних, так и от внутренних угроз. И поверь, мы с тобой знаем об этом так мало, что лучше использовать слово «ничего». Она так хорошо научилась манипулировать нами, что больше боится бездетности, или неожиданной старости, или вырождения от внутриродового спаривания. Нужно ждать, ждать и терпеть, готовить последователей. Какой бы опытной и проницательной сволочью она ни была, она просто человек и рано или поздно должна совершить роковую ошибку.

Уроп резко отстранился, поднялся со стула, и его щуплый силуэт направился в сторону выхода из комнаты. Уже распахнув дверь, он гневно бросил через плечо:

– Вот и ты находишься под ее чарами, тебе проще рассуждать о ее превосходстве, а не бороться с гадюкой, выродками которой мы все являемся. Я прожил достаточно, чтобы наконец умереть. Но сделать это я хочу с окровавленным мечом в руках, а не на мягком диванчике возле искусственного камина.

Стацин укоризненным взглядом проводил удаляющуюся по коридору фигуру Уропа. Тот всегда был резок в суждениях и неосторожен в оценках. Странно, что ведьма именно его назначила на роль центральной фигуры в Совете. А впрочем, ничего странного. Там он на виду, как и все его любимчики из посвященных. Не стоило соглашаться на эту встречу, ох не стоило.

Собственную причину желания избавиться от ведьмы он осознал и обдумал давно, и это не было ни местью, ни ненавистью обиженного ребенка, ни стремлением к собственному возвышению и величию. Необходимость подобного шага полностью овладела им, лишь когда он детально проанализировал «архив», а фактически историю жизни одной из ее соратниц – Хлои. Он прекрасно понимал, что Орден нужен Сее до того момента, пока она не реализует свою мечту и не создаст то, чему она и ее подруги посвятили все свои бесчисленные жизни. А потом… Потом весь этот мир, его мир, будет принесен в жертву ее безмерным амбициям. План избавления Ордена от богини Стацин продумывал уже не один десяток лет и считал его самым приемлемым из возможных вариантов: единственный способ убрать свою мамашу и при этом не развалить Орден, не скатиться до банальной резни – это подменить ее на другую девочку. Сделать такое с новорожденной было реально только при рождении двойни, а еще лучше тройни. Выделить среди родившихся близняшек несущую в себе сознание предыдущих реинкарнаций было нетрудно, все богини вне зависимости от наследственных признаков имели почти черную радужную оболочку глаз. То есть среди новорожденных именно ребенок с темно-карими глазами будет являться преемником сознания предыдущего поколения. Но во время родов к охране дворца привлекалось столько рядовых фанатиков Ордена, что просто подменить новорожденного ребенка было практически невозможно. В первую очередь потому, что ни одна женщина, девушка или девочка на сотню миль не допускалась к дворцу. Это очень жестко отслеживалось и пресекалось всеми возможными средствами, находившимися в распоряжении ведьмы. На весь период родов и еще как минимум полгода после них Совет посвященных практически отстранялся от руководства первичной структурой Ордена, а его отдельные подразделения управлялись мастерами второго и третьего кругов. Во дворец не мог проникнуть никто, а за нормальной работой ГИУС – глобальной информационно-управляющей системой – дистанционно наблюдали бойцы Черного легиона. Единственная возможность повлиять на процесс становления очередной реинкарнации заключалась в нелегальном проникновении и установлении контроля за самой ГИУС. Именно на этом настаивал Уроп. Сам Стацин отчасти был с ним согласен, но считал, что без подходящей замены это бессмысленно, поэтому надеялся дождаться двойни и действовать наверняка.

Постановка задачи

Осунувшийся, с темными мешками под глазами и побелевшими плотно сжатыми губами, Вагнер сидел на широком шезлонге перед объемным изображением структурной таблицы нового проекта, частью которого ему предстояло руководить. Выделив и развернув перед собой вкладку с финансовым сектором, он непроизвольно сморщил лоб и отчаянно вздохнул. Не заметив, как на открытую веранду, примыкающую к абсолютно гладкому зеркалу небольшого горного озера, отплевываясь, фыркая и размашисто стряхивая воду с волос, серебристым фонтаном разлетающуюся вокруг стройной фигурки, вынырнула его госпожа. Просеменив по теплому граниту, она прыгнула в соседний шезлонг и тут же начала ломать на голомониторе сгруппированный Вагнером рисунок зависимостей отдельных направлений проекта.

– Страшно?

Вагнер моргнул покрасневшими от недосыпа глазами.

– Нет, но…

– Даже не сравнивай это со стандартными выкладками. Спотовых сделок на этапе старта проекта не будет вообще. Мы выкупаем уже готовый бизнес и переформатируем его в течение полугода. В качестве официальных владельцев будут фигурировать только инсайдеры. Легенда для них и их денег отрабатывается уже больше десяти лет. Все чистое, не задет ни один офшор. Пусть копают, сколько хотят. Мы знаем, с кем имеем дело. Минфин САК тот еще орешек, но и на старуху найдется проруха…

Вагнер постарался не подать виду, но заметил, что при этих словах Сея внимательно осмотрела свое тело в большое зеркальное панно, хрустальной стеной отделяющее веранду-причал от гостевой части дворцового крыла.

– Сама контора, которую мы приобретаем, – «New American Preparatory School» – имеет несколько длинных и бесперспективных кредитов. Нам это удобно, мы начнем нашу рекламу в определенных, интересующих нас кругах с того, что реструктурируем эти кредиты в «Ершалаим Сити Банк». Да, это было непросто, но договоренность уже достигнута. В общем, тебе нужно хорошо делать на Нью-Вашингтон то, что ты уже научился хорошо делать в Ордене… – Сея потянула Вагнера от экрана голомонитора за рукав расстегнутой белой рубахи. – Тебе нужно познакомиться с очень многими людьми в САК, но делать это ты будешь за рамками профессиональной деятельности. Закрытые клубы, спорт, благотворительные мероприятия, когда, где и с кем – все это описано во вступительной части инструкции по твоей адаптации на планете. Наши люди, твои будущие подчиненные, уже работают над этим и, насколько мне известно, вполне успешно. Сам решишь, кто из них впоследствии останется в проекте, а с кем ты сочтешь необходимым расстаться. Все в твоих руках, милый…

– Я никогда не работал с девочками…

Богиня, ловко подпрыгнув и повалив посвященного на шезлонг, оседлала его сверху.

– А сейчас ты чем занимаешься?

На свежем, румяном лице нарисовалась обворожительная улыбка. Глаза при этом оставались холодными, казалось, что в их глубине скрывается черная бездна, у которой нет ни дна, ни берегов, ни начала, ни конца.

– Группы девочек начнем формировать на три-четыре года позже, когда обучающая система адаптируется к нюансам базовой психологии САК. Через десять лет в этой школе будут учиться отпрыски самых представительных семей не только Нью-Вашингтона, но и всей американской элиты. Мы начинаем проект в Американском Союзе именно потому, что здесь любые, даже самые неожиданные, но блестящие достижения мгновенно становятся достоянием заинтересованных сторон и отслеживаются еще на этапе становления.

Сея нависла над посвященным и, точно голодный вампир, впилась в него губами, слегка покачивая при этом телом и все сильнее вдавливая его своими распахнутыми бедрами в лоно шезлонга.

Попутчик

Пассажирский среднетоннажный рейсовый лайнер класса «Солнечный ветер» с бортовым номером Н761ХЕ стартовал с орбитального космопорта Хайнаньдуанкоу точно по расписанию. Как только корабль закончил разгон и перешел в штатный режим полета, Шеган вылез из компенсатора, «попросил» визор полностью приглушить звук и, забравшись в душевую нишу, направил на себя упругую струю холодной воды. Освежившись и аккуратно сложив вещи в приемник клинингового реактора, он вскрыл контейнер с ручной кладью. Были некоторые опасения, что за прошедшие четверть века его проживания на Нью-Вашингтоне старая кашая, бережно хранимая в потайном шкафчике гардеробной его большого дома на набережной Палм-Ривер, может на него не налезть. Однако просторный балахон был гораздо меньше привязан к рельефу меняющегося со временем тела, нежели, скажем, обтягивающие джинсы или строгий деловой костюм. Переодеваться дома перед вылетом было глупо, но на Таире, куда и направлялся лайнер, его должны были встретить и сопроводить на частную яхту именно как монаха.

Родной мир мастера проектов, посвященного четвертого круга Ордена – Шегана, планета Стах, имел в САК собственное представительство, как, впрочем, и на большинстве столичных планет конгломератов. Но к Ордену и его деятельности на Нью-Вашингтоне это не имело никакого отношения. Параллельно официальным представительствам существовали отделения Ордена, деятельность каждого из которых подчинялась непосредственно мастеру. Основной их задачей являлся сбор информации – научной, коммерческой, в сущности, любой, способной принести пользу его родному миру. То есть, проще говоря, Шеган курировал разведывательную сеть Ордена в Союзе Американской Конституции. Большинство ячеек этой сети состояли из натурализованных агентов, ведущих пассивное наблюдение. Так продолжалось вплоть до момента, когда по нелепой случайности или вследствие козней внешних врагов две из трех богинь Ордена погибли, обретя вечное бессмертие, а оставшаяся в живых через подчиненный ей Совет посвященных заявила, что настало время перемен…

Первые шаги в подотчетном конгломерате мастер, как и многие его соотечественники, предпринял в качестве студента. Шегану после окончания с отличием одного из ведущих университетов САК на Айроне и защиты степени доктора социологии руководство университета предложило продолжить работу в стенах альма-матер. Впрочем, уже через два года блестящего социолога пригласили на центральную планету, здесь он был вынужден обзавестись семьей – без выполнения этого условия получить статус полноценного гражданина САК было невозможно. Строгими канонами Ордена в данном случае – как и во многих других, когда цель оправдывала средства, – можно было пренебречь. Тем более что кандидатуру будущей жены утвердил Совет. Женившись и уже в качестве инсайдера подписав контракт с нанимателем, Шеган приступил к исполнению своей основной миссии: ему предстояло создать сеть наблюдателей и подготовить почву для разворачивания новых проектов богини.

На беззвучном изображении визора каюты красовалась яркая надпись: «Счастливого вам путешествия и скорейшего возвращения на родину». Шеган затянул пояс кашаи, улыбнулся своим мыслям и вышел в коридор пассажирской палубы. Длинное пространство заканчивалось широким трапом на верхнюю палубу, где можно было на выбор посетить небольшой бар, тренажерный зал или детскую игровую зону. Монах легонько толкнул прозрачную дверь бара и через несколько шагов погрузился в полумрак помещения. Перед стойкой потыкал пальцем в сенсор бармена, затем, получив бокал разведенного минеральной водой сгущенного молока, осторожно поднес его к губам. В баре было не больше пяти столиков, ютящихся по темным углам. Один из них был занят служителем культа «конкурирующей» конфессии. Католический священник с атлетической фигурой, не уступающей фигуре Шегана, откинувшись на спинку пластикового стула, неторопливо потягивал американо и довольно бесцеремонно разглядывал вошедшего посетителя. Если бы не яркое пятно колоратки на шее служителя Господня, Шеган не смог бы с первого раза разглядеть оного в темном углу заведения, даже несмотря на фигуристость. Вступать в душещипательные беседы с философско-теологическим уклоном было неинтересно, но выработанная годами маска толерантности заставила его уважительным кивком поздороваться с коллегой и, широко улыбнувшись, поинтересоваться, как у него дела. Заметив при этом, что не столько встреча как таковая, сколько выбранное обоими место для времяпрепровождения на борту лайнера оставляет желать лучшего.

– Даже не представляете, насколько хорошо! – Незнакомец, демонстрируя прекрасную координацию, мгновенно извлек мускулистое тело из узкого пространства пластикового стула и тут же протянул Шегану широкую теплую ладонь.

– Аббат Ноэль. Чрезвычайно рад! Вот ведь воистину пути Господни неисповедимы… Вы ведь тот самый доктор Шеган, не правда ли? Очень рад, очень! Не знал, что вы буддист. Впрочем, ваши работы стали для меня воистину открытием. Уверен, что, каковы бы ни были ваши религиозные предпочтения, только сам Господь Бог мог сподвигнуть вас на этот труд… И вот что интересно, вы ведь, как и я, с Нью-Вашингтона? Удивительно, как Господь распоряжается судьбами простых людей! Встретиться с вами здесь, между Китаем и Таиром…

Шеган продолжал улыбаться, стараясь не опрокинуть бокал с молочным коктейлем, но потихоньку разворачивался так, чтобы обойти оказавшегося между ним и выходом из бара аббата.

– И я, и я рад вас видеть… – Наконец удалось протиснуться, и он собирался сделать широкий шаг к прозрачной двери бара.

– Как же я завидую вам, человеку, который имеет возможность посвятить всего себя поискам истины… Нам, папским нунциям, увы и ах… Канцелярия, приемы и ответные приемы, не поверите, о душе подумать, помолиться некогда… – аббат продолжал тараторить не умолкая, хотя и не предпринимал попыток препятствовать намерению монаха покинуть бар.

Нунций, папский сотрудник государственной канцелярии, наверняка представительствует в САК, да еще такой болтливый… Шеган тяжело вздохнул и, вновь водрузив лучезарную улыбку на непроницаемое лицо, резко поменял траекторию движения.

– А разве вы считаете, что уровень счастья простого человека зависит от научно-технических достижений общества? То, что человек утром чистит зубы ультразвуковой щеткой, а не кусочком коры карельской березы, не делает его ближе к духовному просветлению, пусть в вашей интерпретации это и звучит как «ближе к Богу». Скорее наоборот. Простая деревенская жизнь, понятная, предсказуемая, стабильная, исключающая праздность и безделье, не образующая в душах пустоты, требующей непременного заполнения гордыней, стяжательством, а паче того унынием, – только это позволяет избежать проблем современного общества, погрязшего в стрессах и в погоне за наживой. – Шеган глубоко выдохнул и чуть сбавил эмоциональный фон своих реплик в диалоге с аббатом. – Можно построить сколько угодно храмов, причем непременно золотых, и ждать, сидя на их пороге, когда паства придет к пастырю, а можно просто сразу оградить людей от мирских соблазнов…

Последняя реплика и вовсе прозвучала скорее вопросительно-проникновенно, нежели поучительно-агрессивно.

– Золотых храмов? Вы, наверное, путаете католиков с нашими православными братьями. Это у них путь к Богу непременно проходит под золотыми куполами. Но что поделаешь, Восток – дело тонкое…

Попутчик оказался совсем не так прост, как могло показаться при первом контакте, и не так словоохотлив, как посчитал Шеган. Его тактика с упором на явный когнитивный диссонанс между религиозными декларациями и реальной повседневной деятельностью католических лидеров потерпела полное фиаско. Аббат не собирался ни оправдываться, ни тем более оправдывать своих единоверцев. Казалось, его совершенно не трогало двусмысленное жонглирование образами и понятиями. Шеган готов был допустить, что это не он пытается раскрутить аббата на откровенность, а аббат уже раскрутил его самого и теперь с интересом анализирует его умозаключения, выстраивая в голове психотип собеседника.

– Да с чего бы? Вы меня прекрасно поняли. Я не имел в виду конкретный элемент периодической таблицы. Ваша религия изначально создавалась из самых благих побуждений, но свои теперешние черты она приобрела благодаря Риму и исключительно как инструмент манипулирования массовым сознанием со стороны правящей элиты. То есть тогда, когда прикоснулась к «золоту» земной власти.

Шеган чувствовал, что разговор уводит его от первоначальной цели. Нужно было как-то сгладить ситуацию и переходить к эндшпилю, минуя при этом цугцванг. Впрочем, на лице аббата продолжала красоваться немного туповатая улыбка благодарного слушателя.

– Доктор, ну буде вам. Вы еще вспомните средневековую инквизицию, сексуальные скандалы двадцать первого века и последний крестовый поход, который, кстати, и послужил отправной точкой «большого исхода». Любая идея, даже самая светлая, кого-то привлекает своей чистотой, а кого-то – возможностью реализовать свое греховное тщеславие и низменные пороки. Я слышал, что именно описанный вами выше «простой» образ жизни культивируется на вашей родной планете. И что, удалось построить рай рукотворный на «отдельно взятой территории»?

Мало кто на этом свете знал, что Шеган, гражданин САК, доктор социологии, профессор и член всевозможных научных ассоциаций, является уроженцем далекой провинциальной планеты. И уж точно эта информация не могла входить в круг интересов католического священника. Однако Шеган вполне достойно выдержал взгляд своего странного собеседника, мгновенно ставший холодным и колющим.

– Знаете, я вот уже четверть века, то есть всю свою сознательную жизнь, живу и работаю на Нью-Вашингтоне и именно эту планету привык считать своей родиной.

Шеган кинул непроизвольный взгляд на хронометр своего коммуникатора и торопливо поднялся, отодвинув в сторону недопитый коктейль.

– Прошу меня извинить, падре, если вы не против, мы продолжим прения немного позже.

Мастер, отвернувшись от аббата, шагнул к выходу – в который уж раз!

– Да благословит вас Господь и наставит на путь истинный! Да минует вас чаша гнева Его праведного, да пребудет с вами мир и покой, сын мой!

Шегану вновь пришлось резко повернуть голову в сторону собеседника. Но за столиком, за которым они провели вместе не менее часа, никого не было. Только еле заметная серая тень скользнула рядом с лицом монаха, а стеклянная дверь бара качнулась, словно ее задел порыв стремительного горячего ветра.

Когда мастер вернулся в свою каюту – лучше бы он из нее вообще не выходил, – настроение его было окончательно испорчено. Некая третья сила, совершенно не стесняясь, дала понять, что все его игры в конспирацию, а может, и не только его, не стоят и ломаного гроша. Почему его не трогали до сих пор? Почему не вышли на контакт еще там, на Нью-Вашингтоне? Ведь это была не вербовка… А что тогда? Одно он теперь понимал абсолютно отчетливо: если он и доберется до Стаха, обратный путь на Нью-Вашингтон ему заказан. Всю процедуру встречи на Таире и дальнейший путь в Орден необходимо было менять буквально на коленке. Шеган в позе лотоса присел прямо возле входной двери и постарался привести мысли в порядок. Раньше он никогда не жаловался на память, а сейчас у него было чувство, как будто в его голове промчалось стадо слонов. Аббат. Аббат Ноэль… Он точно слышал это имя от высокопоставленных знакомых в Американском Союзе, но от кого и по какому поводу, вспомнить не мог…