скачать книгу бесплатно
– Разрешите обратиться? – поправился Командор. – Далеко ли до части?
– Другое дело… Отвечаю: две целых, три десятых километра. От города.
– А по городу сколько? – спросил кто-то из строя.
– Примерно столько же, – проворчал старшина. – Отставить разговоры! Призывник, встать в строй. Теперь слушаем внимательно! По ходу движения не разговаривать! Колонну покидать запрещается! В случае возникновения каких-либо проблем – немедленно ставить в известность меня или любого другого сопровождающего вас офицера.
– Раскомандовался… – прошелестело в задних рядах строя. – Мы присягу, между прочим, еще не принимали, чтобы нам приказывать…
Слух у товарища старшины, видимо, был тонкий, зато наблюдательностью он не отличался. В очередной раз безуспешно поискав суровым взглядом особо говорливого призывника, он напряг глотку и выкрикнул:
– Кому сказано: отставить разговоры!.. Для особо умных напоминаю: вы уже находитесь в ведении Вооруженных Сил Российской Федерации. И если какой-нибудь дурак по ходу следования в часть умудрится попасть под машину или… еще как-нибудь отличится… – старшина продемонстрировал строю кулак размером с дыню, – я его потом в части лично сгною!
– Изя, утонешь, домой не приходи, убью… – немедленно прохихикал невидимый остряк.
– И последнее! В случае обнаружения по ходу движения какой-нибудь надобности – в смысле, поссать или посрать – это вы должны были сделать раньше. Вопросы? Нет вопросов. За мной шагом марш!
* * *
Колонна двигалась по улицам городка расхлябанно: постоянно кто-то отставал, кто-то, наоборот, натыкался на впереди идущих. Многие на ходу курили и почти все разговаривали. Офицеры, видимо, не впервые сопровождавшие в часть еще не отесанных службой призывников, на подобное реагировали вяло. Однако, после примерно часового марша по городу будущие защитники Отечества поутихли. Шагать в строю, не имея возможности остановиться и передохнуть, да еще тащить на плечах сумки и рюкзаки – для многих это было немалым испытанием. Да и сам городок обилием достопримечательностей не отличался, развлечь себя осмотром окрестностей возможным не представлялось.
Впрочем, на одном из окраинных дорожных перекрестков неожиданно стало ясно, что и в таком захолустном городке все-таки может произойти достойное внимания событие.
Сдвоенный визг тормозов, мгновенно превратившийся в пронзительный скрежет, заставил всех идущих в колонне и сопровождающих ее обернуться на проезжую часть. Новенький «порш», шустро нырявший из одного ряда в другой, слипся бок к боку с дряхлой «копейкой», покрытой пятнами бурой ржавчины по всему кузову. Видно, водитель «копейки» слишком поздно вспомнил золотое правило: автолюбителям с такой манерой езды дорогу лучше уступить.
– Впритирочку! – восторженно воскликнул Двуха, приостанавливаясь.
– Продолжать движение! – крикнул шествующий во главе колонны старшина, потому что Двуха оказался далеко не единственным призывником, испытывавшим жгучее желание притормозить и поглазеть, что будет дальше.
– Не растягиваться! – полетели оклики из середины и из хвоста колонны, которая, несмотря на это, изрядно замедлила ход.
Дверь «порша» с водительской стороны распахнулась. Из иномарки вывалился парень в красной ветровке, такой неожиданно яркой, что на грязной улице он смотрелся этаким буйком в мутных водах черноморского пляжа. Парень обежал капот, схватился за голову и даже присел, оценив масштабы разрушения. Следом за «буйком» «порш» покинул солидного вида мужчина в длинной куртке из мягкой кожи и остановился рядом с автомобилем, покачиваясь.
– Всю бочину снес, сука! – визгливо прокричал парень, обращаясь, вероятно, к солидному. – Смотри, что сделал!
Мужчина дошел до капота, посмотрел и, безнадежно махнув рукой, достал из кармана мобильник.
Из «копейки» торопливо, но неуклюже – через переднее пассажирское сиденье – выбрался совсем молоденький пацан, на вид не старше восемнадцати лет, с длинными волосами, стянутыми на затылке в жидкий хвост. Ни сказать, ни сделать пацан не успел ничего. Водитель в красной куртке с криком:
– Смотри, что ты сделал, урод! – скачками подлетел к нему и схватил за грудки.
– Эх, он ему сейчас… – возбужденно сверкая глазами, выдохнул Игорь. – Весь левый бок разворотил, там ремонту… штук пятьдесят таких «копеек» продать – и то не хватит.
– И страховка не покроет, – со знанием дела покачал головой Командор. – Хотя, смотря какая страховка. Хотя, нет, все равно не покроет…
– Подтянулись! – надрывался старшина. – Что вам тут, цирк, что ли? А ну вперед!
Но колонна все равно еле ползла. Уж очень интересные события разворачивались на проезжей части.
Водитель «копейки», пятясь, что-то неслышно говорил и все пытался отцепить от себя руки парня из «порша». Когда ему почти удалось освободиться, парень в красной куртке, который был заметно шире его в плечах и на голову выше, вдруг отпрянул и размахнулся, целя своему визави в лицо. Длинноволосый успел увернуться, уж слишком широко размахнулся его противник, но споткнулся и упал на колени.
«Буек» не упустил удачного момента. Не давая водителю «копейки» подняться, он дважды – на этот раз без риска промахнуться – ударил его ногой в живот.
Солидный мужчина расхаживал перед капотом «порша» и разговаривал по мобильному телефону, то и дело наклоняясь и рассматривая повреждения. На происходящее всего в нескольких шагах он лишь мельком оглянулся.
Колонна призывников гудела, свистела, орала:
– Не хрена лежачего пинать!..
– Мочи волосатых!..
– Хватай его за ногу, чего валяешься?!.
– С разбегу! Футболом его, футболом!..
Сомик, рядом с которым весело надрывался Двуха, растерянно посмотрел на старшину во главе колонны. И вдруг увидел, как к старшине шагнул один из призывников, тот самый парень, которого Двуха назвал Гуманоидом. Этот Гуманоид обратился к старшине негромко, но так необычно четко выговаривая слова, что Сомик расслышал без особого труда:
– Разрешите покинуть строй, – сказал Гуманоид.
Старшина глянул на парня мутно.
– Разрешите покинуть строй! – повторил тот, и на этот раз в голосе его прозвенел металл.
– Встань обратно! – рявкнул на Гуманоида старшина. – Тебя еще там не хватало! Пусть менты разбираются…
– Пока подъедет полиция, как бы не случилось чего недоброго…
Старшина отмахнулся от Гуманоида.
– Я полагал, священный долг воина есть защита несправедливо притесняемых, – вдруг выдал совершенно неожиданную тираду Гуманоид. – Поэтому меня удивляет, что вы не имеете намерения вмешаться и не позволяете мне сделать это…
– Дебил, что ли? – непонимающе морщась, не дал договорить ему старшина. – Моя задача вас, полудурков до места довести… Встать в строй, кому говорят!.. Да что с вами такое, мудозвоны? Год от года призыв все хуже… Эй, вы чего там, бараны?.. – старшина повернулся и побежал от Гуманоида вдоль колонны.
Отвлекшись на этот короткий диалог, Женя пропустил переломный момент схватки. Длинноволосый – может, расслышав советы из колонны, а скорее всего, действуя просто по наитию, – схватил в очередной раз врезавшуюся ему в ребра ногу и сильно дернул ее на себя. Парень в красной куртке повалился навзничь. Длинноволосый, не тратя времени на то, чтобы подняться, вполз на поверженного врага и беспорядочно замолотил по нему кулаками. И – вот удивительно – с водителя «порша» моментально слетел весь его боевой азарт.
– Папа! – завопил он. – Папа!
Солидный мужчина вздрогнул и обернулся. Под его правым глазом белел давний шрам довольно необычной формы: три расходящиеся из одной точки следа заживших порезов – будто след от птичьей лапки. Видно, мужчина со шрамом был, что называется, человеком дела, и привык быстро и решительно устранять проблемы. Он распахнул куртку, вытащил из наплечной кобуры массивный черный пистолет с толстым, сильно укороченным дулом и без всякого предупреждения нажал на спусковой крючок.
Раздался резкий хлопок. Солидный мужчина промахнулся, но длинноволосый, почуяв опасность, поднял голову, замешкался, получил отчаянной силы удар коленом в грудь и скатился с соперника. Тот, размазывая по лицу бегущую из разбитого носа кровь, пополз в сторону «порша», видно, рассчитывая там укрыться.
Испуганно закричала какая-то женщина, из числа остановившихся поглазеть на потасовку прохожих.
Солидный мужчина с пистолетом в руке уверенно шагнул к замершему на асфальте водителю «копейки». Шума, поднятого призывниками, и крика женщины он, кажется, не замечал вовсе. Мужчина действовал с поразительной невозмутимостью и обстоятельностью, словно нисколько не сомневался в своем праве сделать то, что собирался. Он остановился, пошире расставил ноги, чуть помедлил, водя дулом, словно выбирая, в какую часть тела выстрелить…
Шум немного стих. Образовавшееся затишье прорезал громкий и повелительный, прозвучавший куда убедительнее выстрела, выкрик из колонны:
– Прекратить!
Сомик (и не только он) рывком повернулся на крик. Колонна медленно продвигалась вперед; с местом происшествия поравнялись уже последние из призывников, а Гуманоид – это он выкрикнул: «Прекратить!» – стоял спиной к призывникам, напротив столкнувшихся автомобилей, лицом к солидному мужчине.
Кто-то из парней рассмеялся. Кто-то проговорил:
– Во дает! Командирский голос прямо! Генералом будет…
– Это ж Гуманоид… – тут же снисходительно добавили к высказыванию.
Но Сомику не было смешно. Лицо Гуманоида в момент крика мгновенно потемнело, словно от страшного напряжения, на виске буквой «Z» вспухла голубая вена.
Солидный мужчина замер с пистолетом в руках, приоткрыв рот и уставившись на Гуманоида. На секунду Жене показалось, что между этими двумя невидимой молнией сверкнула необъяснимая связующая нить.
– Ты русского языка не понимаешь?! – заревел старшина, настигая Гуманоида, хватая его за плечо и толкая в строй. – Баран тупорылый! Доберемся до части, я тебе…
Гуманоид медленно тронулся с места и побежал догонять своих. На бегу он споткнулся, точно у него ослабели ноги, и чуть не упал.
Колонна ускоряла ход. Водитель «копейки» давно уже поднялся и от греха подальше отбежал на тротуар. Солидный все стоял, точно окаменев, и глядел перед собой. Но как только к месту аварии подкатил служебный автомобиль ГИБДД, мужчина неожиданно сорвался и ринулся прочь от него, прямо по проезжей части, лавируя между машинами… от одной из которых все-таки не уберегся. Сбитый на асфальт, прокатился несколько метров кувырком, сразу же вскочил на четвереньки – и, не делая попыток подняться во весь рост, огромной черной собакой поскакал дальше…
«Ничего себе…» – у Жени застучало в висках.
– Ты видел? – спросил он Двухи.
– А то! – ухмыльнулся тот. – Пока мусоров не было, крутого включал. А подъехали они – сразу лыжи смазал.
– Упоротый, – пояснил идущий позади них Командор. – Точно упоротый – потому и поведение резко меняется. Я знаю. Я такое видел. Я, вообще-то, амигос, и не такое еще видел…
– Да нет! – мотнул головой Сомик. – Вы что, не поняли? Этот… Гуманоид на него как глянул, как они взглядами встретились, он… этот мужик сразу… будто в манекена превратился.
– При чем здесь Гуманоид-то? – удивился Командор. – Говорят тебе – упоротый мужик.
– А ты что думал? – насмешливо глянул на Женю Игорь-Двуха. – Загипнотизировал его, что ли, Гуманоид? Он же не Кашпировский. Слышь, Командор, что Сомик говорит? Не, ты в натуре, Женек, какой-то чумовой, я с тебя ржу…
Женя счел за лучшее замолчать.
* * *
Этот случай скоро забыли. Не до праздных воспоминаний было призывникам, из вольной гражданской жизни опрокинутым в выматывающую круговерть армейской службы. Определенные в карантин новобранцы, еще не смешанные со старослужащими, под присмотром приставленных к ним офицеров постигали азы армейской премудрости: от правильной заправки коек до строевых приемов на плацу и комплексов физических упражнений.
Впрочем, первые пару дней новобранцев особо не напрягали. И Сомик по своей старой, въевшейся в душу привычке наблюдал окружающую действительность, словно на экране телевизора, распределяя сослуживцев по типажам сериальных героев. Только вот Гуманоид, на которого Женя после происшествия на пантыковском перекрестке обратил особое внимание, ни под какой типаж не подходил. Этот Гуманоид, с первого взгляда вроде бы совсем обычный парень, Жене казался каким-то… чужим, ненашенским… Эта его манера говорить, излишне отчетливо произнося каждый звук, строя фразу старомодно правильно; эти его малопонятные словечки, проскальзывающие в речи… Эта его совершенно идиотская привычка то и дело влезать с нарочито академическими поучениями, от которых всем становилось не по себе… Поначалу Женя думал, что парень просто дурачится. Первое время, когда Гуманоид изрекал очередную дидактическую сентенцию, Сомик так и ждал, что он оборвет речь на полуслове и сам над собой захохочет. Однако ничего подобного не случилось. Сначала новобранцы смеялись над Гуманоидом. Потом стали недоуменно и даже несколько боязливо перешептываться, крутя пальцем у виска, но постепенно привыкли…
Кроме диковинной речи, в Гуманоиде Женю настораживал взгляд… Взгляд вроде бы высокомерный, но совсем не такой, как у большинства офицеров, с презрением глядящих на новобранцев и видящих в них жалкие неуклюжие сгустки протоплазмы. Взгляд Гуманоида и выражение его лица почти с самого начала показались Жене странно знакомыми – словно он когда-то имел возможность наблюдать нечто подобное… у кого? Озарение пришло внезапно, на следующий день после того, как их призыв прочитал присягу. Сомик вдруг вспомнил, кого напоминал ему Гуманоид – русских генералов прошлых веков, взиравших на потомков с портретов в школьных учебниках истории. То же внушающее инстинктивный трепет врожденное достоинство, воля, закаленная в горнилах множества сражений… Так то генералы, умудренные вояки. Имели право так смотреть на окружающих. Но у бывшего детдомовца-то откуда такое?
Однажды на выходных, когда новобранцы получали сдаваемые под подпись мобильники, Сомик нечаянно подслушал телефонный разговор Гуманоида. Обычно призывники умильно подрагивающими голосами выспрашивали последние семейные новости (как сам Женя, например), горделиво повествовали о героических армейских буднях, или прохныкивали жалобы на казенное житье, однако характер диалога Гуманоида с неведомым собеседником был совершенно другим. Сомик всего, конечно, не понял, но суть в общих чертах уловил. Вроде бы кто-то там, на далекой гражданке, заимел какие-то очень серьезные, вполне взрослые проблемы и советовался с Гуманоидом, как эти самые проблемы решать. А странный парень, бывший детдомовец, вел беседу уверенным, твердым голосом, и в речи его мелькали выражения: «прокуратура», «противоправные действия», «отстаивать свое право», «явственно продемонстрировать мотивацию»… И еще показалось Жене, что «на другом конце провода» был не один человек. Гуманоид разговаривал сразу с несколькими собеседниками – словно конференцию проводил. И пару раз назвал тех, с кем говорил, соратниками. «Соратники, – подумал тогда Сомик, – надо же…»
И вообще, поведение Гуманоида резко отличалось от поведения остальных новобранцев. Без труда выполняя требования армейской жизни, он в этой жизни вроде бы и не участвовал. Ни с кем близко не контактировал, на праздные разговоры не отвлекался… Он наблюдал. Не так, как сам Сомик, рассеянно и по привычке, а внимательно и деятельно.
Была у Гуманоида какая-то цель, приведшая его сюда, на срочную службу в Вооруженные Силы Российской Федерации – к такому выводу пришел Сомик. Но какая?
По окончании формирования учебного пункта, когда все очереди нового призыва прибыли в часть, новобранцев начали нагружать по полной. Очень быстро понял Сомик, что если создатели сериалов об армейской жизни и были в курсе истинных тягот и лишений службы, то предпочитали оставлять эти подробности за кадром. И так же быстро выяснилось, что Женя – один из самых нерасторопных и слабосильных новобранцев призыва. К чести Сомика, он отчаянно старался соответствовать требованиям, правда, не столько из стремления потрафить офицерам, сколько чтобы не отставать от остальных. И так уже Двуха и Командор стали посматривать на Сомика искоса и, когда новобранцы в очередной раз разражались хохотом при виде того, как Женя, например, безвольной сосиской болтается на турнике, безуспешно пытаясь выполнять второе за подход подтягивание, земляки смеялись вместе со всеми. Они все еще держались вместе, Двуха, Командор и Сомик, хотя Женя понимал: еще немного – и он утратит расположение земляков окончательно. И останется один, вообще безо всякой поддержки и защиты. При одной мысли о подобной перспективе, Сомик обливался холодным потом – причем, вовсе не фигурально, а в прямом смысле этого выражения. И потому Женя компенсировал физическую свою несостоятельность постоянной готовностью услужить товарищам: подать, принести, сбегать… Очень скоро Двуха и Командор привыкли к такому поведению земляка и нисколько не стеснялись принимать услуги Сомика, который был рад оставаться в «банде» хотя бы на таких условиях.
К концу второй недели карантина «банда» земляков пополнилась еще одним членом.
Им стал… вот именно, тот самый Гуманоид. И на то, что Командор принял решение завербовать бывшего детдомовца в свою компанию (несмотря на все странности последнего), были вполне определенные причины.
Гуманоид на зависть всему призыву следовал требованиям армейской дисциплины легко и привычно (можно было подумать, что он служит не две недели, а, по меньшей мере, пятый или шестой год), а уж по части физической подготовки ему и вовсе не оказалось равных. Нормы, которые остальные новобранцы едва-едва тянули, он выполнял без всякого труда; казалось, если будет нужно, детдомовец сможет показать результат, превышающий эти нормы в два-три раза. Такое впечатление складывалось отчасти потому, что в первые дни службы Гуманоид не скрывал удивления по поводу низкой физической подготовки абсолютного большинства новобранцев. Сам он как будто и вовсе не уставал. Женя лично видел, как в свободное от занятий время, когда все остальные падали там, где стояли, чтобы отдышаться, свесив бессильно на грудь пунцовые распаренные физиономии, Гуманоид замирал в какой-нибудь диковинной и неудобной позе, причудливо сплетая конечности… и через какой-то период времени медленно и сосредоточенно перетекал в другую позу – еще более диковинную и неудобную, которую спустя пару минут менял на следующую… На это, конечно, обращали внимание. Кто-то с неудовольствием цедил: «Йог недоделанный, выпендрежник…», а кто-то выбирал минутку, чтобы подойти и спросить, чем это он занимается. Гуманоид объяснял охотно, но… непонятно. Про какие-то ступени, столпы величия духа, векторы энергии, открытие сознания межпространству… Разбираться в подобной белиберде ни у кого не было ни сил, ни времени. Ну, увлекается, видно, какой-нибудь восточной мистикой парень, и фиг с ним. Хотя мог бы и поскромнее себя вести, найти для своих упражнений укромный уголок или вообще пока угомонился бы. Нормальные люди с ног валятся от нагрузок, а он как назло узлом завязывается. Как-то к Гуманоиду подошел давешний старшина с тем же обычным вопросом: чем это он занят? Гуманоид с ходу понес про свои векторы и межпространство, а старшина послушал, почесал живот и предложил (в шутку, конечно): валяй, потренируй этими векторами боевых товарищей, а то ты вон какой неугомонный, а они как пьяные мыши – еле с лапки на лапку переползают. Те из парней, кто был поближе, не сомневались, что Гуманоид ответит шуткой на шутку – мол, не проблема. Но этот детдомовский ниндзя серьезно так покачал головой и сказал:
– Лишено смысла. Прежде, чем улучшать имеющуюся систему, надобно понять: имеются ли для того ресурсы?..
Старшина хмыкнул и отошел.
Впрочем, Гуманоид, когда к нему обращались, всегда был готов подсказать или помочь, что выгодно отличало его от других новобранцев, которые и со своими-то обязанностями справиться не могли, что уж говорить о взаимовыручке. Несмотря на это, отношение основной массы новобранцев к Гуманоиду нельзя было назвать доброжелательным. Уж очень этот парень был… не таким, как все. Впрочем, предусмотрительного Командора это не смущало. Как понял его Женя, он просто хотел подстраховаться на тот неизбежный случай, когда срочников нового призыва разместят в казарме с дедушками.
Так и случилось, что по завершении второй недели карантина Командор, посовещавшись с Двухой, самолично подослал безотказного Сомика пригласить Гуманоида на дружеский поздний ужин, откушать закупленных в чипке состоятельным Командором нехитрых местных деликатесов. Гуманоид не отказался.
* * *
Ужин состоялся, понятное дело, после отбоя. Расположились на койке Сомика, которому, как обычно, полагалось после трапезы убрать «со стола». Женя разлил по пластиковым стаканчикам лимонад «Буратино» и, прокашлявшись, посмотрел на Командора, предоставляя возможность ему сказать вступительное слово.
– Ну, что, амигос? – заговорил тот, по обыкновению снисходительно улыбаясь. – Вот и, как в песне поется, «you’re in the army now…». Уже две недели как. Осталось еще ровным счетом пятьдесят таких недель. Что хотелось бы отметить – не так уж тут и напряжно, как принято считать на гражданке…
Сомик, боком притулившийся на краешке собственной койки, вздохнул. Рука его, державшая стаканчик, заметно дрожала – как будто посудина была не из почти невесомого пластика, а из свинца. Он-то как раз был из таких новобранцев, кому точно не казалось, что в армии «не так уж напряжно».
– Давайте, амигос, выпьем за нас, за земляков, – провозгласил, не обращая внимания на Женю, Командор. – За нашу, так сказать, «банду».
Он обвел взглядом всех троих своих сотрапезников, как бы подчеркивая то, что и Гуманоид может считать себя теперь членом «банды». Беззвучно чокнувшись стаканчиками, парни выпили.
– Налетай, – пригласил Командор вроде всех разом, но глядя только на Гуманоида. – Угощайся, амиго. Чем богаты, тем и рады.
– Благодарствую, – ответил тот, вытряхнув себе на ладонь печенье из открытой пачки.
Двуха и Командор переглянулись. Они не скрывали усмешки, а Женя Сомик смотрел на удивительного парня с интересом. Его так и подмывало поднять тему того происшествия двухнедельной давности на перекрестке, но… статус его в «банде» теперь был таков, что Командор или Двуха вполне могли тут же поднять его на смех, а то и просто прикрикнуть: «закрой рот!» А становиться в очередной раз посмешищем ему не хотелось.
– Я вот только один момент прояснить хочу, братан, – завел по привычке свой треп Двуха, глянув на Гуманоида, спокойно и с аппетитом поглощавшего печенье и шоколадные батончики. – Ты пацан вроде нормальный, но… Я тут к тебе присмотрелся и понял: слишком много ты о себе понимаешь. Прямо… плюешь на всех.
– Да когда он плевал на кого? – покивав Гуманоиду успокаивающе головой (хотя тот и не думал волноваться), обратился Командор к Двухе. – Чего ты выдумываешь?
– Сейчас объясню! Гуманоид, ты это… не в обиду. Просто – так как мы теперь все вместе – надо, чтобы непоняток среди нас не было. Вот, глядите! Помните, как мы первый раз строем ходили? Впереди Петух споткнулся, и все за ним повалились, как кегли… Смешно же! Все угорали, даже лейтенант – и тот сначала поржал, потом уже орать начал. А ты, Гуманоид – нет, не смеялся. Или вон тот же Сомик подтягивался и с натуги ка-ак дал залп из своей крупнокалиберной, чуть штаны не лопнули. Мы все от смеха чуть не померли. Сомик и сам похихикал. А ты, Гуманоид, не смеялся. Или еще… да мало ли!
– Ну и что? – решил подать голос (раз уж о нем заговорили) Женя. – Может быть, у человека чувство юмора уточненное?
– Или чувства юмора вовсе нет, – сказал Командор.
– Чувство юмора у всех есть, – авторитетно заявил Двуха. – Просто кому-то не западло товарищей поддержать, а кто-то… больно до хрена о себе понимает. Даже если тебе не смешно, когда вокруг все ржут, ты тоже хочешь не хочешь, а заржешь. Вон Серега Шапкин, очкарик, которого из универа с третьего курса поперли, тоже вначале корчил из себя такого… умника: и слова «ложить» у него не существует, и между «одеть-надеть» какую-то разницу углядел… и на матерные анекдоты фыркал, интеллигент, сука, вшивый. Так и он быстро допер, сразу после второго пенделя: если хочешь нормально в коллективе жить, будь как все. Потому что быть как все – это значит не выделываться. А не выделываться – это значит уважать других. А когда других уважаешь, то и тебя уважать будут. Что, скажете, туфта?
– Правда в том, что у тебя словесный понос открылся, – проворчал Командор. – Сладкого переел.
Двуха оставил это замечание без комментариев.
– Люди неуважение всегда чувствуют, – проговорил он. – Даже если умом не понимают. Сомику-то не смешно было, когда над ним ржали. А он со всеми вместе поржал, и получилось, что… как бы не над ним смеются, а просто… над случаем смешным… с каждым может случиться. А наш Гуманоид, видно, считает, что никогда в смешное положение не попадет, такой он великий. Заметили, как он смотрит на всех? Даже на офицеров? Свысока. Как на дерьмо прямо… Интересно, почему это он так, а? Вот скажи мне, Гуманоид, по-братски, без обидок – почему?
