скачать книгу бесплатно
– …но как только речь заходит о безопасности твоей сестры или моей, весь твой ум и изощренность начисто улетучиваются, а остается только какой-то животный страх. Нам ничто не угрожает.
– Ничего себе животный страх! – Голос Франка срывался от возмущения. – Ничего себе не угрожает! Да за последние два года мы взяли почти три сотни человек, которым прямо-таки не терпелось истыкать тебя арбалетными болтами или украсить стряпню повара моей сестры какой-нибудь специей вроде крошеного промбоя. Прямо какой-то обвал убийц.
– Ну и как ты оцениваешь этих убийц?
Франк поджал губы и некоторое время ехал молча.
– Все равно их слишком много, – сказал он наконец. – Кому-то может и повезти.
Грон покачал головой:
– Возможно. Но это та случайность, с которой мы ничего не можем поделать. И так вокруг нас раскинута очень частая сеть. А каждый новый убийца, по существу, делает благое дело – он тренирует нашу охрану. Но… главное не в этом. Как ты думаешь, зачем они засылают в Элитию и Атлантор столько идиотов и дилетантов?
Франк вздохнул. Он слишком давно варился в устроенном Гроном котле, чтобы не иметь ответа на этот вопрос.
– Значит, ты считаешь, что это всего лишь туман, попытка отвлечь внимание от места главного удара?
Грон молча кивнул.
– И где же они собираются нанести этот главный удар?
Грон улыбнулся:
– А как ты думаешь, почему на недавно прошедшем Совете командиров новым Командором Корпуса стал Ставр, а я занял скромную должность инспектора Корпусных школ?
Франк изумленно воззрился на Грона:
– Какого… Ты считаешь, что они?..
Грон кивнул:
– Определенно. У них просто нет другого выхода. Они всегда боролись с тем, что называют «грязным знанием». А тут у них перед носом живет и действует целая сеть учреждений, как раз и распространяющих это самое «грязное знание» по всей Ооконе.
Франк озадаченно почесал затылок:
– Магрова задница! А мы-то на Совете развесили уши. – Он хмыкнул. – Слышал бы ты, что заявил после Совета этот сопляк Инкут.
Грон усмехнулся:
– Ну, догадаться нетрудно: «Грон уже стар и хочет отдохнуть». Кстати, он не так уж и не прав. Я действительно стар для того, чтобы все время забивать себе голову ежедневными заботами Корпуса. Так что по поводу ремонта Восточного бастиона пусть теперь Ставр мозги себе ломает. Как и финансированием новой линии гелиографа до восточного побережья. А я буду наслаждаться отдыхом в кругу семьи и… иногда совершать тихие конные прогулки со старыми друзьями.
Франк покосился на лениво бухающую подковами Хмурую Буку, припомнил, каким дьяволом становится это создание при звуке горна, дающего сигнал к атаке, и хмыкнул. Да уж, тихие конные… Между тем Грон подтянул повод и дал шенкеля своей кобыле. На этот раз Хмурая Бука четко уловила, что сачкануть не удастся. Поэтому она послушно перешла на средний аллюр. На свой средний аллюр. Но каурому жеребцу Франка пришлось попотеть, чтобы удержаться на хвосте могучей кобылицы. И тот вновь восхитился выборам Грона. До сих пор считалось, что «великих» и «могучих» должен носить белоснежный либо угольно-черный жеребец, как правило майоранской породы. Но Грон всегда подходил к выбору своего коня с сугубо практической точки зрения. Поэтому, когда Упрямый Хитрец, сын легендарного Хитрого Упрямца, стал слишком стар, чтобы отвечать требованиям, которые Грон предъявлял к своему коню, а в его собственных (кстати, очень неплохих) табунах не нашлось подходящего, среди торговцев лошадьми начался настоящий переполох. Грон слыл знатоком лошадей, так что торговец, доставивший ко двору лошадь, на которую он положил бы свое седло, мог быть спокоен за свое будущее. Однако на этот раз удача улыбнулась отнюдь не знаменитым и богатым, которые буквально заполонили манеж дворца базиллисы белоснежными и черными майоранскими жеребцами, а бедному пастушку из вольных бондов, который пригнал в Орлиное гнездо одинокую степную кобылицу (рядом с которой, правда, все майоранские жеребцы выглядели как пони). Его подняли было на смех (ну еще бы, предложить Великому Грону кобылицу, да еще неизвестно какой породы и странноватого желто-черного окраса), но, когда Грон, выйдя на двор, тут же приказал принести седло и накинул на устрашающую морду Буки свою прочную кожаную уздечку, все смешки умолкли. Бука раздраженно заржала и так лягнула неосторожного конюха, пытавшегося затянуть подпругу, что тот отлетел к коновязи и сломал горизонтальный брус. Если бы не приказ Грона не приближаться к кобыле без легких стрелковых лат, из того точно вышибло бы дух. А Грон рассмеялся, рывком уздечки отвел в сторону крепкие желтоватые зубы (размером с добрый булыжник каждый), уже примеривающиеся к его шее, и произнес:
– Ну совсем как старина Хитрый… – Отпустив уздечку, он внезапно хлопнул обеими ладонями по лошадиным ушам. Бука вздрогнула, всхрапнула, присела на задние ноги и попыталась ошеломленно мотнуть головой. Но Грон не позволил. Он стиснул руками лошадиную морду и, зло оскалившись, заглянул Буке в глаза:
– Запомни, милая, я – страшнее и злее. Поэтому теперь ты будешь слушаться меня.
Бука снова захрапела и попыталась вырвать голову, но Грон вывернул ее вверх, заставив кобылицу сильнее присесть, а затем еще раз ударил ей по ушам. И, пока та трясла головой, ласточкой взлетел в седло, на котором очухавшийся и уже гораздо более осторожный конюх успел-таки затянуть подпругу. Бука яростно заржала, встала на дыбы, но Грон огрел ее семихвостой плеткой, когда-то поднесенной в дар тасожскими ханами и до сего дня пылившейся на стене, и дал шпоры.
Через два часа Бука вновь въехала во двор Орлиного гнезда. Ее шкура была белесой от клочьев пены, бока тяжело вздымались при каждом вздохе, но шаг она держала твердо. И каждый, кто в этот момент мог лицезреть лицо Великого Грона, понял, что тот нашел себе коня. С того дня Грон ни разу не пожалел о своем выборе…
– А вот и хозяин!
Франк отвлекся от своих воспоминаний и натянул поводья. Грон остановил Буку перед извилистым спуском, круто сбегающим к небольшой бухте, берега которой были укрыты густым лесом. На опушке, шагах в двадцати от воды, была устроена большая хижина на сваях с обширной террасой, охватывающей хижину по всему периметру, а чуть дальше, в двух-трех сотнях шагов от воды, на большой лесной прогалине виднелись крыши еще трех хижин поменьше, загон для скота и сарай, крытый соломой. На террасе большой хижины в плетеном кресле-качалке развалился могучий дочерна загорелый человек. Грон хмыкнул.
– Похоже, старина Тамор потерял нюх.
Но тут, как бы опровергая сказанное, человек в кресле-качалке вскинул руку и лениво пошевелил ладонью в приветственном жесте.
– Нет, – глубокомысленно ответил Франк, – он просто обленился. – И оба расхохотались…
Спустя полчаса они сидели на залитой солнцем террасе с бокалами дожирского в руках и смотрели на закат. Франк вдруг вздрогнул и повел носом. Тамор взглянул на него с ухмылкой:
– Ну что, молодой, что говорит тебе твой нос?
Франк улыбнулся:
– Он говорит мне, что эти фрукты, которые принесла нам одна из твоих не менее аппетитных служанок, будут не единственным угощением сегодняшнего вечера.
Тамор фыркнул и повернулся к Грону.
– Клянусь потрохами голубой акулы, за те годы, что провел рядом с тобой, Грон, я заразился от тебя всякой дребеденью. Еще утром я почуял, что меня сегодня посетят важные гости. И велел этому немому бездельнику приготовить вымоченную в вине парную баранину, запеченную на углях.
– Немому?
Тамор сморщился:
– Ф-ф, я ж тебе не рассказал, у меня новый повар. – Он жадно припал губами к бокалу, выпив одним глотком половину содержимого, поставил его обратно на стол и откинулся на спинку кресла. – Так вот, как ты знаешь, после того как Грон отправил меня в отставку якобы за большие потери в битве у Каменистых куч, все считают меня несправедливо обиженным. И потому ко мне регулярно наведываются некие представительные делегации, мечтающие помочь мне разобраться с «обидчиками»…
Франк усмехнулся. Конечно, сейчас, через пять лет после отставки, Тамор мог рассуждать об этом с иронией. Но Франк помнил, как адмирал был уязвлен своей отставкой. Правда, когда Грон приказал Тамору удалиться из Эллора после пьяного дебоша, устроенного им в портовых трактирах в вечер отставки, тот принял ссылку без особого гнева, хотя многие решили, что он просто не подает виду. Однако пять лет, проведенные Тамором в уединении, вдали от роскоши и величия Эллора и соленых ветров Герлена, судя по всему, пошли ему на пользу. Во всяком случае, сейчас Франк не мог уловить в голосе отставного адмирала ни намека на обиду.
– …больше всего меня поразила его жадность. Представьте, мужики, этот лопающийся мешок сала предложил мне отомстить Грону, убив его жену, причем всего за два кошеля золота! – Тамор раскатисто захохотал.
– А при чем тут твой немой повар?
Франк вздрогнул. Когда в голосе Грона звучат такие нотки, следует держать ухо востро. Но Тамор ничего не понял:
– Так этот урод был его телохранителем. Правда, дерьмовым. – Тамор сморщился и почесал увесистый шар своего левого бицепса. – Сказать по правде, когда я выдернул арбалетный болт из своего левого плеча, у меня было сильное желание свернуть ему шею. Но оказалось, что в стряпне стервец может дать сто очков вперед моей кухарке. И я оставил его на кухне.
Тут деревянные ступеньки заскрипели под тяжестью немалого тела, и Тамор оживленно вскинулся.
– Вот, кстати, и он. Как узнал, что я ожидаю важных гостей, так с утра выгнал всех из кухни, запер дверь и колдует. Кухарка говорит, что он готовит что-то сногсшибательное.
Франк, который уже был настороже, заметил, как Грон слегка развернулся и будто бы случайно уронил руку с подлокотника к левому бедру, к которому был пристегнут морской кортик, сейчас укрытый длинной полой дорожного хитона. Спустя мгновение из-за угла хижины показался рослый чернокожий с подносом, уставленным соусницами, вазами с овощами и кувшинчиками. Посередине величественно покоилось блюдо с живописно уложенными на нем кусками хорошо прожаренного мяса, истекающего ароматным соком. Грон (по поводу которого Франк готов был поклясться, что еще мгновение назад он готов был воткнуть в появившегося из-за угла свой кортик) восторженно взревел. И любому, кто посмотрел бы на него в этот момент, сразу стало бы ясно, что последние полчаса этот человек остервенело грыз ногти в ожидании еды и вот наконец-то ее дождался. Тамор с энтузиазмом присоединился к этому реву. Повар осторожно поставил поднос на стол и склонился в низком поклоне. Грон совершенно беспечно нагнулся прямо к мясу и с выражением неземного блаженства на лице втянул ноздрями аромат.
– Да-а-а, кусочек этого блюда надо отправить в храм. Боги не простят нам, если мы сожрем это без их участия.
Тамор самодовольно надулся:
– Я же говорил – этот парень отличный повар.
Грон согласно кивнул головой:
– Да-а, и подобное мастерство требует вознаграждения. – Он повернулся к повару и, запустив руку под левую полу дорожного хитона (отчего Франк напрягся), выудил из-под него кожаный кошель с золотом.
– Вот, – Грон величественно протянул повару золотой, – возьми, милейший, ты заслужил. И еще… – Он повернулся к блюду с мясом, наколол на свой кортик (и когда он успел его вытащить?) верхний кусок, другой рукой налил стакан дожирского и протянул повару. Тамор, уже успевший ухватить один из наиболее аппетитных кусочков, озадаченно следил за его манипуляциями. Еще бы, до него наконец-то дошло, что сидящий сейчас рядом с ним человек ничем не напоминает его старого друга. Он скорее похож на талантливого актера, играющего сценку «Великий Грон на отдыхе, в кругу друзей, милостиво одаривает искусного повара», чем на самого Грона.
Повара слегка перекосило (впрочем, если бы Франк не был так насторожен, он вполне мог бы принять это за, скажем, благоговение перед Великим), с низким поклоном он принял монету, засунул ее за щеку, затем взял предложенное угощение. Грон упер в него свой знаменитый взгляд, воспетый не одним десятком поэтов. Повар несколько мгновений оцепенело держал мясо в руке и вдруг с отчаянным вскриком отбросил его в сторону и бросился на Грона. Грон рухнул на пол вместе с креслом и откатился в сторону, а Тамор, к тому моменту уже понявший, что происходит что-то неладное, выпрыгнул из своего кресла и, схватив со столика серебряный столовый нож, с надсадным хеканьем вонзил его в глаз своему взбесившемуся повару. Лезвие ножа было закругленным, так что, если бы Тамор промазал хотя бы на палец, этот работник ножа и черпака отделался бы простой царапиной, но у старого морского волка все еще была твердая и верная рука. Повар умер сразу, не успев даже осознать того, кто и как его убил, а грузное тело, продолжая движение по заданной траектории, разнесло вдребезги изящный столик черного дерева со стоящим на нем подносом с едой, обдав всех троих шрапнелью из мяса и запеченных овощей.
Когда они, отплевываясь от ошметков овощей и вытирая с лица соус, поднялись на ноги, Франк наклонился над телом и прижал палец к основанию шеи. Выпрямившись, он с огорчением покачал головой:
– И зачем тебе было его убивать?
Тамор зло огрызнулся:
– А чего еще было с ним делать?
Франк зло оскалился:
– Ну, я бы не отказался задать ему пару вопросов.
– Немому?
– Не беспокойся, я нашел бы способ разговорить и немого… или, может, тебе надо было, чтобы он умер до того, как я начну задавать вопросы твоему повару?
– Что?! Ах ты, проклятый сын…
– А не заткнуться ли вам обоим?!
Голос Грона подействовал как обычно, заставив спорщиков мгновенно умолкнуть и повернуться к командиру в ожидании приказаний. Грон задумчиво соскреб шматок соуса с правой щеки и в данный момент как раз снимал пробу.
– А ты был прав, Тамор, он был очень неплохим поваром.
Франк вскинулся:
– Грон, ты что?! Это, может быть, яд…
Грон рассмеялся:
– Да нет, ребятки. Когда Тамор рассказал, как готовит мясо его новый повар, я понял, что? он собирается сделать. – Он кивнул на мясо. – Он собирался нас отравить, все так. Но подумай, где твой повар мог бы взять хорошего яда? А то, что было под рукой, требует больших концентраций и неминуемо портит вкус блюда. И потому накормить нас этим в достаточной мере – нереально. Так что у него был один выход. – Грон с иронией посмотрел на Франка, перевел взгляд на адмирала, словно приглашая сказать вслух совершенно очевидную вещь. И тут Тамор со всего размаху засветил себя по лбу:
– Ах Щеровы яйца! Кухарка же рассказывала мне, что он хранит кожу и потроха тримаглов в стеклянной амфоре с притертой пробкой!
Грон согласно кивнул:
– Что и следовало доказать. А характерный привкус этой отравы отлично маскируется вином. Вот тебе и мясо в вине. – Он повернулся к Франку: – Что же до того, чтобы разговорить немого, то, увы, в этом случае все наши старания были бы бесполезны. – Грон подошел к трупу и легонько пнул его ногой. Тело перевалилось на спину. – Видишь насечки на виске?
Франк наклонился над трупом, внимательно посмотрел на насечки, потом распрямился и обратил вопросительный взгляд на Грона.
– Это знак секты калфов. Они промышляют тем, что подбирают беспризорников на рынках и делают из них вышколенных и преданных слуг.
– Немых?
– Не обязательно, но если таково будет желание заказчика… Так вот, этих ребят обучают… вернее, даже дрессируют в духе абсолютной верности хозяину.
Франк хмыкнул и открыл рот, явно собираясь что-то сказать, но Грон его опередил:
– Причем это обучение построено на методах болевого принуждения. Поэтому их очень сложно принудить к чему-то болью. Потому-то они так и преданы своему хозяину, что его появление означает для них освобождение от боли. Ну, почти… но это не имеет почти ничего общего с тем, что им приходится терпеть в процессе дрессировки.
Франк закрыл рот. Минуты две они молчали, затем Грон вздохнул, еще раз провел рукой по щеке, счищая остатки соуса, и тихо произнес:
– Ладно, прикажи слугам прибраться, а мы пока пройдемся. Пора обсудить, как мы будем разгребать все то дерьмо, что вот-вот посыплется на наши уже седые головы.
– МЫ?! – Франк удивленно покосился на Тамора, затем перевел взгляд на Грона.
Тамор усмехнулся:
– А ты так и не понял, почему я тогда так быстро успокоился после отставки? Просто на следующий день Грон объяснил мне, зачем ему нужен опытный, заслуженный и СИЛЬНО ОБИЖЕННЫЙ адмирал недалеко от Эллора.
8
Служанка последний раз провела вычурным костяным гребнем по волосам и, отступив на шаг, окинула свою работу придирчивым взглядом. Толла чуть повернула голову и, не отрывая взгляда от тонкого серебряного зеркала, сначала чуть опустила, а затем немного вздернула подбородок.
– Спасибо, Линкимета, все хорошо.
Служанка с сомнением качнула головой, снова окинула прическу Толлы цепким взглядом, сделала шаг вперед, еще раз провела гребнем над левым ухом, но потом все-таки поклонилась и выскользнула в коридор.
Толла улыбнулась. У нее было всего три служанки, но каждая из них была упряма и безапелляционна, как судья на гонке колесниц. Однако свои обязанности все три знали просто блестяще, а уж выполняли прямо-таки самоотверженно. А когда Толла попыталась хоть немного утишить их рвение, заявив, что ей уже не семнадцать, у нее взрослые дети и она вполне имеет право не тратить больше столько времени на свой внешний вид, Линкимета, старшая из трех, строго ответила: «Благородная госпожа, народ знает вас под именем Прекраснейшей, и вы не вправе разочаровывать свой народ». Причем это было сказано таким тоном, что со стороны могло показаться, что если особа, именуемая Прекраснейшей, еще раз заикнется о чем-либо подобном, то Линкимета просто отшлепает ее по мягкому месту.
Толла еще раз окинула взглядом результат почти часовых мучений и признала, что они того стоили. Морщинки в уголках глаз и у губ были практически незаметны, седые пряди у висков укрыты в ее еще густой гриве, а их корни тщательно задрапированы локонами, волосы на затылке убраны в причудливый хвост, подчеркивающий все еще стройную, без складок шею. Поднявшись с низкой табуреточки, Толла повернулась и, слегка отставив ногу, чуть прогнулась в пояснице, так чтобы платье обрисовало высокую и еще упругую грудь и тяжелые, но изящные шары ягодиц, а потом тихонько рассмеялась. Да, она еще Прекраснейшая. И не только в глазах Грона. В конце концов, ее неуемный любимый муж чаще всего видит ее уже ночью, когда теплый сумрак, слегка подсвеченный огоньками свечей и масляных ламп, скрывает пороки и оттеняет достоинства. Впрочем, она твердо знала, что, даже если бы у нее была всего одна нога и не было бы передних зубов, она все равно осталась бы для него Прекраснейшей. Их связывало слишком многое, чтобы этому многому могли помешать какие-то чисто внешние недостатки. Толла, конечно, не исключала, что в своих многочисленных странствиях он мог согреть постель и какой-то другой женщине, но твердо знала, что он все равно вернется к ней, обнимет ее своими сильными руками, вдохнет запах ее волос и совершенно счастливым голосом произнесет: «Ну вот, малыш, я и вернулся». И эта уверенность была самой главной опорой и основным смыслом ее жизни. А то, что она базиллиса самого могущественного государства Ооконы… что ж, не может же в жизни везти во всем и всегда, и каждому приходится нести свою ношу.
Толла легко вздохнула и, вскинув руки, еще немножко покрасовалась перед зеркалом, потом повернулась и вышла из спальни.
В зале утренних приемов она сразу заметила дюжую фигуру в простой полотняной тунике, скромно притулившуюся у дальней арки. Впрочем, вся эта скромность пропадала втуне. Ни один из более чем десятка присутствующих (каждый из которых имел немалую власть и влияние при ее дворе, поскольку в зал утренних приемов могли попасть только самые высокопоставленные и важные чиновники и секретари) не мог себе позволить не заметить этого… вряд ли у кого мог повернуться язык назвать его просителем. Но каждый также знал, что этот человек очень не любит, когда на него обращают излишнее внимание. Поэтому Толла чуть не рассмеялась, узрев на лицах присутствующих забавную смесь показного безразличия и дикой, до колик в желудке, внутренней напряженности. Пожалуй, надо было ей не вертеться у зеркала, а поторопиться и поскорее избавить своих подданных от присутствия этого человека. А то, вполне возможно, если бы она еще немного подзадержалась, кто-нибудь из находящихся в этом зале успел бы заработать на нервной почве язву желудка. А впрочем, может, кто-то уже и заработал.
– У тебя есть что-то для меня, Слуй?
Фигура отделилась от стены и согнула могучую выю в старательной попытке изобразить придворный поклон.
– Да, госпожа. Но это не срочно. Я могу подождать, пока вы примете тех, кому назначено.
Толла усмехнулась про себя, представив, что случится с ее людьми, если Слуй будет маячить в зале, скажем, до обеда, и качнула головой в жесте легкого отрицания:
– Да уж нет, пойдем. – И, чуть повернув голову к остальным, добавила: – Я прошу простить, господа, мне придется слегка пересмотреть расписание приема и попросить вас немного подождать.
На лицах тех, кто склонился перед ней в поклоне, было написано неописуемое облегчение.
Войдя в покои, она не стала подниматься на небольшое возвышение, на котором был установлен легкий трон, сидя на котором базиллиса обычно принимала посетителей, а подошла к стоящему в углу комнаты изящному резному столику, на котором высились ваза с фруктами и высокий кувшин с охлажденным дожирским. Толла молча налила бокал, протянула гиганту и присела на стоящее рядом со столиком небольшое канапе.
