скачать книгу бесплатно
Он сел близко и положил ей голову на плечо, и плечо ее обвалилось, застучало сердцем. Дмитрий Константинович закрыл глаза. Она сидела неподвижно, но кто-то прошел мимо, остановился, посмотрел на нее сквозь сумрак, узнал.
– Лика Витальевна, вы – не вы? Вас Павел Сергеевич ищет.
Он сразу проснулся – да, я пойду к себе. Простите.
И ушел. Ее плечо пахло его волосами. Она потерлась о плечо щекой. Какая легкость, освободили, как вынули ребенка из чрева живота, но пустота осталась внутри и ныла.
А потом, после его бегства, вспоминала о нем еще долго, и болело сердце. Уговаривала себя: «Не надо думать. Надо забыть». Все легкое ушло из жизни, и что-то другое заползло, как болезнь, не проходящее. Но иногда все перекрывало шумящее море и стрекот цикад, и наступало спокойствие.
– А цикады похожи на светлячков? – спросил мальчик.
– Нет. Ты никогда не видел?
– Никогда.
Лике Витальевне было страшно спросить, что же он видел.
– Светлячки похожи на маленьких жучков, живут среди кустов. Вот вдоль ступеней. Издалека они, как искры, а близко – маленькие жучки. Кажется, раз – и поймаешь, и не получается. Я так ни разу и не поймала. Они летают и светятся. А цикады рогатые, и они трещат. Днем тихо, а вечером громко. Ты умеешь играть в морской бой?
– А что это?
– Ну игра. Я рисую корабли, и ты рисуешь корабли. Ты должен угадать мои, а я твои, и уничтожить. Кто первый, тот и выиграет.
– Уничтожить – это как?
– Убить.
Лика Витальевна испугалась этого слова.
– Не будем играть. Темно и бумаги нет. А мы с Павлом Сергеевичем так играли. Вот ты сейчас сидишь в его кресле. Он мне говорил: иди после медицинских курсов в университет, я не пошла, так и осталась медсестрой. Я ему помогала на операциях. Он мне потом сказал: «Я без тебя не только операции делать не могу, я без тебя просто жить не могу». Я вышла за него замуж. А у него была семья, дети. Но когда так говорят, разве можно отказаться? Я тебе такое рассказываю, а детям, наверное, нельзя такое слушать, да? Сколько тебе лет?
– Семь.
– Ты умеешь читать? Ты читал «Всадника без головы»?
– А в Москве памятник Тимирязева лежал без головы. Я рядом лежал, видел. И как голова оторвалась, видел.
– А я была в Москве четыре раза.
«Будете в Москве, достану вам билет в Большой», – говорила каждый раз после процедур Инна Леонидовна.
Как она кричала ночью. Лика Витальевна уже спала, и Павел Сергеевич спал, когда он постучал к ним.
– Инне Леонидовне плохо, у нее истерика. Сделайте ей укол.
Лика не могла найти свой медицинский чемоданчик, кружила по темной комнате. Павел Сергеевич молча надевал халат.
– Не ходи со мной, я сама справлюсь.
Но он пошел. Почти побежал, потому что она сама бежала.
В номере был закрыт балкон, окна, тесно от душного воздуха, на кровати лежал открытый чемодан, на гладком шелковом дне которого свернулись змеей жемчужно-серые фильдеперсовые чулки.
«Если вы знакомы с ришелье и гладью», – повторяла про себя Лика Витальевна. Фраза попала в ее мозг, как птица в клетку, неизвестно откуда.
Инна в ночной сорочке, по лифу – кружево волансьен, с красными пятнами на бледном лице, завизжала, как только Лика вошла:
– Чтобы ты сдохла, и дети твои, и внуки, чтобы ты там кровью ходила.
И тут же, вскидываясь на Павла Сергеевича:
– Ну и жена у тебя, тварь, тварь, тварь.
Павел Сергеевич, красный от злости, схватил ее двумя руками и прижал спиной к себе. Она выбрасывала вперед ноги, вырывалась.
– Лика, коли в бедро, пока я держу ее! – скомандовал Павел Сергеевич.
Дрожали руки, шприц застрял в напряженной мышце, остался синяк.
«Если вы знакомы с ришелье и гладью».
– Йодную сеточку, – сказал Павел Сергеевич, когда Инна Леонидовна уже лежала на кровати, а Дмитрий Константинович смотрел на него неживым равнодушным взглядом, и так же смотрел на Лику, – йодную сеточку, и ничего не останется, ни следа.
– Мы уедем. Утром есть поезд. Звоните, ищите билеты, это в ваших интересах. Я всем расскажу, что ваша жена – шлюха. Вас посадят. Вы хотели меня убить, – обескровленным голосом сообщала Инна Леонидовна в закрывающуюся дверь.
И когда закрылась дверь, Лика Витальевна вспомнила забытое из прошлого, мальчика, с которым два раза шла от школы до дома. Они доходили до дома и возвращались обратно, чтобы снова идти вместе и разговаривать. А потом он налетел вместе с другими мальчишками, в зажатом кулаке – зеленые мокрые гусеницы. Она остановилась, не стала бежать, потому что между ними была эта дорога, туда и обратно, но он подбежал и бросил гусениц за шиворот платья. Они упали комком и расползлись по телу.
– Если ты заплачешь, – сказал Павел Сергеевич, – я тебя убью.
Лика Витальевна чувствовала, как подступал волнами плач, и, чтобы остановить его, сглатывала воздух и с силой выдыхала. Становилось легче. Но поднималась вторая волна. И она тихо скулила, чтобы не сорваться в рыдание. Павел Сергеевич встал с кровати, слепо ощупывая тумбочку в поисках очков. Нашел. Лика Витальевна зачарованно наблюдала за ним. И когда он вышел из комнаты, пошла за ним босиком в кабинет, повторяя:
– Ну прости, прости.
– За что простить? – он говорил сквозь зубы, словно выплевывал. – Ведь ничего же не было?
Лика Витальевна соглашалась:
– Не было.
И целовала его ноги, колени:
– Прости, прости.
Почти рассвело, и водитель машины с постельным бельем кричал дворнику: «Сторонись!» Высыпали люди, заговорили, начался день, но солнце еще не вышло, и потому день казался ненастоящим, как казались Лике ненастоящим ее тело и вся прошедшая ночь. Ее пальцы пахли водой, водкой, сосновыми иголками. Она чувствовала этот запах, когда проводила ладонью по лицу, и через весь пережитый ужас, через предательство, она представила вместо своего лица – лицо Дмитрия Константиновича и поцеловала ладонь.
– Мне надо его убить? – спросил Павел Сергеевич.
– Зачем?
И они посмотрели друг на друга, не понимая зачем.
– Витя, нам надо идти.
Дмитрий Константинович уже шел к двери, сонный, растерянный, задерживаясь руками о кресла, стулья. Его шатало.
– Как на корабле, пол качается, – сказал он.
– Тебе плохо? Слабость? Голова кружится? – спрашивала Лика.
– Душа качается. – И снова повторил: – Надо идти.
Они вышли втроем в сырое холодное утро. Шли быстро, почти бежали. Лика Витальевна впереди, лязгая зубами, Дмитрий Константинович с Витей за ней.
– Помнишь, я готовила Инне жемчужные ванны? – спросила Лика. – Мне это снилось. Ванна, засыпанная жемчугом, и в ней Инна, в жемчуге по плечи. Я счищала ладонью жемчуг, прилипший к мокрой розовой коже, мелкий, крупный, и жемчуг падал на пол со стуком. Пол белый, жемчужный. Ты целовал ее кожу и глотал жемчужины, одну за другой, словно водяные капли. Я смотрела на вас, и мне было больно.
Она рассказывала это неизвестно зачем, не стесняясь мальчика:
– А потом ты сказал мне – у тебя внутри жемчуг. Посмотри. Ты подошел и прижался лицом к моему животу. Ты спросил – видишь? Легкие – в них жемчуг, пузырьками. Ты дышишь жемчугом. Я так тебя ненавидела. Все плохое началось из-за тебя, мне даже казалось, что война началась из-за тебя.
– Ты не любила меня.
– Я не успела.
– У меня больное сердце, и я курил. Тебе было все равно, что мне нельзя, а про Павла Сергеевича не было. Ты переживала за него, нервничала, когда он пил коньяк.
– Ты не защитил меня.
– Я не мог.
– Как не мог?
– Она бы написала на вас, понимаешь?
Они вышли к железной дороге.
– Лика, вот здесь расстанемся, нам надо дальше идти.
И задрожало платье вокруг ее колен, как подбородок в предчувствии слез.
Лика хотела обнять Дмитрия Константиновича, но он стоял, скрестив руки у груди, опустив голову, и обняла мальчика, и обнимала его так, как будто не могла с ним расстаться, целуя пыльные волосы, худые плечи.
– Лика, отпусти, мы пойдем.
Он взял мальчика на руки.
Она не знала, что сказать последнее, важное, просто смотрела им вслед, потом крикнула:
– Спасибо, что пришли.
После отъезда Дмитрия Константиновича и Инны о случившемся старались не вспоминать. Дни проходили по-прежнему, но Лике ничего уже не было нужно. Утром и после обеда – процедуры, вечерами же Лика заходила к Павлу Сергеевичу и сидела, сидела, просительно чего-то выжидая, какого-то прощения, но он молчал, что-то писал, не поднимая на нее глаз, потом спрашивал:
– У тебя нет никаких дел?
Она вставала, шла на улицу. А на улице, в танцевальной раковине, прижимались друг к другу пары, и она думала – как все закончилось быстро-быстро.
На теннисном корте, пустом после дневной игры, два мальчика перебрасывались мячом. Она попросила:
– Научите меня.
– А мы сами не умеем.
– Но вы же играете. Покажите как.
– Берете ракетку и бьете по мячу.
– Эту?
– Эту.
– Тяжелая.
– Тяжелая, это вам не бадминтон.
В темноте не было видно ни рук, ни ног.
– Так?
– Нет, не так. Сначала надо просто научиться бить по мячу. А потом уже через сетку. Понимаете? Вот так высоко подбросить мяч, а потом уже бить по нему. Это очень сложная игра.
– Я не смогу.
– Бросайте мяч, а теперь отбивайте, бейте.
Мяч перелетел через сетку, шлепнулся в песок.
Лика сняла сандалии. Шелестело море, и патефон пел кому-то: «Спи, мое бедное сердце».
– Я не буду вам мешать, играйте.
Она села на скамью возле пляжа. Шум волны сливался с ударами теннисных ракеток. Она еще видела мяч, как он летал туда-сюда, и ракетки скользили в темноте прозрачными светлячками, но темнота становилась все сильнее, исчез мяч, исчезли мальчики.
