скачать книгу бесплатно
Где координаты свои нахлобучивал на полюса ты.
В ноябре над морем
Пока все тучи – платяные,
Нет грозовых и на испуг, —
А птицы – руку протяни им —
Спешат… На юг? Да вот он, юг!
В недоуменье так и виснут
Над морем, далям предстоя,
Но влит во все тяжелый висмут.
(Когда бы висмут щупал я!)
Когда б я глазом наповал бил
В ту даль… О нет! Ворчи врачу…
Что, тяжким все размалевал бы?
Погодь, лишь вапницу схвачу.
А вместе с птицей в небе крен дей,
Покинув пляж с одной из стай,
Сей брег, обветренный, как крендель,
Где стой и морю пустолай —
Всем сердцем, губы опростая,
Как бы незнаньем свят-посвят…
И вроде улетела стая,
А птицы всё еще висят.
«В плане наших происшествий…»
В плане наших происшествий,
Путешествий куд-куда
Квохчет зной, как сумасшедший,
Моря вязкая вода.
В жизни бражничают дважды:
Первый раз – летя на свет,
Во второй – в разгаре жажды,
Вот когда надежды нет.
Ноги курицами скачут,
Губы по небу плывут.
В первый – путь когда лишь начат,
Во второй – исчез маршрут.
Нету карт и расписаний,
И свобода хороша
Тем, что мука причитаний
Нам не стоит ни гроша.
Грачи на подлете
Уже сугробов стоптаны излишки,
И бездорожье солнцем залито,
И без пальто на снег сошли домишки,
Лишь кошки ходят в сношенных пальто.
Все пахнет безнадзорностью и вздором.
Не начинай давнишний пересказ,
Дыши сельскохозяйственным «диором»,
Уж вряд ли приготовленным для нас.
А что для нас? Да речки завитуха,
Где в цыпках лед, но правд не оголяй,
Простор свистит на оба жестких уха —
Негромкий заскорузлый разгуляй.
И преют огороды, ноздреваты,
Еще снегам не выплатив долги,
Но у сарая вылезли лопаты,
И на крыльце вприсядку – сапоги.
Всем правит вздор – да кто кому редактор
Под райскою бескормицей небес,
Где тащится, пофыркивая, трактор,
Соскучившись, к сельмагу под навес?
Где всё ликбез и все в чернильных двойках —
Корова, телевизор и жена,
И в самый раз подумать о попойках —
Вот печь к сельмагу и снаряжена.
«Осень. Пасмурно. Уныло…»
Осень. Пасмурно. Уныло.
От надуманных обид
Солнце выглядит сквозь мыло,
Хлипко дерево сопит.
Жить бы въедливей да гневней,
Грызть бы смысла коновязь,
Над зареванной деревней
На закат стремится грязь.
Небольшими кулаками
Волк средь кур свое крадет,
Там и лось под облаками
Невнимательно идет.
Всюду лень и невниманье,
Всюду навык – как уж есть,
Даже в доме сырь туманья,
И без кашля скучно есть.
В мире – всё противотоки,
Хнычет дачами «Стейнвейн»,
А у станции Потеки,
Может быть, и Териоки,
В тишине привычной склоки,
Злобно фыркая сквозь щеки,
Мужики грызут портвейн.
Колыбельная
Ну а город – не брезгливей,
Он в отдергиванье лап
Лижет каменный свой ливер,
Весь очкастого завлаб.
Даже если дождь иль что-то —
А вот что – не доскажу, —
Совокупность льда и пота,
Заоконных ламп «жужжу».
Даже если жаться к маме,
Все равно, как идиот,
Небольшими кулаками
Волк по городу идет.
Даже в крейсере «Аврора»
Циркулирует лишь тьма,
Под бочком у юниора
Есть простынок кутерьма.
Ибо точно невозможно
Пронести взаправду плоть,
Всем ведь жизнь неосторожно
Вдруг повыдумал Господь.
И, серьезно, православье —
Только случай на плаву,
Жизнь звериную и травью
Скоротавших во хлеву.
«У Лариных рыдали обо мне…»
У Лариных рыдали обо мне. —
О чем они там только не рыдали!
А я ходил, невидимый вовне,
Взирая наплевательски в те дали.
Шла электричка – не было меня.
И лес ронял багряные треухи.
Что Родина – дождя ли болтовня?
Прорехи снов – рождений повитухи?
Как долго спим! Какой перерасчет
Решает наши скорые излишки?
В снегу козявка снова прорастет,
Дурея от беспамятной одышки.
Ах, зрительское кресло отодвинь!
Пусть гриб растет, что мною не облапан,
А маркирует жизни благостынь
Наш личный вздор – и быть ему сатрапом!
Народный трепет – даденный конвой.
И племенной скупает нас не вой ли,
Чья справедливость будет родовой?
Священные нам донорствуют войны.
И без меня уходит в школу дочь
И пеленает вымышленный завтрак.
О невозможность когти раскурочь,
Затеянное не пересказав так.
Рычи же, гривой гордости шурша.
Дух Родины горбатится в подспуде ль?
Как личная свобода хороша!
Но знают все, что лев отчасти пудель.
Моя печаль не тем грешна, что хворь.
Я, может, парень безызвестных правил,
Но, выбор, ты еще похорохорь
Ту гриву, что брезгливо озаглавил.
И я, околоплод известных вод,
Пускай и финских с примесью уфимских,
Земным обидам скармливаю рот,
Теснюсь в плечах – и душно в побратимских.
«Да и спорить о чем, если ты все равно подконвойный…»
Да и спорить о чем, если ты все равно подконвойный
Во языцех своих, чья обида кочует с тобой,
И тебя завербует в свои справедливые войны,
И к тебе обернется своей призывною бедой?
Ах, достаточно был ты к теплу соплеменников стоек,
