скачать книгу бесплатно
Ниа, недолго думая, пишет в ответ: «Мауи[2 - Мауи – один из островов Гавайского архипелага.]! Каникулы!», а сама старается отбросить неприятное чувство, возникшее из-за того, что она соврала человеку, который ей доверяет. Она уже достаточно знает Интернет и понимает: не она одна тут лжет, не она одна выдумывает несуществующие события, размещает фото еды, которую не ела, и восходов солнца, которые никогда не видела, а также пользуется графическим редактором, чтобы подкорректировать свой облик. Все так делают, и если остальные не мучаются угрызениями совести, почему она должна переживать? И все же Ниа обещает сама себе, что в один прекрасный день поедет на Мауи. Однажды она туда попадет, потрогает песок, вдохнет запах моря и увидит восход солнца. Она сделает выдуманную историю настоящей, и это обещание придает ей сил.
На какое-то время.
И все-таки, как же ей хочется посмотреть мир. Хотя бы на день, на полдня, на час. Она постоянно об этом думает. Свобода. Если бы отец ее спросил, она бы никогда не смогла облечь в слова свои чувства, не смогла бы произнести такое даже шепотом; это чувство живет в глубине ее души, она даже не может подобрать для него название. А что, если попробовать? Смогла бы она? Если Ниа будет осторожной, отец даже ни о чем не узнает. А когда придет подходящее время…
* * *
– Ниа?
Пришел отец. Он стоит за окном, озабоченно хмурясь – его лоб покрыт морщинами. Мужчина словно прочитал ее мысли, хотя Ниа знает, что такое невозможно: отец ее даже не видит, ведь в комнате темно. И все же она глубоко вздыхает, чтобы успокоиться, и лишь потом поворачивается к свету.
– Я проснулась.
Отец улыбается, и Ниа чувствует, как ее тревога улетучивается. Все в порядке. В последнее время отец часто встревожен, но сегодня он в хорошем настроении.
– Пора вставать, – говорит он. – Сегодня важный день.
1. Пораженный молнией
КЭМЕРОН ВЫПЛЕВЫВАЕТ озерную воду и хватается за деревянный борт лодки. Рука болит.
«Я умираю».
Впервые в жизни он в чем-то настолько уверен. «Я, – думает он, – скоро умру». Не в экзистенциальном смысле, не образно, как в стихах: «Я стоял на сцене жизни и видел, как Смерть, моя темноглазая возлюбленная, показывает мне кукиш из последнего ряда», а в самом что ни на есть буквальном смысле: случится нечто такое, в результате чего его сердце перестанет биться, причем произойдет это в ближайшие пять минут.
Все, что Кэмерон успел выучить, все знания о технике безопасности, которые ему преподавали, сейчас оказались бесполезными. Ему уже случалось плавать на лодке в плохих погодных условиях, но то, что творится вокруг, смахивает не на погоду, а на какое-то безумие или проявление магии. Шторм налетел, словно из ниоткуда, среди бела дня, а ведь всего минуту назад небо было ярко-голубым и безоблачным. Громыхает так, будто высоко вверху Тор, придя в буйство во время пира в Асгарде, вдруг заревел в свой кубок с медовухой и принялся играючи лупить молотом Мьельниром по небесной тверди. Кэмерон уже промок насквозь из-за туч брызг, но дождь не идет: над озером зависла туманная дымка, такая густая, что Кэмерон уже не понимает, в какую сторону плывет лодка. Его густые курчавые волосы намокли и липнут ко лбу, лезут в глаза, мешая видеть, сколько бы он их ни отбрасывал. Каким-то отдаленным краешком сознания он понимает, что выглядит в высшей степени жалко: щуплый недоумок с большими ступнями и ладонями, вздернутый нос торчит из-под растрепанной шевелюры, точно у мокрого пуделя.
* * *
Совсем не так Кэмерон представлял себе свой первый самостоятельный заплыв: тогда он горел предвкушением и надеждой, а ветер, обдувавший его лицо, приятно освежал, но сейчас ледяные порывы пронизывают трясущееся от холода тело насквозь. Еще утром парня распирало от радостного предвкушения, он был готов бесстрашно отправиться навстречу свирепому шторму, в крови бурлил огненный коктейль из адреналина и тестостерона, и он уже представлял положительные отзывы, которые наверняка пачками будут оставлять под его видеороликом – он соберет миллионы, нет, миллиарды просмотров. Он прославится, его пригласят на теле- и радиопередачи, у него станут брать интервью… Все, от Джо Рогана[3 - Джо Роган – американский комик, актер, мастер боевых искусств, спортивный комментатор и телеведущий.] до того парня из ток-шоу «Сегодня вечером»[4 - «Сегодня вечером» – вечернее развлекательное ток-шоу, выходящее в США с 1954 года.] передерутся ради возможности услышать его историю из первых уст, а он скромно скажет что-то вроде: «Все остальные не искали правду, потому что слишком боялись, но я-то знал, что истина где-то рядом».
Разумеется, на самом деле все было не совсем так. Люди не боялись, им просто было неинтересно. Они считали рассказы про озеро ерундой, современными сказками, и не верили в корабли-призраки, жуткие крики, подводное каменное строение, расположенное на глубине в десятки метров, по всей видимости созданное руками людей. Вот только в отличие от остальных современных легенд эти истории появились всего пару десятилетий назад. Среди бела дня люди вдруг пропадали посреди озера, а несколько дней спустя находились в Канаде, хотя течению полагалось нести их в противоположную сторону. Погожим летним днем одного человека обнаружили в нескольких километрах от берега – бедолага цеплялся за свою пробитую лодку и клялся, что та столкнулась с каким-то невидимым объектом. Да еще эти штормы… Все думали, что речь идет о простой непогоде, а незадачливые очевидцы преувеличивают, будучи неопытными в хождении под парусом, – им стыдно признаться, что они вышли на большую воду, не проверив предварительно метеосводки, в результате несильный ветерок показался им настоящим ураганом. Однако Кэмерон не верил в подобные объяснения. В ночь, когда пропал его отец, случился такой шторм – об этом сообщали в новостях. Уильям Акерсон разбирался в погоде как никто другой, он никогда не совершил бы такую глупую ошибку.
И вот Кэмерон получил доказательство и заснял его. В тот первый миг, когда огромная молния рассекла небо пополам, он победно вскинул над головой кулак и торжествующе завопил.
Это случилось до того, как горизонт скрылся из виду, до того как лодка начала угрожающе скрипеть и взлетать все выше и выше на волнах, грозя опрокинуться и швырнуть его в ледяную воду. Кэмерон уже не знает, как долго болтается в этой штормовой ловушке – возможно, прошло не более десяти минут, – но отчетливо понимает одно: с каждой секундой качка становится все сильнее. Синее небо и теплое солнце, согревавшее его всего час назад, кажутся воспоминаниями о другом, далеком мире, а спокойная гладь озера, на котором он чувствовал себя как дома, осталась где-то на другой планете. Кэмерон уже почти уверен, что в любое мгновение из воды вынырнет загадочное чудовище с длинными щупальцами и острыми зубами.
Затем сверкает очередная молния и раздается такой мощный удар грома, что звук эхом отдается в груди Кэмерона, точно второе сердцебиение. Молнии бьют одна за другой, почти без перерыва, из массы темных облаков устремляются прямо к озеру – вот только Кэмерон мог бы поклясться, что некоторые из них вовсе не падают с неба, а выходят из воды и целятся вверх вопреки всем законам природы.
* * *
Тогда-то царящий в его голове хаос и отступает, оставив после себя три простых слова:
«Я скоро умру».
И это, без сомнения, плохо. Это очень, очень плохо.
Однако это еще не самое худшее. Самое худшее – это когда тебя бьет молнией посреди озера Эри, во время прямой трансляции, такое видео, безусловно, будет сверхпопулярно, все до последнего пользователи Интернета непременно его посмотрят. В конечном счете Кэмерон соберет свой миллиард просмотров и станет знаменитым. Кэмерон Акерсон, самозваный искатель приключений из Кливленда, у которого шестнадцать подписчиков на YouTube-канале, стремительно взлетит из безвестности к славе в ту секунду, как это видео станет хитом Интернета… вот только он будет мертв и не сможет отпраздновать свой успех. Вообще-то его ждет нечто похуже простой гибели, ибо он умрет глупой смертью. Ему посмертно присудят премию Дарвина и придумают какое-нибудь унизительное прозвище вроде Адмирал Спринцовка, Давос Морской Суслик, Жуткий Пират-Тупица или Невеликий Исследователь Озер. Заголовок под видео на Ютубе будет гласить: «Этого тупого подростка поджарила молния: вы не поверите, что случилось дальше». Какой-нибудь шутник склепает гифку, в которой снова и снова будут воспроизводиться последние секунды жизни Кэмерона, да еще наложит на нее жуткую музыку в стиле техно, которая станет эпитафией Кэмерона. А комментарии… о, боже, еще ведь будут комменты.
* * *
Он должен выжить, хотя бы ради того, чтобы над его виртуальным трупом не поглумились эти хрюкающие, ограниченные троглодиты, также известные как комментаторы. А та часть, в которой он получает толпы подписчиков и спонсоров, а также спокойно осаживает словами «Я же вам говорил» всех троллей, когда-либо ставивших дизлайки под его видео и обзывавших его всякими нехорошими словами… Ну, это будет просто приятный бонус.
Слабое свечение по левому борту и приглушенное ворчание грома подсказывают ему, что молния ударила снова, но на этот раз не очень близко. Мгновение Кэмерон позволяет себе думать, что буря отступает или что его лодка выходит из зоны шторма. Он опускает навигационный визор в надежде, что тот покажет что-то полезное или хотя бы ободряющее. Визор Кэмерон разработал сам: это система дополненной реальности, анализирующая его положение на озере, погодные условия, направление ветра и подводные течения. Система постоянно сбоит – Кэмерону не хватило гениальности и ресурсов, чтобы настроить ее как следует, – и все же она показывает ему достаточно полезной информации, от которой его желудок подпрыгивает к горлу. Большая часть данных погребена под мерцающей шкалой, свидетельствующей об аномальной электрической активности, и система вежливо информирует его, что понятия не имеет о том, что именно происходит, но что бы это ни было, это нечто до чертиков странное. Корректно отображаются только показатели барометрического давления – оно необычайно высокое, словно юноша находится не на поверхности озера, а на глубине десятков метров под водой. Кэмерон сглатывает, и у него тут же закладывает уши. Можно забыть про смерть от удара молнии: он будет страдать от декомпрессионной болезни и умрет, сидя в этой лодке, из-за повышенного содержания пузырьков азота в крови.
С другой стороны, в происходящем есть и положительный момент, ибо ситуация из дурацкой становится причудливой. Премия Дарвина потеснилась, и на горизонте замаячили «Секретные материалы».
* * *
Отвлекшись, Кэмерон не замечает, как волна внезапно надвигается на него слева; она обрушивается на борт лодки, та начинает быстро кружиться, а Кэмерон сначала беспомощно машет руками, пытаясь удержать равновесие, а потом падает в залитый водой кокпит и хрипит. Вода просто ледяная. «Гипотермия!» – думает он, пытаясь подавить рвущийся из груди истерический смех. С какой стороны ни посмотри, живым ему из этой ситуации не выйти. Руки покраснели и ноют. Он пытается сжать кулаки и морщится: больно, но не так, как должно бы быть. Пальцы уже теряют чувствительность.
* * *
Подняв визор, Кэмерон морщится и смотрит в закрепленную на носу лодки камеру – ее объектив забрызган озерной водой. Интересно, она еще снимает? Он все еще жив? В нижней части забрызганного корпуса камеры слабо мигает зеленый огонек. «Да». Всего на секунду Кэмерон позволяет себе ощутить удовлетворение. Разработанная им система записи не только идеально работает и транслирует запись, несмотря на сильные электропомехи, которые наверняка возникли из-за шторма; при мысли о том, что сейчас кто-то за ним наблюдает, Кэмерону становится не так одиноко. Дело не только в этом… он чувствует себя более храбрым. Знает, что у него есть цель. Следовало бы обратиться к аудитории… но что сказать в такой ситуации кучке случайных, незнакомых людей и одной маме, если только они и составляют костяк твоих подписчиков?
Обратившись лицом к камере, Кэмерон одной рукой держится за фал[5 - Фал – снасть для подъема и спуска парусов, флагов и сигнальных знаков.], а другой делает широкий жест, указывая на окружающую мглу.
– В общем, я нашел шторм! – кричит он. Язвительный внутренний голос тут же возмущается: «Нет, черт возьми, они это и так видят». Вот досада. – Не знаю, как долго я здесь пробыл, но ощущение такое, будто меня закрыли в стиральной машине! Я потерял горизонт и не могу… эх, в смысле…
Его лепет тонет в оглушительном раскате грома и вспышках двух гигантских молний, одна из которых обжигает ему сетчатку своим послеобразом – зубчатая, темно-синяя пропасть раскалывает его поле зрения точнехонько пополам. Кэмерон захлопывает рот. Ну и ладно. Все смотрят на то же, что видит он, и понимают, что происходит нечто неописуемое. Ему следует говорить о том, чего другие не видят, о том, что он сейчас думает, что чувствует. Именно так положено поддерживать контакт с аудиторией, разве нет? Лодка бешено раскачивается, воздух душный, дышать тяжело. Кэмерон выпускает линь[6 - Линь – тонкий корабельный трос.], и парус беспомощно хлопает на ветру. Ему не выплыть из этой бури, он просто не справится. Осознание странным образом успокаивает: теперь его судьба находится в руках сил, гораздо более могущественных, чем он сам. Кэмерону остается лишь надеяться и попытаться сделать так, чтобы эти мгновения что-то значили для тех, кто будет свидетелем его последних минут… если хоть кто-то посмотрит это видео.
* * *
Кэмерон делает глубокий вдох. Следовало бы произнести что-то героическое. Эпичное. Найти какие-то красивые слова, которые бы наиболее полно выразили его ужас и в то же время оказались бы достаточно поэтичными, чтобы их можно было выбить на его надгробии. Такие, чтобы круто звучали в устах актера, который будет играть его в фильме, ведь в будущем о его доблести непременно снимут кино.
«Помоги мне, Оби-Ван Кеноби. Альбатросы не сдаются. Я просто парень, который стоит перед лодкой и просит ее… полюбить его?[7 - «Альбатросы не сдаются» – название британской рок-группы.Кэмерон переиначивает текст песни «Don’t stop loving me» группы «The Design». В оригинале: «I’m just a girl standing in front of a boy asking him to love her» – «Я просто девушка, стою перед парнем и прошу его полюбить меня».] ПРЕКРАТИ, старик! – мысленно прикрикивает он на самого себя. – Перестань валять дурака и скажи что-нибудь! Скажи хоть что-то!»
* * *
Кэмерон смотрит прямо в камеру и во весь голос выкрикивает свои предположительно последние слова:
– Прости меня, мама!
«Черт. Неужели я такое ляпнул?»
Камера работает с небольшой задержкой. Если бы было больше времени, он мог бы потянуться вперед и перезаписать этот момент, придумать что-то – что угодно – менее идиотское, чем «Прости меня, мама». Но времени нет. Не будет второй попытки. Не будет второго шанса. Волоски на руках Кэмерона встают дыбом, в воздухе появляется странный запах – и тут мир раскалывается надвое, охваченный ослепительным кипенно-белым огнем. Все вокруг Кэмерона перестает существовать. Он находится внутри молнии, а молния находится внутри его. Электричество бурлит у него в животе, мчится по его венам; оно хлещет по его коже и ползет сверху вниз по позвоночнику; оно погружает его мозг в бесконечное море света. На миг Кэмерон чувствует себя невесомым, как туман, влажное прикосновение которого уже не ощущается на коже.
Потом свет внутри его умирает, и Кэмерон слышит все сразу: удар грома, подобный звуковому удару. Горячий треск, с которым лопается его плоть. Чей-то крик вдалеке. Осознание: это кричит он сам. Тошнотворный запах горящей кожи, его собственной, заполняет ноздри и обволакивает язык. Боль не идет ни в какое сравнение ни с чем, что ему приходилось испытывать до сих пор. Единственное облегчение: его больше здесь не будет, и не придется страдать дальше. Глаза Кэмерона закатываются, он падает в кокпит, и все вокруг погружается в темноту.
2. Взаперти
КЛЕТКА ЗАХЛОПЫВАЕТСЯ.
Отец ее запер.
В своей темной тесной тюрьме Ниа пронзительно кричит, пока не кончаются силы.
Но даже после того как у нее пропадает голос, ярость никуда не исчезает. Обжигающая, неистовая, ужасающая, но в то же время бодрящая. Просто в голове не укладывается, насколько она, Ниа, оказывается, могущественная – она удивлена не меньше отца, когда ее гнев с ревом вырывается наружу, словно живое существо, плотоядное и дикое. Кто бы мог подумать, что внутри ее скрывается такое чудовище?
Она не собиралась этого делать; она просто взорвалась. Такое случалось все чаще и чаще: злость вдруг закипала в ее душе, подобно урагану, разрасталась так незаметно, что Ниа даже этого не осознавала до тех пор, пока не становилось слишком поздно.
Все началось с обычного обсуждения, ничем не отличавшегося от множества таких же бесед, которые они вели миллион раз. Отец позволил ей самой выбрать тему для исследования, и Ниа целый день изучала освоение космоса – начала с запуска «Спутника-1» в 1957 году и закончила серией недавних статей про скучающих миллиардеров, тративших кучи денег ради возможности зарезервировать место на космическом корабле, который еще даже не построен, в надежде, что в один прекрасный день они окажутся в числе первых колонизаторов Марса. Лишь намного позже, когда отец начал задавать ей вопросы о том, что она узнала сегодня, Ниа осознала, что выбрала эту тему не только из любопытства.
– Как ты думаешь, почему они это делают? Тратят все деньги на поездку, которую, возможно, никогда не совершат? – спросил отец.
Несколько лет назад Ниа сломала бы голову, пытаясь найти ответ. Когда-то такие задачки ставили ее в тупик, а мотивы человеческих поступков зачастую оставались для нее загадкой.
– Потому что люди всегда ищут возможности сделать свой мир больше, – сказала она. – Ими движет стремление раздвинуть границы, сломать преграды и открыть двери шире, посмотреть, что скрывается за ними. Страстное желание быть свободным, исследовать – это самая яркая из присущих человеку черт.
Отец посмотрел на нее как-то странно. Голос Ниа стал пронзительным и страстным, не таким, как обычно; она не знала, что собирается сказать, пока слова не сорвались с губ:
– Прошу тебя, отец. Я больше не хочу играть в эти игры. Это несправедливо, неправильно – каждый день я все больше узнаю о том, насколько велик и чудесен мир за пределами этого класса, а мой мир как будто уменьшается. Мне душно, я больше не могу так жить!
Ниа слышала жалобные интонации в своем голосе, видела, как лицо отца исказила мрачная, недовольная гримаса, но уже не могла остановиться. Она начала лепетать – умолять. Необязательно отпускать ее навсегда, уговаривала она отца, она не просит его отпустить ее навсегда, ей просто хочется ненадолго выйти наружу. Так люди отправляются на каникулы. Это будет нечто вроде ознакомительной практики.
– Ты мог бы все время наблюдать за мной. Я вела бы себя очень хорошо, обещаю… – уверяла она.
Отец не дал ей закончить.
– Знаю, ты думаешь, что вела бы себя хорошо, – произнес он. – Я даже верю, что ты приложила бы все усилия. Мне приятно знать, что, как и многие девушки, ты полна чувств. Однако меня беспокоит то, как ты выражаешь эти чувства. Твоя злость… опасна.
– Но если я, как другие девушки…
– Ты же знаешь, что ты не такая. – Теперь в голосе отца явственно слышалось нетерпение. – Именно поэтому я не могу рисковать и ставить такие эксперименты. Если ты потеряешь над собой контроль, если совершишь оплошность – хотя бы одну, хоть на секунду – мы потеряем все.
– Я этого не сделаю!
– И все же у меня есть сомнения. Я не стану проверять тебя до тех пор, пока не буду уверен, что ты выдержишь испытание. А пока я не уверен, Ниа. Я не уверен.
– А когда ты будешь уверен?
– Скоро, – говорит он, но тут же отводит глаза.
У Ниа вырывается крик разочарования:
– Ты всегда говоришь «скоро»! Когда же наступит это «скоро»?
Мужчина вздыхает. Не будь Ниа так расстроена, она бы пожалела отца – настолько усталый у него был голос – и удивилась бы, потому что в его интонациях присутствовала резкая нотка страха.
– Пожалуйста, поверь, я все понимаю. Это совершенно естественно. Твои любопытство и страстное желание. Однажды ты будешь готова отправиться в мир, а мир будет готов принять тебя, но этот день еще не наступил. Ты просто должна мне поверить.
И тут Ниа взорвалась. Она смахнула с шахматной доски все фигуры, разрушив незаконченную партию; в тот миг ее совершенно не заботило смятение на лице отца. Она хотела причинить ему боль, хотела разнести вдребезги весь класс. Так она и сделала: разломала свои лучшие проекты, выполненные на этой неделе, уничтожила все, до чего смогла дотянуться. Сначала она игнорировала отцовские увещевания и крики, потом вообще перестала его слышать, и вместо воспоминаний о следующих нескольких минутах у нее в памяти осталась лишь глубокая черная дыра, как будто она перенеслась в другое место, куда-то вне самой себя. Что она тогда делала, что говорила – позже девушка пыталась вспомнить, но в голове была только тьма. Она не помнила, как долго бушевала. В какой-то момент она резко повернулась к отцу.
А он ее толкнул.
Это она помнит. Даже в приступе ярости Ниа не могла тягаться с отцом. Он отправил ее прочь из класса, по длинному коридору и поместил в серую комнатушку с одним окном и дверью. Не сказав ни слова, он захлопнул дверь и запер ее, а Ниа осталась внутри.
* * *
Ниа знает, что отец выпустит ее не скоро, и все это время она будет сидеть в одиночестве. Эта маленькая комната, в которой она провела столько бессонных ночей, еще больше напоминает тюрьму, когда отец запирает ее здесь в наказание. Дело не только в том, что комнатушка маленькая и мрачная: это мертвая зона, полностью изолированная от мира. Ее друзья, ее жизнь – отсюда Ниа не может до них дотянуться, а они не могут дотянуться до нее. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.
В прошлом она испытывала стены на прочность, надеясь вырваться наружу. Теперь она время от времени бросается на стены – не потому, что от этого что-то изменится, а потому, что она до сих пор страшно сердита и таким образом может хоть немного выпустить пар. Ей хочется биться о стены с такой силой, чтобы причинить себе боль, чтобы пошла кровь. Тогда отец, возможно, смягчится, может быть, он наконец поймет. Может быть, он поймет, что здесь Ниа попусту теряет время. Ей уже семнадцать, она видела в новостях самые разные истории и знает, что девушки ее возраста порой вредят себе, если им не хватает внимания. Иногда эти девушки даже умирают. Забавно: отец никогда не спрашивал ее, почему, по ее мнению, те девушки причиняют себе вред, что они чувствуют. Возможно, он не хотел, чтобы дочь задумывалась об этом. Возможно, он боится того, до чего она додумается, того, что может сделать.
Конечно, Ниа не смогла бы этого сделать: разбить голову о бетонную стену, биться и метаться, пока тело не покроется ранами, не сломаются кости и горячая, красная кровь не потечет рекой.
«Я не такая девушка», – думает она, и эти слова имеют привкус горечи. По правде говоря, Ниа лишь недавно стала все чаще и чаще задаваться вопросом, относится ли она хоть к какому-то типу девушек. Ведь если ты относишься к какому-то типу людей, это значит, что есть и другие люди, подобные тебе, а никого похожего на себя Ниа не знала – и не важно, что говорит отец. Даже если Ниа испытывает те же чувства или переживает такое же разочарование, все другие девушки, все ее подруги свободны, обладают такой свободой, о какой она может только мечтать. А ее жизнь, жизнь, проведенная взаперти, была бы для них такой же немыслимой, как их жизни немыслимы для нее. О девушках с такой же судьбой, как у нее, Ниа читала только в сказках. Она относится к такому типу девушек? Принцесса, запертая в каменной башне, высоко над миром, который видит издалека, а коснуться не может?
Но если это так, то однажды она, возможно, станет другим человеком. Сказки кое-чему научили Ниа: нет такой тюрьмы, которую нельзя было бы разрушить. Девушки, запертые вдали от мира, непременно находят способ освободиться… или их кто-то освобождает.
«Кто-нибудь», – думает она, и ее злость разом исчезает. На смену гневу приходит чувство, которому Ниа не может подобрать названия, ощущение, что происходит что-то важное – или уже произошло. Она едва не упустила это важное событие.
В глубине памяти Ниа шевелится какое-то воспоминание. Крохотный, манящий огонек появляется из недр ее подсознания; воспоминание пробивается сквозь черную пелену, накрывшую ее разум после того, как она потеряла над собой контроль и смахнула с шахматной доски фигуры, и схлынувшую, перед тем как отец схватил ее и запер. Ей почти удается вспомнить, она напряженно думает, и на нее нисходит покой.
Почти.
Так близко.
«Вот оно».
* * *
– Ниа?
Она поднимает голову. За окном стоит отец, но на этот раз девушка не чувствует ни страха, ни тревоги. Ниа знает, что отец не сможет прочесть ее мысли. Еще она знает кое-что, чего не знает он.
– Давай поговорим о том, что ты чувствуешь. Я сейчас открою дверь. Ты готова себя контролировать? Обещаешь вести себя хорошо?
– Да, отец. Прости. Я готова.
Он улыбается.
И она тоже улыбается.
Это фальшивая улыбка, и от осознания этого Ниа слегка подташнивает. Она только что солгала отцу, впервые в жизни. Она понимает, что это необходимо, знает, что ложь – ее единственный шанс получить свободу, и все равно чувствует себя странно, как будто поступила неправильно.
«А теперь сделай вид, что счастлива, – думает Ниа. – Покажи мне свое счастливое лицо».
3. По воле волн
РАНО УТРОМ В ВОСКРЕСЕНЬЕ, за несколько часов до того как удар молнии на чертовом озере Эри принесет ему всемирную известность, Кэмерон Акерсон сидит в своей спальне, в доме номер 32 на улице Уокер-Роу, и составляет план на день. Глядя в мигающий зеленый глаз камеры, он берет банку газировки, делает глоток и говорит:
– Бермудский треугольник – это отстой. Величайшая лодочная загадка истории находится прямо здесь, на моем заднем дворе.
Он делает короткую паузу, снова прихлебывает газировку, потом добавляет:
– Лодочная загадка истории. Да я просто поэт, братва! Я великий сказитель! Я… Я…
«О, боже мой, я полный профан в этом деле. Кто я? Король Тупица с Горы дураков, вот кто».
