скачать книгу бесплатно
«Оба еще спешат наслаждаться музыкальной жизнью. Оба еще в периоде расточительности золота своих рук. Поставьте их рядом: они братья хотя и не по крови, но по артистическому ордену, роднящих художников по темпераменту. Впрочем, один – поскромнее, другой уже начинает исподтишка кое-что подкладывать к своему артистическому весу. Один – вдумчивее, другой – поверхнестнее. Один – более интерпретатор музыкальной мысли, другой – пока только виртуоз музыкальной формы.
Мильштейн берет легкостью смычка и глубиной басового регистра своей скрипки. Горовиц – силой кисти и стремительностью темпов. Если в свое время юный виртуоз читал Майн-Рида, то с полным правом он мог вообразить себя неким Горовицем-Стальная Рука или по какой-либо итальянской новелле – «мастером-Крещендо» по взлету светотеней: от еле мерцающего пиано до огнедыщащего фортиссимо.
Стремительный каскад звуковой арлекинады, всех этих гамм, фиоритур, гаммок и флажолетов, – ослепительно брызжущие искры прибоя голубого солнечного моря – таковы пока Мильштейн – Горовиц, две первоклассных звезды, загоревшиеся на музыкальном небосклоне. Станут ли они солнцами? С. Р.» [59].
Рецензия концерта Н. Мильштейна и В. Горовица. Журнал «Театр и Музыка» 26.12.1922
Более трех лет скрипач и пианист гастролировали в городах Советской России. Их импресарио тех лет, Павел Коган, вспоминал о них с большой теплотой. В своей книге «Вместе с музыкантами» он отмечал: «В одном из последних писем ко мне [П. Когану. – Ю.З.] он [В. Горовиц. – Ю.З.] говорит:«Мне хочется, чтобы ты никогда со мной не расставался и всюду и везде был возле меня» [57, с. 24]. И еще: «Мы были почти всегда неразлучны: и в концерте, и на репетиции, и номере в гостиницы, и в купе вагона. Это были трудные годы для мальчиков, и прекрасные» [57, с. 24]. Он же отмечал и разительные отличия между ними: «Один [Горовиц. – Ю.З.] высокий блонидин, часто молчаливый и серьезный, уходящий в себя, другой [Мильштейн. – Ю.З.] — черноволосый, ниже ростом и шире в плечах – был живого склада темперамента, не склонный к пессимизму. Мильштейн любил поговорить, еще больше – посмеяться, выставляя при этом напоказ свои белые зубы. Он был любопытным и любознательным, многим интересовался, много читал, мечтая путем самообразования восполнить пробелы в своем воспитании» [101, с. 27].
Фото из книги П. Когана «Вместе с музыкантами».
Примерно так же описывает друзей и Григорий Пятигорский: «Натан и Володя вошли в мою жизнь одновременно, но они были такими разными, словно их разделяли столетия. Натан раскрывался людям всегда сразу, а Володю надо было еще „найти“. Мне нравилось наблюдать за одним и заниматься „поисками“ другого. Володя был сложной и изменчивой натурой, и успех зависел от того освещения, в каком он хотел предстать или в каком видел себя сам. И он не облегчал этих „поисков“» [100].
Григорий Пятигорский. Фото из интернета.
В своих воспоминаниях Натан Мильштейн очень подробно описывает первые концерты в Германии, затем в Париже, где они обосновались с 1926 г., останавливаясь на характеристиках известных музыкантов, композиторах, дирижерах. Необыкновенно яркие и глубокие, порой ироничные и спорные, они привлекают внимание своим изысканным вкусом и меткими обобщениями. Встречи с И. Стравинским, С. Прокофьевым, С. Рахманиновым, Э. Изаи, Дж. Баланчиным, Ф. Пуленком, А. Бергом, С. Кусевицким и многими другими «властителями дум» столетия… И, конечно, на первом месте, среди всех – Александр Константинович Глазунов. И, пожалуй, не только потому, что композитор и ректор Ленинградской консерватории был непререкаемым авторитетом в музыкальном мире, но и потому, что с этим именем связано, в первую очередь, становление Натана Мироновича Мильштейна и в большой степени – поощрение обоих молодых музыкантов.
А.К.Глазунов. Портрет И. Репина.
ГЛАВА IV
А. К. ГЛАЗУНОВ
Александр Константинович Глазунов (1865—1936]. Композитор, дирижер, педагог, музыкально-общественный деятель. Как Почетный член ИРМО (Императорского Русского Музыкального Общества), он был причастным к открытию Киевской, Одесской, Харьковской консерваториям. Несколько раз бывал в этих городах, и, естественно, не мог не сталкиваться с юными, яркими дарованиями – Натаном Мильштейном и Владимиром Горовицем.
Первая встреча Натана Мильштейна и А. К. Глазунова произошла, если верить мемуарам скрипача, в 1915 г., когда всей Империей праздновалось 50-летие композитора. Одесса не могла остаться вне этого события, тем более что в 1908 году А. К. Глазунов рекомендовал своего ученика талантливого польского композитора Витольда Малишевского на пост директора Императорских музыкальных классов в Одессе, а в 1913 году В. Малишевский стал основателем и первым ректором Одесской консерватории.
Далее предоставим слово Натану Мильштейну: «Как-то в 1915 году профессор Столярский[39 - На доме по ул. Пушкинской в Одессе установлена мемориальная доска с надписью: «В этом доме жил и работал с 1937 по 1944 г. народный артист УССР, профессор Петр Соломонович Столярский» (илл. №32-а). Не очень понятно, кто сумел убедить исполком Одессы в столь фантастической надписи, т.к. во-первых, еврей никак не мог находиться в городе, занятом гитлеровцами, во-вторых – П. С. Столярский с 1941 по 1944 гг. преподавал в Свердловской консерватории, а 29 апреля 1944 г. скончался от сердечного приступа, и об этом писали в общесоюзных газетах. Петр Соломонович жил до 1937 г. на ул. Преображенская, которая и по сей день носит это же название.] позвонил нам домой. Я взял трубку (для того, чтобы достать этот старомодный телефон, мне нужно было встать на стул; я упал и чуть не сломал снова ногу). Сквозь треск и шипение я услышал голос моего учителя: «Ты играешь концерт Глазунова?»
Я, солгав, ответил: «Нет».
В действительности, я таки играл концерт Глазунова[40 - Удивительно, оборот типично одесский!]; мне он нравился – он был трудный и интересный, и как я уже сказал, я тогда быстро обучался; раз, два, и произведение было уже у меня в пальцах! Однако я не говорил об этом Столярскому, потому что он всегда ворчал: «Почему ты играешь то, что нравится тебе, а не то, что тебе полезно?» Поэтому я и солгал о концерте Глазунова. Я боялся, что Столярский будет на меня кричать. Но он все равно мне не поверил и сказал: «Хорошо, позови мне твою маму».
Столярский объяснил маме, что в Одессе состоится юбилейный концерт в честь пятидесятилетия Глазунова. Из Петербурга приедет сам Александр Константинович Глазунов, чтобы дирижировать, а известная пианистка Гешелин-Чернецкая (жена доктора Ауслендера, который зашил рану в моем виске[41 - Н. Мильштейн, описывая свои занятия у П. С. Столярского вспоминает, что в доме, в котором жил педагог, была широкая мраморная лестница, с которой он однажды упал, а доктор Ауслендер, муж известной пианистки Эсфирь Гешелин-Чернецкой (1890—1922), зашивал ему рану на голове (в июне 2015 автор сделал фотографию дома, где жил П. С. Столярский и лестниицу, действительно очень крутую, откуда падал юный Натан Мильштейн. О самой пианистке следует сказать, что она была сестрой музыканта Семена Чернецкого впоследствии генерал-майора, инспектора военных оркестров Красной Армии, дирижера сводного оркестра Наркомата обороны, исполнявшего марши (в том числе и знаменитые марши Чернецкого) на Красной площади на Параде Победы в 1945 году. В доме Эсфири стоял рояль «Стенвей», подаренный ей Рахманиновым, на нем впоследствии не раз играли Гилельс и его педагог Рейнгбальд. Эсфирь окончила Московскую консерваторию по классу В. И. Сафонова, а с 1908 г. выступала в различных городах (кстати, и в Киеве) в качестве солистки и ансамблистки. Камерная музыка была близка ей по духу: она ее чувствовала как «наиболее интимную отрасль звукового искусства». После получения первой премии на конкурсе исполнителей в Санкт-Петербурге Э. Чернецкая организовала фортепианное трио, в которое вошли И. Пиастро (скрипка) и Д. Зиссерман (виолончель). Она участвовала в цикле концертов Александра Зилоти, в котором в 1911 г. исполнила вместе с Жаком Тибо вторую скрипичную сонату К. Сен-Санса. Со скрипачом Павлом Коханским играла сонаты С. Франка, Э. Грига, М. Регера, И. Брамса. См. подробнее: [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://wapref.ru/referat_polyfsqaspolpolotr.html])
Дом по улице Преображенская, в котором жил П.С.Столярский. Фото автора.
Лестница подъезда, на которой разбил бровь Натан Мильштейн. Фото автора.
должна играть его концерт для фортепиано. Это был ее боевой конек. Но она почувствовала недомогание, и организаторы концерта искали ей замену.
Скрипичный концерт Глазунова – оригинальное, красивое произведение, блестяще оркестрованное (хотя Рондо немного печальное). На репетиции я сыграл что-то из начала концерта по-своему. Очевидно, я был дерзким мальчиком – присутствие композитора меня не пугало. Глазунов свысока посмотрел на меня сквозь пенсне и проворчал: «Тебе не нравится, как я это написал?» Тогда я сыграл так, как было у него, но когда репетиция подошла к концу, Глазунов повернулся ко мне и сказал: «Играй так, как хочешь!» Потому что он увидел, что мой вариант лучше» [, р. 10—11]. Таким образом, упоминание в литературе о Н. Мильштейне о том, что впервые он выступал в Одессе с концертом А. К. Глазунова в 1920 году нуждается в подтверждении[42 - Чаще всего в биографиях скрипача упоминается дебют с концертом А. Глазунова в 1920 г. См. например: [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.eleven.co.il/article/12770 (http://www.eleven.co.il/article/12770)]. «В 1920 г. дебютировал в Петрограде в труднейшем концерте А. Глазунова для скрипки с оркестром под управлением автора»[43 - Подробнее о Мише Эльмане см.: [88].]. Если следовать авторам, описывающим «блистательный» дебют Н. Мильштейна с концертом А. Глазунова, то через четыре года (1920) состоялся концерт, в котором «впервые» Натан Мильштейн исполнил Концерт для скрипки с оркестром А. К. Глазунова под управлением автора. Следовательно, мы можем утверждать, что один из концертов (в 1915 г. или в 1920 г.) состоялся и скрипач, действительно играл в нем Концерт А. Глазунова.
Еще одна встреча с Александром Константиновичем произойдет у юного одесского скрипача в 1916 г., когда Натан вместе с матерью приехал поступать в Петеребургскую консерваторию. Естественно, целью Мильштейнов было не просто стать студентом консерватории, а, главное – попасть в класс великого Леопольда Ауэра, о котором знала не только Россия, но и весь мир. «Все мальчики в школе Столярского практически молились, произнося «Ауэр, Ауэр!». Он был нашим кумиром. И Ауэр должен был выступать в Одессе! Ему аккомпанировала греческая пианистка Ирина Энери[44 - «Греческая» пианистка Ирина Энери на самом деле была Ириной Горяиновой. Большую роль в ее судьбе сыграл ее учитель – А. К. Глазунов (илл. №35). См.: [100]. Впрочем, А. Гольденвейзер относил И. Горяинову к «несостоявшимся» вундеркиндам: «Пианисты – Рауль Качаловский, Паула Шалит, Тина Лернер, Ирина Горяинова, выступавшая почему-то под фамилией Энери, скрипач Франц Вечей, виолончелисты – Жан Жерарди, Рая Гарбузова и многие, многие другие. Несмотря на наличие выдающихся, а в некоторых случаях даже феноменальных способностей, никто из них, достигнув зрелого возраста, не стал особенно крупным исполнителем. Слишком ранняя эксплуатация этих юных артистов, бесконечное тасканье их с одной эстрады на другую надорвало их неврную систему и физическое здоровье, они завяли, не успев расцвесть» [цит. по: 55, с. 133—134].]. Я помню, что она играла чудесно… …В один день – это было в 1916 году – Столярский объявил, что хотел бы показать меня Леопольду Семеновичу Ауэру, известному профессору Петербургской консерватории…
…Мы с мамой пошли в гостиницу «Лондон», величественное здание, где остановился Ауэр… …Но я все равно понравился Ауэру, потому что когда я закончил, он дал мне две золотых пятирублевых монеты. Тогда это были большие деньги! (Позже, в Петербурге, я узнал, что получить деньги от Ауэра, было невероятной наградой: о скупости профессора ходили легенды)» [, р. 11—12].
С августа по декабрь 1916 года концерта Л. Ауэра с И. Энери в газетах «Южная мысль», «Южный музыкальный вестник», «Театральный вестник» обнаружить не удалось!
Ирина Горяинова (Энери) со свом учителем А.К.Глазуновым (фото А.А.Оцупа).
Анонсов концертов Л. Ауэра и И. Энери в одесских газетах 1915 г. тоже нет. В 5—6 номере журнала «Южный музыкальный вестник» за 1916 год напечатана маленькая заметка о концерте учеников «скрипичных курсов П. С. Столярского», но без упоминания в ней о Н. Мильштейне. Возможно, в течение 1915 г. в Одессу действительно приезжал Леопольд Ауэр и П. С. Столярский договорился о прослушивании им своего способного ученика… Но, скорее всего, это было уже осенью, т.к. в личном деле студента Петербургской (Петроградской) консерватории Нусина Мильштейна указано время начала учебы «январь 1916 года». В таком варианте: осень 1915 г. – прослушивание, январь 1916 г. – начало учебы – больше логики. Еще раз вспомним, что книга мемуаров Н. Мильштейна «From Russia to the West» опубликована в 1991 г. и, учитывая восемь лет на подготовку к изданию, «надиктовывалась» человеком, которому уже далеко за восемьдесят.
Со дня дебюта юного скрипача (по его версии) в Одессе проходит всего один год. Учитывая документальное подтверждение студенчества Н. Мильштейна в Петербургской консерватории, с января 1916 года, четырнадцатилетний юный скрипач с мамой приехал в столицу к Новому году, или сразу после него. Отсылаем читателя к книге Н. Мильштейна и С. Волкова «From Russia to the West», в которой чрезвычайно ярко и полно описано пребывание скрипача с мамой в Петербурге. Натан Миронович разворачивает картину ЗИМНЕГО Петербурга. «Моим любимым развлечением в Петербурге было катание на санях по Невскому проспекту… …Иногда в Петербурге было настолько холодно, что я не мог заснуть» [11, р. 19]. Видимо, этому есть объяснение – Натан Миронович с мамой был в тот год с января по начало апреля, естественно, что воспоминания о студенческом времени связано с зимним городом. Мы пытались найти что-нибудь, свидетельствующее о продолжении учебы Мильштейна и в 1916—1917 уч. г., но безуспешно. Может быть именно потому, что обучение у Ауэра было столь коротким, всего три месяца, Леопольд Семенович никогда не упоминал Н. Мильштейна, перечисляя своих векликих учеников, о чем упомянул Гарольд Шонберг в рецензии на прощальный концерт скрипача в Карнеги-Холле.
Как известно, пребывание евреев в столице было строго ограничено, поэтому Мария Мильштейн обращается к директору консерватории А. К. Глазунову с просьбой дать такое разрешение. Думается, что это было сделано устно, т.к. письменного свидетельства, да еще написанного рукой матери, нет, что, впрочем, естественно, т. к. Мария-Рухля была не грамотна. В мемуарах Натана Мироновича есть описание этого визита: «Он предложил мне конфету из красивой коробки и сразу же попросил секретаря позвонить князю Волконскому, заместителю министра внутренних дел. „Послушайте, у меня тут талантливый мальчик, ученик Ауэра. Помните, я говорил вам – да, да, Мильштейн, с матерью. Поэтому, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы их не беспокоили. И все было сделано незамедлительно!“ Когда мы в экипаже приехали домой (мы всегда брали экипаж), нас ждали управляющий и полицейский! Мама испугалась, увидев их, но полицейский не собирался нас арестовывать. Наоборот, он торжественно поприветствовал маму. Звонок Глазунова князю Волконскому сделал свое дело» [11, р. 17—18].
Таким образом, Александр Константинович, судя по описаниям Н. Мильштейна, знал юного скрипача и более того, относился к нему с определенной долей симпатии и заинтересованности.
Еще одна встреча скрипача и А. К. Глазунова произошла в Москве, когда отец Владимира, Самуил Горовиц, договорился со своим знакомым Львом Цейтлиным,
Лев Цейтлин (фото из интернета)
учеником Л. Ауэра и профессором Московской консерватории[45 - Можно только назвать имена учеников Льва Моисеевича Цейтлина: А. Горохова, Р. Баршая, С. Фурера для того, чтобы понять сколь величественной была эта фигура в музыкальном мире.], о концерте молодых музыкантов с симфоническим ансамблем Персимфанс[46 - Первый симфонический ансамбль (Персимфанс). Существовал с 1922 по 1933 гг. Основатель – скрипач Лев Цейтлин. Это был полный симфонический оркестр, составом более 80 человек, без дирижера (как отмечает Г. Шонберг, «коммунистический эксперимент коллективизма» [17, p. 60]). Персимфанс стал известен благодаря своим концертам без дирижера. Многие великие исполнители и композиторы такие, как Дариус Мийо и Сергей Прокофьев, с удовольствием соглашались играть с ансамблем. Выступление с Персимфансом считалось престижным для любого молодого артиста.]. В своих мемуарах Натан Миронович описывает этот концерт так: «Вот программа нашего выступления с Персимфансом: я исполнял концерт Глазунова, Володя – Третий концерт Рахманинова. Мы репетировали дважды, этого было достаточно. Мне было легче играть концерт Глазунова с Персимфансом, чем в Одессе, когда дирижировал сам композитор.Среди публики в тот вечер были Отто Клемперер и сам Глазунов. Концерт прошел с большим успехом. Глазунов вышел поклониться и спросил меня: «Играешь ли ты что-нибудь из Раймонды?» Он хотел, чтобы я сыграл что-нибудь из его произведений на бис. Я напомнил ему, что я играю его «Размышление», прекрасное произведение, которое он мне как-то аккомпанировал.
На сцену выкатили рояль. Глазунов спросил меня: «Какая тональность?» Я не мог поверить своим ушам: композитор не мог вспомнить тональность своего собственного произведения! Я проворчал: «ре мажор», осознавая, что Глазунов совершенно пьян!
Он едва мог стоять. Он с трудом сел, и мы начали играть и… остановились. В таком состоянии он не мог продолжать. Глазунов ушел со сцены в замешательстве, но публика по-прежнему продолжала восторгаться старым композитором. О нём были очень высокого мнения»[47 - По всей видимости, Натан Мильштейн заблуждался: 27 ноября 1922 г. Первый симфонический ансамбль «Персимфанс» действительно аккомпанировал Владимиру Горовицу и Натану Мильштейну. Но они исполняли 1-й фортепианный концерт Ф. Листа и скрипичный концерт Ф. Мендельсона. Вот анонс данного концерта: «В программе 26-го очередного концерта, завтра, государственный симфонический ансамбль (оркестр без дирижера) исполнят: увертюру и скерцо Мендельсона к комедии Шекспира „Сон в летнюю ночь“, симфоническую поэму Листа „Прелюдии“ и скерцо Дюка „Ученик чародея“ (по балладе Гете). Солисты концерта Вл. Горовиц, исполняющий первый фортепианный концерт Листа и Натан Мильштейн – скрипичный концерт Мендельсона» [64].] [11, р. 49]. Интересно, что дата этого концерта у всех авторов (имеется в виду: Натан Мильштейн, Гарольд Шонберг, Гленн Пласкин, Дэвид Дюбаль) различна. Так, Натан Миронович утверждал, что концерт происходил примерно во время пребывания музыкантов в Москве в течение нескольких месяцев. Он подробно описывает в своей книге их совместные походы в театры и приемы в домах столичных художников и функционеров (Л. Пастернак, Е. Малиновская[48 - Елена Малиновская в то время была директором Большого театра. Она часто устраивала в своей огромной квартире музыкальные вечера, на которых приглашала Владимира Горовица и Натана Мильштейна.], М. Тухачевский, И. Уборевич). Гарольд Шонберг в своей книге о В. Горовице тоже описывает долгое пребывание музыкантов в Москве[49 - См: [17, p. 60].].
Скорее всего, описываемые Мильштейном события происходили от второй половины сентября до конца декабря 1922 г. (последний концерт в Киеве 5.09.1922; следующий – в Киеве 19.01.1923 (газета «Пролетарская правда» от 4.09.1922 и от 3.01.1923). Все последующие гастроли в Москве (29.04.1923; 21.11.1923; 07.05.1924 гг.) были обрамлены концертами в других городах и пребывание артистов не могло быть долгим. Таким образом, все, что с таким восторгом описывает Н. Мильштейн в своих мемуарах: театры, концерты, приемы – все это могло состояться только осенью 1922 г.
Г. Пласкин, описывая этот концерт, отмечает: «Возможно, самое необычное исполнение концерта [автор имел в виду 3-й фортепианный концерт С. Рахманинова. – Ю.З.] произошло осенью того года [Пласкин пишет о 1924 г. – Ю.З.] в Москве в сопровождении Первого симфонического ансамбля (Персимфанс)»[50 - Видимо, автор заблуждался относительно года, т.к. он тоже пишет о присутствии А. К. Глазунова. Однако известно, что этот концерт состоялся ранее, да и с Персимфансом в 1924 г. они не играли. Обнаружен только один концерт в Москве 1924 года – 7 мая 1924 г., но сольный.] [16, р. 59]. Г. Шонберг относит это к 1923 г. [17, р. 59—60].
На самом деле, как мы уже знаем, концерт в Москве состоялся в 1922 году и об этом свидетельствуют документы: анонс газеты «Известия» за 26 ноября 1922 г.
Новая встреча музыкантов с Александром Константиновичем Глазуновым происходит 12 декабря 1923 г. в Петрограде (анонс в газете Петроградская правда, 11 декабря 1923 г.) в Большом зале филармонии. В программе значилось:
А. Глазунов Торжественная увертюра,
Концерт для скрипки с оркестром;
С. Рахманинов Концерт для фортепиано с оркестром №3,
Ф. Лист Концерт для фортепиано с оркестром [имеется в виду №1 Es dur. – Ю. З.].
Исполнители: Натан Мильштейн (скрипка), Владимир Горовиц (фортепиано).
Оркестр Петроградской филармонии. Дирижер А. Глазунов.
Натан Мильштейн, несколько иронично описывая А. Глазунова-дирижера, тем не менее, очарован собеседником – великим музыкантом и композитором: «Глазунов как обычно дирижировал очень флегматично, совсем не принимая во внимание наши темпераменты. Я старался следовать ему, но Горовиц был нетерпелив. Он продолжал рваться вперед.
Несмотря на это наш концерт прошел с огромным успехом. На бис я сыграл «Размышление» Глазунова; композитор аккомпанировал мне на рояле. ?…? И мне по-настоящему нравился Глазунов как человек. Он робко и очень мало говорил о своей музыке, но в тот вечер он много рассказывал о Чайковском, который был его другом.
Глазунов напомнил нам, что тридцать лет назад в этом же самом зале, где мы только что играли, Чайковский сам дирижировал премьерой своей Шестой симфонии, Патетической. Ее трагический финал произвел на публику такое впечатление, что, когда Чайковский опустил палочку, никто не аплодировал. Была полная тишина и редкие всхлипывания.
У многих присутствовавших на том памятном вечере, как и у Глазунова, появилось странное предчувствие. Чайковский стоял спиной к публике, опустив голову, словно в трансе. Наконец он очнулся и начал благодарить оркестр. И только тогда публика взорвалась аплодисментами. Несколько дней спустя Чайковский умер.
Закончив свою историю, Глазунов погрузился в размышления. Мы тоже молчали. Вино закончилось. Глазунов ушел, когда уже светало.
В память о нашем совместном концерте у меня есть фотография с Глазуновым, на которой я держу книгу» [11, р. 60]..
В. Горовиц, А.К.Глазунов, Н. Мильштейн (с книгой, подаренной А. Глазуновым). Фото из книги
Чтобы завершить историю о той роли, которую сыграл в жизни Натана Мильштейна и Владимира Горовица Александр Константинович Глазунов, нужно обязательно упомянуть и приезд композитора в Киев. Случилось это событие в 1927 году, то есть за год до отъезда композитора за границу. 25 августа в Киевском оперном театре Елена Гаврилова (его приемная дочь) исполнила фортепианный концерт А. К. Глазунова.
Дирижировал сам Александр Константинович. «Ее вызывали множество раз… Безукоризненная посадка, свобода и пластичность движения рук, красивый и полный тон, изящество в закруглениях фраз, математичность в Ritordando, вкус – все это не оставляет желать лучшего. Превосходная и академическая игра», – писал один из выдающихся музыкальных педагогов В. Пухальский своему ученику, профессору Л. Николаеву, по классу которого Елена окончила консерваторию[51 - См.: [42].].
Приемная дочь А.К.Глазунова, Елена с отцом. Фото А. А. Оцупа.
Семью Глазуновых (Александр Константинович, его жена Ольга Николаевна и ее дочь Елена) встречали концертмейстер студенческого оркестра консерватории, Л. Розенфельд (Регина Горовиц в 1919 г., когда она получала диплом, была замужем за Бернардом Розенфельдом, видимо, каким-то родственником скрипача и носила такую же фамилию) и пианист, профессор консерватории Сергей Тарновский (тот самый, который аккомпанировал Н. Мильштейну в Киеве 1921 года и был среди гостей дома Горовицев в тот вечер). Весной 1928 г. Елена Александровна Гаврилова выехала в Париж со своим первым мужем Сергеем Владимировичем Тарновским, вторым учителем Владимира Горовица. В июле к ним присоединились Александр Константинович Глазунов с женой.
А.К.Глазунов с женой Ольгой Николаевной (урожденной Громыко). Фото из интернета.
«…Осенью 1928 года я получил с одного из немецких курортов от Глазунова письмо и фотографию, на которой Глазунов и Тарновский с женами, во время утреннего завтрака на веранде санатория. Александр Константинович в 1928 г. женился на О. Н. Гавриловой, а до этого ее дочка, Е. А. Гаврилова вышла замуж за С. В. Тарновского» [цит. по: 52, с. 335—336]. В июне Глазунова пригласили в жюри всеевропейского конкурса на лучшую композицию завершения «Неоконченной симфонии» Франца Шуберта. Таким образом, Сергей Тарновский, как полноправный член семьи, выехал за рубеж, где и остался до конца жизни.
Сергей Владимирович Тарновский. Архив г. Киева.
Нужно сказать, что он пытался выехать из СССР и до этого. Предыдущие попытки покинуть страну большевиков успехов не имели. Так, еще в 1925 г. он обращался к руководству консерватории (в то время – музтехникум) с просьбой выдать ему справку для выезда за рубеж:
«Ректору Музтехникума
Профессора С. В. Тарновского
Заявление
Прошу выдать мне удостоверение об отсутствии препятствий к выезду за рубеж.
21/ ІІ. 1925 подпись»
Было выдано свидетельство, конечно, не удовлетворившее власть:
«№844 23/ IV.1925 ПОСВІДЧЕННЯ
Видано це посвiдчення професору музтехнiкума С. В. Тарновському в тiм, що до вiд’iзду його за кордон пiд час лiтнiх вакацiй з боку Музтхнiкума перешкод нема.
Ректор
Полiтком
Кер. справами. [118].
Почему этот приезд Александра Константиновича имеет такое значение для нас? Ведь ни Н. Мильштейн, ни В. Горовиц не присутствовали в Киеве в это время. Более того, когда А. Глазунов был в Киеве в 1927 г., оба находились далеко за границей. Это событие действительно не имело прямого отношения к музыкантам, но участники его, почти все, очень близкие люди, особенно по отношению к Владимиру Горовицу и его жизни. Это и его сестра Регина, и их общий педагог – Сергей Владимирович Тарновский, профессор Киевской консерватории, блестящий ученик Аннет Есиповой, благодаря которому и познакомились юные пианист и скрипач[52 - Уже самого факта знакомства этих двух великих музыкантов достаточно для того, чтобы знать: благодаря кому (или какому событию) это произошло.]. «Зимой 1921 я дал два концерта в Киеве, аккомпанировал мне Сергей Тарновский. После первого концерта за кулисы пришел неожиданный гость: семнадцатилетний Владимир Горовиц. Я сразу же стал называть Горовица его уменьшительным именем „Володя“. С ним была его старшая сестра Регина, и она пригласила Тарновского и меня к ним домой. „Пойдемте к нам пить чай“, – сказала она. И я принял приглашение» [11, p. 40] – так запомнилось знакомство Н. Мильштейну[53 - В тот вечер у Горовицев были Ф. Блуменфельд и Г. Нейгауз. В архиве Ванды и Владимира Горовица есть письмо от внучки Ф. Блуменфельда – Анстасьевой Маргариты Викторовны. К нему приложены рисунки дочери Феликса Михайловича, Натальи Феликсовны Блуменфельд, на которых изображены: Ф. Блуменфельд, Г. Нейгауз и В. Горовиц.].
С. В. Тарновский сыграл в жизни В. Горовица довольно значительную роль. Помимо того, что он был частым гостем семьи, педагогом Владимира и Регины, его дальнейшая жизнь также была связана с его знаменитым учеником. Известно, что после одного из концертов Владимира Горовица в США Сергей Владимирович Тарновский, пытавшийся сделать карьеру в Америке, получил от своего ученика следующую записку:
«Я учился у Сергея Тарновского с 12 до 16 лет в Киевской консерватории. И я всегда буду благодарен ему за все, чему научился технически и музыкально.
Владимир Горовиц.
Нью-Йорк
12 марта 1930 г.»[54 - Записка эта, впрочем, не вполне соответствует истине, ибо официально В. Горовиц учился у С. В. Тарновского с января 1918 по июнь 1919 гг. См.: [51, c. 275—289].]
Сия декларация, выдержанная в холодном, деловом тоне должна была, видимо, служить пропуском для Тарновского в музыкальный мир Америки. Прошло много лет. Сергей Тарновский обосновался в США. И вот как описывает встречу В. Горовица и С. Тарновского Гарольд Шонберг: «Главным событием в жизни Горовица сезона 1975—76 годов, было возобновление отношений с судьбоносным человеком из его прошлого… …Встреча, вспоминал Говард [ученик С. Тарновского. – Ю.З.], была «очень тёплой и эмоциональной». Горовиц и Тарновский обняли друг друга. «Это единственный оставшийся в живых человек, – говорил всем Горовиц, – который знал мою семью». Затем он снова обнял Тарновского. Все с облегчением вздохнули. Их предупредили, что Горовиц бывает непредсказуемым. Все боялись, а что, если он отнесётся с пренебрежением к своему старому учителю? Но нет. «Горовиц искренне разволновался», – говорил Говард. – Сначала они говорили на английском, а затем автоматически перешли на русский. Вскоре все покинули комнату, дав им возможность поговорить наедине.
Тарновский вернулся домой из Пасадены ошеломлённым от счастья. Горовиц позвонил ему на следующий день, чтобы назначить встречу, но Тарновский плохо себя чувствующий, был не в состоянии с ним увидеться. Месяц спустя, 22 марта 1976 года, Тарновский, последнее звено, связывающее Горовица с Киевской консерваторией, умер» [17, p. 245—246].
Статья Дж. Вагнера о С.В.Тарновском в журнале «Clavier». Архив Ю. З.
Итак, благодаря С. В. Тарновскому Владимир Горовиц познакомился с Натаном Мильштейном. Регина Горовиц оканчивала Киевскую консерваторию, как ученица Тарновского, а Владимир занимался в его классе, Сергей Владимирович был частым гостем в доме Горовицев, в 1930 году пианист помог своему учитею, когда последний пытался обосноваться в Америке… Словом, я отсылаю читателя к страницам книг, в которых описаны сложные взаимоотношения педагога и его ученика[55 - Подробно см.: [51, c. 275—289].].
ГЛАВА V
О ПИСЬМАХ
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
– словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
И. Бродский
Они получили признание и концертировали во многих странах, включая Северную и Южную Америки. Оба в сентябре 1939 г. окончательно покинули Европу, уже вступившую во Вторую мировую войну и обосновались в США, где впоследствие получили гражданство, прожили долгую жизнь (Горовиц скончался в возрасте 86 лет, Мильштейн – почти 90), были достаточно обеспеченными и до последних дней купались в лучах славы. Почти семьдесят лет два величайших музыканта столетия были связаны узами дружбы. Первые 10—15 лет после знакомства практически не расставались, в середине тридцатых стали меньше видеться, т.к. оба много концертировали, да и обзавелись семьями… Затем была Америка, где нужно было устраивать быт, урывая время в напряженном графике концертных поездок.
И все-таки, было что-то удивительное в этом, длящемся всю жизнь духовном содружестве. Владимир Горовиц бесчисленным своим интервьюерам всегда тепло говорил о своем друге, проводя параллели с великими музыкантами века: «Рахманинов и Крейслер очень любили друг друга, так же как я и Мильштейн» [цит. по:, 17 p. 60].
Натан Мильштейн высказался совершенно определенно: «Многие говорили, что я был самым близким другом Горовица, – говорил Мильштейн. – Это не вся правда. Горовиц был мне, как брат, а это совсем разные вещи. Друзья отдают и берут друг у друга. Володя брал, но не давал. Он был таковым, и я это принимал, так, как брат принимает недостатки своего брата, которого он любит» [цит. по: 11, p. 179].
Учитывая сложный характер Владимира Горовица и Ванды Горовиц-Тосканини, Натану Мильштейну единственному из всего, довольно многочисленного окружения этой семьи, позволительно было знать то, что было «за семью печатями» для всего остального мира. А, нужно сказать, скрывалось многое…
В 2004, 2005 и 2012 годах автор приобщился к «святая святых» – архиву Ванды Тосканини и Владимира Горовица, хранящемуся в Йельском университете. Прежде всего, конечно, ознакомился с электронной версией архива, содержащей информацию об адресатах переписки пианиста. В первую очередь, искал письмо няни маленького Володи Горовица, которое упоминалось в англоязычных биографиях музыканта, в котором она, якобы, рассказывала о его детстве. Конечно, интересовала и переписка с родными, особенно в первые десять лет эмиграции Владимира – времени, когда еще можно было получать и писать письма за границу из СССР.
Ничего из перечисленного в архиве не было! Удивительным образом там сохранялись поздравительные телеграммы, переписка со многими импресарио, разумеется, письма, открытки и телеграммы от таких великих музыкантов как С. Рахманинов, А. Тосканини, С. Прокофьев, Д. Шостакович[56 - Приведу, далеко не полный, перечень имен адресатов В. Горовица, письма которых хранятся в архиве: Pierre Boulez, Alfredo Casella, Ottorino Respighi, Leonard Bernstein, Mieczyslaw Horszowski, Nicolas Slonimsky, Ignace Jan Paderewski, Wanda Landowska, Paul Badura-Skoda, Arthur Rubinstein, Rudolf Serkin, Nadia Reisenberg, Martha Argerich, Van Cliburn, Alicia de Larrocha, Sviatoslav Richter, Emil Gilels, Jakob Zak, Josе Iturbi, Maurizio Pollini, Herbert von Karajan, Leopold Godowsky, Lorin Maazel, Leopold Stokowski, Georg Solti, Charles Munch, Eugene Ormandy, Bruno Walter, Zubin Mehta, Fritz Kreisler, Jascha Heifetz, Yehudi Menuhin, Isaac Stern, Gregor Piatigorsky, Mstislav Rostropovich, Henry Z. Steinway, Sol Hurok, Michael Chekhov, Serge Lifar [20].], множество сообщений, связанных со знаменитой поездкой в СССР в 1986 г., очень немного писем от сестры Регины Горовиц (только с послевоенного периода) … И только одно письмо Н. Мильштейна, датированное довоенным периодом, точнее 1930 годом.
Вновь и вновь пересматривая корреспонденцию, я удивлялся: ведь известно, что первые годы пребывания В. Горовица за границей, он воспринимался как молодая советская музыкальная звезда, посланная за границу государством, для совершенствования мастерства. Он и Н. Мильштейн постоянно поддерживали связь с посольством СССР во Франции, бывали частыми гостями посла Константина Раковского: «Мы по-прежнему считали себя советскими гражданами, гастролирующими на Западе по мандату Республиканского революционного военного совета. В Париже нас постоянно приглашал к себе Кристиан Раковский, первый советский полпред во Франции» [11, p. 81].
В 1926 г. Болеслав Яворский, будучи в Париже по поручению всесильного комиссара просвещения Анатолия Луначарского, специально идет слушать Владимира Горовица, чтобы определиться с кандидатурой, представляющей СССР на первом конкурсе Ф. Шопена в Варшаве[57 - Как известно, на Первом конкурсе Ф. Шопена в Варшаве победил Лев Оборин, Григорий Гинзбург получил четвертую премию, а Дмитрий Дмитриевич Шостакович стал дипломантом [4].], и пишет об этом министру[58 - См.: [128, c. 357—358].]. Судя по письму, которое Б. Яворский отправил Леониду Николаеву, кандидатура В. Горовица была обсуждена и утверждена такими «весомыми» органами, как ГУС (Государственный ученый совет) и ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей). Так, в письме от 11 декабря (№91)[59 - Там же.] он пишет: «На сегодняшнем заседании ГУСа назначены на конкурс:
