скачать книгу бесплатно
Квартира-то дедова, он ее проектировал и, следовательно, должен был знать про все укромные уголки. Нина с папенькой могли сделать тайники в полу. Или в печках. Но выбить целую нишу, в которой можно было бы поставить человека, они не могли. Наверное, нишу сделали на заказ во время возведения всего дома.
Анна Николаевна с грустью посмотрела на облицованную плитками печь, стоящую в углу кухни.
– Придется разбирать, – сказала она.
Я тоже вздохнула, подумав о такой же печи в моей комнате. Таких плиток мы теперь нигде не найдем.
Затем Ольга Николаевна завела свою любимую песню – о замужестве (моем). Стоило какому-либо мужчине появиться в нашей квартире – по какому угодно поводу, – как эта тема поднималась. Правда, на этот раз я довольно резко оборвала соседку, заметив, что Безруких имеет семью, его сын у меня учится и вообще капитан нужен нам всем для дела, а деловые и интимные отношения лучше не совмещать. К моему удивлению, меня поддержала Анна Николаевна.
Вскоре вернулся Иван Петрович. Уже веселенький. Заявил, что завтра ему придется идти собирать бутылки – деньги кончились, а в последнее время заказов на ремонт поступало мало: народ по дачам разъехался. Мы дружненько затолкали дядю Ваню в его комнату, где кровать теперь стояла посередине. Иван Петрович исполнил что-то из народных песен – в отрывках – и погрузился в сладкий сон.
Сережка в очередной раз позвонил папе – напомнить, что у нас не работает затопленный телевизор и нам нужен или новый, или чтобы папа отремонтировал этот. Загружать Ивана Петровича, который с меня денег никогда не брал, ремонтом нашего телевизора не хотелось: ему предстояло заниматься своим собственным и принадлежащим старушкам Ваучским; да и нечего ему отрывать время от кладоискательства на то, что вполне по силам моему бывшему. Должен же быть с Жени какой-то толк или как? Папа опять обещал приехать завтра, что, как я уже говорила, у него в лучшем случае означало через неделю.
Мы с Ольгой Николаевной занялись стиркой, решив перестирать все вещи, остававшиеся в квартире и промокшие во время тушения пожара. Анна Николаевна легла, а Сережка заявил, что займется простукиванием печки, стоящей в нашей с ним комнате.
Не прошло и четверти часа, как в ванную влетел радостный Сережка с сияющими глазами. Вслед за ним ворвался кот – в таком же расположении духа.
– Мама! Баба Оля! Пошли! Там у плитки звук не тот! Пойдемте! Скорее!
Мой ребенок задыхался от нетерпения. Кот запрыгнул на стиральную машину, с нее взлетел на шкафчик с туалетными принадлежностями, сбросил все сверху, потом проследовал в обратном направлении и понесся в нашу с Сережкой комнату. Мы с Ольгой Николаевной бросили стирку и устремились за ним.
– Вот! Слушайте! – показывал Сережка.
Он стоял на стуле и стукал костяшками пальцев по плиткам. Звук у одной и в самом деле был другой.
Мы с Ольгой Николаевной переглянулись.
– Где у нас молоток? – спросила она.
Инструменты обычно хранились в комнате у Ивана Петровича, правда, теперь были вынесены в прихожую. Как только я взяла молоток в руку, в дверь позвонили.
Держа молоток в правой руке, я левой отодвинула защелку и распахнула дверь. И застыла на месте. С поднятым молотком. Ночной гость тоже застыл при виде дамы, вооруженной мини-кувалдой.
– Вы – привидение? – с глупейшим, должно быть, видом спросила я, очевидно, под впечатлением недавних разговоров.
– Простите, можно у вас переночевать? – вежливо поинтересовалось привидение.
Это был художник Вася, неопознанные останки которого вроде бы должны были лежать в каком-то морге.
Кот подошел к привидению и в качестве приветствия укусил за ногу. Привидение взвизгнуло вполне человеческим голосом. Кот с чувством исполненного долга удалился.
Внизу хлопнула входная дверь в парадное. Несколько пар ног быстро взбегали вверх по лестнице. Буркнув «простите», Вася оттолкнул меня, заскочил в квартиру и закрыл дверь на все замки. После чего положил на пол небольшой рюкзачок. И тут же рухнул сам, потеряв сознание.
Я увидела, что левая сторона его джинсовой куртки пропитана кровью.
Глава 4
30 июня, вечер и ночь
Я растерялась. В прихожей появилась Ольга Николаевна.
– Кто?.. – открыла она рот и тут же закрыла, заметив лежавшего на полу окровавленного Васю.
Бежавшие вверх по лестнице люди (лифт до сих пор не работал) остановились на нашей площадке. Дверь у нас прочная, металлическая, но слышимость сквозь нее прекрасная. Мужские голоса обсуждали, «куда он мог деться».
Мы с Ольгой Николаевной молча переглянулись. Вася лежал неподвижный. В прихожей возник мой сын, оценил обстановку, прислушался. Вслед за Сережкой тяжелой поступью пришла Анна Николаевна. Шествие замыкал кот.
Что-то надо было делать. В Анне Николаевне, хирурге по профессии, заговорил профессиональный долг. Кряхтя, она опустилась на колени перед лежавшим без движения Васей и пощупала пульс. Я молилась – только бы был жив. Еще трупа не хватало нам в квартире. Раненый мужик, правда, тоже был излишеством, но это все же лучше, чем покойник. Голоса на площадке стали удаляться. Пожалуй, молодцы решили подняться повыше – к обгоревшей мастерской.
Кот обнюхивал «привидение», видимо размышляя: укусить его за вторую ногу или воздержаться?
– Жив, – шепотом констатировала Анна Николаевна. – Оля, принеси мой чемоданчик. Марина, его надо бы перенести… – Анна Николаевна осмотрелась и добавила: – А вот… хотя бы на диван Ивана Петровича.
Я сказала бы, что это не диван, а остатки дивана, вытащенные сегодня нами из комнаты дяди Вани. У ложа не хватало одной ручки – словно на нем спал какой-то баскетболист, желавший во всю длину вытягивать ноги. Взглянув же на середину дивана, можно было подумать, что его драл разъяренный лев или шайка взбесившихся котов, пытавшихся добраться до вожделенной мыши, спрятавшейся где-то между пружинами. Обычно эти ошметки прикрывал коврик, но где он теперь находился, мы не знали. В спинке был провал – то ли от спины Ивана Петровича, то ли от всех спин, когда-либо откидывавшихся на многострадальный диван.
Я велела сыну принести простыню, чтобы прикрыть середину дивана (да и не класть же раненого на грязное?), а потом прикинула: как же я все-таки подниму Васю? Мужичонка хоть он и не крупный, но мне одной будет сложно с ним справиться, будить же Ивана Петровича – себе дороже. Тут не то что раненый Вася, любой здоровый человек успеет концы отдать, пока дядя Ваня пробудится после принятия дозы, в частности, после поминовения того же Васи и его приятеля. Рассчитывать на помощь старушек, сына и кота особо не приходилось.
Сережка появился с простыней и накрыл ею диванчик. Тут пришла Ольга Николаевна, сообщившая, что после пожара ничего не найти. Правда, докторский чемоданчик Анны Николаевны она отыскала, хоть и с трудом.
Я подхватила Васю под руки, Ольга Николаевна, вызвавшаяся помочь, пристроилась сзади и подхватила его под ноги. Сережка был бы рад помочь нам сбоку, но это не представлялось возможным: вся прихожая была заставлена барахлом Ивана Петровича, а Вася рухнул аккурат в оставленный проход. С грехом пополам мы добрались до диванчика – хотя идти-то было всего шагов семь, – при этом дважды чуть не уронили раненого. Вася подал признаки жизни и застонал. Наконец мы водрузили его на приготовленное ложе.
Анна Николаевна сходила вымыть руки и теперь отдавала приказания. Сережка с Ольгой Николаевной бегали, выполняя ее задания, а я тем временем разрезала на Васе джинсовую куртку. Он стонал, но глаза не открывал. Анна Николаевна уселась на табуретку рядом с диванчиком и осмотрела Васину рану. Зрелище было наимерзейшее, я поняла, что никогда не смогла бы работать врачом. От вида крови я сознания не теряла, но копаться в человеческом теле… Бр-р-р!
– Пулевое, – констатировала старшая Ваучская. – Придется оперировать.
– Здесь? – обалдела я.
– У тебя есть другие предложения, Марина? – посмотрела на меня поверх очков Анна Николаевна.
Других предложений у меня, естественно, не было. Но все же… Ведь Анне Николаевне восемьдесят пять… Я, конечно, промолчала, но, откровенно говоря, усомнилась в ее возможностях – пусть она даже когда-то и была прекрасным хирургом.
Анна Николаевна велела младшей сестре прокипятить инструменты. На лестнице снова послышался топот. Мы все замерли. К нам в дверь позвонили. Позвонили несколько раз. Первым отреагировал Сережка. Приложив палец к губам – чтобы мы молчали, – он направился к двери.
– Кто там? – спросил мой сын тоненьким детским голосочком.
За дверью, наверное, опешили. Потом поинтересовались, кто есть дома. Сережка сообщил, что мама и папа в гостях, а ему незнакомым людям дверь открывать запрещают, так что если дядя пришел к родителям, то пусть ждет их возвращения на лестнице или приходит завтра. Или скажет, что передать. Сережа не забудет.
За дверью вполголоса выругались, но пришли к выводу, что «сюда не мог пойти», после чего удалились. Мы вздохнули с облегчением. Правда, через несколько минут Ольга Николаевна спросила, что делать, если «они» проверят, кто здесь живет.
– Где они проверять-то будут?! – воскликнула я.
– Да хоть в жилконторе. Сунут взятку – и им все скажут.
Я рекомендовала Ольге Николаевне взглянуть на часы: все жилконторы давно закрыты. А завтра… И вообще, надо жить только сегодняшним днем, а то планируешь, планируешь, а в результате получается неизвестно что. Я вот распланировала жизнь с понедельника, думала, что буду в отпуске делать. Но разборка стен в квартире и «привидение» с пулевым ранением у меня на пороге – все это в планы никак не входило. Однако вот, пожалуйста…
– Но если все-таки завтра… – не унималась Ольга Николаевна.
– Бандиты придут? – посмотрела на нее поверх очков Анна Николаевна, уже промывавшая рану Васе. – Мы – люди пожилые, спали. Сосед – пьяный, тоже спал, а ребенок говорил то, что ему велено. Ребенок, ты понял?
Сережка кивнул.
– А вообще, ты молодец, Сережа, – похвалила Анна Николаевна. – Раньше нас всех сообразил, что нужно сказать. Молодчина!
Сережка зарделся от удовольствия и тут же с радостью выполнил просьбу бабушки Ани – сбегал за вторым тазом. Кот отсутствовал: он терпеть не мог запаха лекарств, которыми пахло из чемоданчика, – валерьянка, разумеется, не в счет.
Я молча наблюдала за работой старшей Ваучской. Мне показалось, что она вся преобразилась и как-то внутренне собралась – жилистые руки работали умело и быстро, и я, как завороженная, следила за ними. Вася, которому Анна Николаевна ввела что-то в вену, постанывал, не открывая глаз.
Наибольший интерес у Сережки вызвала извлеченная из Васиного тела пуля. Он спросил у бабы Ани, можно ли ему забрать ее. Анна Николаевна ответила, что не советовала бы. Плохая примета. Если Вася захочет оставить ее себе – другое дело, а так следует просто ее выкинуть. Сережка заявил, что когда вырастет, то станет хирургом. Правда, профессии он менял каждый месяц. Одно хорошо: вид крови его нисколько не смутил.
Прикрыв Васю легким одеяльцем, мы оставили его в коридорчике на остатках дивана Ивана Петровича. Анна Николаевна сразу же ушла спать – видно, утомилась. Ольга Николаевна выполняла работу санитарки – убирала после операции. Я же пошла заканчивать стирку, казалось, начатую так давно…
Глава 5
1 июля, среда
Мы все проснулись от жуткого крика дяди Вани. Как он потом признавался, в первую минуту у него мелькнула мысль, что это – белая горячка и пора бросать пить. Он уже успел мысленно дать зарок, но час спустя лечился вместе с Васей.
Художник проснулся раньше всех. Не знаю уж, что ему вводила Анна Николаевна, но действие препарата быстро кончилось. Бок, конечно, ныл, но захотелось в туалет.
Вася-то после пробуждения вспомнил, где находится; он примерно представлял, где в нашей квартире искать туалет – рядом с кухней. В общем, Васе требовалось миновать две жилые комнаты, что он успешно и проделал. Но художник был еще слаб от потери крови и снова ненадолго потерял сознание, правда, успев опуститься на табуретку, стоявшую в ванной. Там его и застал дядя Ваня, решивший с утречка ополоснуть лицо холодной водой. Дядя Ваня лег раньше всех, а поэтому выспался тоже раньше всех; к тому же еще накануне он планировал с утра пораньше идти собирать бутылки.
В общем, вошел Иван Петрович в ванную – а там полуголый мужик, перевязанный и со следами запекшейся крови на бинтах: мы же не успели Васю помыть. Дядя Ваня протер глаза, подумал: не мерещится ли? Затем взглянул на мужика повнимательнее и издал истошный вопль, разбудивший нас всех и вернувший Васю в сознание. Ведь Иван Петрович вечером как раз за упокой Васиной души пил, а тут – здрасьте-пожалуйста, само тело пожаловало.
Анна Николаевна твердо заявила, что Васе нужен постельный режим, Сережка тут же притащил извлеченную из дяди пулю и объяснил, что ему вчера говорила баба Аня, Ольга Николаевна принялась готовить завтрак, а Иван Петрович принес полбутылки какой-то дряни, оставленной, чтобы опохмелиться. Вася оценил жертву Ивана Петровича, предложившего разделить с раненым драгоценную жидкость, и выпил лекарство, хотя Анна Николаевна очень возражала – как врач. Но Вася был тверд в своем решении, заявив, что так он гораздо быстрее пойдет на поправку.
Иван Петрович предложил перетащить диванчик обратно к нему в комнату – по центру еще имелось место, требовалось только кровать чуть-чуть продвинуть к окну. Помогать все двигать, естественно, пришлось мне. Далее Иван Петрович проявил еще большую щедрость – предложив Васе свою кровать, заявил, что сам пока поспит на диване. Вася расцеловал Ивана Петровича с такой страстностью, что Леонид Ильич Брежнев в могиле, наверное, перевернулся от зависти.
Потом художник обратил внимание на полное отсутствие обоев в комнате Ивана Петровича, сложил в уме увиденное и поинтересовался, сильно ли мы пострадали во время пожара. Мы все пожали плечами. Вася высказал готовность помочь нам с ремонтом – по мере восстановления сил. Естественно, у любого нормального человека при виде нашей квартиры – мебель в прихожей или по центру комнаты, куча сорванных обоев на полу в коридоре – могла явиться только одна мысль: мы делаем ремонт. Ну кто ж подумает, что мы ищем клады?
Помощь Васи в ремонте мы были готовы принять – лишние мужские руки никогда не помешают, но вот привлекать ли его к кладоискательству? Мы также сгорали от любопытства: что же случилось с самим художником, кто сгорел в мансарде вместо него? И почему его вчера искали какие-то бравые ребята? Кто всадил в него пулю?
Мы все расселись на нашей коммунальной кухне и принялись слушать рассказ гостя.
У большинства художников, людей творческих, как сказал Вася, в кошельке или густо, или совсем пусто. Чаще, к сожалению, бывает последний вариант, но бросить свое любимое дело – и образ жизни – они уже не могут, тем более в Васином возрасте, а ему было сорок два. Жена Васю выгнала, а с шестнадцатилетним сыном, мечтающим стать рэкетиром, общий язык был давно утрачен. Вот Вася и обосновался в своей мастерской. Вскоре туда же на постоянное жительство перебрался Андрей. Костя, их третий товарищ, пока оставался жить в семье. Если раньше, при коммунистах, художники подрабатывали на каких-то работах по типу сутки спишь – трое отдыхаешь и имели хоть какой-то постоянный доход, то в нынешние времена халява с котельными и прочими подобными заведениями закончилась. Они уже ломали голову над тем, как им жить дальше, когда на горизонте появился некий бизнесмен Валерий Павлович и предложил внести последний взнос за мансарду. В то время художники как раз мучились тем, где взять деньги, и уже не исключали варианта, что им придется подыскивать новое место обитания. Валерий Павлович также заявил, что в дальнейшем будет подкидывать художникам некоторые суммы на мелкие расходы. Естественно, не из любви к искусству. Валерию Павловичу требовались работники – желательно с художественными наклонностями – и склад для его продукции. Бизнесмен пришел к выводу, что художники, постоянно проживающие в мансарде, просто идеально ему подходят: работники, охранники, грузчики и помещение одновременно. Конечно, неудобно было иметь склад на шестом этаже, где лифт практически никогда не работает, но если художники будут таскать на себе товар, почему бы и не хранить его здесь? Валерий Павлович пояснил, что так будет хорошо и ему, и им: обычный склад арендовать дорого, своего у него нет, а у художников снимается проблема, где достать деньги для последнего взноса за ту же мансарду. И они получают постоянный заработок. В общем, договорились.
– И этот Валерий Павлович хранил у вас свой товар? – спросила Ольга Николаевна.
Вася кивнул.
– Откровенно говоря, я ни разу не видела, чтобы кто-то у нас что-то сгружал или загружал, – призналась я. – Чтобы вы – или кто-то еще – по лестнице с коробками ходили.
Вася пояснил, что все разгрузки-погрузки осуществлялись ночью. Валерий Павлович не хотел привлекать внимание жильцов. Вася и его приятели лишними вопросами не задавались. За мансарду Валерий Павлович заплатил, им давал наличку – не ахти сколько, но тем не менее иногда ставил бутылочку.
Примерно две недели назад, около полуночи, приехали четверо парней и забрали из мансарды все, что там находилось. Вначале художники не увидели в их действиях ничего необычного, сами помогали им грузить товар. Правда, ребята оказались незнакомые. Конечно, состав посланников Валерия Павловича частенько менялся, но всегда приезжал кто-то, кого Вася с Андреем знали. Этих же четверых видели впервые. Впрочем, вначале они не придали этому значения. Подозрения закрались, когда ребята забрали весь товар, находившийся в мансарде. Люди Валерия Павловича обычно брали только часть. Что-то забирали, что-то привозили. Однако мансарда никогда не пустовала. Вася с Андреем попытались парней расспросить, но их резко оборвали, заявив, что это не их ума дело. Так надо, мол. Художники решили не вмешиваться. Раз уж так надо…
А через день приехали люди Валерия Павловича и обомлели, увидев пустую мансарду. Крайними, конечно, оказались художники. Им предложили в недельный срок компенсировать ущерб и сказали, что «включат счетчик». Примчался и сам Валерий Павлович, подробно допросил Васю с Андреем. Андрей, по наивности, предложил Валерию Павловичу обратиться в милицию. Тот нехорошо хохотнул и рекомендовал Васе с Андреем к «мусорам» носа не казать – за это он лично по головке не погладит. Валерий Павлович также недвусмысленно заявил, что должок-то отдать все равно придется. Или выкладывайте, ребятки, сумму наличными – причем назвал такую, которую ни Вася, ни Андрей в жизни в руках не держали, даже если взять и сложить все деньги, которые прошли через их руки, – или ищите тех ребят и место, куда они увезли товар. И возвращайте его. Срок – неделя – истекал в прошлый четверг, двадцать пятого июня.
Вася с Андреем прикинули свои шансы и решили смотаться от греха подальше. Собрали кое-какое барахлишко и отбыли в деревенский дом, принадлежащий их третьему товарищу, Константину. Косте «предъяв» никаких не делалось (по крайней мере пока), он жил у жены, товар не отдавал – с него какой спрос? Костя дал им ключи от дома, и они там осели. Пили среду, четверг, пятницу и субботу. Сельский магазинчик все планы перевыполнил. Но и деньги у художников кончились.
В воскресенье с утра примчался Костя, чтобы убедиться, что друзья живы. Они долго не могли понять, что он им втолковывает, а когда поняли, не знали, что делать. Хорошо это или плохо, что их считают мертвыми? И кто считает их мертвыми? И кто на самом деле сгорел в их мансарде? По старой русской традиции решили пустить дело на самотек, но тем не менее в город наведаться – на понедельник была договоренность об одной небольшой халтурке для всех троих. Деньги-то на житье-бытье требовались, а от Валерия Павловича теперь ожидать ничего не приходилось. Заночевали в мастерской еще у одного друга, но там было тесно. Во вторник с утра Андрей отправился назад в деревню, а Вася решил сходить на разведку – с окрестными мужиками покалякать. Слухами, как говорится, земля полнится. А мужики у пивного ларька да бабки на скамеечке лучше всех все знают.
Вася общался с народом, по крупицам собирая информацию. Про пожар слышал весь микрорайон, все говорили, что сгорели два художника: наверное, упились да сигарету забыли затушить или какой электроприбор оставили включенным. Вот и погибли. И нижнюю квартиру залили. Но это уже пожарные виноваты. Жильцы оттуда к знакомым сейчас перебрались. Вот и все районные сплетни.
Вася уже собрался ехать в деревню, к метро продвигался, но тут у «Демьяновой ухи» притормозила шикарная тачка, и из нее вылезли двое ребят – из тех, что забирали товар в злополучную ночь. Узнали Васю. Ну и начались гонки с препятствиями. Вася, к его счастью, район и все подворотни знал лучше украшенных золотыми цепями молодцев, по вонючим параднякам давно не шастающих. Но не повезло ему. В него пальнули. Правда, он не понял сначала, что пальнули, – оружие было с глушителем. Просто обожгло бок. Вася затаился, потом сообразил, что нужно к кому-то обратиться за помощью. А куда идти? Стал продвигаться к родному двору. Решил попроситься к кому-то из соседей своего же парадного. Пошел по крышам и чердакам: дома-то у нас примыкают один к другому. Так и попал к нам. Но его, наверное, заметили – он же не на четвереньках по крышам передвигался. Вася позвонил к нам в дверь, а в это время преследователи ворвались в парадное снизу, причем не вдвоем, а числом гораздо более. Но мы его спасли, за что он век благодарен будет.
У меня возник естественный вопрос: а что за товар хранил в мансарде этот самый Валерий Павлович?
Вася медлил с ответом несколько секунд. Потом признался, что это были гробы – всякие и разные. Простые и с «наворотами». Из разных пород дерева. И художники по заказу хозяина их расписывали или украшали всевозможными способами.
Старушки Ваучские всплеснули руками. Дядя Ваня тихонько выругался. Я же заметила, что раз товар ходовой, то мог кому-то понадобиться. Чего ж не взять за бесплатно то, что плохо лежит? Или про запас прихватить – хоть пока и не нужен. Когда-то ведь все равно понадобится. Могли также взять и с определенной целью. Например, чтобы кинуть Валерия Павловича, сделать ему подлянку. Наверное, есть за что. Или, не исключено, сам Валерий Павлович мог постараться – чтобы потом взять за жабры художников.
– Но что с нас возьмешь?! – искренне удивился Вася. – Валерий Павлович же прекрасно знал наше… финансовое положение. Должен понимать, что с нас ничего не стребуешь. Даже если бы мы и хотели ему заплатить.
– Значит, это его враги, – констатировал Иван Петрович. – Буржуй пошел против буржуя.
– Ах, оставьте вы буржуев в покое! – воскликнула Анна Николаевна. – И это не буржуи, а «новые русские».
Спор мог бы продолжаться долго, если бы я его не пресекла, напомнив собравшимся, что не стоит отвлекаться на мелочи и не относящиеся к делу вопросы, как то: выяснять, каково смысловое значение слова «буржуй». Следовало решить, как быть с Васей.
– Конечно, оставить у нас, – сказал Иван Петрович.
Оставить-то мы его у себя оставим, но что дальше? Если я все правильно поняла, то Вася уже в списках живых не значится: Костя уклончиво объяснял милиции, что в обгорелых останках никого не узнать и он опознания своих приятелей произвести не способен, – но кто же тут мог оказаться, кроме них? И врал и не врал одновременно… Да, в останках опознать кого-либо было трудно, но уже в воскресенье Костя точно знал, что друзья живы. И в милицию об этом не сообщил. Версия о гибели художников по собственной вине устроила капитана Безруких – как, вероятно, и остальных сотрудников милиции.
Сообщать ли нам в милицию – и капитану Безруких в частности, – что Вася и Андрей живы, хотя Вася и не совсем здоров?
Вася категорически возражал. Он откровенно боялся. Иван Петрович тоже был против милиции. После нескольких лет, проведенных в местах не столь отдаленных, любви к стражам правопорядка он не испытывал никакой. Как и доверия. Сестры Ваучские, пребывавшие уже в сознательном возрасте в тридцать седьмом году, опять же не горели желанием лишний раз общаться с органами. Капитан Безруких требовался нам лишь как источник информации. Я же к органам не относилась никак. То есть вообще никак – ни положительно, ни отрицательно, и мне было все равно, обращаться к ним или нет. Если большинство в нашей квартире считает, что нет, я присоединяюсь к большинству.
Решение не обращаться в милицию нашим квартирным собранием (при участии нового временного жильца) было принято единогласно.
Но делать-то что-то нужно. Не может же Вася (как и Андрей) всю оставшуюся жизнь скрываться?
– А если паспорт сменить? – предложил Иван Петрович.
– Вы хоть думаете, что говорите? – воскликнула Ольга Николаевна.
– Сейчас все можно, – изрек Вася. – Были бы деньги. Но их нет.
При упоминании о деньгах, которых нет и которые могли бы быть, мы, постоянные жильцы нашей коммуналки, вспомнили о прерванном появлением Васи занятии. Он позвонил в дверь как раз тогда, когда я уже собиралась разбить молотком странную плитку. Наверное, в эти минуты в наших головах мелькала одна мысль: посвящать Васю в дело или нет? И как можно его не посвятить, если мы берем его жить к себе? А откладывать поиски на неопределенное время (пока Вася живет у нас) мы не могли. Зудело. Как, наверное, и у всех кладоискателей во все века.
– Ставим вопрос на голосование, – объявила наш постоянный председатель Ольга Николаевна. Мы все, конечно, поняли, какой именно вопрос. Все, кроме Васи, разумеется.
– Только надо определиться с долей, – заметила Анна Николаевна. – Например, пять процентов. Если при изначальном раскладе каждый из нас, пятерых постоянных жильцов, получил бы по двадцать процентов, мы отдадим Васе по одному. Нам остается по девятнадцать.
Ошеломленный художник спросил, о чем речь. Ольга Николаевна велела ему помолчать, пока мы обсуждаем его процентную долю. Вася молчать не мог и требовал, чтобы ему объяснили, в чем у него имеется процентная доля и почему мы обсуждаем ее без его участия. Но мы продолжали обсуждение, словно Васи среди нас в эти минуты не было. В конце концов единогласным решением постоянных жильцов мы постановили ввести Васю в курс дела, предложив ему пять процентов в случае удачного завершения предприятия. Взамен требовалось приложение его мужской силы в помощь Ивану Петровичу. Как раз занятие художнику, пока обитает в нашей квартире. В случае усердной работы обеспечим стол.
Вася выслушал рассказ про клад – или клады, – а также про скелет у соседей. И поклялся собственным животом, что будет молчать и никому не выдаст эту великую тайну. А если мы предоставляем ему не только крышу над головой, но и стол, готов прямо сегодня начать разбирать нам пол и стены.
И тут у Васи возникла мысль: а не мог ли Валерий Павлович каким-то образом прознать про клад? Может, потому и решил избавиться от художников? Вдруг он предположил, что клад хранится в мансарде? Была мансарда при деде Лукичеве? Мог дед (или папенька, или Нина) что-то там спрятать? Как она использовалась в прошлом веке?
