Нет ничего невозможного

скачать книгу бесплатно

Нет ничего невозможного
Килиан Жорнет

МИФ Здоровый образ жизни
Автобиография известного каталонского спортсмена Килиана Жорнета, на чьем счету множество побед в разнообразных соревнованиях по скайраннингу и ультратрейлу, а также двойное восхождение на Эверест без кислорода.

Она не о внешней атрибутике успеха, а о внутреннем мире человека, который посвятил себя бегу и горам.

Килиан Жорнет

Нет ничего невозможного. Путь к вершине

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Kilian Jornet, 2018

© Фотокомпозиция. Octavi Gil Pujol, 2018

© Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2020

* * *

Расставание

Я произнес: «Люблю тебя», хотя на самом деле хотелось признать совсем другое: «Мне жаль, что так получается».

Я пытался что-то говорить, будто оправдываясь: «Не переживай», «Я буду осторожен»… Но понимал, что у меня не было оправдания, которое могло бы показаться ей резонным, – ведь я собирался на авантюру, способную окончиться моей гибелью на высочайшей вершине планеты. С одной стороны, я знал, что рискую жизнью, с другой – понимал, что подниматься в горы мне необходимо для этой самой жизни. Мои решения направляются импульсами, которые сильнее и любви, и разума – и на которые я не могу повлиять.

Чувствуя себя нарциссом и эгоцентристом – а я и в самом деле именно таков, – я смог только пробормотать: «Пока». Потом достал из багажника рюкзак и захлопнул крышку – это вышло слишком резко. Ошеломленный громким звуком, я прикоснулся к заднему стеклу, чтобы сообщить ей, что можно ехать.

Было начало августа, но стояла прохлада. Мои легкие заполнил морской воздух. Тромсё – это рыбацкий городок на маленьком острове, окруженном фьордами и горами, на севере Норвегии, за полярным кругом. Летом на протяжении нескольких недель солнце вообще не садится, так что там постоянно светло. Кажется, время просто не останавливается – в полночь пожилые люди выходят на прогулку, а ранним утром уже можно увидеть, как кто-нибудь ремонтирует балкон или кладет черепицу. Такое ощущение, что на этой широте наступил коллективный экстаз во время бесконечного дня. При этом солнце светит мягко и никогда не поднимается высоко – движется по периферии неба, окрашивая его густой пастелью в желтоватые или слегка оранжевые тона, которые постепенно переходят в интенсивный красный.

Город соединен с материком двумя длинными мостами над морем и одним подводным туннелем. Аэропорт, где я только что попрощался с любимым человеком, стоит на одном конце острова. Машина Эмели[1 - Эмели Форсберг – неоднократный чемпион Европы и мира, победитель и призер множества горных марафонов и других соревнований по скайраннингу (бегу на высоте) и ски-альпинизму. Прим. ред.] удалялась от меня, и я помахал ей рукой, отправив воздушный поцелуй. Мне не хотелось оглядываться, и я прошел в здание аэропорта, пытаясь совладать с накатившими слезами раньше, чем попаду на стойку регистрации. Начиналось путешествие, которое должно было привести меня на Эверест, и я понимал, что на пути будут трудности и опасности. Но мне ни на секунду не приходила в голову мысль отказаться от своей мечты.

За несколько часов до этого мы с Эмели вместе вышли на пробежку. Воспользовавшись тем, что все время было светло, мы побежали поздно вечером, после ужина, чтобы размять ноги и оживить ум. Это было необходимо после перенесенного стресса и напряжения – как раз перед этим мы организовали забег для нескольких сотен человек. Предыдущие несколько дней были наполнены бесконечными звонками, поездками туда-сюда на машине и рукопожатиями. Теперь короткая тренировка, которая должна была просто помочь проветриться, превратилась в целую ночь бега.

Мы побежали по узкой тропинке, удаляясь от городского шума, чтобы между нами и городом встали горы. Мягкий шепот ветра пришел на смену радиопередачам, доносящимся через полуоткрытые двери магазинчиков; чистый и свежий воздух – на смену духоте, запахам толпы и выхлопам. Из ног уходила накопившаяся скованность, и появилась приятная легкость. Мы поднялись до первой вершины и продолжили, не останавливаясь ни на секунду. Потом мы ушли с тропинки и направились к полям и другим пикам, совсем не связанным с изначально предполагавшимся маршрутом. Влажная заиндевелая трава под ногами резко контрастировала с твердым сухим черным асфальтом; постепенно ритм наших сердец стал более размеренным, схожим с «там-тамом» наших шагов.

Мы бежали рука об руку, погруженные в покой, столь непохожий на водоворот последних дней. Но счастье не может быть полным: это было невеселое молчание, потому что оно предшествовало расставанию и напоминало о нем. Время от времени мы пытались заговорить, чтобы нарушить эту ужасно некомфортную немоту, но голосовые связки не реагировали.

И потом, в машине, по пути в аэропорт, мы оба так и не смогли выразить то, что ощущали уже некоторое время: страхи и сожаления. Так, негласно, мы заключили пакт молчания, которое продолжилось до моего возвращения из экспедиции. Это было неписаное соглашение, необходимое, чтобы не поссориться перед прощанием.

Город за окном самолета уменьшался и наконец исчез. Прильнув к стеклу, я не отрываясь смотрел на тень самолета, которая скользила по фьордам и все еще заснеженным пикам, пропадавшим и внезапно выраставшим между долинами и холмами. Я знал все эти дороги и горные гребни, но с воздуха обнаруживал новые тропы и уже представлял, как буду бежать по ним после возвращения. Одновременно я, признаюсь, чувствовал себя предателем и надеялся, что эти горы меня простят за поездку к другим.

Я думал о том, что должен был сказать Эмели на той совместной пробежке, облегчить мучения, которые она совершенно точно испытает, пока мы будем далеко друг от друга. Какая-нибудь изящная шутка или остроумный комментарий помогли бы снизить напряжение этого момента, но я не из тех, кто способен на быстрые реакции. Я чувствую покой в горах, потому что они, как сказал Райнхольд Месснер[2 - Итальянский альпинист (род. 1944), первым покоривший все 14 восьмитысячников, некоторые из них в одиночку. Прим. перев.], ни лживы, ни правдивы – они просто опасны. А в моменты опасности можно принимать решения, которые кажутся логичными. В горах у меня нет сомнений, как действовать в непредвиденных обстоятельствах. Напротив, в менее предсказуемом мире личных отношений меня будто парализует и я не могу ничего решить, пока не становится слишком поздно. Должен признать, что никогда не находил взаимопонимания с людьми, неважно какими – хорошими, плохими или опасными.

Вскоре мы влетели в облако и земля за окном исчезла, а турбулентность заставила меня вернуться в реальность. Когда улетаешь, всегда возникают противоречивые чувства: преходящая свобода, как от побега, и ностальгия по знакомому теплу, которое оставляешь позади.

В багажном отсеке самолета лежал мой чемодан в двадцать разрешенных авиакомпанией килограммов, на грани перевеса. Я скрупулезно рассчитал возможность уместить в него все необходимое для этого путешествия, чтобы покорить великую вершину. Больше не поместилось бы ничего, даже перышка.

Подготовка получилась, как мне казалось, почти идеальной. Последний месяц я провел в Альпах и большую часть времени находился выше четырех тысяч метров. Я хорошо себя чувствовал на высоте и предвидел трудности, с которыми мог столкнуться.

Есть один очень важный аспект перед покорением вершины, который невозможно определить количественно, в отличие от оставленных за спиной километров и преодоленных трудностей. Этот аспект – чувство достаточной мотивации и покоя, обязательных для восхождения. Это уверенность, связанная с ощущением полного комфорта при нахождении там, где, руководствуясь исключительно разумом, ты чувствовал бы себя как раз весьма неуверенно. Я понимал, что прихожу именно в это состояние, когда красная черта ожидаемого риска пролегает выше обычного уровня. С одной стороны, это меня успокаивало, с другой – заставляло бояться себя самого. Я не мог однозначно сказать, как решу дилемму, если передо мной встанет выбор между желанием продолжить опасное восхождение и любовью, которая дарит покой и до какой-то степени не позволяет перейти линию невозврата. Но я отгоняю саму мысль о таком выборе – есть вещи, которые нельзя взвешивать на одних весах. Все просто: для жизни мне нужно и то и другое. По крайней мере, это я ощущал в тот момент.

Тележка с ужином приблизилась к нашему ряду. Спешащая стюардесса с улыбкой предложила мне выбор: курица с рисом или макароны с овощами. Она говорила по-английски с явным акцентом, и было понятно, что это не ее родной язык. Я выбрал пасту и, как клон других пассажиров, в точности повторил их движения. Все мы одновременно включились в эту хореографическую связку: открыли крошечную картонную коробку-поднос, сняли фольгу, закрывающую горячее блюдо, обожгли пальцы, потому что его слишком сильно разогрели, и, наконец, разорвали прозрачный пластиковый пакетик с приборами, чтобы достать вилку и ухватить ей несколько листиков салата. Все мы искоса рассматривали порцию пудинга с левой стороны подноса: «Интересно, там шоколадная начинка?»

Наверняка шоколадная.

Не знаю почему, но я не мог справиться с этим судком промышленных макарон – я возил их вилкой туда-сюда и, хотя мог есть по привычке, совершенно не хотел. Я попытался равномерно распределить содержимое коробки, чтобы снова ее закрыть, но ничего не получилось. Как мог, я сложил предметы один на другой и сдвинул на угол столика, надеясь, что стюардесса вернется и заберет все это.

Межконтинентальные перелеты напоминают длинный визит в торговый центр в большом городе. Там всегда есть плачущие дети и молодежь, которая не прекращает болтать вполголоса, время от времени разражаясь хохотом или вскрикивая. Еда плохого качества, завлекательные предложения о покупке вещей, которыми ты никогда не воспользуешься, а еще фильмы, музыка или игры, чтобы провести время без малейшего удовольствия.

Такая атмосфера расставляет ловушки, в которые попадает продуктивность. В попытке их избежать я открыл блокнот, в котором планировал вести дневник экспедиции и записывать важное: ежедневные данные о моей активности, разницу уровней в метрах и достигнутые высоты, ощущения в ходе акклиматизации или метеорологические сведения. Я пытался что-то записать, но из-за множества людей вокруг и клаустрофобной обстановки никак не мог нарушить белизну страницы.

Злой на себя за неспособность сделать что-то полезное, я поддался искушению и выбрал фильм на экране в спинке переднего кресла. К счастью, вскоре после начальных титров я уснул.

Мне снилось, что я в лесу. Вокруг большие деревья. Не гигантские, как американские секвойи, а скорее из обычного леса, как в Пиренеях, но совершенно ненормальных пропорций. Я как будто видел их снизу, с высоты ребенка или небольшого зверя.

Несмотря на атмосферу покоя, лес меня пугал; казалось, что всё его нутро движется с головокружительной скоростью. Я пошел в каком-то направлении, чтобы выйти из него, но он будто вращался вместе со мной, не позволяя выбрать правильную дорогу. Я побежал, но лес настаивал на своем, продолжая поворачиваться и двигаться с той же скоростью, что и я. Ноги не реагировали, они были как из свинца; несмотря на то что я спортсмен элитного уровня, мои ступни завязли в слое мха и хвои. Когда мне показалось, что я наконец смог сбросить с ног эту тяжесть, лес резко накренился, как лодка в сильный шторм, и заставил меня упасть. Лес удерживал меня, не давая сбежать.

Я различал тени животных, мелькавшие между деревьями. Казалось, их там десятки. Они были огромными и подступали со всех сторон, все сужая круг. Когда они приблизились так сильно, что готовы были меня раздавить, я вдруг осознал, что на самом деле животное только одно – кто-то вроде мамонта на длинных лапах, передвигавшийся большими прыжками. Я присмотрелся к зверю: теперь это был уже не мамонт, а гигантский кролик или заяц.

Вдруг кто-то начал стучать по одному из деревьев, как будто топором. Тук-тук! Прямо над моей головой. Я почувствовал, что заяц (или кто там это был) схватил меня за плечо. Тук-тук!

– Прошу прощения, желаете что-то из напитков? – спросила стюардесса, и я, вздрогнув, проснулся.

Сонной гримасой я дал ей понять, что ничего не хочу, и она продолжила толкать тележку в сторону хвоста самолета. В этот момент до меня дошло: мне снилась Петита! Зайчик, которого я в детстве подобрал в грозу в лесу позади перевалочного пункта, где мы жили. Во сне она была огромной, но когда я ее спас, это был крошечный раненый зайчонок. В тот вечер много лет назад я принес ее домой, накормил, напоил и взял спать в свою комнату. Через несколько дней, восстановив силы, она усеяла всю мою комнату пометом, а когда я спал, безостановочно бегала под одеялом. Тогда родители сказали, что нужно ее отпустить. Мне не хотелось. Это моя зайчиха! Я нашел ее и спас, я построил ей довольно большой вольер рядом с домом, чтобы ей было где бегать, и я каждый вечер кормил ее, когда приходил из школы.

Несмотря на все это, однажды через несколько месяцев я вернулся с занятий, пошел к зайчихе и увидел, что она умерла. Я плакал и плакал, не переставая задаваться вопросом, что я сделал не так. Мне не сразу пришло в голову, что, пытаясь ухаживать за ней, я ее убил. Зайчиха предпочла умереть, чтобы не жить в заключении. Тогда я понял, что есть животные, которые привязаны только к одному – к свободе.

Спустя три дня после этого перелета я чувствую себя невероятно далеко от всего, что оставил позади: от покрытых инеем полей, где ноги становились мокрыми во время пробежек с Эмели, и от молчания, которое мы оба хотели нарушить, но не знали как. Почему никто из нас ничего не сказал? Далеко позади остались наши объятия, город, пробки, шум и нервозность по дороге в аэропорт – из-за еле едущих машин впереди я чуть не опоздал. Так же далеки теперь мой блокнот с записками для подготовки и зайчиха Петита из моего сна.

Теперь я здесь, попавший в переделку, которой сам так ждал.

Если посмотреть вперед, назад или вверх, то видно лишь обволакивающую белизну. Внизу – мои ноги, увязшие в снегу. И тишина вокруг – такая интенсивная, что мерещится далекий свист.

На самом деле никакой тишины нет: есть глубокое дыхание; жесткие порывы ветра; снежинки, которые падают с неба, противятся потокам воздуха и поднимаются со всех сторон, во всех направлениях, чтобы врезаться в мою куртку с ритмичным «пам-пам-пам». Вокруг столько шума, что он сам себя нейтрализует. Поэтому я слышу только тишину. Тишина в ушах и перед глазами… Диагональная линия передо мной отделяет два очень близких оттенка белого, позволяя догадаться, что я приближаюсь к резкому спуску. Это уклон, который теряется в снежной буре в нескольких метрах впереди. Глубокие следы, которые я оставляю, почти мгновенно исчезают, заполняясь снегом. Давай, еще шаг! Снег достает уже до колен и скоро станет плотным под воздействием ветра.

Все органы чувств подсказывают, что эта стена в две тысячи метров, которая еще пару часов назад казалась безобидной, вот-вот, в течение нескольких секунд, превратится в страшную опасность, в ловушку, скрывающую снежные лавины. Я всаживаю ледорубы как можно глубже. Мои товарищи где-то позади, и мне не удается их увидеть – их поглотил густой туман.

Перед каждым следующим шагом возникает одна и та же мысль: «Станет ли эта вершина моей последней? И что я вообще здесь делаю?»

Это долгая история. Она началась совсем не в тот момент, когда мы попрощались с Эмели. Не тогда, когда я сел в самолет до Непала, и даже не тогда, когда в юности представлял себе покорение Эвереста. Эта история, хотя я сам этого не знал, началась намного раньше. Сейчас я вам ее расскажу.

Глава 1. Вся жизнь в тренировках

* * *

Есть люди, которые тренируются, чтобы участвовать в соревнованиях. А есть те, кто соревнуется ради тренировки. Я из вторых. Для меня тренировка – это жизнь; это процесс работы над телом и мозгом для того, чтобы преуспеть в реализации конкретного проекта. В профессиональном спорте это совершенно неотъемлемая часть, которая помогает улучшать собственные способности и быть на надлежащем уровне во время самых сложных забегов. Конечно, соревнования сами по себе источник мотивации, но для того чтобы тренироваться, в соревнованиях нет никакой необходимости.

Признаюсь, у меня короткая память. И тем не менее я, будто это было вчера, помню первый раз, когда я на крутом подъеме вдруг понял, что отчаянно, на грани патологии, наслаждаюсь болью в ногах и нехваткой воздуха в легких. Надо мной было синее небо; стояла пугающая, удушливая жара. Я тогда только становился подростком; в конце весны мы вместе с Жоаном (папой моего одноклассника) крутили педали велосипедов во французском департаменте Арьеж в Окситании. Мы поднимались на один из перевалов, которых в этом регионе множество; сейчас я не помню точно на какой. По узкой дороге мы ехали через заброшенные деревни и пустые поля, и Жоан давал мне советы, как если бы я проходил какую-то инициацию.

– Тебе пора перестать просто накручивать километры и без цели лазить по горам, – повторял он. – Начинай думать о том, что ты делаешь, как будто это работа; относись к этому как к накоплениям – однажды, когда тебе понадобится по-настоящему высокая скорость, ты ими воспользуешься.

Я делал вид, что слушаю, но на самом деле меня интересовало только одно – каждый день проезжать больше километров, чем накануне, и каждый раз делать это быстрее. Когда беседа слишком затягивалась и мне больше не хотелось его слушать, я ускорялся и уходил в спринт – это помогало избежать разговора и максимально устать. У меня болели ноги, каждый раз мы двигались все быстрее, мне не хватало воздуха, и я чувствовал странное удовольствие. А потом появился указатель: до вершины всего километр. В этот момент я ощутил грусть где-то внутри, и меня это удивило.

– Давай, еще чуть-чуть – и наступит самое приятное, – подбодрил меня Жоан, имея в виду спуск.

– Да, – ответил я, полный сомнений, – но, кажется, мне бы хотелось, чтобы этот подъем никогда не заканчивался.

Мне было двенадцать, и в то лето я хотел поучаствовать в велосипедной Гонке трех наций. Маршрут начинался в городке Пучсерда, пролегал через Андорру, потом через Францию и вновь возвращался в столицу Сердани[3 - Сердань – регион в Каталонии (Испания), вблизи границ с Андоррой и Францией. Пучсерда – главный город Сердани. Прим. перев.]. Дистанция составляла больше пятидесяти километров. Тогда я подумал, что надо именно подготовиться к соперничеству, а не просто часами бегать, – и начал записывать в тетрадку все свои пробежки и тренировки. Хоть я уже много лет ходил на длинные дистанции и ездил на велосипеде, один или с родителями, теперь я впервые осознал, что тренируюсь для конкретной цели.

Тем летом я принял участие в Гонке трех наций, осенью впервые опробовал восьмидесятикилометровый маршрут Кабальос-дель-Вьенто[4 - Caballos del Viento – пешеходный маршрут в Каталонии, соединяющий восемь перевалочных пунктов, с совокупным перепадом высоты почти в 10 тысяч метров. Прим. перев.], а еще записался в тренировочный центр по ски-альпинизму, потому что маме хотелось, чтобы я нашел какой-то упорядоченный и сбалансированный выход для собственной энергии. Это было везением: именно там я познакомился с людьми, которые сильнее всего повлияли на меня в дальнейшем. В их числе Жорди Канальс, директор центра, и Майте Эрнандес, которая была моим первым тренером, оба опытные соревнующиеся лыжники и закаленные альпинисты.

Летом 2004 года, через несколько месяцев после первой победы на чемпионате мира, Майте сделала подарки всем своим молодым ученикам: маленькие камешки. Той весной она поднялась по северному склону Эвереста в составе женской экспедиции и привезла нам эти сувениры. Я бережно хранил камень, как сокровище. Он и был сокровищем.

Жорди на тот момент побывал на Эвересте уже дважды, в первых каталонских экспедициях, в 1983 и 1985 годах, когда вершину покорили Оскар Кадьяк, Тони Сорс и Карлес Валлес. Помимо рассказов о собственном опыте Майте и Жорди учили нас добиваться максимальной результативности на соревнованиях, а также безопасно и уверенно двигаться в горах. Еще, честно говоря, у меня осталось впечатление, что они сомневались, можем ли мы стать профессионалами, готовыми бороться за титулы мирового уровня, – и поэтому тренеры старались просто научить нас получать удовольствие от гор и от физической нагрузки.

Однажды на тренировке мы уже второй или третий раз за день поднимались на гору Тосса-д’Альп. Я и еще несколько человек шли первыми, с максимальными усилиями, но не сбавляли ритма. Наконец в конце лыжной трассы мы догнали Жорди, который спокойно поднимался, и остановились, чтобы снять с лыж противоскользящие ленты, спуститься, а потом подняться снова. Жорди остановился впереди нас, оперся подбородком на руку, изображая задумчивость, и саркастическим тоном, чтобы не показаться уж очень важным, обронил:

– Э… вершина вообще-то выше!

Мы замерли, пытаясь понять, всерьез ли он это говорит. Мы приехали, чтобы тренироваться, отрабатывать свои вертикальные метры, причем максимально эффективно и без потери времени. Хотя подъем до самой высокой точки занял бы еще буквально двадцать секунд, мы уже сняли лыжи и должны были пройти эти последние метры пешком, а потом вернуться. Из-за этого мы потеряли бы пару минут на каждом подъеме, и это ломало привычный темп.

Но Жорди заключил:

– Ребята, мы занимаемся лыжами и альпинизмом, так? А альпинизм – это подъем на вершину!

В соревновательном спорте нет равных возможностей – лучше сразу выкинуть эту идею из головы. Представьте, что я захотел стать баскетболистом. Даже если бы я тренировался с полной отдачей, изо всех сил нагружал тело и ум, лез из кожи вон ради этого, то все равно, будем честны, не достиг бы особых успехов. Когда в тренировочном центре проводили пробы, сразу выяснилось, что мои параметры позволяют говорить о будущем именно в горных видах спорта, требующих выносливости. Если в том, что касается силы и «взрывных» движений, я был в нижней части диапазона, то во время бега вверх по склону очень хорошо себя чувствовал и мог идти на равных со взрослыми. Видимо, это связано с хорошей способностью к восстановлению и с тем, что у меня небольшое, легкое тело, – на начальном этапе это очень помогало. Мы не выбираем ни собственные гены, ни строение тела и не можем изменить их в течение жизни. Но, разумеется, этих параметров совершенно недостаточно, чтобы добиться успеха в спорте, даже в самой подходящей конкретному человеку дисциплине. Естественную предрасположенность обязательно нужно дополнять огромной работой, а для этого необходима настоящая увлеченность. Мне повезло – все эти элементы у меня есть; к сожалению, собрать их воедино удается не каждому спортсмену. Конечно, есть те, кто живет своим делом и страстно его любит, но у них не хватает способностей или просто врожденных характеристик тела. За счет многих лет упорных тренировок они достигают больших успехов, но физически не могут прийти к абсолютному превосходству. Есть и другие люди, с огромными способностями, но при этом они не до такой степени любят спорт, чтобы выстроить в нем успешную карьеру. В итоге они могут потерять мотивацию или столкнуться с психологическими проблемами.

Хотя в это трудно поверить, горные виды спорта для себя выбрал не я. В этот мир меня вместе с сестрой привели родители, когда я был еще очень маленьким. Мы жили в перевалочном пункте для путешественников, и там на полках можно было найти книги Курта Димбергера[5 - Курт Димбергер (род. 1932) – альпинист, кинооператор-высотник, режиссер, писатель. Прим. перев.], Роже Фризон-Роша[6 - Роже Фризон-Рош (1906–1999) – французский гид, горнолыжник, путешественник, фотограф, журналист, писатель. Прим. перев.] и Вальтера Бонатти[7 - Вальтер Бонатти (1930–2011) – итальянский альпинист, родоначальник нового стиля в альпинизме, который проходил сложнейшие маршруты в горах, часто в одиночку. Прим. перев.]. Во время школьных каникул мы всегда ехали куда-нибудь в Пиренеи или Альпы заниматься горами.

Вообще-то говоря, такое раннее погружение в спорт потом, в пубертате, часто, наоборот, приводит к протесту – дети хотят заниматься не тем, что предлагают родители, а совершенно обратным. Но мне кажется, мы с сестрой продолжаем любить горы, потому что у нас сформировалась очень глубокая связь с ними, нечто большее, чем просто удовольствие от занятий спортом.

Я хорошо помню, как, когда мы еще были малышами, обнимающими мамины ноги в поисках защиты от кого-то незнакомого, мама иногда брала нас за руки и вела за ворота, в лес. Это было уже после ужина и чистки зубов, когда мы были в пижамах. Мы погружались в лес в темноте, без световых ориентиров, удалялись от троп и шагали по мху и опавшим ветвям деревьев, пока дом не терялся во мраке. Тогда она отпускала руки и предлагала вернуться самостоятельно, слушая лес. Сначала звуки и темнота пугали: а если выйдет волк? А если мы потеряемся и не найдем дорогу? Тогда мы, испуганные, бежали к маме и прижимались к ней. Но постепенно мы привыкли к тьме и ночному шепоту леса – треску веток из-за смены температур, гулу воздуха, потревоженного суетливо взлетающей куропаткой, свисту ветра между деревьев. Слушая все это, мы вновь находили покой, здоровались с ветром и зверями, а потом, следуя сигналам природы, возвращались домой. Так, естественным образом и даже не осознавая этого, мы под маминым руководством стали частью гор.

Шли годы, и подростком я обнаружил в себе мазохистские склонности. Это стало последним фрагментом, нужным для завершения пазла, который открыл мне возможности карьеры профессионального спортсмена. Первый фрагмент этого пазла встал в нужное место, когда я начал работать над связками и мышцами, чтобы с легкостью двигаться по неоднородному ландшафту во время бега по горам с родителями. Многочасовые маршруты подготовили к тренировкам на выносливость и мое сердце. Теперь тело было полностью что надо.

Хотя учился я хорошо, в старших классах мне было скучно. Мое участие в общественной жизни было нулевым, а к дружбе я не прилагал ни малейших усилий. Меня интересовала только академическая часть – я приходил в школу учиться. Пока одноклассники с нетерпением ждали звонка, чтобы наконец посидеть в кафе, поиграть на площадке, примчаться домой и подключить игровую приставку, с кем-то пофлиртовать, я думал об одном: скорее надеть кроссовки и выйти на пробежку. Мне хотелось снова почувствовать, как изо всех сил бьется сердце и как болят от усталости ноги.

Я пользовался каждой свободной минутой, чтобы тренироваться. Рано утром, еще до рассвета, я мог пойти кататься на лыжах с мамой, или просто пробежаться, или ехал в школу, до которой было двадцать пять километров, на роликовых лыжах. Днем вместо того, чтобы идти в столовую, я выходил побегать по окрестностям. Майте Эрнандес обязала меня три раза в неделю делать силовые тренировки, так что я ходил еще и в городской тренажерный зал. Вечером, вернувшись домой, я едва успевал закинуть рюкзак в свою комнату – и снова бегал или катался на велосипеде. Если Майте заставляла меня отдыхать, то я прилипал к телевизору, раз за разом пересматривая DVD «Техника чемпионов», где анализировали движения лучших в мире ски-альпинистов – Стефана Бросса[8 - Стефан Бросс (1971–2012) – французский альпинист, троекратный чемпион мира по ски-альпинизму. Погиб во время восхождения на Монблан, которое выполнял вместе с Килианом в рамках проекта «Вершины моей жизни». Прим. перев.], Рико Элмера[9 - Рико Элмер (род. 1969) – швейцарский ски-альпинист и горный бегун. Прим. перев.], Флорана Перье[10 - Флоран Перье (род. 1973) – французский ски-альпинист. Прим. перев.] или Гвидо Джакомелли[11 - Гвидо Джакомелли (род. 1980) – итальянский ски-альпинист. Прим. перев.]. Меня не волновало отсутствие друзей или то, что меня могли счесть эксцентричным. Единственное, что я хотел знать, – на что способен мой организм.

Это продолжилось и в университете. Помимо однокурсников, которые тоже занимались спортом, мой круг общения ограничивался людьми, с которыми я пересекался на пробежках. Я не поехал в путешествие в честь выпуска из университета, никогда не ходил на вечеринки или дискотеки, не выпил ни капли алкоголя, кроме тех случаев, когда меня, прямо скажем, заставили. Я избегал таких ситуаций, понимая, что это просто потеря времени и энергии, а мне гораздо полезнее будет потренироваться или отдохнуть.

Если сейчас вы подумали, что я был своеобразным молодым человеком – с очень узким взглядом на реальную жизнь и стремлением отгородиться от окружающего мира, – то вы точно недалеки от правды. Но отмечу, что все это было частью составленного мной после долгих размышлений плана. С того момента, когда я решил, что хочу посвятить жизнь спорту, у меня не было сомнений: чтобы открыть одни двери, нужно было навсегда закрыть некоторые другие.

Если смотреть с правильной точки зрения, спорт – не бесконечные ограничения, а скорее постоянная необходимость выбирать. Мы делаем выбор, зная, где в итоге хотим оказаться; нам ясно, что секрет успеха – в определении приоритетов, в понимании того, чем мы по-настоящему хотим заниматься, и в следовании плану без колебаний. В конце концов, что важнее – найти друзей и девушку или бороться, чтобы стать чемпионом мира в своем виде спорта?

На первых курсах университета я стал тренироваться самостоятельно. За пять лет под руководством Майте я обучился базовым правилам тренинга – например, кроме прочего, дозировать интенсивность тренировок, понимать взаимосвязь между рабочей нагрузкой, отдыхом и суперкомпенсацией, составлять планы тренировок на средний и долгий срок в зависимости от целей. За эту пятилетку из подростка-мазохиста, который заставлял себя проделывать бесконечные подъемы в гору, я превратился в юношу, который хотел тренироваться оптимальным образом, чтобы побеждать в важных соревнованиях. Кроме терпения Майте, которая разъясняла идеи и помогала воплощать их на практике, мне помогло и другое – травма, заставившая меня в восемнадцать лет отказаться от нагрузок на полгода. Хирург, который меня оперировал, пугал, что я, возможно, уже не достигну прежних результатов. Меня это сильно беспокоило, я страдал от мысли, что эта случайность может разрушить мою карьеру. Травма заставила меня учиться: я одержимо изучал факторы, которые влияют на спортивную результативность: биомеханику, тренировки, психологию, технику, оборудование, питание… Это было хорошим решением – пока я подволакивал стопу, функциональность которой снизилась, моему мозгу открывались важнейшие аспекты, многое решающие для спортивных побед.

В университетские годы, когда я изучал теорию физкультуры, вопросов о функционировании тела и мозга стало еще больше. Я всегда был нетерпелив и не умею ждать – и поэтому никогда не мог остановиться и подумать. В это время кто-то другой, как мне представлялось, тщательно изучал тему, приходил к полезным выводам. Поскольку Майте дала мне базовые знания и я уже побеждал в соревнованиях, а благодаря ежедневным тренировкам был уверен в себе, я решил поэкспериментировать. И не с чем-нибудь, а с собственным телом.

Идея, которая никак не выходила из моей головы, заключалась в том, чтобы довести тело до предела в каком-то конкретном аспекте – например, заставить метаболизм работать в аэробном режиме без какого-либо поступления энергии; другой вариант – предельно развить способность к анаэробным нагрузкам на высоте, без времени на восстановление. Это лишь пара примеров того, что меня интересовало. Получив правильные ответы на эти вопросы, я не только смог бы воспользоваться результатами и применить в жизни теоретические выкладки, но и абсолютно точно и пронзительно осознал бы возможности и пределы своего организма.

Понятно, что ставить эксперименты я мог только в периоды, когда не участвовал в соревнованиях: надо было оставить себе достаточно времени на восстановление, если что-то пойдет не так. Кроме того, был риск, что возникнут сложности и мне придется пойти на попятный, поэтому проводить эксперименты следовало там, где я был уверен в ландшафте, контролировал процесс и находился недалеко от дома.

За все годы университета я побывал только на одной вечеринке, куда меня после одного из таких экспериментов затащил приятель. Я, наверное, дал себя убедить только потому, что усталость свела к нулю всю мою силу воли.

Кажется, это было весной 2008 года. Я жил в Фонт-Роме[12 - Старейший горнолыжный курорт в Пиренеях, на территории Франции, недалеко от испанской границы. Прим. перев.] и хотел понять, на какой уровень активности способен мой организм без поступающей энергии – другими словами, сколько дней я смогу тренироваться и бегать без крошки еды. Чтобы ответить на этот вопрос, я вел свой обычный образ жизни: утром выходил на пробежку, которая длилась от двух до четырех часов, и еще час бегал вечером, но убрал все приемы пищи. Логистику пришлось продумать заранее – не было сомнений, что если в комнате будет еда, то я не выдержу голода. Я опустошил все шкафчики и холодильник и отдал продукты приятелю со строгими указаниями ничего мне не давать, даже если я приду посреди ночи, еще до рассвета, и буду умолять. Я разрешил себе только пить воду – в любых количествах, сколько хотел.

Должен пояснить, что единственной целью эксперимента было узнать, сколько я смогу бегать без поступления энергии, лишь на небольшом количестве жира и мышечного белка, которыми мог питаться мой организм, и изучить этапы этого процесса. Честно, я ни секунды не думал о том, чтобы попытаться снизить вес или понять, смогу ли я достигать прежних результатов, если буду меньше есть.

К сожалению, в элитном спорте, особенно в таких дисциплинах, где очень важен вес – а к ним относятся легкая атлетика и горнолыжные виды, – многие спортсмены помешаны на похудении, и для них это важная проблема, которая возникает вновь и вновь. Желание снизить вес заставляет некоторых из них делать настоящие глупости – ради эстетики или чтобы стать похожими на своих кумиров.

Я знаю спортсменов, которые полжизни голодают, чтобы поддерживать целевой вес, придуманный ими самими; людей, которые встают ни свет ни заря, чтобы опустошить холодильник, потому что уже не выдерживают тренировок без еды; наконец (и это самый плохой случай), тех, кто после еды вызывает рвоту, чтобы обмануть голод и оставаться худым.

Конечно, нужно принять тот факт, что профессиональный спорт не полезен для здоровья, потому что тело работает на пределе и есть риск травмы. Но нужно и четко понимать, что именно мы должны руководить своим телом, то есть оно должно быть под нашим контролем. Когда первородные импульсы начинают побеждать – мы проиграли. Если мы не контролируем собственные действия, спорт теряет всю свою красоту, а мы падаем в штопор и можем погрузиться в сумерки депрессии или таких болезней, как булимия или нервная анорексия. В экстремальных случаях человек лишает себя жизни, потому что не видит в ней смысла. К сожалению, эта тема в спортивном мире остается табуированной, и ее обязательно нужно освещать.

Вернемся к моему эксперименту в Фонт-Роме.

Убрав все продукты из комнаты, готовый идти до конца, я начал бегать. Мое тело с детства привыкло к долгим походам с родителями, по многу часов, без перерывов на еду. Поэтому в первый день я не заметил никакого снижения выносливости. Но, чтобы быть честным до конца, признаюсь: вечером, когда я остался один в комнате, я ужасно хотел есть. После ночи мучений я отправился по привычному маршруту, на который обычно уходило от трех до четырех часов. Из комнаты я попадал на территорию монастыря Фонт-Роме, поднимался до уровня горнолыжных трасс, спускался по другой стороне горы и мог еще пробежаться вдоль озера или подняться на какую-нибудь из вершин вокруг Лас-Буйосас или на пик Карлит. На обратном пути я оказывался на уровне верхней части лыжных трасс и спускался к дому. Именно на этом плавном подъеме четко были видны эффекты эксперимента.

Ритм практически не изменился, и я мог часами бежать в умеренном темпе без особых затруднений. На этом подъеме я обычно разгонялся, чтобы подняться с максимальной скоростью, на какую был способен, но начиная со второго дня без еды это оказалось невозможно. Как я ни старался, спринт не удался. Мое тело превратилось в трактор на дизельном топливе, способный медленно преодолевать большие дистанции, но не очень-то мощный.

На третий и четвертый дни все было более или менее так же. На пятый день во время пробежки по утреннему маршруту я потерял сознание и упал.

К счастью, я скоро очнулся без посторонней помощи. Опасности не было – это довольно оживленная дорога и, если бы понадобилось, меня бы кто-нибудь спас. Я вернулся в монастырь, пошел в комнату своего приятеля и наконец поел.

Именно в ту неделю меня уговорили пойти на вечеринку в честь окончания курса. Я даже стал в некотором роде ее звездой, потому что, сделав глоток апельсинового сока, упал в обморок.

С тех пор и до сегодняшнего дня я продолжаю применять свой метод, чтобы лучше узнать собственное тело и то, как можно улучшить его результативность. Я экспериментировал со сном, гидратацией, разными типами тренировок, адаптацией к большой высоте, пробовал разное оборудование и тренировался по сто часов в неделю. Большинство экспериментов оканчивались фиаско. Я не получал тех результатов, которых ждал, а усталость не давала как следует делать вообще что бы то ни было. Но все равно благодаря каждому из этих опытов над собой я находил способы и идеи, чтобы улучшать себя и приближаться к предельным возможностям.

Последний эксперимент позволил мне изучить адаптацию к большой высоте. Когда в 2012 году я начал проект «Вершины моей жизни»[13 - Summits of my Life – личный проект Килиана Жорнета, в рамках которого он в течение пяти лет поднимался на некоторые из самых знаковых гор планеты, пытаясь установить кратчайшее известное время восхождения и спуска. Прим. перев.], одним из вопросов, сильнее всего волновавших меня, был такой: смогу ли я акклиматизироваться так высоко в горах? С первого путешествия в Гималаи и до 2017 года я ежегодно ездил хотя бы в одну экспедицию или проводил время на высоте, чтобы пробовать разные методы акклиматизации. Правда, я каждый раз планировал, что это ненадолго – ведь в жизни есть гораздо более интересные вещи, чем жить три месяца у подножия горы.

В первом путешествии в Гималаи акклиматизация прошла хорошо, и я жалел, что не поднялся быстрее. Потом, в 2014 году, я поднимался на гору Денали на Аляске; каждодневная нагрузка оказалась слишком высокой, и силы иссякли. Несмотря на приятные ощущения после нескольких первых дней (а мы провели там две недели), когда я быстро поднялся и спустился вниз, то оказался обессиленным. В том же году, прежде чем поехать на Аконкагуа, я решил позаниматься акклиматизацией в Альпах, и это отлично сработало. После четырех дней в горах я поднялся на вершину, но дальше желание слишком много и слишком быстро тренироваться на высоте вышло мне боком: в день, когда я, поднимаясь, побил рекорд, у меня развился отек головного мозга. Из-за этого всю первую половину спуска я совершенно не контролировал ноги. Они были словно желе, я не мог держать равновесие и постоянно падал.

В следующие три года я ездил в Гималаи и пробовал разные стратегии: низкая активность, высокая, постепенные тренировки или спешка, предварительная акклиматизация… В итоге в экспедиции на Чо-Ойю и Эверест и акклиматизация, и результативность на большой высоте оказались превосходными.

Я осознаю, что мой тренировочный стиль может быть опасен. Этому есть причина: он ориентирован на поиск пределов моих возможностей. Я знаю, что при наихудшем сценарии и в зависимости от того, что я делаю, я могу пересечь эти пределы, подвергнув свою жизнь риску. Это отличается от ситуации, когда спортсмен доводит тело до оптимального состояния, создает идеальные условия для конкретного дня, чтобы достичь цели или побить рекорд. Это совсем другое.

Если бы я продолжил бегать и ничего не есть после того, как потерял сознание в рамках эксперимента в Фонт-Роме (который никому не рекомендую повторять на практике), я бы еще сильнее нагрузил свое тело, но понятия не имею, какими могли бы оказаться последствия. В другой раз, если бы я не занялся гидратацией, когда почувствовал, что сводит все мышцы, а моча стала чернее угля, – у меня бы развилась острая почечная недостаточность. Конечно, это экстремальные случаи.

Эти эксперименты помогли мне не только больше узнать о собственном организме, но и набраться уверенности. Я точно знал, на что способен, учился страдать и выжимать из своего тела максимум; я научился использовать свои ресурсы по полной, когда заканчивались силы или снижалась мотивация. Быстро бегать важно, чтобы побеждать в гонках, но одной скорости недостаточно. Мы должны осознавать, что не в состоянии превзойти физиологические пределы собственного тела; но мы можем кое-что другое – построить мощную базу из таких элементов, как ментальная подготовка, спортивная техника, используемое снаряжение и стратегия. Наш организм умен и, когда есть необходимость, посылает сигналы, чтобы уточнить, хотим ли мы продолжать. Эти сигналы тревоги – обморок, боль в ногах, галлюцинации, рвота. И то, хотим ли мы перешагнуть последний барьер, зависит от нас и только от нас самих.

Наконец, есть еще одно препятствие – психологическое. Это страх. На самом деле страх – хороший попутчик. Это палка о двух концах. Игнорируя страх, мы выключаем психологические тормоза и так понимаем, на что действительно способны. Однако, не прислушиваясь к подсказкам страха, мы подвергаем себя смертельной опасности. Нужно всегда оценивать, подходящий ли это партнер для планируемого танца.